Мать ветров

На каракке «Гринстар», по пути из Иггдриса к Веселому острову, зимой года 1228-го Фонарь опять качнулся, вновь исказив тени в самой бессонной части кубрика. Увы, именно здесь и спал Милош. И даже обычно ему это удавалось — несмотря на охотников до сальных шуточек, любителей поиграть ножами и картежников, которые ржали и ссорились аккурат над его ухом. Сегодня матросы шумели не больше обычного и даже наоборот будто бы поутихли, экономили силы для кутежей и борделей на Веселом острове. Просто сам Милош чуть-чуть устал и все никак не мог уснуть. Так и валялся на своей койке, спокойствия для прикрыв лицо волосами. — Да брешешь! — бросил Джек. Уверенно, словно пьяный, хотя в кубрике царила нынче полная трезвость. — Что твоей волне делать посередке тихого моря? — Она мне рассказать забыла, — фыркнул Шеннон, рыжий нерей, с которым у Милоша складывались на диво теплые — в окружающей-то обстановке — отношения. Пожалуй, стоило послушать приятеля. — Ой да не пизди. Все вы, нереи, трусы, — рубанул Норман. — Увидал волну повыше борта — и придумал себе, что как две мачты? — Как я тебе точно высоту назову? Волна далеко прошла. Кабы рядом с бортом — наше бы суденышко в щепки разметало. Голос Шеннона звучал ровно, как-то задумчиво, но Милош успел выучить: приятель говорил медленнее, когда сдерживал в груди ярость. Он был единственным нереем в команде, состоявшей почти сплошь из уроженцев Лимерии. Той самой страны, которая больше двадцати лет назад поработила его родину, Шинни. Нет, над ним не издевались, не держали за мальчика для битья — еще бы, при его-то силе и сноровке — но порой грубили, как вот только что Норман. Пожалуй, даже не со зла. Просто могли. Милош вздохнул, окончательно распрощавшись с дремой, и сел на своей койке. Он еще не придумал, как поддержать Шеннона и не поссориться с Норманом. В его опыте не было подобного: маленький тесный мир посреди моря, чужие люди вокруг, и так не один год. Не годилось наживать себе врагов, но и оставлять приятеля в одиночестве было противно. «Неважный из меня дипломат», — мысленно хмыкнул Милош и для начала улыбнулся Шеннону. И заметил за его спиной капитана Фрэнсиса О'Конора собственной персоной. — Любопытно. На каком именно судне ты был, когда увидел эту волну? — спросил он у Шеннона, одновременно жестом велев матросам не вставать. — Дык на торговом когге шли, господин капитан. Из Лидерри в Лион. — Суденышко, говоришь? — О'Конор поднял бровь так, что все остальное лицо его оставалось неподвижным словно маска. — По сравнению с той волной он мне показался меньше родного йола. Я ж на полуюте стоял, хорошо видел, как эта зверюга прямо на нас бежала. — Но высоту тем не менее назвать затрудняешься? — Как уж есть, господин капитан. — А если все-таки попробуешь прикинуть? — Ну-у-у, — Шеннон взлохматил свои рыжие космы, — пожалуй, что повыше бизани. Может, высотой с фок-мачту, а то и грот. Во! Это был когг «Лисица», знаете его? Какие там мачты? — Знаю, — кивнул капитан и задал следующий вопрос. Он всегда так разговаривал с простыми людьми из команды: один вопрос, одно распоряжение, одно замечание. Дожидался нужной ему реакции и только потом переходил к следующему. Похоже, он не верил, что в голове человека из низшего сословия способно поместиться больше мысли за раз. Из этой нудной, утомительной, но полезной беседы Милош выяснил, что огромная волна появилась посреди смирного моря при ровном то ли северо-восточном, то ли северо-северо-восточном ветре со скоростью не больше пяти-шести узлов. Она уверенно догоняла когг, подслеповатый капитан не давал ясных указаний, и многие матросы уже в мыслях своих распрощались с жизнью, как вдруг волна рухнула вниз и пропала, не причинив «Лисице» никакого ущерба. — Благодарю за беседу. Отдыхайте, — Фрэнсис О'Конор указал на фонарь, явно предлагая погасить его. — Это… Господин капитан! — взвился Норман. — Виноват, господин капитан, вы уж простите… Так это взаправду? Встречаются эдакие волны? — Сегодня я впервые услышал о подобном, — О'Конор пожал плечами и скрылся за дверью. Вскоре фонарь, как и было приказано, погасили, но Милош успел кивнуть Шеннону, мол, прогуляемся? Опять, как и вчера, и неделю назад, они шли бакштагом со скоростью около двенадцати узлов. На верхней палубе находились только дежурные и старший помощник капитана Рой, который дергал матросов без дела исключительно в дурном расположении духа, но приятели на всякий случай пробрались на подветренный борт и схоронились за бочкой. Шеннон машинально достал из кармана свою самокрутку, но потом хмыкнул с досадой и сунул ее обратно. — От греха подальше, — объяснил он. — Однако, — Милош с удовольствием расправил плечи и всей грудью вдохнул пусть морской, но теплый что парное молоко воздух. Они продвигались на юго-запад от привычного мира. — Послушай, выходит ты, в отличие от всех нас, знал о том, что существуют такие коварные волны. Знал, но все равно пошел в экспедицию в открытое море, неизвестно куда. И ты после этого трус? Ну-ну. — Ай, да ши с ними, — ответил Шеннон как отрезал. Он явно не желал обсуждать поведение Нормана или других задир. — Лучше скажи: ты-то куда на Веселом острове? Со мной и Диком бухать вряд ли надумаешь, в бордель с остальными тем более. Или у вас с Джоном ваши знахарские делишки? — У Джона на острове какие-то дальние родственники, вроде бы минимум часть времени он проведет с ними. А я… Пожалуй, с удовольствием поброжу где-нибудь в одиночестве, поизучаю местную флору и фауну. Не принимай на свой счет, хорошо? — Да не оправдывайся! — Шеннон подмигнул ему. И кто тут кого сегодня поддерживал? — Это я бывалый матрос, а ты первый раз в море. С непривычки башка трещит от этой колготни, у всех так. Ни вздремнуть, ни вздрочнуть. Ну что за жизнь! Они тихо рассмеялись, постояли немного, рассматривая ставшее привычным свечение в волнах и зыбкий силуэт «Кометы», а потом пошли обратно в кубрик. На Веселом острове Ствол под рукой был непривычно гладким. Милош пробежал пальцами по блестящей зеленой поверхности, вздохнул и опустился на землю. Прикрыл глаза, прислушался. Тихо-тихо, только листья шелестели над головой. Шеннон был прав: на «Гринстар» остро не хватало этой тишины и одиночества. Однако мир Фёна, где он родился и вырос, уединением тоже не баловал. В лагере повседневные дела часто требовали совместной работы, на задания выезжали по двое, а то и целой толпой все бойцы, кроме самых опытных («Довыезжался», — подумал Милош об отце), и никто не отменял семейного, дружеского и любовного общения. Все это казалось отличной подготовкой к морской экспедиции. Казалось. Потому что в круговерти бесконечного потока заданий, тренировок, объятий, шуток, поцелуев, работы, споров Милош частенько оставался один. Или наедине с тем, с кем хотел. Например, несколько месяцев он встречался с девушкой из подчиненных Мариуша. Жили в зависимости от своих фёновских обязанностей то в первом отряде, то в третьем, и запросто ворковали друг с другом прямо за ужином возле общего костра или в перерывах между уроками. И точно знали, что их никто не слышит. Не притворяется глухим, а действительно не слышит. Позже, когда они расстались, Милош в своей пещере оплакивал свою потерю, и его не трогали ни родители, ни братья. Им хватило одного жеста, чтобы понять, что объятия или разговоры сейчас неуместны. На «Гринстар», огромной трехмачтовой каракке, одиночества не существовало. Давешний ночной разговор с приятелем был редкой удачей — наверное, матросы присмирели из-за визита капитана. Еще Милоша спасали профессиональные отношения с Джоном О'Рейли, но сколько раз его дергали, когда он читал какую-нибудь книгу, одолженную у коллеги! И уж тем более сколько раз лезли в его беседы с Диком, маленьким веселым лимерийцем, который родился на Шинни, и с Шенноном. Впрочем, не так: все лезли ко всем. С шутками, комментариями, советами, едкими подначками, бестактными вопросами, попытками установить иерархию. «Пни, потому что почему бы и нет», — похоже, таков был девиз на «Гринстар». Скорее всего, на «Комете» — тоже. При этом в коротких деловых или просто человеческих разговорах, которые все же случались в этом ядовитом котле, Милош обнаруживал, что две трети команды, если не три четверти, по отдельности были вполне хорошими людьми. Даже злобно-глуповатый Джек мог бы сойти за надежного товарища, даже брехливый как пес Норман умел чувствовать и сочувствовать. Но когда этих людей становилось больше некоего неуловимого критического количества… Однажды Гай, исколесивший всю Лимерию и половину Иггдриса вместе с бродячим цирком, сунул нос в книгу Милоша, открытую аккурат на женской анатомии. После парочки предсказуемых скабрезностей он вдруг разоткровенничался о трагедии погибшей сразу после родов дрессировщицы, стал задавать умные, душевные вопросы — но тут к ним подошла развеселая компания, и Гая понесло. Он ржал над женскими «дойками», пихал Милоша в бок, мол, скажи как врач, отчего все бабы промеж ног воняют что хаукарль с севера Иггдриса, и унялся только после слов о том, что его мама и сестры вообще-то тоже женщины. Тогда Милош шепнул Шеннону: — Ты случайно не прихватил с собой парочку ши? Он знал, что этот волшебный народец имеет на острове зловещую репутацию. Старые нереи верили, что они похищали людей, чаще всего младенцев, оставляя вместо них подменышей. — А если и прихватил? Сдается мне, это не ши. Даже они заебутся крутить туда-сюда людей и подменышей по сто раз на дню. Вспоминая в зеленой тиши долгие недели на каракке, Милош словно бы заново переосмыслил весь полученный опыт и подивился: как он сумел сойтись аж с целыми двумя матросами? Как умудрился намекнуть, что недавно пережил потерю близкого человека, как выяснил, что дядя Шеннона был подпольщиком на Шинни и боролся против владычества Лимерии, как уловил в шепоте Дика, что тот сочувствует подполью... О чем шептались листья у него над головой? Милош оставил невеселые думы и самоиронию, мол, великан-подпольщик оказался изнеженным оранжерейным цветочком. Здесь, на Веселом острове, который не знал зимы, росли совершенно неизвестные ему, диковинные растения, часть из которых вполне могла быть лекарственной. Вот например эти деревья, которые местные называли бамбуками… Милош прищурился и внимательно оглядел зачарованную зеленую рощу. Деревья ли? Он вдруг почувствовал себя насекомым среди узловатых стеблей злаков. Достал нож, срезал ближайший к нему невысокий побег — внутри он был полым и совершенно точно походил на стебель травы, а не на ствол дерева. В Грюнланде самые выдающиеся борщевики и чертополохи лишь чуть перегоняли его собственный рост, а тут была целая поляна трав высотой в половину грот-мачты «Гринстар». Что ждет его в неизведанных землях, если здесь, на сто лет как обжитом Веселом острове, он обнаружил этот удивительный мир? «Что ждет нас, если только по дороге мы не встретим какую-нибудь хитрую волну поближе, чем «Лисица»», — усмехнулся Милош и побрел дальше, на поиски озер, рекомендованных Джоном О'Рейли. К вечеру он вернулся в город, который почти не впечатлил его — по сравнению с необыкновенной природой. Остров принадлежал Лимерии, поэтому храм Великого Ока, ратуша на площади и прочие дома из дерева и камня строили почти так же, как в метрополии, только с поправкой на местные материалы. Милош уже видел подобную архитектуру в Иггдрисе, где самая богатая и могущественная страна севера также оставила свой след. Разве что контраст между торгово-политическим центром города и жилищами бедняков был ярче привычного: в Иггдрисе и Грюнланде простолюдины попросту замерзли бы в подобных лачугах. Трактир в квартале от торговой площади благоухал, пожалуй, тоже крепче, чем на родине. С заднего двора несло тухлой рыбой, внутри — вроде бы свежей, но ее сочетание с неизвестными специями удивило Милоша. Мимо него проплыло блюдо с исполинским вроде бы раком, за стойкой двое мужчин пили из половинок какого-то плода, под ногами хрустели оболочки креветок. Он прошел мимо музыкантов, один из которых играл на скрипке, а другой на инструментах, похожих на очень большие таблы, осторожно избежал пляски с двумя девушками в юбках чуть ниже колена, увернулся от вареной клешни, которая служила аргументом в чьем-то споре, и дошел наконец до столика, где его ждал Джон О'Рейли. — Ну что, мой дорогой трезвенник, не соблазнишься? — Джон протянул ему свою кружку с мутно-белой жидкостью.— Это коктейль, смесь из рома и всякой сладкой бурды. Однажды доберется и до наших краев, а пока... М? Глоточек, я тебе как врач гарантирую удовольствие и ни капли вреда для здоровья. — Верю вам, но все же воздержусь, — покачал головой Милош. С коллегой ему было хорошо. Он порой повторял вопросы, выкладывал свои наблюдения, но не настаивал на том, чтобы ему отвечали. Нет — так нет. — Как скажешь, юноша, — Джон посмаковал диковинный напиток и с любопытством склонил на бок свою крупную седую голову. Таким он походил на сову. — И как тебе местная флора и фауна? — Флора невероятная. Я побывал в бамбуковой роще, дошел до тех озер и увидел... Знаете, очень похожи на водяные лилии, но гораздо больше, розовые, пышные. — Еще бы не знать! За ними я тебя туда и послал. Это лотосы. Говорят, были священными цветами для местных. — Почему бы это? Неужели из-за своей божественной красоты? — улыбнулся Милош. —Хотя, пожалуй, здесь каждый цветок поражает своей роскошью. Еще я заметил, что и в лесах, и в городе очень много вьющихся растений, но они куда мощнее нашего дикого винограда и плюща. — Это лианы, их здесь тьма-тьмущая. И не вздумай вытряхивать из меня названия! — Джон с грозным видом допил свой коктейль и сделал знак пробегавшей мимо девушке, чтобы она принесла еще. — Боюсь, и у половины из них нет имен на всеобщем. — Глаза разбегаются. Если завтра будет время, постараюсь зарисовать хотя бы самые броские из них. А вот с фауной мне не повезло. Кажется, их вспугнул мой рост. Я встретил только бабочек под стать юбкам этих девушек, — он кивнул на танцовщиц, — и по улицам разгуливают кошки с короткими хвостами и странными повадками. — Ты порадовался бы своему росту, если бы тебе довелось увидеть кошку покрупнее, — ехидно заметил Джон. — Жаль, что до твоего прихода закрыли лавку, в которой как раз выставили шкуру одной из них, рыжую и полосатую. Куда до них ирбисам из Волчьих Клыков! Тигры были и крупнее, и сильнее, и, по слухам, обладали далеко не кошачьим умом. Правда, он их не спрятал от луков и арбалетов. — Были? — переспросил Милош. — То есть теперь их не осталось вовсе? — Последних убили лет двадцать назад... Может, кто и уцелел в глубине острова, но что-то я в этом сомневаюсь. Выходит, люди пострашнее тигров, а, юноша? — Джон подмигнул ему. Милош пожал плечами. Не впервой. Тех же ирбисов вроде бы тоже не видели много лет. Вервольфы исчезли столетия назад. Нереи пока держались. В отличие от местного народа ростом с пиктов, только очень-очень смуглого, темнее саорийцев. Когда на остров приплыли первые лимерийские корабли, они застали здесь полудикие племена, которые питались фруктами, пасли коз и порой охотились. Из оружия у них были только копья и примитивные луки. Зачем понадобилось уничтожать совершенно неопасных для путешественников местных жителей — кто разберет? Очень скоро остров стал колонией Лимерии и удобным портом на пути из метрополии к южным островам. — О! А вот и наш дорогой капитан со своим лордиком, — О'Рейли радостно отсалютовал кружкой вошедшим, но в его голосе был яд. — Что же наш благородный Эдвард позабыл в столь отвратительном месте среди этого отребья? Лорд Эдвард Лионийский был личным другом капитана, а также самым знатным и самым бесполезным человеком на обеих каракках. Матросы на «Гринстар» шептались, что команде «Кометы» сказочно повезло, потому что ко всем тяготам путешествия у них не добавлялся балласт, который ни в какой беде не позволят сбросить. — Желает почувствовать себя еще элегантнее, умнее и благороднее? — предположил Милош и приподнялся, поклоном приветствуя начальство. — Вот вы где, О'Рейли! Все вас тянет в подобные забегаловки, а ведь я плачу вам приличное жалование, — Фрэнсис О'Конор, тем не менее, опустился на лавку рядом со своим врачом и знаком подозвал девушку. Лорд Эдвард, брезгливо скривив тонкий рот, все-таки сел рядом. Капитан уставился на Джона прозрачными серыми глазами и сообщил: — Сегодня вечером на малой площади ожидается занятное зрелище — высекут местных бунтовщиков. Насколько мне известно, здешние палачи используют необычные плетки. Вам как медику должно быть интересно. Пойдемте? — Мне как медику интересно узнавать новые способы лечения, а не умерщвления плоти, — довольно жестко ответил Джон. Милош впервые видел, как они с капитаном беседуют не о деле и с удовольствием отметил, что его старший коллега не робкого десятка. Интересно, почему он позволял себе такую свободу? — Вы ведь когда-то работали тюремным врачом на Шинни, — удивился О'Конор. — Не поверите, господин капитан, я и в тюрьме старался лечить или как минимум не допускать ненужных страданий. — Однако напомню вам, господин медик, — то ли высокомерно, то ли в качестве защитной реакции усмехнулся лорд Эдвард, — что смысл наказания преступников как раз и заключается в этих самых страданиях. — Я врач и ничего не смыслю в судебной системе, в приговорах и наказаниях, — развел руками Джон. С лордом он говорил куда мягче, чем с капитаном, но без лизоблюдства. — Я просто исполняю свой долг и поневоле сострадаю тем, с кем имею дело. Издержки профессии! — Полно вам! — улыбка лорда стала отчетливо снисходительной, хотя он был раза в два моложе своего собеседника. — Кому там сострадать, ворью и мошенникам? Убийцам? Или этим трусливым бунтовщикам? Вы ведь жили на Шинни, вы знаете об этих ленивых голодранцах, которые только и умеют, что прятаться в горах и бить из-за угла. — Вы правы, — очень спокойно ответил Джон, однако Милошу от этого спокойствия стало не по себе. — Вы правы, я жил на Шинни. В отличие от вас, мой лорд. Я видел казнь бунтовщиков однажды, как раз тогда, когда работал тюремным врачом в Лидерри. — Расскажите, — в ледяных глазах капитана блеснул живой огонек. — У нас еще с полчаса свободного времени в запасе. — Прошу прощения, господин О'Конор, но мой рассказ займет куда меньше времени. Однако сделаю все, что в моих силах! Итак, то ли семь, то ли восемь... да, совершенно точно, восемь лет назад доблестные лимерийцы захватили в плен двух опасных мятежников. Они воевали на стороне нереев, однако у одного из них была какая-то ничтожная доля нерейской крови, а второй и вовсе пришел с материка, из Ромалии или из Грюнланда. Как и полагается тюремному врачу, я осмотрел обоих в камерах и последовал за ними до места казни. Помню, было ясное зимнее утро... Толпа запрудила всю площадь перед эшафотом... И один из бунтовщиков, лет сорока пяти, светлый и веселый, улыбнулся этой толпе, помахал руками, закованными в кандалы... Конечно, если это можно так назвать... Сказал, что он всю жизнь мечтал побеседовать разом со столь многочисленной аудиторией... Дословно не помню, но он благодарил зрителей за то, что пришли, и просил прощения за то, что им рано пришлось покинуть свои постели, мол, не в его власти назначать время казни. Потом второй поднял руки, приветствуя людей. Вот он поднял буквально. Знаете, меня как врача очень интересуют подобные заключенные. При невысоком росте этот человек обладал потрясающей, просто чудовищной силой. Духа, в том числе. Они оба говорили с народом до тех пор, пока их не заставили умолкнуть, и оба улыбались. По-разному, в очевидном соответствии со своими характерами, но улыбались. До последнего. Я, исполняя свои обязанности, осмотрел мятежников перед тем, как на них накинули петли. Вместе с палачом я стоял рядом с ними, я видел... видел все. И вот что я скажу, господа. Быть может, мне попались исключительные бунтовщики. Но за десятки лет медицинской практики я встретил не больше десятка столь мужественных смертей и столь искренних, не напоказ, улыбок. И, возможно, я ошибаюсь, но мужество даже самых заклятых врагов достойно... Нет, не сострадания, а уважения. — Вы опасный человек, О'Рейли! — нервно рассмеялся лорд Эдвард. Капитан только хмыкнул. — Я честный человек, мой лорд, — Джон склонил голову и снова принял умный совиный вид. — Честность для медика — хорошее качество, поверьте мне. Вы оцените его, если мне доведется лечить вас. — Познавательно, — заметил О'Конор. — Благодарю за историю, Джон. Пожалуй, тут есть над чем поразмыслить. И я признателен вам за честность. Боюсь, однако, что мы должны поспешить, если не хотим пропустить порку! Едва капитан со своим лордом покинули трактир, Милош нашел в себе силы тихо сказать: — Джон, я прошу вас об одолжении. — Да, конечно, юноша... О, Святое Око, Милош, ты не подхватил ли часом местную лихорадку? У тебя руки дрожат! — Нет, не подхватил. Пожалуйста, пойдемте отсюда к морю. Мне надо поговорить с вами. — Постой-ка, мальчик. Это не связано ли с... — Пожалуйста. Они миновали освещенный центр города, затем рыбацкий квартал с тусклыми огоньками в окошках и вышли к морю, укрытому черным, сбрызнутым звездами небом. В этих широтах тьма была глубже, чем дома. Ветер крепчал, и соленые брызги долетали до лиц спутников, хотя они брели по камням довольно далеко от воды. Наконец, Милош сел на огромный валун, а Джон устроился напротив и, кажется, участливо заглянул в его лицо. — Ты знал тех двоих. — Да. Тех двоих и... Джон, там был третий. Я понимаю, почему вы не обмолвились о нем. Пропажа этой нежити поставила в тупик не только врачей, но и всех магов в округе, да? — Верно. Там был третий, — Джон сжал в своих руках ладонь Милоша: — Ты хочешь знать подробности их казни. Но я не уверен, что сегодня нужно рассказывать тебе все. Я сам с содроганием вспоминаю то время, когда сопровождал осужденных на эшафот. Каково же тебе, если то были небезразличные тебе люди? — Да, вы правы, но... — Но о главном я тебе скажу. Я не солгал, когда говорил о мужестве и улыбках. Да, под конец я отметил у обоих учащенное сердцебиение, но и только. Думаю, причина в том, что они умирали за самое важное дело в своей жизни. И еще в том, что умирали вместе. Милош, ты ведь знаешь, перед казнью часто исполняют последнее желание осужденных. Они пожелали обнять друг друга в последний раз. Думаю... Думаю, легче уходить, когда чувствуешь поддержку лучшего друга, а они, несомненно, были лучшими друзьями. Я даже... Милош, я взял на себя смелость и убедил могильщиков, что бунтовщики не стоят лишних усилий. Их похоронили в одной могиле. Я ведь не ошибся? — Не ошиблись, Джон, — Милош улыбнулся. — Семнадцать лет они были друг другу всем. Лучшими друзьями, товарищами в общем деле, коллегами и… я надеюсь не услышать от вас резких слов… и любовниками. — Вот оно что… Нет, мой мальчик, резких слов ты от меня не услышишь. Я стар и повидал слишком много форм ненависти, чтобы осуждать какие-либо формы любви. Кроме тех, которые вредят ее участникам. Ну да ты в курсе, — Джон говорил об их давней беседе, когда он категорично осудил традицию отдавать замуж и женить совсем юных подростков, фактически детей. — Но сейчас речь у нас не о жестоких пережитках прошлого. Итак, Кахал и Горан… Видишь, я запомнил их имена! И я вроде бы не склонен к сентиментальности, но перед тем, как покинуть Дерри, — он назвал порт в Шинни так, как его называли сами нереи, до захвата острова Лимерией, — я принес на их могилу цветы. Охапку белой сирени... А теперь о третьем. Ты все верно сказал, юноша. Он просто... пропал, исчез. Мы нашли только одежду на полу. Маг утверждал, что нежить не могла вырваться на волю, но тогда что с ним стало? Все они глазам своим не верили, а я... Видишь ли, когда я помогал вынимать тела из петель, я заметил в волосах Кахала кожаный наголовник. Тот самый, что видел на лбу третьего. Я никому не сообщил о нем и оставил себе. Как напоминание о том дне, когда я повстречал этих удивительных людей. — Этот наголовник остался в Иггдрисе? — Нет, — помедлив, ответил Джон. Он осторожно отпустил руки Милоша и достал из споррана маленький бархатный мешочек. Развязал его, достал узкую кожаную полоску, протянул Милошу... … и море хлынуло из глаз. Море было повсюду, море затопило душу и стало сутью мира, а чайки плакали пронзительно и надрывно, а ветер играл и заигрывал с наголовником,как любил играть и заигрывать со своими любимыми людьми его владелец... — Мальчик мой, — Джон крепко-крепко обнял Милоша. — Джон, как много вы сделали. Если бы вы только знали, как много вы сделали. — Это они много сделали, — покачал головой О'Рейли. — Смею верить, что в тот день я получил от них маленький кусочек мужества. Ты видишь, я подчиняюсь приказам капитана и соблюдаю правила приличия с нашим лордиком. Но я стараюсь как можно меньше кланяться без повода и позволяю себе роскошь честности. Не всегда, но намного чаще, чем до встречи с ними. — Вижу и восхищаюсь, — Милош улыбнулся сквозь слезы. — Откровенность за откровенность. Те двое были моими учителями, наставниками, несмотря на огромную разницу в возрасте — друзьями. А третий... Рашид был моим дедушкой. Милош повязал на лоб наголовник, прихватывая вечно лезущие в глаза локоны, легко вскочил на ноги и помог подняться Джону. Они спустились к морю и встретили долетевшую до колен волну. Герои двух сопротивлений, в Грюнланде и на Шинни, через восемь лет после своей гибели вернулись домой.