You You - Veto Drop the other - Emika
***
- Ты посмотри на его пальцы, - проговорил хриплым голосом высокий и рослый матрос. На его правой щеке от угла губ до самого уха красовался шрам с рваными краями. Он совершенно его не украшал, не придавал мужественности, как обычно это бывает со шрамами, он просто-напросто его уродовал. Хотя черты лица темноволосого мужчины и были весьма симпатичными, а в полумраке каюты они только заострялись, придавали некую загадочную многогранность, всё равно этот шрам уродовал его лицо, убивал всю эту загадочную красоту и превращал его в какое-то жуткое чудовище. - Такими пальчиками только шёлковые юбочки придворных девиц задирать, - пошленько засмеялся его собеседник, который стоял напротив, в дверном проеме. Этот матрос был немного ниже того, у кого на лице «красовался» шрам, его лицо было таким же угловатым, строгим, а в уголках глаз и губ застыли небольшие морщинки, говорящие о его крайней жестокости и неприязни. Но белокурые пряди грязных волос, свисавшие до плеч матроса, которые весьма выгодно сочетались с его загорелой кожей и голубыми глазами, скрывали эту жестокость, маскировали морщинки, и с первого взгляда и не скажешь, что перед вами стоял не кто иной как один из самых отчаянных головорезов Средиземного моря - Райнер Браун. Многие поговаривали, что раньше он состоял в королевских регулярных войсках, другие рассказывали, что он был мушкетёром, кто-то даже выкрикивал в пьяном бреду, что Райнер был никем иным, как самим Кардиналом, правда, трудно было себе представить подобную трансформацию нынешнего Райнера с его якобы кардинальским прошлым. Но кто же знает, что именно было раньше, чем он занимался, был ли он честным служакой, либо был вором, сейчас уже это было не важно. Сейчас Райнер - пират, причём надо сказать, что о его жестокости тоже ходили легенды. Кто-то поговаривал, что он никогда никого не оставлял в живых после налёта, что он грабил, насиловал и убивал, но делал это не как обычные пираты - с криками, орами, с бешеными глазами и пеной у рта, нет. Говорили, что атаки Райнера всегда были безмолвны, в те мгновения всё вокруг окутывала дикая тишина и туман, из которого и появлялись головорезы Райнера, которые ничего живого не оставляли после себя. Его команда неоднократно разрушала прекрасные прибрежные города, подвергая горожан бесчеловечным издевательствам. Войска не могли справиться с неожиданными набегами разбойников. Всякий раз после зверских нападений на месте селений и городов оставались лишь дымящиеся развалины и множество трупов. Говорили, что он лично выбирал в свою команду матросов, искал их по всему миру, вытаскивал их из самых зловонных и жутких тюрьм, кто-то даже говаривал, что в его команде не только живые, но и мёртвые, что он проводил какие-то богопротивные ритуалы по вызову мёртвых особо опасных преступников, они якобы восставали из своих могил с душераздирающими криками, с полусгнившими телами, раздробленными костями и с чистым злом вместо души и сердца. Даже говорили, что его правая рука, Бертольд - как раз-таки и был одним из этих воскресших мертвецов. Рассказывали, что без крика ужаса и страха нельзя было смотреть на его изуродованное шрамом лицо. Но кем бы ни был по своей сущности Бертольд - злом во плоти, либо просто человеком с ужасным шрамом на лице, он всё-таки был правой рукой Райнера, а это значит, что жестокости и хладнокровия ему не занимать. И вот, стоя в дверном проёме сложив руки на груди, Райнер и Бертольд внимательно рассматривали своего пленника, которого они полуживого выловили из моря. Его дорогая одежда, нежная кожа давали понять, что он явно не простых кровей, а значит, за него могут отсыпать немало золота. - Бертл, ты глянь на эту мордашку, - Райнера заинтересовал этот товар. Он уже представлял, как за этот кусок изысканного мяса он получит очень немало денег, он уже чувствовал эту приятную тяжесть золотых цехинов. - Да, Райнер, в Триполи за него нам неплохо отвалят, - проговорил Бертольд, внимательно рассматривая их пленника. - У нас сегодня неплохой улов был, но всё-таки тот высокородный подонок смог сбежать, - в сердцах, плюнув на пол, раздосадовано пробурчал Райн, - если бы не этот Рескатор, то мы бы успели всех захватить. - Радуйся, что корабль наш, да и не забывай про договор с Рескатором: добыча наша, а все люди - его. - Как тут забудешь! - немного повысив голос от недовольства, сказал Райнер, - Ты прекрасно знаешь, при каких условиях был заключён этот договор, или ты забыл откуда у тебя этот шрам. - оскалился Райнер и быстрым шагом вышел из каюты. Бертольд молча смотрел вслед уходящему Райнеру. Он был безоговорочно ему предан, готов был пойти на что угодно ради него, и сейчас только он прекрасно понимал, что именно так разозлило головореза. Бертл аккуратно дотронулся загрубевшими пальцами до шрама, глубоко вздохнул и тоже вышел из каюты, предусмотрительно запирая дверь на замок. - Черт...! - сквозь зубы прорычал Ривай. Его тело болело, руки были связаны, солёные от морской воды веревки больно вгрызались в кожу запястий. - Черт...! - не мог успокоиться бывший капрал. Положение побеждённого пленника его не устраивало, его не устраивала вся эта ситуация, когда он должен лежать в каюте, гнить заживо, предвкушая весь ужас своей судьбы. Он никогда бы не смог смириться с подобным, он не смог бы даже никого обречь на подобное. Всех своих военнопленных он убивал. Безжалостно, расчётливо, без колебаний. Одним движением отсекал им головы и выкидывал противнику под ноги, чтобы они любовались, чтобы либо сдались и в страхе бежали, либо чтобы разозлились и со всей дури стали бы нападать, уничтожая всё на своем пути. Но не это. Не эта трусливая и жалкая участь пленника. Никогда. - Чёрт!!! - ещё громче, ещё громче, чтобы его услышали, чтобы поняли, что он не сдался, что он готов разорвать всех и каждого на своем пути. Вдруг послышался звук ключа в замочной скважине, скрежет металла при двойном обороте ключа, глухой стук снимающихся засовов, скрип тяжёлой дубовой двери, стук каблуков по деревянному полу. Потом в комнате повисла тишина, но через мгновение раздался новый звук: характерный звук удара кулака по лицу, немного вязкий, немного острый, немного резкий звук, который сменился звуком падающего тела, а потом комнатой овладел глухой, хриплый, но твёрдый и уверенный звук голоса Райнера. - Эй ты, кусок утончённого дерьма, завёрнутый в шелка да бархат, уймись ты, сволочь. Мы поняли, что ты не из тех, кто сдается, иначе бы ко дну пошел давно. - Райнер взял Ривая за волосы и поднял его голову так, чтобы он мог видеть его глаза, холодные серые глаза, в которых читалась одна ненависть, жестокость и презрение. - Но ты и нас пойми, урод, нам срать на тебя, на твою силу воли, на ненависть в глазах и тем более нам срать на твои крики. Успокоился и продолжил лежать ничком, как ты это и делал пять минут назад. Спи, либо притворись, что спишь. Через пару дней мы тебя продадим и там уже строй из себя непобедимого воина с глазами сбежавшего раба. Замолчав, Райнер отпустил волосы Ривая, ещё с минуту постояв и посмотрев на него, со всего размаха впечатал ему свой кулак прямо в переносицу и вышел. Закрывая дверь на ключ, он на пару мгновений задумался. Хоть такие глаза и были почти у каждого пленника, который мало-мальски относил себя к солдатам, но у этого они немного отличались. Они были слишком дерзкими, в этих глазах не было и капли страха. Он не боялся умереть, он даже этого жаждал. Холодное прикосновение чужих пальцев к своей руке заставило Райнера вздрогнуть и прервать свои размышления. - Ты же не думаешь, что я позволю, чтобы кто-то овладел твоим разумом, помимо меня. - горячий шёпот обжег загорелую кожу шеи. - Нет, не думаю. - улыбнулся Райнер, резко повернулся и, прислонив Бертольда к стене, внимательно стал рассматривать его шрам. - Не смотри... - проговорил Бертл, высвобождаясь и уходя по темному коридору в каюту капитана. Райнер смотрел ему вслед, понимая, что на протяжении четырёх лет именно эта немного сгорбленная спина была ему самой верной и прочной опорой, что именно Бертольд никогда не предавал его и всегда его понимал. Но он не мог только одного. - Эй, Бертольд, ты же знаешь, что я никогда не успокоюсь, пока его лично не убью, не изуродую... - прошептал Райнер на ухо своему верному помощнику, медленно стягивая с его широких плеч рубашку. - А я и не прошу успокаиваться, я прошу только не смотреть. - Бертольд отстранился от Райнера, сам стягивая с себя сапоги и старые офицерские шоссы*, жестом показал, чтобы тот тоже раздевался. Райнер молча смотрел, но долго эта игра не могла продолжаться, не вытерпев такой наглости, он со всего размаха заехал Бертлу по лицу. - Ты принадлежишь мне и, если я хочу смотреть на твой уродский шрам, то я буду! - прорычал Райнер, хватая Бертольда за подбородок и увлекая его к кровати, сильно толкая и наваливаясь на него. Уголки губ Бертольда слегка приподнялись, складываясь в некое подобие улыбки. Брюнет впился ногтями в спину Райнера, на белой блузе проступили красные пятна крови. Но Райнер этого даже не почувствовал, его тело было будто бы отлито из стали: каждый мускул, каждое сухожилие - всё имело свои идеальные пропорции. Каждая клетка его тела была налита силой, мощью, яростью, непреодолимой жаждой... жаждой мести и расплаты. Срывая с себя одежду, Райнер снова навис над Бертольдом, всё так же внимательно рассматривая его шрам, всё так же продолжая ненавидеть того человека, который это сделал. Ярость непреодолимой волной накатила на него, утягивая его ко дну, уничтожая в нём остатки разума. Крепко сжимая руки Бертла, приподнимая его ноги, так чтобы их можно было уложить себе на плечи, возбужденный до предела Райнер с жутким выражением лица, одним резким движением вошел в Бертольда. Сквозь стиснутые зубы, кроме как глухого, но жуткого стона, ничего не вырывается. Привычка. Привычка привыкать к боли и терпеть её. Терпеть её изо всех сил, сдерживать ярость Райнера, отдавая всего себя ему на растерзание, пока он не успокоится, пока его движения не станут медленнее, пока его губы не коснутся искусанных губ его преданного помощника. Но до этого момента надо держаться, терпеть, стискивать зубы, продолжать смотреть так же нахально, так же дерзко и свысока. Движения бёдер Райнера точны и сильны, они с каждым разом только усиливаются, становятся только быстрее и жестче. Все его мышцы напряжены и со стороны он кажется каменным изваянием, у которого самыми тонкими и острыми гранями высечены все мышцы, о которые, кажется, можно порезаться. Быстрое и сбитое дыхание резко прекращается, Райнер замирает, и видно как по его телу волнами судорожного возбуждения прокатывается наслаждение. Но он не вышел из Бертольда, он только отпустил его руки, где на запястьях остались жуткие синяки, наклонился к нему совсем близко, пальцами скользя по его разгоряченной и вспотевшей коже, прижался к его губам своими и нежно поцеловал, вторгаясь в его рот своим языком, но не как власть имущий, а как человек, уверенный в том, что можно. Крепкие руки Райнера обвили Бертла. Он крепко его сжал в своих объятиях, прижимая к себе, продолжая целовать и знать, что только он сможет терпеть его ярость, что только он захочет ее терпеть. Жестокость сменяется теплом, а грубость - мягкостью. Любое терпение - вознаграждается.