Не исчезай... Исчезнуть — так легко. Воскреснуть друг для друга невозможно. Смерть втягивает слишком глубоко. Стать мёртвым хоть на миг — неосторожно. Е. А. Евтушенко
После падения Шерлока Джон в ступоре стоит посреди улицы. Вокруг носятся какие-то люди — должно быть, санитары и уличные зеваки. Вырвавшись из парализующего шока, он продирается сквозь толпу. Его не покидает надежда, что сейчас он проснётся — слишком вязко тянется время, слишком мало сил; он пробивается к Шерлоку, но не может добраться. Сон, лишь бы только сон… Кто-то держит его за рукав и пытается что-то внушить. Он не слышит, в ушах стоит звон — колокол на башне Елизаветы готов обрушиться на головы прохожих. Это точно сон. Перед глазами расползается кровавое пятно, которым сочится асфальт у больницы. Женские руки захлопывают за ним дверцу такси, а неизвестно откуда знакомый голос, доходящий до Джона словно сквозь вату в ушах, называет таксисту адрес. Ах, это же Молли... Джон не сошёл с ума — он понимает, что находится в машине. Он также понимает, что кровавое пятно по-прежнему расползается перед глазами, пачкая обивку водительского сиденья. Такси останавливается на знакомой Джону улице. Деньги, нужно заплатить. Джон шарит по карманам, суёт таксисту их содержимое вместе с оторванной пуговицей и завалявшейся пластинкой жвачки. Пара монет падает из рук, и он тянется за ними через сиденье, чувствуя себя очень неуклюжим. Простите… я всё подниму… держите. Джон уже подходит к двери, когда отъехавшее такси возвращается, а водитель кидает на тротуар забытые в салоне ключи. Простите… Джон поднимается в гостиную и, не раздеваясь, падает в кресло. Когда он выныривает из беспамятства, уже наступает вечер. Кажется, что на эти несколько часов он перестал существовать. Он думает о том, как легко исчезнуть — нужно лишь дождаться темноты и не включать в квартире свет. Его никто не видит, никто не знает, что он здесь — он и сам начинает сомневаться. Может, это он — призрак, охраняющий свой прежний дом. Может, это его сегодня не стало. Ещё немного, и за окном зажигаются фонари, разрушая карточный домик мыслей. Болезненно-желтушный свет с улицы ползёт по стенам домов, забирается в гостиную и обнаруживает Джона в его кресле. Жаль, очень жаль. Миссис Хадсон чуть слышно всхлипывает у себя в кухне. Не включая света, Джон на ощупь пробирается к лестнице, и в мутно-синей темноте поднимается в спальню. Он считал эту комнату своей — раньше, до этого дня. Он открывает дверь и не узнаёт. Приходится изучать всё заново, словно он только проснулся в чужой квартире. Часть ночи Джон проводит на грани сна и яви, прислонившись к спинке в изножье кровати. В тишине квартиры из окружающих стен выступают тени: они не приближаются — замерли, погружённые в бетон. До Джона им не добраться — он там, где ладони не скользнут по коже, оставив след омерзения. Он закрывает глаза, но видит другую картину — они дотягиваются, поглощают, и вот уже он сам бесплотными руками тянется к телу. Его изводит дикое желание включить музыку — грохочущую, весёлую, пьянящую своей беззаботностью. Он почти её слышит — она сотрясает стены, оглушает. С музыкой утекает надежда на освобождение — причинение боли себе не убьёт собравшихся по углам демонов. Джон видит их лица — это одно лицо, и в нём нет ни капли жизни. Стеклянный взгляд прикован к нему, он чувствует его со всех сторон. Джон закрывает глаза и прячет лицо в ладонях, желая проснуться, а невесомые пальцы ласкают волосы, гладят через ткань майки, голоса что-то нашёптывают, погружая Джона в сон.***
Утром раздаётся телефонный звонок: это Сара, взволнованным голосом предлагает взять выходной. Джон соглашается. Несколько часов он бродит по квартире: перекладывает вещи, открывает книги, читает первые строки и забывает. В какой-то момент он замечает на кухне гору грязной посуды. Некогда было мыть — последние дни Джон заходил домой перекусить и вновь убегал по делам вместе с Шерлоком. Воспоминание отзывается в виске тупой болью. Горе миссис Хадсон не настолько сильно, чтобы она перестала заботиться о квартиранте — на столе перед Джоном в течение дня появляются всё новые тарелки. Их слишком много, а Джон не так голоден, чтобы есть за двоих. Несколько раз он кидает взгляд на каминную полку, где пылится череп. — А вот это? — Он мой друг. В известном смысле. Джон содрогается, представляя белизну кости с выпуклыми надбровными дугами.***
Некоторые его мысленные разговоры с самим собой сводятся к тому, что он прокручивает в голове одну и ту же фразу. По-разному растягивает слова и меняет их местами, заменяет синонимами — создаёт иллюзию мыслительной деятельности. «Он не одобрил бы такой маскарад», — думает Джон, вглядываясь в темнеющую на дне чашки жидкость, пока, наконец, не обращает внимание на отражение. В первый раз за две недели он выдавливает из себя смешок. Он водит ложкой по дну, и Джон-в-чашке содрогается, завиваясь и теряя знакомые черты, а спустя мгновения вновь возвращается. Когда-нибудь оттуда на Джона взглянет другое существо — и замкнутый круг обратится спиралью. Ночью Джон просыпается в холодном поту. Лежит, оставленный приливом на въедающемся под чешую песке, глотает раздирающий изнутри воздух. Дальше — приспосабливаться к суше или следовать в небытие. Он снова и снова возвращается на берег. Кошмары его реалистичны — свистящие над головой пули; солдаты, цепляющиеся за жизнь на его руках; Шерлок, по своей воле шагающий в пустоту... О чём он только думал, идиот? Неужели о том, что смог обмануть смерть? Джон не слышал его последний вздох. Шерлок просто замер, как замирают молекулы воды. Кажется, в тот день падал снег... Как поэтично, Джон. Не сходи с ума. Он не замечает момент, когда начинает слепнуть. А может, он был таким всегда? Джон вскакивает с кровати и переворачивает содержимое тумбочки в поисках визитки. Из телефонной книги этот номер давно удалён — ещё одно доказательство слепоты. Элла поможет ему выговориться; по крайней мере, это её работа — не дать Джону уйти в небытие. В тишине квартиры есть только его мысли. Они — не правда и не ложь; пока они только в его голове, у них нет заряда. Он надеется, что однажды в этих перемолотых зёрнах найдётся смысл, достаточный, чтобы оправдать всё, что делалось и думалось. Но пока об этом никто не знает, Джон может свернуться калачиком и укрыться мыслями с головой.***
— Джон, пишите; для начала хотя бы несколько фраз в день. Это действительно поможет Вам. Если не можешь сказать — пиши, прячься за буквами и аллегориями. Джон не силён в аллегориях — эти образы всё труднее отдирать от сознания. Как осенние листы, раньше они прилипали к нему, и, пока не успели засохнуть и срастись, он делал из них икебану. Как шелуха, теперь они прилипают к сознанию, как мука к влажной поверхности; меняют консистенцию и остаются чужеродной жижей, в которую кутаются мысли. Слишком больно и жаль отдирать, слишком страшно показывать кому-то эти ничтожные разводы — детские рисунки ладошками, которые дороги лишь ему. Джон расписывает ручку каракулями, хотя Элла, наверное, видит в них смысл. С миссис Хадсон Джон старается сталкиваться как можно реже. Её причитания создают помехи, в которых мелькают багровые всполохи: он не может снова погружаться в вязкую скорбь. Как бы ни казалось эгоистично, её горе не идёт ни в какое сравнение с его утратой, а преодоление себя стоит слишком больших усилий. Элла заставляет его выговориться. Выкидывает на берег — туда, откуда Джон уже не может, извиваясь, вернуться к воде. Спустя несколько сеансов Джон уже не задыхается от растекающегося пятна крови. Напоминание перестаёт причинять боль: Джон знает о ней, но не хочет её возвращения.***
То, чему Джон посвящает свободное время, похоже на работу художника или скульптора. Ваять Шерлока — поистине искусство. Перекинув руку через плечо, он затаскивает Шерлока в квартиру. Тот будто накачан наркотиком, но на этот раз Грег не поможет тащить наверх полуживое тело. С задержкой в прихожей загорается лампа, освещая жуткую рану и кровоподтёки, перемазавшие волосы красным. Джон забывает о врачебном самообладании — паника захлёстывает и вызывает приступ тошноты. Он заставляет себя смотреть, в этом весь смысл: он должен убедиться, что рана не смертельна. Они поднимаются в гостиную, которая встречает их передвинутыми креслами, сваленными в кучу книгами и разбросанными газетами. Джон пробирается через завалы вещей, думая лишь о том, что Шерлоку нужно прилечь. У стены обнаруживается единственно гостеприимный диван, и Джон укладывает Шерлока, осматривая с головы до ног. Он живой, но должен отдохнуть — вся эта суматоха отняла много сил. Он лежит на диване в пальто, отвернувшись к стене, а мокрые спутанные волосы блестят в свете электрических ламп.***
Однажды вечером входная дверь сотрясается от сбивчивого стука. Джон настороженно отпирает замок и в прихожую вваливается Грег. Он что-то устало бормочет про жену, детей и про бездомного попрошайку с соседней улицы; от него разит алкоголем, а каким-то чудом висящий на шее шарф одним концом волочится по земле. Они сидят в кухне до полуночи — Грега тянет поговорить, и Джону можно лишь рассеянно мычать в ответ. Когда силы покидают друга, Джон провожает его до спальни наверху, укладывает в кровать, а сам устраивается в кресле перед камином. Присутствие Грега успокаивает — пускай он в стельку пьян и дрыхнет без задних ног наверху, к Джону возвращается самообладание. Он подумывает завести собаку. Или хотя бы хомячка. Он улыбается во сне, когда отблеск пламени танцует на расслабленном лице. Смягчённые этим светом черты, его не хмурящиеся как обычно брови и чуть приоткрытый рот притягивают внимание Джона. Часть ночи он любуется спящим, а под утро впервые притрагивается к волосам, приглаживая растрёпанные локоны. Потревоженный, тот потягивается, балансируя на грани сна и яви, но вновь укутывается в пелену дрёмы.***
Работа спасает Джона. На восемь часов он становится компетентным специалистом — изучает симптомы, ставит диагнозы, выписывает рецепты. Словом, делает всё то, в чём ему самому нужна помощь. Однако каждый день, сталкиваясь с коллегами, он видит на лицах печать сожаления — они ждут, что в любую минуту Джон разобьётся о пол, оставив после себя осколки фарфора. Разглядывая заляпанное кухонное окно, Джон решает взять отпуск. Пара недель вдали от больницы, кашляющих пациентов и сочувствующего медперсонала. Джон отворачивается к раковине и копошится в груде посуды. Миссис Хадсон, должно быть, слышит этот грохот. Джон представляет, как она с опаской и любопытством поднимается по лестнице, запахнувшись в домашний халат, и заглядывает в кухню. Первое, что бросается ей в глаза и вызывает укор — гора грязной посуды в раковине, второе — таблетки снотворного на столе. Не найдя более-менее чистой чашки, он тянется к чайнику и пьёт прямо из горла. На сегодня спокойный сон обеспечен. Крышка чайника падает на пол, звякает и закатывается под стол. Джона окатывает водой с головы до ног, а хлопья отколовшейся накипи хрустят на зубах. Он откидывает голову, прикрывает глаза, и на пару секунд устанавливается тишина. Дальше кухню сотрясает хохот. Дерьмовая из тебя чашечка, Джон!***
Снотворное действует как надо: Джон выпадает из жизни на несколько спокойных часов. Пробуждаясь, он ощущает себя пьяным — голова кружится, и Джон вновь откидывается на подушку. Только тогда он замечает, что в кровати не один. Мягкий свет, пробивающийся сквозь шторы, играет с тенью на бледной руке. С соседней подушки за Джоном наблюдают. Теперь Шерлок бодрствует, но во взгляде его, устремлённом на Джона, читается сонное спокойствие. Это минута откровения — человек-в-железной-маске показал своё лицо. Умиротворение касается Джона, и он теряет счёт времени, любуясь мягкими ото сна чертами. Его не покидает осознание сокровенности момента — будь такое пробуждение постоянным, Джон готов поклоняться ему, принося в жертву свой одурманенный рассудок.