Понять

– Успел? – кажется, басовитый голос принадлежал Шраму, но шум крови в ушах не давал определить наверняка. С точно такой же вероятностью это могла быть и старлей Хоукай, и даже его собственный внутренний голос. – Успел… – Эд медленно выдохнул и отнял руки от гранитных плит. Каменный пол вокруг судорожно дёргающегося Энви немного просел. Крохотное тельце было накрепко заковано в гранит, и теперь гомункул мог лишь яростно щурить покрасневшие от слёз глаза. Философский камень, пусть в нём и не осталось душ, уцелел. Эд поднялся с колен и отряхнул приставшую к штанам каменную крошку: – Полковник, вы уж извините, но я не позволю ни убить его, ни совершить самоубийство. – Воля твоя, Стальной, – Мустангу уже было откровенно плевать. – Ты кого угодно убедишь в чём угодно. Если доживёшь до завтра – тебе прямая дорога в политику. – Не дай бог! – притворно ужаснулся Эд. – Там грязи больше, чем в канализации! Кстати, о грязи… Поторопимся, что ли. Мелкая с химерами наверняка уже далеко впереди. – Дело говоришь, – полковник тяжело поднялся на ноги и отряхнул форму от приставших осколков гранита. – Вставайте, старший лейтенант. От отдыха нас отделяют несколько часов и один конец света, который надо предотвратить. – Всего-то… – старлей Хоукай нашла в себе силы улыбнуться. Светлая ткань куртки пестрела тёмными пятнами пепла и слабо поблёскивала от пропитавшей её крови. Досталось ей, а ведь они лишь на полпути… Верно, на полпути. Не стоит терять время. – Я вернусь через несколько часов, – через силу улыбнулся Эд, обращаясь к надёжно зафиксированному в гранитных ладонях гомункулу. – Не наделай ещё больших глупостей, хорошо? Энви воздержался от ответа. Эд терпеть не мог госпитали, но сейчас, уже только благодаря наличию кроватей, больничная палата казалась ему раем на земле. Присутствие на одной из них брата, живого и, не считая сильного истощения, невредимого, придавало пропахшему лекарствами помещению ещё больше сходства с райскими кущами. Змия немного не хватало для полноты картины, но ему была вполне сносная замена. Маленькая такая, цвета свежей листвы. – Братик, это ведь... Энви, верно? – Альфонс немного удивлённо смотрел на склянку с чем-то зелёным, сильно напоминающим не то глазастую гусеницу-переростка, не то ящерицу с четырьмя парами лапок, не то пиявку. – Он, – Эд повесил плащ на крючок у двери и принялся стаскивать ботинки. – Ну, или то, что от него осталось. Ты ведь уже видел его таким? – Ну… Да. Я удивлён, что он выжил, – Ал осторожно поставил банку с гомункулом на прикроватную тумбу. – Я тоже, – обувь стала под стенкой, а больничные тапки заняли причитающееся им место на ногах. – Чего стоило остановить полковника... – Эд устало вздохнул и присел на край кровати. – Ну что, я ж тебе сказал, что вернусь через несколько часов, – усмехнулся он, глядя на банку и её содержимое. – Правда, врачи пускать не хотели, ну да чего уж там. Еле нашёл, кстати. Энви молчал. Ему едва хватало сил, чтобы дышать. – Мне кажется, он долго не протянет, – с сомнением протянул Альфонс, по-цыплячьи вытягивая шею. – В таком виде – недолго, – не согласиться было бы глупо. – Но на то есть доктор Марко, а тебе об этом беспокоиться не надо. Ты отдыхай, – Эд с улыбкой взъерошил непривычно длинные волосы брата. Он весь был какой-то непривычный. Маленький такой. Живой. Тёплый. Настоящий. – Тебе бы тоже не помешало, – Альфонс с тихим смешком поймал его ладонь и прижал к своей щеке. Жажда тактильных ощущений была заметна в каждом жесте – за четыре года бедняга совсем истосковался по прикосновениям, и Эд в какой-то степени мог его понять – его старая новая рука, как обнаружилось практически сразу, как только спала волна адреналина, заглушавшая всё прочее во время боя, оказалась очень чувствительной. Смешно даже – от каждого прикосновения эффект было немногим слабее, чем когда нервы подсоединяли. Ал же просто млел от захлёстывающих его ощущений – для него сейчас, наверное, даже стерильный запах больничной палаты и шершавая ткань казённых простыней были сродни чуду, не говоря уже о живом человеческом тепле. – Не помешало бы, – покладисто отозвался Эд. – Отдых никому и никогда не мешает. – Тебе в особенности, соня. – Что?! – Эд буквально задохнулся от праведного возмущения, смешанного со смехом. – Посмотрим, сколько ты проспишь после такого дня! Моя б воля – я б до послезавтра не просыпался… – Я же говорю – соня, – Ал мягко улыбнулся. Вот ведь… И не поспоришь, наверное. Эд, правда, и не пытался, да он особо и не вникал, что именно говорил Ал – просто слушал, не разбирая слов. Даже голос звучал иначе… Раньше он казался скорее эхом самого себя, и теперь нужно было привыкать заново. Эд привыкал. Энви смотрел на сыновей Хоэнхайма из-под полуопущенных век. За всё время своего существования он не чувствовал себя настолько уставшим. Хотелось просто закрыть глаза и больше никогда не открывать. Мешала одна простая вещь – гомункулы не спали в принципе, им это было без надобности. За исключением разве что Лени, которому полагалось, и Гнева, который, как ни крути, физически оставался человеком. Удобно, на самом деле – сон не нужен, еда не нужна, – ну, кроме Обжорства, у которого это было профессиональным, и Гнева, который, опять-таки, был в большей степени человеком, – столько времени и средств экономилось. Философский камень был достаточным источником энергии, чтобы не нуждаться в каких-либо ещё. Алчность, правда, говорил, что в еде есть своя прелесть, а если хлебнуть чего-нибудь покрепче – то спится просто прекрасно, но Энви его особо не слушал. В этом плане у них было... Как же люди это называют? Расхождение интересов. И вообще, они друг друга терпеть не могли. – Что ты на него так смотришь? – это Стальной спросил. Энви пару раз моргнул, сгоняя неприятное оцепенение. Смотрели на него. Младший Элрик смотрел. – Не знаю, – отозвался тот, отводя взгляд. – Неловко как-то… – Могу завесить, – это снова Стальной хмыкнул. Юморист. – Завесить? Как клетку с птицей? – Хм, что-то в этом роде… Он всё равно уже спит, если не помер. – Ну у тебя и шутки, братик… – Ну извини, извини. Моё чувство юмора устало не меньше меня... – Стальной улыбнулся как-то странно и провёл ладонью по волосам своего младшего. – Спи, Ал. – Ага... Вспомнить бы, как это. Четыре года не спал... – Ну извини, по части колыбельных – это не ко мне! Медсестричку попросить? – Стальной фыркнул. – Братик, ну ты... – Младший Элрик вспыхнул и отвернулся лицом к стене. – Спокойной ночи, в общем. Энви мысленно скривился, когда Стальной поднял его банку с тумбы и переставил на другую, рядом со своей кроватью. Не мешок с картошкой тягаешь, между прочим. Хотя… Какая разница. Эд с полчаса лежал молча, вслушиваясь в дыхание брата. Мерное. – Спишь, Ал? – шёпотом спросил он, приподнявшись на локтях. Ответа не последовало. Альфонс тихо посапывал, уткнувшись лицом в подушку и улыбаясь чему-то своему. Спит – вот и хорошо. А теперь тихонько, чтобы не разбудить… – Энви, ты меня слышишь? Гомункул – вернее, его остатки, – медленно моргнул. – Хорошо… – Эд вздохнул и со скрипом – ноги или пружин кровати? – сел. – Тогда слушай. Мы с доктором Марко связались с генлейтом Грумманом и обсудили твою ситуацию. Дедок ещё адекватный, пороть горячку не стал, так что... Кхм, – Эд отчего-то замялся и уставился на свои ноги. Железная ступня тускло поблёскивала в свете слабенькой лампы. – В общем, ты его заинтересовал. Ты получишь тело и камень, достаточный для того, чтобы это тело поддерживать. Этого хватит на одну человеческую жизнь. Гомункул не реагировал. Правда помер, что ли? Да нет, дышит ещё… – Ты понимаешь, что я говорю? Веки снова медленно опустились и снова поднялись. Эд усилием мысли заставил себя не психовать. – Что ты об этом думаешь? – Дай мне спокойно сдохнуть. Кажется, это были его первые слова со времени их разговора по душам там, в тоннеле под Централом. На ум невольно пришла говорящая химера Такера. Эд с трудом сдержал брезгливую дрожь. – Нет уж. – Фасолина, засунь себе своё человеколюбие... – Вот давай без подробностей, а? – Эд поставил локти на тумбу, сцепил пальцы в замок и положил на них подбородок, так, чтобы глаза находились аккурат вровень с банкой. – Я, может, из чистого альтруизма… Что конкретно тебя не устраивает? – Тебе по пунктам перечислить? Жизни не хватит, – Энви сел на хвост и скрестил на гипотетической груди все четыре пары лапок. – Шутник, – нервно хмыкнул Эд. Гомункул не отреагировал. Тишина, нарушаемая разве что мерным дыханием Ала, немного напрягала. – Слушай, тебе еда хоть какая-то нужна? – после минутных раздумий спросил Эд, просто чтобы не молчать. – Ага, – Энви ехидно прищурился. – По полторы сотни душ на первое, второе и гарнир, а ещё философский камень на десерт. Можно с сиропчиком из красной воды. – Шутить можешь, значит, всё в порядке, – удовлетворённо констатировал Эд. Гомункул снова воздержался от ответа. То ли обиделся, то ли правда слишком ослаб. Или и то, и другое сразу. – Продержишься ещё день-другой? – спросил Эд, убрав улыбку до лучших времён. Энви как-то по-птичьи наклонил голову к тому, что у людей называется плечом. Словом, к правой верхней лапе. – У меня есть выбор? – Вообще-то есть… – Эд слегка замялся. – Только умирать всё-таки нежелательно. Ну, знаешь, глупо это как-то будет – умереть уже по окончании всей этой кутерьмы. – Да уж. Глупо. Как же с ним тяжело говорить, господи-боже-истина-зови себя, как хочешь… – Ладно… Тогда завтра, максимум – послезавтра, со всем этим разберёмся. Доброй ночи, что ли, – немного неуклюже откланялся Эд. Ответа не последовало. И пусть его… От усталости, от которой буквально гудели все мышцы и, кажется, даже левая нога, Эд долго не мог уснуть, но даже когда ему всё же удалось провалиться в зыбкое забытьё, он продолжал чувствовать на себе пристальный взгляд гомункула. Пристальный и непонимающий. _________________________________________________________ Первая глава, почему с тобой так тяжело? Писать вторую-третью-пятую-десятую было куда проще... Ну да ладно, дописала - и то хлеб. Напоминаю уважаемым читателям, что каждый первый автор работает исключительно из любви к искусству и фидбэку.