Настоящая любовь не проходит

Курт, не сказав ни слова, выбежал из квартиры. Он сел за руль, неуверенный, что в таком состоянии сможет доехать до дома. Его душили слёзы. Кажется, у него начиналась паническая атака. Сердце колотилось с такой быстротой, будто Хаммел пробежал пару километров. Трясло так, что руль сложно было удержать в руках. Голова кружилась, а перед глазами не спадающая пелена слёз. А грудь сжимало от боли. Курт проехал несколько раз на красный свет, услышав вслед ругательства других водителей, но шатену было всё равно. Он не мог поверить, что Блейн его обманул. Это удар ниже пояса. Блейн обещал не уходить, но он ушёл. И чем больше Курт об этом думал, тем хуже ему было. Наконец, он добрался до дома. Быстро добежав до своей комнаты, Курт бросился на постель. Хаммел прижал подушку к лицу и начал кричать, что есть мочи. Он даже не слышал, как в комнату забежал отец. Бёрт пытался спросить, что произошло, но Курт не слышал. Он слишком громко кричал. Поэтому Бёрт просто крепко прижимал сына к себе. Бёрт благодарил Бога, что он не пошёл сегодня в мастерскую, а остался дома. Курт, почувствовав, что его обнимают, перестал кричать и испуганно посмотрел на отца. – Прости, – прошептал Курт. – Не хотел тебя напугать, – Курт прижался к отцу и начал плакать. – Родной, что случилось? Я волнуюсь, – Бёрт начал покачать сына из стороны в сторону, словно убаюкивая младенца. – Я приехал к Блейну. Но там был только его брат. Он сказал, что Блейн уехал и больше не вернётся, – Курт вцепился в футболку отца, как за спасательный круг. – Он больше не вернётся, пап! – крикнул Курт. Бёрт был настолько шокирован, что не смог ничего ответить, и Курт продолжил. – Это просто не укладывается у меня в голове! Он сказал, что у нас есть ещё время, и я поверил! Какой же я наивный дурак! – Курт в сердцах стукнул слегка кулаком в грудь отца. – Нет, я знаю, Блейн не такой! Я знаю, пап! Он бы так со мной не поступил… Он не мог! – Курт больше не мог говорить. Слёзы сдавили горло. Курт повис на шее отца и отдался эмоциям. Он плакал, пока хватало сил, а потом он просто заснул в объятиях отца. Бёрт ещё с пару минут покачал сына в объятиях и уложил в постель. Хаммел-старший сел в кресло, которое стояло в углу комнаты. Он не хотел оставлять Курта одного в таком состоянии. Спустя час в комнату поднялась Кэрол. Она молча подошла, села на подлокотник кресла, на котором сидел Бёрт, и обняла его. Бёрта от произошедшего сильно трясло. И Кэрол принесла ему ромашковый чай. Руки Бёрта сильно дрожали, он чуть не пролил чай на себя. Кэрол накрыла своими руками руки любимого. – Спасибо, – прошептал Бёрт, не сводя глаз со спящего сына. Ближе к трём часам утра Бёрту удалось уговорить Кэрол уйти спать. Она поцеловала Бёрта в макушку и ушла в спальню, а Хаммел-старший остался с сыном. Он так и заснул в кресле с кружкой уже остывшего ромашкового чая в руках. Когда Бёрт проснулся, было уже светло. Он потёр глаза и немного размялся, сидя в кресле, с закрытыми глазами. Когда же он их открыл, встретился с отрешённым взглядом Курта, направленным куда-то сквозь Бёрта. – Сынок, – Бёрт подошёл к кровати. – Как ты себя чувствуешь? Хочешь чего-нибудь? – Бёрт начал гладить сына по голове. Курт поморщился, будто ему стало больно от этого контакта, и накрылся одеялом с головой, свернувшись калачиком. – Курт, прошу, поговори со мной, – взмолился Бёрт. Но в ответ услышал лишь тишину. – Курт, я понимаю, тебе больно сейчас. Но придёт время, и ты полюбишь снова. Полюбишь сильнее, чем прежде. И это будет также волшебно и прекрасно. Ты ведь это знаешь? – Бёрт положил руку на плечо Курта, скрытое под одеялом. – Уходи, – еле слышно попросил Курт. – Я не оставлю тебя в таком состоянии одного, – Бёрта снова пробрала дрожь. – Уходи! – выкрикнул Курт. – Курт… – Оставь меня одного! Я хочу побыть один! Как ты не понимаешь, пап!? – Курт снова начал плакать. – Прости, – шепнул Бёрт и встал с постели сына. – Я принесу тебе завтрак. Бёрт ушёл, а Курта одолела новая волна рыданий. Спустя час Бёрт принёс ромашковый чай, который приготовила Кэрол, и блинчики. – Пожалуйста, поешь, – и с этими словами Бёрт вышел из комнаты. За весь день Курт не притронулся к еде, он даже не шевелился. Тело настолько затекло, что Курт его не чувствовал. И это шатену нравилось. Он вообще ничего не хотел чувствовать. Но все мысли занимал Блейн, поэтому всё, что Курт чувствовал – это неимоверную боль и тоску по любимому человеку. Слёзы не переставали литься. Но Курт их тоже не чувствовал. Подушка была уже насквозь мокрая. Курт то засыпал, то просыпался. Реальность и сон смешались. Всё было похоже на один сплошной сон, состоящий из воспоминаний о Блейне. Вот они впервые увиделись в школе. Первая и не единственная встреча в кафе. Поездки в машине. Знакомство с родителями. Посиделки друг у друга дома. Праздники, проведённые вместе. Свидания. Поцелуи. Секс. Так проходили дни Курта. И он понемногу сходил с ума. Всё, чего так отчаянно желал Курт – Блейн рядом, обнимающий и говорящий, что всё в порядке, что всё это просто дурацкий сон. Но Курт не мог получить желаемое. Он больше не хотел в Нью-Йорк, не хотел учиться в НЙАДИ. Не хотел ничего и никого, кроме Блейна. Раз в день Курт вставал, чтобы немного поесть и сходить в туалет. Всего раз за сутки. Он не разговаривал. К нему приходили друзья, но Курт никак на это не реагировал. Он замкнулся. Лежал и смотрел перед собой невидящим взглядом. Все мысли были только о Блейне. Финн вечерами приходил и рассказывал Курту, как прошёл день, как дела у его друзей, и, не получив ответа, уходил к себе в комнату. Курт стал бледнее, чем был. Худее, чем был. Появились большие круги под глазами. Глаза были всё время красными, а лицо опухшим. Спустя пару недель Курту надоело такое бессмысленное существование. Когда он встал с постели, дома никого не было. Кэрол на работе, Финн гуляет, а отец, который ходил в мастерскую, только когда у Кэрол был выходной, ушёл, видимо, в магазин. Курт уже давно всё для себя решил. Он только ждал подходящее время. Когда он останется один. Хаммел решил сделать это в ванной, потому что там будет легче всего оттереть его кровь. Курту становилось ещё хуже, когда он думал, что отцу придётся оттирать с кафеля кровь собственного сына. Но Курт всё решил. Он взял лист бумаги и дрожащей рукой написал: «Простите. Но я не могу больше жить с этой болью». Курт взял лист и пошёл в ванну. Достал лезвие. Курт напоследок взглянул на себя в зеркало, но отвернулся от отвращения. Ноги сильно дрожали, поэтому шатен сел на пол, прислонившись спиной к ванне. Курт был в футболке, поэтому он сразу приложил лезвие к запястью. – Простите, – прошептал Курт. Одинокая слеза скатилась по левой щеке. Он надавил на лезвие, что было сил, и провёл им до артерии на сгибе локтя. Курт был настолько опустошён, что почти ничего не почувствовал. Из открывшейся раны текла густая, тёмно-красная кровь. Крови, бьющей фонтаном, не было, значит, Курт не попал в артерию. Он повторил по новой. Курт почувствовал слабость, головокружение и тошноту. Тошнило скорее от вида крови, чем от её потери. Хаммел взял лезвие в другую руку. По неопытности Курт измазал и лезвие в крови, оно стало скользким. Израненной рукой он приставил лезвие к ещё нетронутому запястью. Курт шмыгнул носом. Слёзы застилали глаза. – Я люблю вас, – прошептал бледными губами Курт и провёл острым лезвием по здоровой руке. Курт обессилил совсем и начал терять сознание. Он скатился на кафель, прижимая изрезанные руки к себе. Последнее, что он услышал перед тем, как провалиться в забытье, стук двери. Бёрт пришёл с магазина.