This is the end

- Ребят, я у вас там шампунь найти не могу. Зато смог найти бутылку коньяка, - Крис. Вот мое спасение. Он вваливается в комнату неожиданно, чем привлекает внимание. В руке он держит бутылку коньяка. Она уже открыта, возможно, Крис решил испробовать янтарную жидкость на вкус... Но сейчас не важно. Я спасен. Пончик убрал руки, а Пол хмыкнув, разворачивается к Крису. - А мы тут развлекали твоего парнишку. Пугливый он у тебя. Шуток не понимает. Хемсворт странно на меня смотрит и смеется. Взгляд у него какой-то... Сочувствующий и извиняющийся? Может, кажется. - Ну, так давай, разливай, раз нашел. Не все ж с горла-то будут. У нас тут гости голубых кровей, понимаете ли. Я хочу встать и уйти, но мне уже наливают в рюмку коньяк. Первый тост собирается произнести Крис, но его перебивает Охотник. - За знакомство! - он смотрит на меня, подмигивает и тихо добавляет: "Ночью ведь продолжим, аристократ?" Крис кашляет в кулак и смотрит на Пола. В комнате повисло напряжение. Будто кто-то нажал на кнопку «стоп». Картинка замерла. Пончик растерянно улыбается, не зная, смеяться ему или нет. Горилла сидит смирно. Морда кирпичом. А Крис и Пол смотрят друг на друга. Глаза в глаза. Вот-вот пойдут искры и молнии, как в тех японских мультиках. Черт подери, я впервые в такой ситуации, я не знаю что делать. Я вообще не понимаю толком, что происходит. Первым из ступора выходит Горилла. Он протягивает бокал и говорит: - Ладно, за тебя малой. Не хворай так больше, - и выпивает содержимое. Пол и Гарри выпивают тоже. А Крис смотрит на меня. Он шепчет одними губами: "Не пей". Сам тоже не пьет. - Эй, голубая кровь, а ты нас не уважаешь что ли? Краем глаза я замечаю, как выплескивает содержимое своего бокала Крис. Всеобщее внимание снова на мне. И вот, опять меня спасает Хемсворт. Чертов супермен. - Да у него гастрит. Он же неженка. Комнату заполняет смех. Они пропустили еще по три стакана, Крис все так же избавлялся от виски подпольно. Или «напольно» в данном случае. Когда все трое стали уже неприлично пьяными, ко мне подходит Крис и отводит в гостиную, где я проснулся. - Ты убивал когда-нибудь? - его голос спокойный, тихий, ровный. - Я... Я не... - конечно, я убивал. Я был там, в самом пекле войны. Как я мог не убивать. Но признаться мне сложно. Особенно глядя в эти голубые глаза. До боли знакомые. - Что ж ты мямлишь-то, трупы видел? Ну, ты впечатлительный, принцесса? - Что? Зачем тебе? О чем ты вообще? - Ладно, не важно. Через полчаса ты мне нужен будешь. Не засыпай и будь начеку. В смысле? Но я не успеваю ничего спросить, Крис выходит из комнаты. Полчаса я думаю, что же он имел в виду. Зачем я ему нужен. К чему вопрос об убийстве? Кто-то мне однажды говорил, а может я прочел это в одном из учебников, что самое важное в жизни - уметь ждать. Важно иметь терпение. Все буддийские монахи проводят время в постоянных медитациях. Время для них не имеет значения. А может, так они убивают его, время. В поисках просветления или же еще чего-то. Студенты на скучных лекциях играют в игры на своих гаджетах, старушки в очередях решают кроссворды. Время нам неподвластно, единственное, что мы можем сделать - убивать его для себя. Чтобы от пункта А до пункта В мы не скучали. Вот и я решил убить время. Я достаю свой блокнот и ручку. Тема пришла в голову сама. Ее принес мне Крис своим вопросом. Я сжимаю ручку пальцами так, что те белеют. Глаза крепко закрыты. Мы, журналисты, должны запоминать детали. Мельчайшие детали. В университете нам показывали фотографию. Давали рассмотреть ее буквально пару секунд. Затем убирали и мы должны были описать, что мы видели. Девочка держит в руках красный мяч в белый горошек. Ее волосы светлые и вьются на кончиках. Они не длинные. По плечи. На голове у нее светло-голубая панамка, в тон платьицу. На ногах сандалии красного цвета. На правой руке браслет из бисера. Она стоит на заднем дворе. На дереве слева сверху фотографии – качели. Доска и две веревки. Справа - три, нет, четыре гуся и две курицы. Гуси белые, куры - коричневые. Время года - осень, потому что под деревом кучка опавших листьев. Все? Показывают фотографию снова. Гусей все-таки три. Качели имеют спинку и висят на цепях. Браслет на левой руке. И так повторяется из месяца в месяц, пока ты не ответишь абсолютно правильно. Блокнот раскрыт на коленях, ручка зажата между пальцами. Я вспоминаю детали того дня. Жар от неконтролируемого пламени неприятно обжигал щеки. Глаза слезились от едкого дыма. На руках у меня умирающий парень. Его глаза - голубые. Но не голубые, как ясное летнее небо, они голубые, как чистейший лед из ледников Антарктиды. В его зрачках отражалось мое лицо, перепачканное в саже, грязи и крови. Я не помню насчет себя, но ясно помню, что глаза парня были мокрые от слез. Он смотрел на меня невидящим взглядом. Я много раз видел подобные сцены в фильмах, они меня абсолютно не трогали. Но тут, когда все происходит с тобой, не на экране. Тут, когда ты сам герой боевика, написанного каким-то бездарным сценаристом. Тут, когда в твоих руках умирает от твоей же руки твой враг. Вот тут как раз все иначе. Руки бьет нервная дрожь, к горлу подступает ком. В груди что-то болезненно сжимается. Вокруг взрывы, выстрелы, крики, но их заглушает твое же судорожное дыхание и пульсирующий шум в ушах. Ты в куполе. Ты и твой враг. Твой враг смотрит на тебя, и он тебя не ненавидит. Ты смотришь на него и тоже не чувствуешь ненависти. Ты совершил ошибку. Ты оплошал. Где же чертов пульт, в котором можно нажать на клавишу перемотки? Где кнопка, которую можно нажать, и вернуть все с последней точки сохранения? Это жизнь. Там я и понял, что людям нужна была война. Мне нужна была война. Мы слишком отвыкли от жестоких реалий жизни. Мы привыкли, что все можно исправить. Все эти компьютеры, телевизоры, радио. Все ограждало нас от восприятия реальности, как она есть. СМИ соткало кокон вокруг каждого. Мы видим в новостях репортаж, что убили очередного бизнесмена и нам плевать, как минимум. Слышим по радио, что какой-то смертник подорвал себя в метро, и мы рады, что это в другом городе. Мы настолько привыкли к чужим смертям, что это стало нам обыденным делом. Пока смерть не касается самих нас, мы в безопасности. Человеческая жизнь стала обесцененной. Людям нужна была война, чтобы смерть коснулась каждого. Чтобы люди вновь осознали, что смертны. Кончик стержня ручки быстро скользит по бумаге, затем останавливается. Я перечитываю написанное и перечеркиваю. Снова я написал бред. Вновь не слежу за мыслью. Я слишком переживаю, я постоянно думаю о Крисе. Вновь он мешает мне. Даже в моих мыслях он может гадить мне. Когда Хемсворт заходит в комнату, я резко закрываю блокнот и встаю. Нервы на пределе. В комнате, откуда вышел Крис, я слышу шум. Хрипы, стоны, глухие удары. - Время, - коротко говорит Крис и зовет меня к себе взмахом руки. Вновь я слышу пульсирующий шум в ушах, а в груди глухие удары. Я не понимаю, что происходит, но начинаю догадываться. Крис ведет меня по коридору. Источником света служит лишь щель двери, от которой исходит шум. Передвигаться приходится практически на ощупь. Я кончиками пальцев касаюсь стен, чувствую швы полос обоев. Паркет на полу пошел полной от сырости, и я постоянно спотыкаюсь о выступающие доски. Крис впереди, мы проходим комнату, в которой звуки стали тише. Проходим, предположительно, ванную комнату. И Крис заходит в последнюю дверь. Я задерживаюсь в коридоре и оборачиваясь назад. Полоска света от дверной щели стала шире. Та дверь открылась. Но никто не вышел. Крис дергает меня за рукав, затаскивая в помещение. Я слышу щелчок, и комната наполняется ярким ослепляющим светом. Пару секунд я ничего не вижу, но когда глаза привыкают, я могу рассмотреть помещение. Наверно, раньше это был кабинет. Высокие книжные шкафы подпирают потолок с потрескавшейся побелкой. Сейчас же это больше похоже на склад ненужных вещей. Кладовую в двадцать квадратных метров. Люстра в венецианском стиле давно стала домом для пауков. Я теряю Криса из виду за огромной кучей из бумаг, сундуков и одежды. По звукам - он открывает створки шкафов, выдвигает полочки стола. А я стою на пороге и рассматриваю комнату. На стенах вырезки из газет. "Черная пантера" была украдена из музея прямо из-под носа охраны". "Инкассаторская машина была ограблена неизвестными". "Банда преступников ограбила ювелирный магазин "Икол". Все вырезки пестрят однотипными заголовками криминальной хроники. - Чего встал. Помогай искать. - Что искать? - Поймешь, когда найдешь. И я тоже стал перебирать горы ненужного хлама. Открывать сундуки, смотреть среди книг. Сложно найти что-либо, особенно не зная, что именно ищешь. Наши поиски длятся уже минут двадцать, все безрезультатно. Я раз пять пытался разузнать, что нам надо, но Крис отвечал: поймешь. В квартире за это время стало совсем тихо. Слишком тихо. Если б мы не шумели бумагами и дверцами, можно было бы услышать, как гудит ток в спирали ламп накаливания. - Иди, проверь. Я как-то догадался, что имеет в виду Крис. Я выхожу в темный коридор, пробираюсь к приоткрытой двери. На пороге лежит чья-то рука. Рука принадлежит Горилле. Он сам лежит на животе. Его голова повернута на бок. Глаза открыты. Его голова лежит в луже из пузыристой жидкой рвотной массы. В комнате еще два тела. Пончик лежит на спине. Его губы в пене, из уголков стекает вязкая пузыристая жижа. Штаны в районе паха мокрые. В помещении жуткая вонь. Воняет блевотиной, фекалиями, сигаретным дымом и плесенью. Я зажимаю рот и нос рукой. Тошнота подступает ко рту. Желчь жжет пищевод. В комнате я и три трупа. Они еще не остыли, теплые, но уже мертвые. Я переступаю через Гориллу, стараясь не вступить лужу мочи. Я обхожу стол. Мне надо проверить. Надо увериться, что все они мертвы. Об этом попросил Крис. Я прикладываю два пальца к шее Пончика. Пульса нет. Теплая бугристая от прыщей кожа стала чуть прохладной. Я брезгливо вытираю пальцы о штанину. Иду дальше. Охотник. Он выглядит опасно, даже когда мертв. Даже в мокрых штанах и с пеной у рта он кажется устрашающим. Я тянусь к его шее, чтобы проверить пульс, но его рука хватает меня за запястье. Я вскрикиваю от неожиданности. Все происходит само собой. Я одергиваю руку и отталкиваю его от себя ногой. Охотник валиться на бок. Он хрипит, надрывно кашляет. На мой крик в комнату вбегает Крис. Он смотрит на меня. Потом осматривает комнату и останавливает взгляд на хрипящем охотнике. - Жив, значит. Ладно… Где? Крис отталкивает меня от Пола. Он переворачивает его на спину ногой. Наступает на грудь, и я слышу хруст. Охотник вновь заходится кашлем. Мне странно. Не страшно, не противно. Именно странно. Будто я нахожусь не здесь, это не фильм, не игра. Это происходит не задним числом, это здесь и сейчас. Но мне не верится. Это как сон. Я здесь, но не я призрачный зритель. Время течет тягуче медленно. Я не знаю, что мне делать. Стою и смотрю. Я не узнаю того Криса, которого знаю. А знаю ли я его вообще? Он пытает умирающего человека, будто всю жизнь этим и занимался. А может и занимался. Кто знает. Я слышу, как хрустят раздавленные ребра. Я не испытываю жалости. "Человека можно убить лишь тогда, когда он станет тебе врагом". - Вот же сука. Окочурился, - Крис еще раз пнул мертвое тело и развернулся к выходу. Он спрашивает: Ты идешь? Меня до сих пор тошнит. Сильнее тошнит. Ноги ватные. Я кое-как добираюсь до коридора. Крис впереди. Меня тошнит. Желудок скручивает спазмами. Я говорю ему, что скоро подойду. Я прошу его, чтоб он шел без меня. Я не хочу, чтоб он видел мою слабость. Не хочу быть "неженкой". Я не вижу, но знаю, как он на меня смотрит. Как тогда в комнате. С сочувствием и виной. Он уходит в комнату, закрывает дверь, и меня рвет прямо на ковер в коридоре. Я сижу под дверью "кладовой". Меня уже не тошнит, но все равно чувствую себя паршиво. Руки трясутся, меня морозит, голова кружится. Дверь открывается. - Я нашел. Зайди. Я поднимаюсь и захожу в комнату. Свет вновь режет глаза. Через пару секунд я снова вижу нормально. Я смотрю на Криса. У него в волосах запутана пыльная паутина, на щеках грязные темные полоски, чем-то напоминающие камуфляжную окраску лица. - Вот, смотри. Хемсворт берет меня за руку и кладет в нее что-то твердое, граненое. Я смотрю на предмет у меня в руке. Это камень. Черный граненый камень. Он размером с мячик для тенниса. Он теплый от рук Криса. - Посмотри против света, - говорит Крис. - Он же непрозрачный. - Посмотри, я говорю. Я поднимаю камень вверх к люстре. Он оказывается прозрачным. Точнее он просвечивается, и можно рассмотреть четкое очертание люстры, но на свету он снова становиться мутным. Против света камень переливается на гранях всеми цветами радуги. Я верчу его в руках. Это чем-то напоминает калейдоскоп. Но Крис вырывает камень из моих рук и заворачивает в пыльную тряпку. - "Черная пантера". - Это вы ее украли? - Нет, но мы одолжили у тех, кто украл. - Одолжили? - я улыбаюсь, а Крис смеется. - Что ты знаешь о "Черной пантере"? - Немного. Я не сильно интересуюсь этой темой. Знаю, что украли лет десять назад из музея. - Ясно. Расскажу как-нибудь, - и Крис достает из какого-то мешка пачки денег. - Это уже я. Нам повезло, что мы наткнулись на этот город, - он сует пачки под пояс брюк. - Неебически повезло. - Судьба, значит? - Судьбы нет, просто везенье, - он подмигивает мне и кидает пару пачек. Я держу их в руках. Такой суммы я еще никогда не видел. Только по телевизору. - Инкассаторская машина? - спрашиваю я и показываю пачкой на стену с заголовками газет. - Что? А, нет. Банк. Странно, что они не потратили все. В сумке остается еще много пачек, но Крис оставляет их. На мой немой вопрос он отвечает: - Быть жадным - верный путь к проигрышу. Надо знать меру. Этой суммы нам хватит, а больше и не надо. До рассвета мы больше не проронили ни слова. Переложили деньги в сумки, а дальше каждый занялся своим. Я делал очерки в своем блокноте, а Крис, откровенно говоря, страдал… херней. Теперь это моя жизнь. Новая. Здесь и сейчас. В квартире с тремя трупами. С ворованными деньгами в сумке. Ближе к рассвету Крис говорит: - Дай блокнот свой почитать. - Нет. - Ну, мне скучно. - В той комнате много книг, возьми одну и почитай. Блокнот - слишком личная вещь. Там записаны мои мысли. Но самое главное - там много написано о самом Крисе. Когда мне скучно, я пишу. А пишу я то, что вижу. Криса я вижу чаще всего. - Мне не интересно, что пишут другие. Это звучит, как: "Мне интересно, что пишешь ты". - Там неинтересно. - Не ломайся. - У меня есть моя книга, - я начинаю жалеть о сказанном уже в начале фразы. - О той хикки? - Угу. - Ну, давай. Ты как раз не сказал, чем все закончилось. - Ты мне помешал. - Ты ко мне приставал. - Я был болен, - мы говорим спокойным ровным тоном. Я достаю из сумки свою книгу и протягиваю ему. - Но меня облапал, - он берет книгу и открывает ее на первой странице. Я молчу, а он начинает читать. Здесь и сейчас. Вот она моя новая жизнь. Крис читает мою книгу, сидя в кресле, я рисую в блокноте незатейливые узоры, сидя на диване. На полу в одной из комнат три остывших трупа. На улице начинает светлеть. Я не следил за временем, но прошло около двух часов тишины, пока Крис не нарушил ее. Он закрыл книгу, в качестве закладки он загнул уголок. - Почему она любит своего отца, он ведь пьяница. - Потому что она, в первую очередь, дочь, а он отец. Она любит его просто так. Это, как в базовых системных настройках. - Я б не любил. - Ну, а она - не ты. - А почему она перестала общаться со всеми друзьями? Ну, эта ее... - Крис открывает книгу и листает страницы, бегая по строчкам глазами. - А, вот. Патриция. Глупее имени не придумал? - Нормальное имя, - у меня так первую любовь, между прочим, звали, но этого я ему не скажу. - Ладно, Томми. Не дуйся. Так нормальная баба же. Ну, как подруга, так вообще идеальна почти. Чего это твоя хикки так подосрала отношения? - Слушай, Крис, ну она же хикки. Да и ты ж читал. У нее депрессия, это же ярко выражено в тексте. Она разочарована в людях, в человечестве. Единственный близкий ей человек - Патриция. Вот она и не хочет разочароваться еще и в ней. - Это типа, как ампутация, да? - Причем тут ампутация? А, ты ж медик. Забыл, - и мы смеемся. Странно, но мне даже уютно. В квартире с трупами, с убийцей, с награбленными деньгами. Сейчас все эти аспекты никак не влияют на меня. Сейчас Крис просто человек, с которым можно поговорить. Не садист, не грабитель, не убийца. - А мне ее даже жаль. Сама себя в жопу загнала и выкарабкаться не может. - Ну... Формулировка специфическая, но, в каком-то смысле, верная, - я улыбаюсь и смотрю на свои руки, на пол, стены. В общем, на что угодно, лишь бы не на Криса. Он первый читатель, не считая мудаков с редакции. И он проникся, ну, как мне кажется. Ему, вроде, интересно. А мне неловко. Конечно, я хотел выпустить эту книгу в люди, чтобы ее прочитали тысячи, а то и сотни тысяч. Но я не был готов, что ее будут читать при мне. Чувствую себя голым, открытым, как эта книга. Также чувствую себя уязвимым. Странно, но мнение Криса стало для меня значимым. Нет, я не стал относиться к нему лучше. Вообще нет. Я все так же ненавижу его за то, что мы связаны. За то, что он такой придурок. Но... Я не знаю, как это объяснить. Возможно, я смирился с тем, что он станет частью моей жизни, как бы двусмысленно это не прозвучало. - Слушай, Том. Не знаю, как ты, но я есть хочу. У них пусто, я проверял. Придется в магазин идти... Ты не против?