Лишь тенью коснувшись

Örsten — Fleur Blanche (музыку слушать обязательно)

«Он, что, издевается?». Но я тоже не так проста. Не могу же я показать ему свою слабость. «Что ему вообще от меня нужно?» — Подойдет. Достаю из сумки сантиметровую ленту, закидываю ее себе на плечи и беру кусок тесьмы в руки. Мне бы себя еще в руки взять. Подходя к Бену, вытираю ладони о джинсы — нервничаю. «Спокойно, ты делала это сотню раз». Собственные доводы меня ничуть не успокаивают. — Встань ровно, — включаю рабочий тон, чтобы не допускать даже возможности моей фантазии завладеть мной. Он выравнивается, я повязываю тесьму вокруг его талии, стараясь не касаться его руками. Зафиксировав талию, начинаю делать замеры. Горизонтально, по самой выступающей части груди и выступающим частям лопаток — обхват груди, обхват талии — как бы обнимая, замыкаю на его спине сантиметр. Все это время почему-то смотрю ему в глаза, как завороженная, чувствуя себя добычей перед удавом. Теперь я слишком близко. От осознания этого у меня немного кружится голова, потеряв на секунду контроль, мои пальцы соскальзывают с ленты, касаясь его мягкой теплой кожи. Снова судорожный выдох, с удивлением понимаю — не мой. Я так и стою, чуть касаясь его талии холодными от волнения пальцами, смотря ему в глаза, и совершенно не представлю, как снова прийти в себя. Слышу только гулкое биение моего сердца. Понимаю, что момент затянулся, но что самое для меня странное — Бен тоже не двигается, и не выходит из этих «объятий». Перед глазами всплывает какой-то отдаленно знакомый момент. Мы заваливаемся с Беном в его квартиру, в дребезг пьяные и смеющиеся во весь голос. Кое-как разуваемся, проплываем в гостиную, задевая все на своем пути, в комнате темно. Мы о чем-то шутим, спорим, смеемся, он снимает футболку, я смеюсь еще заливистей, бормоча что-то вроде «ты этого не сделаешь», «кишка тонка», «я не такая доступная», «фиг ты меня влюбишь», «ничего у тебя не выйдет, обломайся». Сначала он тоже смеется вместе со мной, заводит мои руки себе за спину. Смех стихает, сначала его, потом мой. Он уже не держит мои руки, я сама его обнимаю, и в тот момент мне это кажется предельно верным. Бен наклоняется, я подаюсь вперед. Секунда. Я закрываю глаза. Две. Мягкий выдох у моих губ «это мы еще посмотрим». Три. Поцелуй. Мягкий, нежный, изучающий, сладкий и горький одновременно. Я понимаю, что не могу от него оторваться, да и не хочу. Аккуратные прикосновения его губ сводят с ума, и уже непонятно, кто действует на меня сильнее — он или алкоголь. С трудом осознаю, что я все еще с Беном, что сантиметровая лента давно упала и потеряла для нас обоих всякий интерес, и что только что я вспомнила часть «того» вечера. Как в тумане, все еще приходя в себя, разрываю телесный контакт, поднимаю сантиметр, продолжаю делать замеры, пытаюсь запомнить нужные цифры, понимаю, что сейчас это бесполезно, но продолжаю. Провожу лентой от шеи до плеча. От плеча до запястья, вдоль локтя, чуть сгибая его руку. Каждое прикосновение дается мне все сложнее. Все сложнее адекватно воспринимать ситуацию, и внутренний голос, как назло, молчит. Вокруг вдруг становится настолько тихо, еще тише, чем было. Бенедикт выворачивает руку, когда я касаюсь его запястья, так, что моя ладонь находится в его. Я испуганно поднимаю на него непонимающий взгляд. Все происходит как в замедленной съемке. Лента снова падает. Я выпрямляюсь. Он кладет свою ладонь мне на лицо, мягко приближая к себе. Снова: я — добыча, он — удав. Гипноз. Я не могу сопротивляться. Все происходящее будто пытка для меня. Приятная, но с последствиями. Мое сознание неожиданно включается, когда мы почти соприкоснулись губами. Собрав последние остатки силы воли, я вырываюсь из его объятий. Хватаю сумку. Он стоит, его глаза бегают из стороны в сторону, губы открыты для незаданного вопроса, руки трепыхаются, как у тряпичной куклы на ветру. — Примерку завтра закончит Ева, — голос, запыхавшийся от ранее сдерживаемого дыхания, тихий от сдерживаемых чувств, жесткий от неожиданности происходящего. Пулей вылетаю из комнаты. Пока обуваюсь, Бен, видимо, придя в себя, идет за мной. Я нажимаю на ручку и толкаю дверь — она не поддается. — Открой, — больше похоже на шепот, чем на полноценный голос. Больше похоже на отчаянье, чем на приказ. Бенедикт подходит ко мне, протягивая руку к замку на двери. Останавливается. Мне мало пространства. Передо мной Бен, за мной дверь. Я начинаю задыхаться. «Что он… делает… со мной?». Он будто специально, будто подначивает, будто издевается. Просто стоит. Смотрит. Ничего не делает. Будто гипнотизирует. Глаза в глаза. Я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться, но мне в нос снова бьет этот приятный запах — что-то похожее на корицу, смешанное с самим запахом Бена. И это отнюдь не помогает мне успокоиться. — А если, — снова раздается над моим ухом шепот, это становится нашей традицией, — я не открою? — Бенедикт, — голова кружится, в ней становится пусто, но пара вопросов все же осталась, — что за игру ты ведешь? — Кто сказал, что я играю? — Вопросом на вопрос, нечестно. Что тебе от меня нужно? — То же, что и тебе от меня. — Мне от тебя ничего не нужно. — А если глубже копнуть? А если задуматься? Вспоминай, ну, давай же. Ты, я, алкоголь, по… — Поцелуй, да, я знаю, — сложно ему признаться. — Я вспомнила этот момент. Если ты хочешь сказать, чтобы я не лелеяла надежд на отношения с тобой из-за какой-то одной ночи, которую я даже не помню. Из-за какого-то одного поцелуя, хорошего и на тот момент желанного, не спорю. То ты ошибся на мой счет. Ты же об этом мне писал в записке? Что я умненькая девочка и сама должна понимать, как себя дальше вести? Что ты во мне не ошибся. Можешь не париться, я ни на что не надеялась, и забыла о тебе, лишь переступив порог, как и договаривались, — я выдала все как на одном духе, все, что наболело за этот день, о чем я думала и… «о Боже»… я сказала ему о том, что чувствовала. О поцелуе. Я надеюсь, что он этого не уловил. Я сама еще не разобралась в том, что ощутила считанные минуты назад, зато язык уже все выдал. Он смотрит непонимающе, с какой-то озлобленностью, с какой-то обреченностью и красноречивым вопросом в его таких красивых, светлых глазах. — Это совершенно не… Я, не дослушав, нащупываю замок, поворачиваю и, открыв дверь, мигом выхожу из квартиры, сбегаю по лестнице, пока Бенедикт стоял в дверях, с недоумением смотрел мне в след, проворачивая в голове одну мысль: «одного поцелуя, хорошего и на тот момент желанного… и на тот момент желанного».