Event Reborn

      Дни, казалось, тянулись бесконечной, бессмысленной серой чередой, полной капельниц, болезненных уколов и белых халатов. Том довольно скоро начал ходить. Боль при любом движении прошла, и он прекратил держаться при ходьбе за стену. Хотя всё равно чувствовал себя столетним стариком, осуждённым на вечное пребывание в больничной действительности.       Утро в палате после возвращения в сознание встретило парня безрадостным лицом матери, которая сидела рядом с его кроватью и о чём-то думала. Лицо её выдавало сомнение и напряжение. Том молча смотрел на неё из-под полуопущенных век. По её виду он догадался, что вместе с аварией заработал очередной провал памяти. Только это делало взгляд мамы вот таким — встревоженным и отрешённым.       Сердце забилось чаще от этой мысли. Вдруг захотелось вернуться в тридцать первое октября, отмотать назад, в день, когда всё ещё можно было спасти. Тому до смерти надоело ощущать себя жертвой времени. Им двигало всего лишь желание жить как все, знать, каким будет завтрашний день. Не видеть лишь тёмные дыры, оборачиваясь назад. Но, видимо, он просил слишком многого.       Мать не пыталась заговорить. В последнее время это стало нормой, нежели отклонением. Она просто знала, что каждое её слово, брошенное по неосторожности, может привести к очередному скандалу. Это знал и Том, потому они просто сидели будто две окаменелые статуи, думая каждый о своём. — Мам, ты сердишься на меня? — лишь раз спросил Том, когда молчание стало невыносимым. — Нет. Я хочу танцевать балет и еле сдерживаюсь! — последовал тихий и острый ответ.       Таким образом, дальнейшие вопросы были пресечены на корню, а угрюмая тишина продолжалась. В один момент Симону сменил Карл, чтобы дать ей выспаться. Том предпочел притвориться мёртвым. Он лежал, один, в своей сознательной темноте с прикрытыми глазами. У него было очень много времени подумать о том, что произошло, и что теперь случится дальше. Мысли были о самом разном, но больше всего о Билле. За него было страшнее всего, потому что никто не упоминал о его состоянии после аварии.       От общего уныния Тома спасло только то, что врачи разрешили ему гулять, когда состояние миновало критическую стадию. А ещё через пару дней его и вовсе отпустили домой, понаблюдав за прогрессом выздоровления, и отметив, что ухудшений не было. Теперь Том получил отличную возможность бродить тенью, только уже по дому, хромая на одну ногу, морщась от боли в плече и теребя раздражающую повязку на руке.       К Биллу его не пустили. Тому совершенно не нравилось, с каким упорством все вокруг пытались сделать вид, что всё хорошо. Натянутые улыбки, быстрые взгляды, и уход от темы, если она касалась больницы. Том пытался сделать так, чтобы ему дали посмотреть на Мёрфи хоть издали, но врачи исключили эту возможность.       Остаток недели Том провел дома, совершенно один. Компанию ему составляли лишь четыре стены и строгий надзор Карла и матери, которые попеременно брали отпуск, чтобы присматривать за ребёнком. Том буквально ощущал немой укор Симоны и её невысказанные слова: «Посмотри, что ты опять наделал. Всё это из-за тебя». Слова тут были не нужны.       Однажды Тому удалось подслушать разговор матери с врачами и выяснилось, что у Ханны сотрясение мозга и множественные переломы, а за жизнь Тайлера всё ещё боролись, пришивая на место внутренние органы. Кто-то обронил, что на его сторону пришлась большая часть удара, когда машина налетела на дерево. Том молился, чтобы с Биллом все обошлось. Он не представлял себе, что будет, если с ним что-то случится.       В маленьких городках новости распространялись быстро, так что вскоре все окрестности гудели сплетнями об ужасающем инциденте. Тому же было пугающе всё равно. Неделю спустя он сидел на кухне и прислушивался к своему телу. Болело абсолютно всё. Взгляд его слепо следил за танцем мелких чаинок в чашке с чаем. В коридоре раздались шаги, а затем в кухню тихой тенью зашла Симона.       Кроме заботы о сыне все эти дни мама была чем-то занята — сидела с сосредоточенным видом за компьютером, лишь экран отбрасывал на её лицо блики, когда сменялись или загружались Интернет-странички. Она разговаривала с кем-то по телефону, приглушенным голосом – так, что разобрать её речь не представлялось возможным. Когда с Томом сидел Карл, она подолгу отсутствовала дома в нерабочее время.       Том догадывался, что тут что-то не так, а взглянув на ее лицо понял, что сейчас начнется очередной очень серьезный разговор. Так и вышло. Мать села рядом на табуретку. Взгляд ее блуждал, а по глазам стало понятно, что она опять плакала — веки выглядели красными и припухшими. — Том. Гордон звонил, Билл пришел в себя. Ты можешь его навестить через день, — тихим голосом сказала миссис МакГрат.       Сердце аж подпрыгнуло, ударившись о ребра. Это было самое лучшее, что Том мог услышать, самое желанное и самое нужное — узнать, что можно будет наконец-то увидеть его. — И второе. Мы уезжаем, — тут же сказала мать. Этот резкий, холодный тон разрезал тишину словно стальное лезвие, немедленно перекрыв доступ кислорода в лёгкие.       С высоты, на которую воспарила секунду назад, душа Тома ухнула в пятки. Ему показалось что мать взяла молоток и со всей силы ударила ему промеж глаз так, что искры посыпались. — Мам… уезжаем куда? — дрогнувшим голосом спросил сын. — Ты и я. В Массачусетс. Я присмотрела нам дом в Бостоне.       Эверетт. Западное побережье. Массачусетс. Восточное побережье. Бостон. Марс, Юпитер, Венера, другая галактика. — Мам, это же на другой стороне материка, — Том даже перестал дышать. — Ты собираешься в Гарвард. Как еще ты себе это представляешь? С твоими провалами в памяти, кто будет заботиться о тебе? Я, конечно, поеду с тобой. Я вообще больше ни на шаг от тебя не отойду, потому что ты исчерпал всё моё доверие. — Мам, я не… Я не хочу в Гарвард! Я поступлю в Вашингтонский университет, и буду… — Том, это не обсуждается. Мы не можем здесь больше оставаться, — снова резко оборвала его мать, встречаясь, наконец, взглядом с сыном. — Дело не только в институте. Мы уезжаем. Я продаю дом.       Это просто не могло быть правдой. — Мам, пожалуйста, я не могу отсюда уехать, тут …всё! Всё, что у нас есть — мы так долго строили это! — голос Тома зазвенел от отчаяния и страха. — Как же Карл? — Он не едет с нами, — плоско отозвалась миссис МакГрат. — Я принимаю твой ультиматум. Ты прощаешься с Биллом, тогда и я прощаюсь с Карлом.       С каждой её фразой новые и новые ниточки, ведущие к реальности, разрывались. Они лопались с гулким звуком, как негодные струны. — В смысле как, Карл не едет? — переспросил Том, понимая, что ситуация серьёзнее некуда. — У него здесь своя жизнь. А мы с тобой должны начать все заново.       Заново. — Мам, я не могу уехать, тут… — Том запнулся, не зная, как продолжить эту фразу. — Тут… Билл! — решился, наконец, он, понижая тон до шепота. — Том, я знаю. Но это одна из главных причин, по которой мы должны попрощаться с Эвереттом, — миссис МакГрат отвела со лба выбившуюся прядь. — В последнее время ты не хочешь слушать меня, ты слетел с катушек. Я устала видеть, как ты сознательно губишь себя и продолжаешь общаться с этой компанией. У меня не остается другого выхода!       Том сглотнул. — Мама, нет, пожалуйста… Я сделаю всё, всё что угодно… Хоть в монастырь уйду и стану до конца дней святым и безгрешным! Но я не хочу уезжать! — впервые за долгое время слёзы вдруг подкатили к горлу. — Прости. Я уже оформляю все документы. Переезд состоится, в конце месяца. Пора начинать взрослую жизнь и думать о будущем.       Сказав это, Симона поднялась со стула, и вышла из кухни. Её шаги начали удаляться вверх по лестнице, а Том так и остался сидеть полумертвый в свете настенной лампочки на кухне. Его жизнь, его существование.. Всё перевернулось, разбиваясь на мелкие осколки. Слишком маленькие, чтобы собрать их обратно. Слишком острые, что причиняет нестерпимую боль.       Всё кончено.       Каким-то образом Том понял, что это не шутка. В этот раз чаша терпения матери переполнилась, а значит, эта самая последняя, самая большая ошибка, которую все они совершили по глупости, стала роковой.       Том закрыл глаза рукой. В этот раз он просто не смог удержаться от глухих рыданий.

This is as quiet as it gets hush down now go to sleep, We were once perfect me and, You will never leave this room, Hush you color my eyes red, Your loves not live its dead, This letters written itself inside out again, When rivers turn to roads and lovers become friends. This is where it ends. (Juliet Simms — Hush)

      Комнаты коттеджа показались Тому пустыми еще до того, как из них начали вывозить всю мебель. Том бродил по дому как тень, скользя взглядом по пространству, вещам, к которым так привык за эти восемь лет, и не понимал, как можно оставить это всё за спиной.       Где-то в глубине души, на один процент он надеялся, что мать просто говорит сгоряча, что её можно переубедить, но остальные девяносто девять процентов подсказывали, что это бесполезно. Том маялся очень долго в попытке успокоиться. Самое лучшее средство от депрессии — Билл — сейчас оказался недоступен. Том сходил с ума от беспокойства и страха, особенно от мысли о том, что скажет на это лучший друг.       Как объяснить ему, что они больше не увидятся — ещё какой-то месяц, и всё пройдет, как будто не было, растает, как утренний туман?       Больше не будет совместных веселых прогулок и смеха, беззаботной веселой жизни, ярмарок в небольшом городке, гулянок в парке. Это будет весьма затруднительно делать через расстояние в 2488 миль. Чёрт подери, у них теперь даже время будет разное, у Билла — на три часа меньше. Будут две совершенно разные жизни, у каждого своя судьба, не связанные линии, параллельные и никак не пересекающиеся. На параллельных концах двух далёких вселенных. Конец. Он появился из-за поворота дороги в виде оборванного шоссе без заграждения, с которого их жизнь слетела на полной скорости.       Конечно, кто угодно скажет, что расстояние не проблема в двадцать первом веке, можно ездить друг к другу, летать, периодически вспоминать, как было хорошо в детстве, и начинать взрослую жизнь. Но как возможно при этом не отдаляться друг от друга? Как попрощаться со всем, что раньше делили вместе и раствориться в череде бесконечных дней? Ведь это всё равно, что исчезнуть.       Том зло пнул диванную подушку и это движение тут же отдалось болью во всем теле. Он ненавидел всех и вся — себя, за то, что опять сделал фатальную глупость. Мать за то, что она приняла такое решение. Билла за то, что его так не хватало и за то, что нельзя было простой прийти к нему, обнять и выложить ему всё как на духу, чтобы он сказал что-нибудь и стало легче. Том схватился за голову. — Лучше. Завтра будет лучше… Пойду просто поговорю с ним… Чёрт… — за первой подушкой полетела вторая.       Его бессвязный бред имел привкус соли на губах. Том не спал всю ночь. Мысли глодали его до самого рассвета, и он не нашел в себе сил даже просто отдохнуть. Врачи велели ему больше лежать, но об отдыхе в таком состоянии речи и быть не могло. Он ждал только одного — утра, когда госпиталь откроет двери. Счёт времени пошел не на дни, а на часы.       Когда ломающиеся лучи грязного осеннего рассвета пролились на тихий городок из-за горизонта, Том сидел на подоконнике в кухне с третьей чашкой кофе. Он был просто неживой, внутри не осталось ничего. За эту ночь всё выгорело дотла.       Показавшаяся в дверях Симона выглядела не лучше. Она не спала и плакала всю ночь, принимая тяжесть собственного выбора. Том молча прошёл мимо матери, даже не пожелав ей доброго утра, и схватил с вешалки свою куртку. Он пошёл куда глаза глядят — просто ходить по городу или сидеть под дверью в палате Билла — что угодно, лишь бы не торчать дома.       К одиннадцати часам парень был уже в невменяемом состоянии. Он знал магазин, где Тайлеру продавали пиво без идентификации, и взял сразу несколько банок. Надев тёмные очки и пошатываясь, он побрёл в сторону этажа, с которого его самого ещё недавно забирали на инвалидном кресле. Билл лежал в соседней палате. — Молодой человек, с алкоголем нельзя, — шикнула на него рассерженно администратор. Том выбросил пиво в помойку. У него в крови и так было достаточно спирта.       В коридоре больницы дежурила медсестра. Узнав парня, она удивилась: — Вы уже обратно? Так скоро? — Я пришел к другу. Уильяму Гордону Мёрфи, — назвал Том полное имя.       Девушка сверилась со своими записями. — Посещение разрешено, ненадолго, — кивнула она, — до конца коридора и налево.       Том с тяжёлым сердцем открыл, наконец, дверь в палату. Билл лежал тут один, в самом дальнем углу, на узкой кровати. Трубки капельницы торчали иглами из его вен, синяки и ссадины украшали всё тело. Голова в повязке покоилась на подушке, а губы болезненно кривились. Веки его вяло подергивались, отчего создавалось впечатление, что он спит.       Том тихо притворил за собой дверь, не хотел его будить. Он подумал, что даже хорошо, что Билл его не видит — можно оттянуть неприятный разговор. Однако друг приоткрыл глаза. — Том, — раздался его тихий, тёплый шёпот.       Тот обреченно опустил плечи. — Билл. Я не хотел будить, прости…       Билл протянул к нему руку. Том пересёк комнату и сжал ладонь в своей, затем немного подумал и наклонился, легко прижавшись губами к его губам в знак приветствия. Ему в нос тут же ударил запах лекарств, которыми Биллу обрабатывали раны. Пациент болезненно поморщился, тем не менее, ответил на этот поцелуй, подтягивая Тома к себе одной рукой, насколько это было возможно. — Я так рад тебя видеть, — сказал он, разорвав поцелуй. — Как ты себя чувствуешь? — Том снял очки. — Теперь намного лучше!       Билл тут же снова болезненно скривился. Правая рука его подозрительно неподвижно лежала вдоль тела, будто плеть лианы. — Не самая приятная в мире вещь — пятьдесят процентов ушибов по всему телу, — пояснил он, проследив за обеспокоенным взглядом друга.       Том съёжился от этих слов. Это было видно по нему, выглядел Билл просто ужасно. — Садись, — Мёрфи слегка повернул голову и кивнул на стул рядом с собой. — Ты и сам ещё не очень окреп.       Том не чувствовал себя окрепшим, ноги вообще едва держали его. Он сел рядом с Биллом и уставился в окно. — Что говорят врачи, Билл? — Все намного лучше, чем могло быть, мне повезло. Я родился в рубашке. Тайлер со множественными переломами, Ханна — тоже. У меня лишь синяки, ушибы, в том числе внутренних органов, вывихи и рука не действует, — он посмотрел на свою правую конечность, которая изначально показалась Тому странной, поскольку лежала абсолютно без движения, будто в ней отсутствовали кости. — В смысле, не действует? — В смысле, досталось по голове, повреждено что-то, — тихо и безразлично отозвался друг, слегка опуская ресницы. — Не двигается.       Ужасная картина моментально сложилась у Тома в голове. — Но Билл, ты ведь пишешь ей, рисуешь… Когда она придет в норму? — Мне пообещали скорую выписку, — проворчал Билл, подтаскивая её пальцами левой руки и укладывая поудобнее. — Буду восстанавливаться, делать упражнения. Гимнастику, физиотерапию. Мне еще много чего предстоит, голова болит постоянно. Тело, как отбитая котлета…       Том слушал это с трудом. Билл говорил об этом так спокойно, ровно и обреченно, словно это не касалось его. Поймав на себе полный беспокойства взгляд, Мерфи поспешил сказать: — Ну всё же уже позади! Ты же мне поможешь выздоравливать, да? Как всегда.       Том снова отвернулся в окно, закусывая губу. — Я надеюсь, что на восстановление уйдёт не очень много времени, я приду в норму, Том. Всё будет… — Билл попытался улыбнуться, и закончить фразу оптимистично как и всегда, но его перебили: — Всё будет что, Билл? Хорошо? Отлично? Лучше всех? — напустился Том на него, сам того не ожидая. — У нас всегда всё отлично, а потом получается, как получается!       Он чертыхнулся и, поднявшись на ноги, вскочил со стула. Билл пригляделся и заметил, что друг стоял неровно, словно палуба корабля покачивала его в такт ветру. — Том. Ты пьян? — Билл прищурился. — Я уезжаю, Билл.       В комнате на секунду воцарилась мёртвая тишина, прежде, чем Билл нашёл слова. — Что? — резко переспросил он. — Мать. Терпение лопнуло, даже Карла решила бросить. Скупает недвижимость в Массачусетсе, всю неделю звонки риелторам, агентствам. Мы будем уже не здесь в конце месяца, — просто завершил он свой содержательный рассказ. В палате стало слышно, как жужжат ртутные лампы. — Может… это ещё не точно… может? Это всё неправда! — донеслось до Тома быстрое бормотание. Он уже пожалел, что преподнёс всё это так, слыша как дрожит и звенит голос лучшего друга. — Том, скажи, что это просто глупая шутка! — Билл, это не шутка, я боюсь в этот раз мы исчерпали все лимиты. — Но… как же мы с тобой… — Том услышал, что голос Билла срывается.       Он и сам уже был на грани, а стальной кулак всё сильнее сжимал его лёгкие. Долгожданного облегчения не приходило, приходила только тупая и тихая, рвущая когтями боль. Том присел уже не на стул, а на край его кровати. Он заполз к Биллу, обнимая его и пряча лицо в его груди. — Прости, Билл, я не хотел, чтобы это прозвучало так, я не хотел, чтобы так вышло, — бессвязно забормотал он. — Я не знаю, что мне делать. Я не могу уговорить маму, она уже решила всё абсолютно твердо!       Билл смотрел на него пустыми глазами, зрачки его остекленели точно у куклы. Он даже не отвечал на объятие. Только новые солёные дорожки скользили по его лицу. — Билл, не молчи, ты один из нас всегда знаешь что сказать. Найди слова, пожалуйста, — Том теребил его за плечи, гладил по шее, по щекам, чтобы только успокоить. — А как же школа? Как же всё остальное, наши друзья? Как же мы? Я не смогу быть тут без тебя, Том! — Чёрт, да не знаю я… — Том уткнулся в плечо друга, дав волю слезам. — Думаешь я знаю? Я всю ночь не спал, только и думал, как тебе об этом сказать…       Билл прикоснулся губами к его макушке, машинально обнимая здоровой, не парализованной рукой. Слёзы безостановочно катились из его глаз. Внутри, словно тромб, что-то обрывалось, разбиваясь на тысячи отчаянных кусочков. Какая-то часть души обоих мальчишек детства действительно оторвалась и умерла на этих словах. Осознание не пробивалось через вакуум, потому что ни Билл, ни Том не могли дать себе ответ на вопрос: и что дальше? — Твоя мама действительно твёрдо все решила? — нашёл в себе силы спросить Билл, когда слёзы прекратили сдавливать его горло.       Том даже не мог разжать руки, крепко обнимая. Зажмуриваясь до боли. — Твёрже некуда. Я боюсь, нам с тобой придётся расстаться…       И тогда, впервые за годы их дружбы, Билл промолчал. Да и какие слова могли им помочь теперь? Тишина накрывала их с головой, погружая обоих друзей в отчаяние. Они думали об одном: жаль, что у них не было возможности не влюбляться друг в друга. Возможно, если бы они оставались просто друзьями, тогда бы всё было правильно – так, как надо. Не так больно.        А теперь нужно было расставаться и отрывать от себя уже с мясом.