***
Когда Крис освободил нас от наручников, мы еще долго шли вместе. Бок о бок. Я отставал, а Крис наоборот, шел уверенно, будто давно знаком с местностью. Будто этот лес находится рядом с его летним домиком, где он провел все свое детство. Сутки пролетали незаметно. Рассветало поздно, садилось солнце с каждым днем все раньше. Шума от железной дороги уже давно не было слышно. Даже одинокие гудки теплоходов доносились до нас слабым эхом. - Тут наши пути и расходятся, - в один прекрасный момент заявил Крис. - Приятно было познакомиться, дальше каждый сам за себя. И знаете, что самое паршивое? Он реально развернулся и пошел от меня прочь. Я остался стоять на месте. Брошенный, но гордый. Я стоял на месте и смотрел вслед уходящему Крису. Я не собирался его догонять. В груди что-то неприятно ныло. Чувство одиночества, подумал тогда я. Ну, то самое чувство, когда после бурной вечеринки у тебя в квартире, все друзья разошлись по домам, а ты остался один, убирать мусор. Я не спешил уходить куда-нибудь. Мне ведь попросту и идти некуда. Мест я не знаю. А дискомфорт в груди лишь усиливался. Воздуха становилось меньше. Такое чувство, что легкие сжались и нельзя вдохнуть полной грудью. Выдохнуть получается, а вдохнуть нет. Меня начала охватывать паника. Я сел под высоким деревом, облокотившись об него. Кора ствола неприятно врезалась в спину. Кончики пальцев начали покалывать. Затем онемели кисти рук. Усилилось сердцебиение. С каждой секундой в груди начинало печь. Разгорающийся пожар. Будто языки пламени лизали все мои органы. Воздух вокруг тоже стал накаляться. Шум в ушах, перед глазами темные пятна. Я подумал, что умираю. Думал, что сердечный приступ. Но когда опустил взгляд себе на грудь... Я не поверил своим глазам. В районе солнечного сплетения было мягкое зеленоватое свечение. От свечения исходило нечто вроде светящегося вихря. И тянулся он в ту сторону, куда ушел Крис. Я видел уже такое. Точно, на ритуале скрепления душ. Тогда у меня тоже светилось в районе сердца. На ватных ногах я пытался дойти до Хемсворта. На улице было достаточно прохладно, а меня в жар бросало. Ноги абсолютно меня не слушались, и я шел от дерева к дереву. Но с каждым преодоленным метром мне становилось лучше. Жар в груди утихал, боль тоже успокаивалась. Вот только я, как светлячок, светился все так же. Вскоре я обнаружил еще одного "светлячка". Душа Криса, а свечение исходило именно от души, была красной. Это я еще на ритуале заметил. Слышал, что красной душой обладает лишь один из десяти тысяч. Самый популярный цвет - изумрудный или бирюзовый... Фиолетовой душой обладают маги. Желтый цвет – солнечный, ясное дело, для добряков, правда, встречается еще реже красного. Ну, человечишки с желтой, либо оранжевой, душой посланники господни. Так утверждала одна ненормальная в очереди на скрепление. Она, вроде как, тоже маг, но неудачник, раз оказалась в такой ситуации. Зеленым светом горит душа творческих. Думаю, что и шизофреников тоже. Боже, и в этом мире я живу? В моем детстве такое было только в мультфильмах. - Похоже, наши пути не расходятся, - с досадой сказал я, но внутри меня что-то ликовало. Я не останусь один. Этот горький опыт позволил нам понять одно: не отходить более чем на сто метров. А лучше не более пятидесяти, чтоб не рисковать.***
Вот мы выходим из квартиры. Я могу, наконец, рассмотреть город. Нетронутые войной улицы, затронутые печальными последствиями войны лица прохожих. Хоть солнце и светит ярко, а на небе ни единой тучки, город все равно был мрачным. На фоне местных жителей мы с Крисом выделяемся. Не внешне, а что-то изнутри отличало нас от местных. Здесь мы были чужаками. Две дворняги прибились к устоявшей стае. Нам явно тут не рады. Новые лица в это время ничего хорошего не предвещают. Магазин находится на территории закрытой АЗС. По всей видимости, поставки товаров давно не было. Полки минимаркета пустуют. Черствый хлеб, которым можно гвозди забивать, банки тушенки сомнительного состояния, соленья и еще по мелочи. Продуктовый отсек пустой, а вот непродовольственный отдел не терпит дефицита. Пока Крис пытается раздобыть остатки еды, я подхожу к прилавку с газетами. Заголовки гласят: "Военное положение закончилось. В Империю пришел мир". В другой газете на первой странице: "В столице до сих пор раздаются выстрелы, непокоренные не могут смириться с падением Империи". В этом и заключается работа СМИ. Моя работа. Врать. Сочинять. Уверять. В университете нас учили быть объективными. Не придерживаться чьей-либо стороны. Быть над всеми событиями. На работе заставляли описывать происходящее с нужной стороны. Я разглядываю черно-белые фотографии. На изображении смутно проглядываются очертания тел, выложенных в ряд. На другой - новый Император. На третьей главы других стран за круглым столом. Ко мне подходит Крис с корзинкой для товаров. На вид он нервничает. - Ты, блять, издеваешься? - гневно шепчет мне почти на ухо. Слишком близко. Я боковым зрением замечаю, как на нас начинает пялиться кассирша и покупатели. - Да что такое? - я тоже говорю шепотом. Странный рефлекс. - Твоя рожа, вот что, - Крис еле сдерживается, чтобы не закричать. Он улыбается посетителям и кассирше, говорит, что у нас небольшая семейная ссора. Затем весело добавляет, явно играя на публику: - Подожди меня на улице, пупсик. А я поменяю говядину на свинину, уговорил. Я стою на улице под знойным солнцем, пытаясь понять, что произошло. Крис все не выходит. Заправку закрыли совсем недавно. Едва уловимый запах бензина витает в раскаленном воздухе. Даже в тени жарко. Аномально жарко для этой поры года. - Кто ты такой, мать твою? - а вот и Крис. Он вышел с двумя пакетами в одной руке, а во второй держал бейсболку. - В смысле? Что случилось? Крис надевает на меня кепку, роется в одном из пакетов и достает оттуда очки. - Надень. Дождавшись, когда я выполню его "приказ", Крис хватает меня за руку и ведет в сторону дома. Всю дорогу мы молчим.***
- Садись. Я сажусь на диван, а Крис - в кресло. Атмосфера напряженная. - Рассказывай, кто ты, блять, такой? Почему твою рожу крутят по телеку, как в гребаных боевиках Зачем тебя ищут? - Меня... Что? Разыскивают? - Да, твоя мордашка засветилась по телевизору. И не только, - Крис протягивает мне сложенный вчетверо листок, который он достал из нагрудного кармана рубашки. Я разворачиваю лист А4, на нем напечатаны фотография и текст на трех языках. Я быстро пробегаю взглядом по тому, что написано на моем родном. - Значит так... враг народа... разыскивается... бла-бла-бла... возвращение прав и денежное вознаграждение, - тут нет про причины розыска. И «враг народа»? - Что это значит? Крис резко поднимается и нависает надо мной слишком близко. Он смотрит мне в глаза и говорит: - Это я тебя и спрашиваю. Что ты натворил? Я не знаю. Я ничего не делал. Крис продолжает: - Я даже не знаю, что надо было сделать, чтобы в такой ситуации в стране тебя искали по всем закоулкам. Еще раз спрашиваю: что ты натворил? - его локоть упирается мне в горло, частично перекрывая доступ воздуха. Я хриплю и начинаю паниковать. Он с ума сошел. Он не может меня убить, но покалечить - легко. Я видел. - Да ничего я не делал! Я не знаю, Крис! Он, сощурившись, смотрит мне в глаза, но не убирает руку. Я совсем не сопротивляюсь. И когда я это понимаю, он уже отходит от меня. Когда я могу нормально дышать, а мрачный Крис уже сидит в своем кресле, я спрашиваю: - Меня одного разыскивают? - Не мечтай. Не такая ж ты и цаца. Там без остановки крутили чьи-то рожи, уделяя каждой по паре секунд. А распечаток около пятнадцати висело. Да не все твои. Твоя фотка одна была. Не это сейчас важно. Я все еще думаю, почему разыскивают меня, а не... - Слушай, ты извини, конечно, но, может, и твою рожу показывали? - Меня точно искать не будут, - уверенно говорит Крис. - С чего ты взял? Крис встает и идет к сумке с покупками. - С чего ты взял? - повторяю я. - Тебе это знать не обязательно. Лучше б спросил, что с тобой делать будем. И правда, я совсем не подумал об этом. - И что же? - Тебе пойдет черный цвет, - Крис широко улыбается и протягивает мне коробку с краской для волос. - Не-е-ет. Ты шутишь. - На фотке ты ангелочек. Или барашек, как тебе угодно, - он держит перед собой листок с моей фотографией, разглядывая ее. Я вырываю листок у него из рук. - Барашек злится? - Крис звонко смеется, и я вспоминаю, как сильно ненавижу его. Видимо, это отразилось и на моем лице, поскольку он перестал смеяться, и продолжил серьезным тоном: - А теперь к делу. В стране полная задница, кто не в рабстве, тот здесь в качестве бесплатной рабочей силы. Народ озлоблен на всех. Конечно, всем не до поисков кучерявых мужиков. Но вознаграждение слишком заманчиво. А именно твои белобрысые кудряшки и запоминаются. Поэтому берешь краску и шуруешь в ванную краситься. Аргументы веские. И не поспоришь. - А трупы? - спрашиваю я. - Ой, иди, красься, а они полежат пока. Пока я менял внешность, а это было в общей сложности около часа, я не выходил из ванной комнаты. Краска неприятно жгла кожу головы. Я ни о чем не думал. Я устал. Процесс окрашивания волос оказался невыносимо скучным и затянутым.***
Волосы высохли, и я собираюсь с силами, чтобы посмотреть на нового себя. Тот, кого я вижу в отражении зеркала - не я. Этот мужчина совсем другой. Я выхожу из ванной и иду в комнату, где должен быть Крис. Хемсворт и правда там, но моего возвращения он не замечает. Он увлеченно изучает карту. Карту? - Откуда у тебя карта? - О, явился. Я думал, ты утонул, уже собрался... - он поднимает на меня взгляд и замирает. Затем улыбается и подзывает меня к себе жестом. - Я ж говорил, тебе идет черный. Так вот, друзья наши оставили в наследство. Смотри, мы здесь, - он указывает пальцем на обведенный город. На карте он больше, чем я думал. - А столица вот здесь, - он разворачивает карту и показывает на огромный мегаполис. - Это в четырехстах километрах от нас. Но всего бы ничего. Как туда добраться - вот вопрос. - Разберемся.***
Мы вновь сидим в тишине. В комнате неприятно пахнет. Я понимаю, что трупы еще не начали разлагаться до такой степени - всего сутки прошли, но их фекалии, рвота и моча источают такое зловоние, что глаза слезятся. Не представляю, точнее не хочу представлять, как воняет в той запертой комнате. Крис снова читает мою книгу, а мне снова неуютно. Вновь, я будто голый, раскрытый, выставленный напоказ перед Крисом. Он перелистывает страницы, полностью погруженный в чтение. Я пытаюсь угадать, на каком он сейчас моменте. Крис резко закрывает книгу, я даже невольно вздрогнул от неожиданности. Он смотрит на меня и улыбается. - Нет, ну ты конечно странный тип, - даже в его голосе читается это широкая улыбка. - Ну да, куда тебе там до меня, - мы не друзья, но улыбаемся друг другу. Шутим. Смеемся. - А книга мне нравится. Серьезно, чего смеешься? Баба странная, но что-то в ней есть, и... - Крис говорит это как-то странно. Словно мысли вовсе не о том, о чем он говорит, но фразу досказать надо. Он смотрит на меня. Затем обрывает фразу на полуслове и выдает: - Карбонадо. - Что? - Карбонадо. Черный бриллиант. Эта "Черная пантера" самый крупный такой камень в мире. Странно, что ты не знал. - Я знал, - вру, не знал. Я вообще не интересовался тем делом. - Ну... Положим. А что тогда такого особенного в "Пантере"? - Крис явно издевается. Об этом говорят и его интонация, и самодовольная рожа. - Самый большой в мире черный бриллиант. - Ничего ты не знал. Самое твердое вещество в мире? - не унимается Крис и допрашивает меня, как студента на экзамене. - Погоди, с чего это ты вдруг о камне заговорил? - Твои волосы, - кратко отвечает он, но прочитав в моих глазах немой вопрос, продолжает: - Ну, ты тупой что ли? Твои волосы теперь черные. И камень черный тоже. - О, действительно. Как же я так и не понял сразу. Так же все логично сложилось, а до меня не дошло, - Крис то ли кашлянул, то ли засмеялся, я не понял. Он не унимается: - Так, Том, что самое твердое? - Э-э... Самое твердое? - по телевизору мне сказали, что это алмаз. В школе мне говорили, что это алмаз. В моем мозгу заложено, что это алмаз. Но произнести это мне стыдно, ведь Крис так умничает, и ошибиться будет позорно. - Боже, вас в школе ничему не учили? Ну, шкала Мооса, вспоминай, - он улыбается и смотрит мне в глаза. Мне неловко. - Алмаз? - Нет, - Крис смеется и кладет мне руку на плечо. - Да, в шкале Мооса алмаз имеет 10 из 10. То есть царапает все нижележащие минералы. Но вот в чем дело-то. Есть вещества покруче алмазов. - Дай угадаю, карбонадо? - Умница. Так же лонсдейлит и фуллерит. Но они сейчас не интересны. Я уже порядком устал. Когда кто-то так умничает, это начинает напрягать. - Крис, ты передержал интригу, мне уже неинтересно. - "Черная пантера", как и карбонадо, имеет внеземное происхождение. Вот только "пантера" пропускает свет, в отличие от черных алмазов. Сам видел. - Так бы сразу. А... Зачем ты ее забрал? - Узнаешь, - и вновь я у разбитого корыта. Я так много уже должен "узнать", что становится не по себе. - Слушай, Том. Расскажи о своем прошлом? - Крис принимает позу поудобней и смотрит на меня. - Я не рассказывал? Родился, отучился, работал, воевал, теперь лежу тут с тобой, - мне не хочется рассказывать о себе. Он и так много знает, а я о нем практически ничего. - У тебя есть брат или сестра? - Ты уже спрашивал. - Да? И что ты ответил? - Две сестры. Старшая и младшая. - Расскажи о них. О семье, - Крис уже ложиться на диван, скрестив руки на груди. Он смотрит в потолок. И, сам того не желая, я рассказываю Крису об отце - владельце фармацевтической компании, о матери, по стопам которой я пошел, став журналистом. О сестрах, о том, как сложно живется мальчику в женском коллективе. Я рассказываю Крису о разводе родителей. Рассказываю, как сложно было двенадцатилетнему мальчишке пережить распад семьи. Я говорю и не могу остановиться. Будто я нажал на спусковой крючок и пулю уже не остановить. Я говорю, потому что меня слушают. Я рассказываю Крису свою биографию. Про любимого пса, которого сбила машина на моих глазах, про поступление в колледж. Крис не перебивает меня, он слушает внимательно. А я все никак не могу остановиться. Я дохожу до начала революции. До первых дней войны. И Крис сам меня останавливает: - Не надо. - Что? - Надоел твой треп, - звучит дико грубо и резко. Обидно и неприятно. Он разворачивается на другую сторону, давая ясно понять, что разговор окончен. Крис уснул или хорошо делает вид, а мне никак не идет сон. Я все так же сижу в кресле и не знаю, чем себя занять. Хотя... Обложка дневника уже потерлась, и уголки стали мягкими от расслоившегося картона. Исписано уже больше трети, но по смыслу он пустой. Я открываю дневник на последней исписанной странице. Провожу длинную линию от края до края, обрезая свою историю. Пишу:"Серый"
Серый человек, в сером пальто, короткой стрижкой седых волос, в серых брюках. Он сидел на лавочке в конце городской набережной. Люди, проходящие мимо, мелькали яркими пятнами. Серый цвет у молодежи вышел из моды. Все хотят выделиться из монотонной толпы, превращаясь в толпу разноцветную. Оживленная улица стала похожа на палитру художника-импрессиониста. А серый человек сидел угрюмый на своей лавочке в этом празднике жизни. Он не смотрел на прохожих, а прохожие не смотрели на него. Среди этого течения жизни он выделялся. Статичная фигура в динамичной композиции. Он, как большой серый камень посреди горной реки. Люди проходили веселые. Праздничные. Серый человек достал из кармана пальто пачку сигарет. Он закурил. Потому что у него горе. Горе, о котором никто не знал, никто не догадывался. В тот день он убил человека. Близкого, родного, любимого человека. В тот день он убил героя своего романа. Вновь ничего нормального. Я чертовски недоволен собой. Я листаю дневник и натыкаюсь на тот рассказ, воспоминание об убийстве на войне. Про голубоглазого парня. Но не рассказ привлек мое внимание. Чужим почерком под текстом написано: "У всех есть свои тайны, да, Том?". Меня, как током ударило. Крис читал дневник. Он читал его, значит, все знает. Знает о моих военных "подвигах", довоенных приключениях... Он знает, что я о нем думаю, он теперь знает, что треть исписанных страниц - о нем. Паника охватила меня с головой. Как говорится, сердце ушло в пятки. Я смотрю на Криса, на его спину. Не знаю, что делать. Не знаю, чего я боюсь. Хочется сквозь землю провалиться. Судорожно листаю дневник, в поисках еще его комментариев, возможно, он не все читал. Я надеюсь, что дневник он открыл именно на этой странице. Комментариев больше нет, но есть галочки на полях, которые я не ставил. Много галочек. Земля ушла из-под ног - именно так можно описать мое состояние. Странно, но меня не злит, что Крис читал дневник.