Runaway Girl

Я бросаю одежду в дорожную сумку Стефана, даже не складывая ее. Помятые платья меня сейчас совсем не волнуют. Я, не глядя, провожу рукой по покрывалу, не нахожу больше вещей и так резко застегиваю молнию, что язычок остается у меня в руке. Скинув сумку на пол, я падаю на кровать и закрываю глаза. За окном слышны завывания ветра и шум яростно разбивающихся о берег волн. Небо затянуто грозовыми тучами – небывалое для Флориды явление. Наверное, природе просто хочется испортить мне настроение еще больше. Не верится, что только два часа назад я танцевала со Стефаном и никак не могла поверить его признанию. А потом на моих руках чуть не погибла девушка. Меня до сих пор мелко потряхивает, хоть все и обошлось. Просто когда она лежала там, мокрая, окровавленная, с небьющимся сердцем, я окончательно осознала, что такое смерть. Да, в квартале вампиры, ведьмы, оборотни и люди умирали чуть ли не каждый день, но это происходило за стенами моего маленького мирка, в котором беспощадные Первородные читали мне сказки и поили горячим шоколадом. Среди убитых не было моих знакомых, да их и вообще почти не было. А тут… Вот ты знаешь человека, пусть всего день, пусть он тебя бесит, но все-таки знаешь. А потом раз – и его нет. Просто нет. Меган все еще есть. Ей повезло. Но я не могу не думать о том, что будет, если Стефана… не станет. То есть, если мой отец найдет нас вместе. Эта моя затея с побегом была почти невинной сначала, но теперь я подвергаю его жизнь серьезной опасности, о которой он даже не подозревает. А рассказать правду я не могу. Меня беспокоит еще и то, что он может узнать эту правду сам. Уходя на охоту, после которой мы и отправимся в путь, он заметил, что для новообращенной я слишком хорошо контролировала себя рядом с кровью. Он сказал это без тени подозрения, скорее с восхищением, но я не знаю, сколько еще моих проколов он оставит без внимания. Сегодня я кинулась исцелять Меган, совершенно забыв об осторожности. И слава Богу, что этот трюк удивил только людей, а не его. Но что еще я могу так сделать? Внушить вампиру? Поджечь кого-нибудь силой мысли? Превратиться в волка, в конце концов? В моей голове только начинает складываться вариант выхода, еще не оформившийся и не очень привлекательный, и в ту же секунду раздается стук в дверь. - Андреа? – зовет меня Стефан. - Входи. Он заходит в комнату, с щелчком закрывает за собой дверь и внимательно смотрит на меня. - Ты уверена, что не хочешь дождаться утра? Ты выглядишь уставшей. - Нет, - категорично заявляю я, покачав головой. – Я хочу убраться отсюда как можно скорее. Я до сих пор чувствую запах ее крови. К тому же, вызов скорой помощи для девушки, которая оказалась жива-здорова, может вызвать подозрения. - Твой отец контролирует даже скорую? – спрашивает Стефан, подняв брови. Он и не такое может. - Ну, вдруг он что-то услышал, - я пожимаю плечами. – Если хочешь, я могу повести. - Нет, все нормально. Решила, куда мы едем? - До побережья, а там в Орландо. Или сразу в Майами. Если мы, конечно, доедем. Стефан усмехается. - Конечно, вампиры ведь так любят солнце. Кстати, что тебя защищает? Браслет? – спрашивает он, кивнув на мое запястье. - Да, - поспешно соглашаюсь я. – У папы есть знакомая ведьма, она его для меня сделала. Черт. Я и про солнце совсем забыла. Почему никто не мог написать руководство “Все, что нужно знать о новообращенных вампирах”? С ним я бы могла вести себя более естественно. - И сейчас нет солнца. Похоже, будет дождь, - добавляю я. – Надеюсь, ненадолго. Я закидываю на одно плечо набитый рюкзак, Стефан берет свою сумку, и мы выходим из номера. Швейцар желает нам счастливого пути, а машину уже подогнали. Я забираюсь в джип, и волнение отступает, сменяясь нетерпением и предвкушением. Когда мы выезжаем из вечернего города, по стеклу, постепенно усиляясь, начинают барабанить капли дождя. Я включаю музыку и откидываюсь на спинку кресло. На разговоры меня не тянет, и я слежу за обгоняющими друг друга каплями. Пару часов я сплю, затем сменяю Стефана. Дворники работают, не прекращая, и, чем дальше мы едем, тем сильнее я жалею о своем решении покинуть Джексонвилл немедленно. Из-за дождя дороги не различишь, а потом и вовсе сверкает молния, и я внимательно смотрю по сторонам, надеясь увидеть место, где можно остановиться. Наконец перед моими глазами предстает маленький придорожный отель. Я подъезжаю к нему и бужу Стефана. Мы добегаем до дверей, промокнув до нитки, и просим у старенького хозяина два номера. - Остался только один, - разведя руками, сообщает он. – Упавшее дерево перекрыло дорогу, так что гостиница переполнена. Сначала мне хочется внушить ему дать нам эти чертовы два номера, но мне не нравится идея выгонять кого-то из постояльцев на улицу в такую погоду. Мы соглашаемся, и Стефан шутливо обещает не покушаться на мою честь. Я как всегда краснею, а в голове проносится странная, неуместная и даже немного пугающая мысль: а была бы я, собственно, против? Достав из сумки Стефана пижаму, я первая иду в душ. Смыв с себя грязь и запах крови, я заворачиваюсь в полотенце и ватным диском стираю подтеки туши. Я долго не решаюсь выйти из ванной комнаты, потому что шорты кажутся мне слишком короткими, а рубашка – слишком прозрачной. Все-таки переборов стеснительность, или что это такое, я пускаю Стефана в душ, а сама устраиваюсь на краешке кровати, накинув на плечи покрывало. От одной мысли о том, что нам придется спать здесь вдвоем, меня бросает в жар. Он выходит через двадцать минут и, оценив мое положение, опускается в кресло. Мысленно благодарю его за то, что он надел футболку и не смущает меня еще больше своим идеальным телом. Я рассматриваю свои ноги, не зная, что сказать. Стефан прочищает горло и прерывает неловкое молчание: - Эм, Андреа, если ты хочешь, я могу лечь на полу. - Нет-нет, все хорошо, - я качаю головой. – И я пока не хочу спать. - Я тоже, - он пожимает плечами. – Но раз уж мы застряли здесь… Он пересекает комнату и вынимает из сумки припрятанную бутылку бурбона. - Будешь? - Давай, - я с готовностью киваю. Алкоголь поможет мне немного расслабиться, и я уверена, что Стефан не пересечет границу. Разговор завязывается сам собой. Гроза за окном не прекращается, дождь громко стучит по карнизам, а мы сидим в теплой уютной комнате и пьем бурбон – сама атмосфера располагает к откровениям. Но я продолжаю лгать, рассказывая о том, как мой отец обратился, когда мне было пять, а сама я несколько месяцев назад попала под машину с его кровью в организме. История притянута за уши, на мой взгляд, но ничего лучше в голову не приходит. - Стефан, что случилось с той девушкой, которую твой… которую хотели сжечь? – неожиданно для себя самой спрашиваю я, чувствуя себя гадко: я прошу от него честности, а сама ему и слова правды не сказала. Он медленно кивает, но начинает не сразу. - Ее звали Кэтрин, - говорит он, чуть поморщившись, и делает глоток. - Кэтрин Пирс. Мы познакомились в 1864 году, когда она остановилась в нашем доме… Он рассказывает не очень охотно и в общих чертах, но картина складывается предельно ясная: девушка крутила роман с обоими братьями, внушала им, манипулировала ими. Я не перебиваю, хотя не очень вежливые комментарии в ее сторону так и хотят сорваться с моих губ. Ну и дрянью же была эта Кэтрин! - Больше ста лет мы думали, что она находится в этом склепе, но, как оказалось, она сбежала. Наши с Деймоном пути разошлись на долгое время… Весь двадцатый век укладывается всего в пару предложений. Похоже, он не очень-то гордится своими поступками за это время, но о таком я не расспрашиваю и, тем более, даже не думаю осуждать. А затем появляется Елена Гилберт. Рассказ такой же сжатый и немногословный, но взгляд Стефана меняется, как будто светится, когда он вспоминает о времени, проведенном с ней. Где-то внутри зарождается ревность, не такая, как в случае с Меган, но более глубокая и при этом совершенно не обвиняющая: кто я такая, чтобы вытеснить Елену из его сердца? - Ты все еще ее любишь? – интересуюсь я. – Я пойму, если это так. Стефан вздыхает и хмурится. - Елена остается для меня одним из самых близких людей, хоть мы и видимся довольно редко, - произносит он. – И, конечно, я ее люблю. Но не так. Она действительно счастлива с моим братом, и в какой-то момент я осознал, что мне просто необходимо забыть о своих чувствах к ней и двигаться дальше. Как ни странно, у меня это получилось. Я качаю головой. Какой же дурой была эта Елена, если предпочла Стефану кого-то другого! - До сих пор не понимаю, как они оба могли поступить так с тобой. - Я первый бросил ее. Мне пришлось покинуть город из-за… определенных обстоятельств, и тогда я был не совсем собой. Елена и Деймон пытались вернуть меня и сблизились в процессе. Я не могу винить их за это. А я могу. Пусть и не знаю всей истории. По-моему, это подло. Да Елена ничуть не лучше, чем… - А что было с Кэтрин? Она еще появлялась? - О да, и не раз… Слушая продолжение рассказа, я начинаю понимать, что по части интриг Кэтрин Пирс вполне стоила моего отца. В их схожести я убеждаюсь еще больше, когда Стефан говорит, что такой жестокой ее сделало тяжелое прошлое. Когда речь заходит о лекарстве, я не могу сдержать изумленного возгласа: - Существует лекарство от вампиризма?! - Уже нет, - говорит он, мотнув головой. – Была всего одна порция, и Кэтрин стащила ее у нас из-под носа, чтобы использовать для своих целей. При этом погиб Джереми, младший брат Елены. Но ее это не волновало, Кэтрин всегда жила по принципу “Лучше умрете вы, чем я”. Последнее, чего она хотела от лекарства, - это принять его. Но по иронии судьбы именно это и случилось. Превратившись обратно в человека, она начала стремительно стареть и умерла от сердечного приступа. Правда, оказалось, что она вселилась в тело Елены и погибла окончательно несколько позже, но эту часть можно опустить. Я несколько минут обдумываю всю информацию, прежде чем ошеломленно выдохнуть: - Про вас можно снять целый сериал, да еще и растянуть его сезонов на пять… Стефан смеется. Я протягиваю руку и переплетаю его пальцы со своими. - Ты тоже хотел принять лекарство? – тихо спрашиваю я. Интересно, какое воздействие оно оказало бы на меня? - Да, - признается он. – Мы искали его для Елены, но я тоже хотел стать человеком. - Почему? У нас же столько времени и возможностей, - не понимаю я. - А еще мы пьем кровь невинных людей, - возражает он. – Ты обратилась совсем недавно и, наверное, еще не успела почувствовать себя монстром. Надеюсь, никогда и не почувствуешь. Из-за его слов в горле образовывается странный ком. Я опускаю глаза, чтобы не было видно навернувшихся слез. А потом я произношу то, что никогда еще не произносила вслух: - Я убила свою мать. Стефан ничего не говорит, просто вопросительно смотрит на меня и слегка сжимает пальцы. И я срываюсь. Слишком долго я держала это в себе, слишком долго эта мысль разъедала меня изнутри, заставляя ненавидеть саму себя. Он не прав: я чувствую себя монстром уже очень долго. Я родилась монстром. Убийцей. Я говорю очень долго, бессвязно и, наверное, повторяя одно и то же, но от этого мне наконец становится немного легче. Когда мой рассказ превращается в какое-то жалкое скуление, Стефан прижимает меня к себе, нежно поглаживая по спине. Я перестаю всхлипывать, и он отстраняется, смотря мне в глаза. - Андреа, ты не виновата в ее смерти. Поверь. Если тебе интересно, как выглядит настоящий убийца, ты смотришь прямо на него, - говорит он и мягко, и жестко одновременно и поджимает губы. – Помнишь, ты спросила, что стало с моим отцом? Я пришел к нему после того, как очнулся от выстрела. И я выпил всю его кровь до последней капли. Вот так поступают монстры. Он отворачивается, как будто боится моего взгляда. Не знаю, ожидает он осуждения или отвращения, но я не чувствую ничего подобного. Стефану пришлось пройти через то, что мне не снилось и в страшном сне, и ему удалось вернуться к себе настоящему. К тому невероятно чуткому, доброму и понимающему парню, мужчине, которого я знаю. Я не говорю ничего, все равно никакие слова утешения ему не нужны, и просто тянусь к его губам. Он отвечает мне удивленно и немного отчаянно. Я не могу позволить ему умереть. Тем более, по моей вине. Мне придется оставить его прежде, чем я встречусь с отцом. Я вглядываюсь в его лицо, пытаясь запечатлеть в памяти каждую черточку, и мне в голову приходит идея. - Я хочу нарисовать тебя. Чтобы запомнить этот момент. Позволишь? – спрашиваю я с легкой улыбкой и свешиваюсь с кровати, чтобы достать из рюкзака блокнот и карандаши. - Я не знал, что ты художница, - говорит он. - Просто любитель, - я пожимаю плечами. Он послушно поворачивается вполоборота, и я берусь за карандаш. Я стараюсь сосредоточиться на рисунке, но он все время отвлекает меня. Мы смеемся и чувствуем себя легко и уютно. Не потому что уже забыли о тяжелом разговоре, а именно из-за него: между нами возник новый уровень доверия (в большей степени с его стороны) и эмоциональной близости. Пустая бутылка бурбона уже давно стоит на полу около ножки кровати. - Долго еще? – нетерпеливо спрашивает он. - Терпи, раз уж согласился. - Просто есть занятия и получше, - ухмыляется он и целует меня. Я обвиваю его руками, отбросив блокнот в сторону, и ложусь на кровать. Стефан отрывается от моих губ и спускается к шее. Я схожу с ума от его прикосновений и тянусь к краю его футболки, не отдавая себе отчета. Впрочем, он контроля не теряет и перекатывается на спину. Я едва сдерживаю разочарованный стон, хоть и осознаю, что не готова ни к чему серьезному. - Думаю, надо закончить рисунок, - произносит он хрипло, со сбившимся дыханием. - Да… Он поднимает с пола блокнот и замирает так, что я вижу только его напряженную спину. - Стефан, в чем?... - Почему здесь портрет Ребекки Майклсон?