Сжигая мосты

POV Эдвард Пока я сидел в самолёте, который направлялся в Китай, у меня было много времени, чтобы подумать обо всём. Три дня мы с Хейлом бились над проблемой, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации, но так ничего и не смогли придумать. Самое неприятное в этом было то, что я не мог нанять кого-то со стороны для решения вопроса, это было слишком опасно, я мог попросить помощи или совета только у тех людей, которым действительно доверял, а таковых было совсем немного. Мистер Баннер, юрист, услугами которого я пользовался уже несколько лет, входил в число таких людей и он посоветовал мне обратиться за помощью к одному его очень хорошему знакомому финансисту, специализирующемуся на международных валютных операциях. Я решил, что, пока у нас есть время, не стану привлекать посторонних людей, и отложил этот вопрос на месяц. Рассказывать же отцу о своих проблемах совсем не хотелось, я знал, что он скажет, и знал, что помочь он не сможет, что я могу рассчитывать только на себя, к тому же, это именно моя репутация и свобода стояли под угрозой, реальной угрозой. За эти три дня, что я пробыл в Сиэтле, я не смог выделить хотя бы несколько часов, чтобы повидаться с дочерью. Я толком не спал, не ел, мы с Джаспером беспрестанно пересматривали бумаги в поисках нужной информации и перебирали варианты дальнейших действий. Хейл умолял меня не рассказывать о его поступке Элис, по крайней мере прямо сейчас, боясь, что она не простит его, и мне пришлось снова изображать из себя беспечного бизнесмена перед ней, да мне и самому не хотелось распространяться о своих огромных проблемах. Однако я нисколько не притворялся, когда показывал Элис, что сержусь на неё за то, что она встречается с человеком, который на восемь лет старше её, и даже пригрозил рассказать всё её родителям, считая это справедливым. Но Элис обещала, что сама всё им расскажет, когда подвернётся подходящий случай, и что-то мне подсказывало, что случай этот подвернётся совсем не скоро. Я понял, что она действительно влюблена в Джаспера, а он без ума от неё, стоило мне лишь взглянуть на их встречу и увидеть, какими глазами они прожигали друг друга. Между ними явно было что-то большее, чем страсть, они словно понимали друг друга без слов, и мне было не по себе от этого зрелища. Зато теперь я мог полностью доверять Хейлу. — Вы оба плохо выглядите, — прищурившись, проговорила сестрёнка, провожая меня в аэропорт вместе с Джаспером. — Были важные дела, — ответил я и тут же вывалил свою просьбу. – Элис, не говори Ренесми, что я прилетал, у меня на самом деле не было свободной минуты, чтобы навестить её. Не хочу, чтобы она считала меня монстром, не способным выделить несколько часов для дочери за последние четыре месяца. — Я бы устроила тебе за это взбучку, но судя по тому, что ты похож на живой труп сейчас, ты действительно решал серьёзные проблемы, поэтому я этого не сделаю. Я ничего не скажу ни ей, ни Белле. Надеюсь, вам удалось решить ваши срочные дела и ты улетаешь с лёгким сердцем? — Почти, — процедил я, отворачиваясь к окну её Фольксвагена «Жука». Элис была умной девочкой, хоть и взбалмошной, и не стала выпытывать подробности, но я точно знал, что её не так просто провести и она обязательно ещё пристанет ко мне с этим вопросом. Прошло всего два часа полёта, а я уже с отвращением представлял себе встречу с Таней. Первый острый шок отошёл на задний план, оголяя мои истинные чувства, от которых хотелось кричать. Я чувствовал себя не просто идиотом, я чувствовал себя земляным червяком, животным, тупым беспородным животным, который живёт только на одних инстинктах. Именно так я мог охарактеризовать себя теперь, когда, наконец, открыл глаза и понял, кто такая Таня. Я никогда особенно не строил иллюзий на её счёт, я знал, что она не любит меня той любовью, которой обычно любят, так же как и я не люблю её, но всё же я прожил с ней целый год и надеялся, что она всё-таки испытывает ко мне привязанность, но её не было, теперь я это знал наверняка. Целый год беспрерывного качественного секса, неимоверного удовольствия и страсти. И всё. Я ощущал пустоту, боль, ненависть, отвращение к самому себе. Хотелось рвать на себе волосы, осознавая, что на эту женщину я променял свою любящую жену. Променял тёплое, уютное семейное гнёздышко, где меня по-настоящему любили и ценили, на секс-марафон и бесконечное число оргазмов. Осознавать это было тяжело, но осознавать то, что Таня своими прелестями выманила меня из моей идеальной жизни только ради денег, было невыносимо. Меня использовали как вещь, и сказать, что это было унизительно – ничего не сказать. Я чувствовал себя опустошённым, обманутым и преданным. Меня как будто поимели против моей воли, лишили чести и выбросили на помойку. От этого было нестерпимо гнусно и противно, омерзительно до тошноты. Сидя в удобном кресле первого класса самолёта, я чувствовал, что ненависть к Денали заполняет всё моё существо, вытесняя все оставшиеся чувства и подавляя способность держать себя в руках. У меня было ещё десять часов полёта, чтобы научиться контролировать себя, контролировать свои эмоции, чтобы при первой встрече не придушить эту подлую змею собственными руками. Сейчас я мог винить во всём только Таню, я не мог найти в себе силы, чтобы увидеть и свою собственную вину. Меня как будто ударили ножом в спину, и нож этот принадлежал далеко не прохожему или бандиту, он принадлежал человеку, с которым я делил быт, жизнь, деньги, удовольствие. Хотя, вряд ли Таня получала какое-то удовольствие, скорее я ей был противен. Я прислушался к себе и понял одну простую истину – я абсолютно точно не страдал из-за того, что понял, кто такая Таня и что потерял ту связь с ней, которая казалась мне важной когда-то. Безусловно, я ощущал непомерное разочарование, но не в ней и не в её ко мне отношении, а скорее в себе. Я был настолько увлечён телесными наслаждениями, что наплевал на свою интуицию, заставляя её молчать и не высовывать носа. Где-то в подсознании я видел, я чувствовал, что Денали не так проста, как казалась. Она никогда не скрывала свою любовь к деньгам, не притворялась, что любит меня и что привязана, но я предпочёл задвинуть подобные мысли подальше и продолжать наслаждаться той жизнью, которую сам выбрал. Мои страдания были теперь связаны с потерей далеко не Тани, только теперь я по-настоящему ощутил всю горечь потери, произошедшей больше года назад. Сейчас, когда уже ничего не осталось положительного в моём настоящем, когда мне уже не за что было цепляться, чтобы не окунуться в океан безнадёги, меня снесло в этот океан мощным течением. Единственное, что заставляло меня оставаться на плаву – это тлеющий огонёк надежды, что я всё ещё нужен своей дочери. Хотелось курить. Вместо этого я попросил бокал вина у стюардессы, который осушил одним глотком. Эта пагубная привычка к дозе никотина завладела мной после развода, раньше я никогда и не подумал бы, что начну курить. Надо признать, что ненавидеть самого себя трудно, неимоверно трудно и не нужно. Проще обвинить другого человека во всех своих бедах. Но ведь если посмотреть правде в глаза, набраться смелости и заглянуть, то окажется, что я сам разрушил свою жизнь. Таня не тянула меня за пояс верности, она лишь появилась в моём офисе и слегка покрутила задом, всё остальное я сделал сам. Сам поддался влечению, забыв отшлёпать себя по рукам и сказать самому себе: «Я женат и счастлив в браке». Впервые в жизни я увидел в посторонней женщине красивую женщину, позволил себе захотеть её и теперь пожинаю плоды этой слабости. Умом я понимал, что собственными руками всё разрушил, что должен обвинять только себя, но эмоции прорывались сквозь серое вещество в моей черепной коробке, и я чувствовал, что мне необходимо кого-то винить, кого-то ненавидеть, иначе можно сойти с ума. Мне не хотелось жалеть себя, я мог только злиться на себя и на Таню. На себя за то, что был таким непроходимым тупицей, на Таню за то, что та использовала меня. Спустя несколько часов подобных тягучих мыслей я понял, что жалеть о том, что сделано, не стоит, уже ничего не исправишь и это удел слабаков и тряпок - ныть и жаловаться на жизнь. Мы сами вершим свои судьбы, и я выбрал неправильно, когда пришло время выбирать, но это был мой выбор, никто не толкал меня в эту пропасть саморазложения, которая теперь превратилась в пропасть боли и отчаяния. Я сам шагнул в неё, посчитав, что меня там ждёт счастье, а счастье никуда и не уходило, оно всегда было со мной, в нашем с Беллой доме. Тогда я не мог разглядеть его и упустил, позволил утечь ему сквозь пальцы. Теперь мне было с чем сравнить, я понимал, что был безмерно счастлив со своей семьёй, любимой работой, хоть и было слишком поздно это понимать. Утешало лишь одно – я ещё могу сохранить свою фирму и репутацию, нужно только найти выход. Возможно, ещё не всё окончательно потеряно для меня в этой жизни, возможно, я ещё смогу оправиться от этого удара судьбы. Я ощущал, что тот стальной стержень внутри меня всё ещё существует, хоть и слегка надломлен посередине. Думать о том, что ждёт меня, если я не смогу справиться с эмоциями и выдам свою осведомлённость, не хотелось. От подобных мыслей горло сводило спазмом. Я хотел верить, что смогу справиться с этим, что найду выход из создавшейся ситуации, я должен это сделать, иначе я не Эдвард Каллен, привыкший добиваться своей цели. Нужно вернуть деньги, закончить строительство, а потом уже позволить себе подумать о мести, если на это останутся силы. Решив так, я немного успокоился. Бессонные ночи дали о себе знать, и остаток полёта я провёл в забытье и проснулся уже тогда, когда объявляли посадку. Приехав в нашу съёмную квартиру, я не застал там Таню, и это было небольшим облегчением. Я не знал, как сдерживать свою злость, потому что она меня разрывала на части, но мысль о том, что я могу загубить самого себя, остужала мой гнев, возвращая самоконтроль над эмоциями. Чтобы отвлечься, я засел за свой ноутбук, на который я заблаговременно установил пароль, и принялся за работу. Я понимал, чем быстрее мы найдём выход, тем быстрее я смогу вышвырнуть Денали из дома. Несколько часов спустя послышался скрежет дверного замка, и моё сердце зашлось галопом, поднимая во мне все отрицательные эмоции. Для аутотренинга я вновь подумал о том, что сам во всём виноват, и от этого стало ещё хуже. Я продолжал сидеть в кресле гостиной с ноутбуком на коленях и делать вид, что погружён в работу с головой и не замечаю её. Таня, завидев меня, стремглав бросилась ко мне и тут же залезла мне на колени, уверенным движением откладывая компьютер в сторону, а я из последних сил выдавливал из себя улыбку, помня только о том, что шестьдесят миллионов висят в воздухе и их необходимо вернуть. Таня уже вовсю расстёгивала мою рубашку, покрывая моё тело поцелуями, спускаясь ниже, а я не мог даже прикоснуться к ней, понимая, что меня стошнит. Она медленно сползла на пол и устроилась между моих коленей, продолжая мурлыкать и поглаживать внутреннюю сторону моих бёдер. В ту секунду я только и мечтал о том, чтобы ногой отпихнуть её от себя, но я должен был быть убедительным, хотя трудно было заставить своё тело реагировать на её омерзительные ласки. Я мог только сидеть неподвижно, закрыть глаза и представить на её месте кого-то другого и у меня почти получилось, если бы Таня не подала своего противного голоса, положив свою ладонь в область моего паха: — Похоже, ты не очень рад меня видеть? — Извини, детка, я устал. Двенадцатичасовой перелёт всё-таки, — выдавил я, стараясь не смотреть в её лицо. — Оу, — выдала она, поднимаясь с колен. – Я соскучилась, — неожиданно пролепетала Таня, вновь усаживаясь мне на колени и поглаживая меня по щеке. – Как Ренесми, выздоровела? Охренеть! Меня как будто током шибанули от этого вопроса так сильно, что я даже взглянул в её лицо. Это было совсем не похоже на Таню. Она никогда не спрашивала о Ренесми, для неё она будто бы вообще никогда не существовала. А тут вдруг такой интерес. — Ей уже лучше, — ответил я, изо всех сил стараясь придать голосу беспокойство, завуалировав тем самым подозрительность. — Это хорошо, — Таня продолжала сидеть у меня на коленях, поглаживая мою грудь. – Ты скучал по мне? Сегодня явно день сюрпризов, непонятных, неожиданных и крайне подозрительных. Я бы обрадовался всем этим вопросам, будь они сказаны несколько недель назад, но теперь они меня повергали в шок. Таня зачем-то проявляла ко мне тёплые чувства или хотела, чтобы я поверил в то, что она проявляет тёплые чувства, и меня это настораживало ещё сильнее. Я не мог понять, с чего все эти перемены. — Конечно, скучал. – Я положил ладонь на её грудь для пущей убедительности и начал ласкать. Теперь мы оба играли в одну и ту же игру и каждый хотел получить главный приз. Только разница заключалась лишь в том, что я хотел вернуть своё, а Таня хотела украсть чужое. Сейчас, когда я знал, что Таня искусно притворяется, мне стало любопытно, каково это - делать вид, что получаешь удовольствие. Я был уверен, что я противен ей так же, как и она мне теперь, и осознавал, насколько тяжело пересиливать себя, а Таня это делала регулярно на протяжении последнего года, причём, в большинстве своём по собственной инициативе. В моей голове мы выглядели как два аморальных человека, не признающих порядочности и чести. Каждый из нас теперь играл свою роль и каждый надеялся победить. Это могло бы быть забавно, если бы не так много было поставлено на кон, во всяком случае, для меня. Таня так старалась, буквально из кожи вон лезла, хотя по сути ничего не теряла, напротив, только хотела получить. Я же должен был стараться ещё больше, потому что для меня цена этого притворства была неимоверна высока – я рисковал попасть за решётку на ближайшие десять лет. Я с силой сжал упругое полушарие, смело заглядывая в глаза Тани, которые не выражали ничего, кроме наигранной страсти. «Хорошо справляешься, давай поиграем, кто кого обведёт вокруг пальца», — подумал я, обхватывая её тонкую шею второй рукой, мечтая сдавить так сильно, чтобы она хрустнула и переломилась, безжизненно опрокидывая пустую голову Тани назад. Вместо этого я притянул её к себе и поцеловал, грубо запуская язык в её горячий рот. Она застонала, а я усмехнулся про себя реалистичности подобных звуков. Таня запустила свои руки в мои волосы, притягивая меня ближе к себе, прижимаясь плотнее, потираясь бедрами о мой пах, обнимая меня ногами. Я полностью контролировал ситуацию, полностью контролировал свои ощущения и со всей бдительностью следил за реакцией Тани. Внутренне я был хладнокровен, расстёгивая её блузку и сдёргивая с неё кружевной бюстгальтер, хотя мой член правильно реагировал на обнажённое красивое тело на радость Тани. Я бесцеремонно отодвинул краешек трусиков и резко ввёл палец в её влагалище, удивляясь его обильной влажности и горячности и ловя слухом новый протяжный стон, сам расстегнул ширинку своих брюк, продолжая наблюдать за великолепной игрой своей партнёрши. Жёстко насадив её на себя, я отметил, как раскраснелись её щеки, сбилось дыхание, прикрылись веки, словно от неземного удовольствия. Она запрокинула голову назад, выгибая спину, и с энтузиазмом начала двигаться на мне, а я, стиснув зубы, с силой сдавливал руками её бедра, делая движения резче. Наверное, впервые я мог трезво наблюдать за Таней и поражаться её мастерству, сам создатель знаменитой актёрской системы Станиславский поверил бы такому представлению, настолько реалистично оно было сыграно. Особенно меня поразила финальная часть спектакля, я с трудом сдержался, чтобы не прыснуть вслух, потому что похоже даже наши китайские соседи слышали, как Таня умеет кончать, вернее, как Таня умеет притворяться, что кончает. Несмотря на то, что сам я так и не кончил, мне нестерпимо хотелось немедленно скинуть с себя эту мерзкую женщину. Её сексуальный опыт не оставил без внимания тот факт, что я не испытал оргазма, а я и не пытался притворяться. Спустя несколько минут Таня лениво слезла с меня, продолжая тяжело дышать, и снова опустилась передо мной на колени. Я лишь продолжал безынициативно сидеть в кресле, стараясь не смотреть, как белокурая голова Тани двигается вверх-вниз. «Придётся тебе сильно постараться, чтобы довести дело до конца», — зло подумал я, закрывая глаза и отдаваясь лишь физическим ощущениям, стараясь абстрагироваться от отвращения к этой женщине и к самому себе. *** Спустя две недели я понял, что если перед тобой стоит определённая цель, от успеха достижения которой зависит твоя жизнь – то можно вполне стойко терпеть близость опротивевшей женщины и притворяться довольным жизнью, регулярно отплёвываясь и отмываясь в ванной от всей этой грязи. Самым мерзким было осознавать, что отмыть свою душу после этого будет невозможно. Ежедневно я проводил в своём кабинете по десять часов в поисках решения, переписываясь и переговариваясь с Хейлом по скайпу. Таня продолжала заниматься собственной персоной и для меня было сильным облегчением, когда она не вертела задом перед моим лицом и пропадала в торговых центрах и салонах красоты. Я находил время на контроль за ходом строительства, хотя и полностью доверял подрядчику, который за пять месяцев ни разу не позволил мне усомниться в своей компетенции, хотя я бы сейчас предпочёл, чтобы сроки сдвинулись в большую сторону. Времени на сон оставалось крайне мало, если учесть, что Таня регулярно терроризировала меня сексом. За две недели переговоров мы не придумали ничего подходящего и пришло время обратиться к знакомому финансисту мистера Баннера. Я бы хотел сам встретиться с ним, но улетать снова из Китая было бы подозрительным, поэтому я поручил Джасперу провести переговоры. После его признания я не видел причины не доверять ему. Финансист озвучил баснословную сумму за свои услуги, а я понимал, что у меня не остаётся другого варианта, кроме как заплатить. Он занялся поиском решения, а я чувствовал острую необходимость снова посетить Сиэтл, чтобы лично обсудить все возможные последствия, но как это сделать, чтобы не привлечь внимания Тани и не вызвать её подозрительности, я не знал, поэтому довольствовался телефонными переговорами и электронной почтой, бесясь от своей беспомощности. Надо ли говорить, что каждый день без найденного решения добавлял мне седых волос и я буквально ощущал, как мои нервные клетки погибают под действием стресса и прессинга временем. На дворе был март, у нас оставалось полтора месяца, чтобы что-то предпринять, иначе зависшие деньги привлекут внимание государственных чиновников. В конце концов, долгими месячными переговорами, спорами и разложениями по полочкам всех возможных вариантов мы пришли к выводу, что единственным безопасным способом вернуть деньги обратно – это предоставить банку кипрской компании Тани доказательства, что сделка реальная, зачислить их на её счёт и затем перевести обратно как ошибочно перечисленные. В этой схеме присутствовало два больших и толстых «но»: во-первых, провернуть сделку нужно было молниеносно, пока Таня не узнала о зачислении денег, и во-вторых, для операции нужна была её подпись. Если первое «но» зависело от финансиста, которому я платил немалые деньги, то второе – от Джаспера – ему придётся получить нотариально-заверенную доверенность от Тани на совершение всех сделок, и это казалось мне просто нереальным. В любом случае всё было зыбко, но других вариантов не существовало. В тот же день Джаспер позвонил Тане и вызвал её в Сиэтл, якобы чтобы обсудить дальнейшие действия. Я не мог не заметить, что в последнее время Таня была больше раздражена, чем обычно, и раздражение это явно было результатом отсутствия результатов. — Мне нужно слетать в Сиэтл, — наконец выдала Таня столь ожидаемую мною фразу, а я ощутил, как сердце забилось чаще от волнения. — Зачем? – переспросил я, быстро нацепив «покер фейс». — Помнишь, я говорила тебе об адвокате моего покойного мужа? Решение вопроса требует моего присутствия. — Ясно, — промямлил я, в который раз отмечая, что в Тане погибла великая актриса. Врала она невероятно убедительно. – Надолго? Моя помощь нужна? — Нет, спасибо, — улыбнулась Таня, одарив меня милой улыбочкой, отчего у меня руки зачесались влепить ей по раскрашенному лицу. – Думаю, за пару дней управлюсь. *** Пока Таня была в отъезде, я не находил себе места, постоянно названивая Хейлу. Джаспер дал мне понять, что мои звонки его только отвлекают и могут вызвать у Тани подозрение, и я с трудом душил в себе желание набрать его номер в сотый раз. Эти два дня, пока Таня была в Сиэтле, я не находил себе места, толком не спал, а только мерил шагами комнату, время от времени пытаясь погрузиться в отчёт по строительству, но информация никак не желала проникать в мой разум. Я понимал, что именно сейчас решается моя судьба, и осознавать, что она вовсе не в моих руках, было невыносимо. Надежда умирает последней, но в тот вечер она умерла практически вместе со мной. Я почувствовал лишь смертельный холод отчаяния, когда прочёл короткую смс от Хейла: «Прости, ничего не вышло». Паника и тупиковый страх накрыли моё сознание толстым покрывалом, настолько толстым, что сквозь него не мог просочиться хотя бы один слабенький лучик надежды. В тот момент я очень отчётливо осознавал, каково потерять в жизни всё, к чему ты когда-то стремился, что ты когда-то имел, хоть и не всегда мог оценить это. Я ничего не мог больше чувствовать, кроме паники, безысходности и страха. Вся моя жизнь за какой-то год превратилась в кошмар, в нереальный вязкий кошмар, от которого нельзя было избавиться одним щипком близкого человека, потому что всё происходило наяву. Я вышел на балкон китайской квартиры и уставился на город, который шумел внизу, настолько далеко, что разглядеть людей было невозможно. Пелена непроглядного отчаяния заволокла мои глаза, не позволяя насладиться зрелищем. Я ощущал пустоту в том месте, где должно было биться сердце, которое почему-то не билось теперь, во всяком случае, мне так казалось. Автомобили, выглядевшие мизерными разноцветными точками, суетливо скользили по поверхности города, будто муравьи в поисках чего-нибудь полезного. Вся жизнь – суета, никому не нужная, искусственная суета, навязанная нам рекламой, призывающей потреблять, потреблять, потреблять… Всё в этом мире решают деньги, и только они имеют значение. И для меня тоже имели, всего несколько минут назад… А теперь я вдруг понял, что всё, к чему стремился, – всё это не стоит и выеденного яйца, все эти материальные ценности, дорогие украшения, машины, одежда – всё это хрень собачья и только любовь имеет значение, только привязанность к любящим людям делает нас живыми, только преданность близких и родных бесценна, только это на самом деле важно. Когда-то я имел всё это и был по-настоящему счастлив, но растерял всю значимость своего существования и теперь смотрел вниз на суетливый город, который манил меня, притягивал своим серым асфальтом. Один шаг, и всё закончится… Я тряхнул головой, понимая, что веду себя как последний трус. Стою на балконе съёмной квартиры чужого города, в чужой стране и думаю о суициде. Брр… Слабак. Не получилось разрешить ситуацию и сразу сдаваться? Хрен этой Тане, а не шестьдесят миллионов! Пусть я сяду в тюрьму, но она этих денег не получит ни за что на свете, она сядет вместе со мной и Хейлом. Самым противным было осознавать, что обо мне подумает Ренесми, что подумает Белла, родители. Последний год моей жизни вовсе не характеризовал меня, как порядочного человека, смогут ли они поверить в мою невиновность? Смогут ли допустить хоть единую мысль, что я не собирался обворовывать инвесторов? Я сомневался в этом. Может быть, Эсми с её добротой и материнской любовью и попытается поверить, но Карлайл и все остальные точно не поверят. Я останусь для своих близких негодяем, которого заслуженно упекли за решётку. Выносить эти мысли я больше не мог, только злость на Таню и жажда мести удерживали мой разум в состоянии функционирования, только ненависть и ярость позволяли мне не сойти с ума от отчаяния. Терять мне было уже нечего, совсем нечего. Я вышел на улицу, зашёл в ближайший бар и надрался до беспамятства. Завтра приедет Таня и меня уже ничего не удерживает от того, чтобы размозжить её кукольное личико о паркет нашей квартиры. *** Проснувшись утром, я понял, что вёл себя вчера как идиот. Переночевав с проблемой, я немного успокоился и пришёл в себя. Прохладный душ отрезвил окончательно моё тело и разум, и я собрался с мыслями, понимая, что есть ещё две недели до того, как чиновники из госконтроля заподозрят что-то неладное, а значит, маленькая надежда на изменение ситуации всё же есть. Таня должна была прилететь с минуты на минуту, и я начал приводить в порядок себя и квартиру, стараясь игнорировать затопляющее чувство безнадёжности. Я просматривал почту от Хейла, в котором он подробно расписывал разговор с Таней, когда она вошла в квартиру, волоча за собой чемодан на колёсиках. Оторвав взгляд от монитора, я сразу заметил, что в Тане что-то изменилось. — Ладно, Каллен, — вдруг холодно заговорила она, бросая ручку чемодана и грациозно опускаясь в кресло, — хватит играть в «кошки-мышки», давай начистоту. Таня смотрела мне в глаза смело и как-то по-другому, с вызовом, закидывая ногу на ногу и складывая руки в замок на колене. Я молча выжидал, что последует за таким прямым предложением, не шевелясь и выдерживая безразличное выражение лица, хотя сердце вновь ожило и предательски застучало, дергано и нервно. — Я не такая дура, как ты считаешь, — она потянулась к пачке сигарет на столике рядом и театрально закурила, оставляя красный след на фильтре. – Джаспер не умеет врать, мне стоило один раз взглянуть в его глаза, чтобы всё понять. Раз уж ты в курсе всех наших махинаций, предлагаю больше не притворяться и спокойно всё обсудить. Я медленно начал подниматься с дивана, уже даже не пытаясь себя контролировать. Не знаю, что прочла эта стерва на моём лице, но её глаза вдруг округлились, сигарета выпала из рук и она вся вжалась в кресло. — Обсудить что? Как ты вторглась в мою жизнь и разрушила её? Или как ты пыталась меня обворовать? – я рычал, нависая над креслом, где сидела Таня. – У меня сейчас только одно желание – придушить тебя! С этими словами я схватил её за тонкую шею и крепко сжал, наблюдая в её глазах дикий ужас. Я не собирался её убивать, я лишь хотел её унизить, хотел, чтобы она поняла, насколько я её ненавижу. — Эдвард, пожалуйста, отпусти, — прохрипела она, хватаясь за мои запястья. Я отшвырнул её обратно вглубь кресла и направился к бару, чтобы налить себе виски. Я не мог спокойно смотреть на неё, мне нужно было немного расслабиться, иначе я за себя не ручался. Сделав несколько глотков горячительного алкоголя, я обернулся и, облокотившись спиной на бар, выдавил: — Говори. — Ты чуть не убил меня, Каллен! – прошипела Таня, потирая руками шею. – Не думала, что ты на подобное способен. Неужели ты и вправду мог меня убить? — Если ты не начнёшь говорить по существу, я доведу начатое до конца, — выплюнул я, делая ещё один глоток. — Ты же любишь меня, Эдвард, — эта мерзость улыбнулась своей самой обольстительной улыбкой, а меня снова затошнило. — Ни дня не любил, — процедил я, дернув лицом от отвращения. — Но ты же чувствуешь ко мне что-то? Правда? — О да! Я чувствую к тебе кое что, — она снова довольно улыбнулась, явно расслабляясь, — я чувствую к тебе ненависть и отвращение, настолько сильное, что снова хочу тебя придушить. Так что если ты не хочешь, чтобы это случилось, говори свои условия. — Сволочь, — пролепетала она, грозно сверкая взглядом в мою сторону. — Сука, — ответил я. Несколько секунд мы сверлили друг друга ненавистными взглядами, затем Таня вытащила из пачки новую сигарету и прикурила. — Ладно, — заявила она, выпуская тонкую струйку дыма. — Раз уж ничего не вышло из моей затеи, и я не хочу в тюрьму, думаю, так же, как и ты, то я согласна подписать бумагу, чтобы вернуть деньги инвесторов. Только, как ты понимаешь, у меня есть одно условие, — Таня театрально выдерживала паузу, затягиваясь сигаретой и ожидая моей реакции. — Я весь внимание, — процедил я, предчувствуя очередной подвох, и не ошибся. — Ты женишься на мне…