Трудно быть Джоном

- I'd like to expect the worst, so there is a small chance that I will be pleasantly surprised. - some douchebag from Mass Effect

Корабль разбудил пассажира слишком поздно: правильный выход из анабиоза требует некоторое время, чтобы все системы организма запустились и заработали как им положено, и этот восстановительный период заложен в бортовой компьютер как абсолютный приоритет. Даже если отвалился двигатель, пробило обшивку и в крышке анабиозной ванны застрял метеорит, единожды инициированное пробуждение астронавтов должно пройти по инструкции; главное на любом звездолете землян – это генный материал будущих колонистов и те, кто будет им оперировать: биологи, генетики и, конечно же, женщины. В теории. На практике же, когда Земля умирала под непрекращающимся метеоритным ливнем, всем было плевать на стабильность будущих колоний. Когда обратный отсчет до конца света уже запущен и пути назад нет, все, что могла сделать планета – умереть с достоинством. Расплата пришла в самый неподходящий момент: парой столетий раньше человечество было заперто в своей паучьей банке, и это стало бы благословением и освобождением для переполненной планеты; парой столетий позже потеря одной колонии, пусть и самой древней, не стала бы для расы космических путешественников большим ударом. Как всегда бывает с землянами, подготовка к достойной смерти началась с очередной войны. Кто-то нажал на красную кнопку, шестая мировая прошла быстро и без единого выстрела, Евроазиатская Конфедерация оттяпала кусок Австралии, а Свободные Штаты Афроантарктиды получили всю Южную Америку под предлогом «этот кусок земли когда-то отвалился от нашего континента». Подписав последний мирный договор, все страны рассекретили свои разработки, под дулом пистолета согнали в Гринвичский Научный Протекторат лучших ученых и дали два месяца из оставшихся четырех с половиной, чтобы разработать проект типового шаттла «Скайя»; по всем каналам запустили рекламу службы в космофлоте, по сути – набор пушечного мяса. Выживали лишь те, кто мог прорваться сквозь рой астероидов, плотно облепивший планету, на маленьком юрком кораблике, и «Скайи» взлетали сотнями, тысячами и миллионами, чтобы единицы вышли на курс к ближайшим планетам, хоть сколько-нибудь пригодным для жизни. Пилотов обучали быстро, наспех: учили крутить баранку и давить на газ, нисколько не заботясь о собственной безопасности. Сдохнешь ты – взрыв твоего корабля уничтожит несколько астероидов, образуя лазейку для более удачливых. Звездолеты клепали из дерьма и палок, переводя линии производства наземного транспорта и бытовой техники в режим «Вторжение-413», заботясь лишь о том, чтобы при выходе на орбиту пилот испытывал перегрузки, хоть как-то совместимые с жизнью, и мог потом самостоятельно доползти до анабиозного отсека, где целительный медигель затянет все повреждения и погрузит счастливчика в сон. Они и состояли-то ровно из четырех блоков: кабины пилота для маневрирования в атмосфере, «спальни», простейшего гипердвижка, работающего по схеме «первый вошел, первый вышел» в неевклидовых подпространствах, открытых совсем недавно, и небольшой посадочной капсулы с банком клеток, всем необходимым для высадки на неизвестной планете и универсальной инструкцией по использованию всего этого. В одной из последних модификаций «Скайи» процесс выхода из анабиоза несколько усовершенствовали – при любом повреждении двигательной системы корабля по венам спящего астронавта пускали нейротоксин, мгновенно убивающий всю высшую нервную деятельность и превращающий мертвый шаттл в своего рода радиомаяк, сигнализирующий другим не SOS, как можно было бы подумать, а «СЮДА НЕЛЬЗЯ». Корабль Джона Эгберта был одним из первых: они с сестрой Джейд были предназначены для космоса, их растили и тренировали всю жизнь только для того, чтобы они прожили ее где-то среди звезд. Джейд была ценнее: помимо того, что ее юный мозг содержал в себе огромное количество разнообразнейших знаний, а тело было легче и гибче, чем у брата, позволяя тратить меньше медигеля на ванну, она была женщиной – женщиной, способной за свою жизнь без вреда для себя родить двадцать пять новых колонистов, двадцать пять чистокровных Homo Sapiens. Их гены не пришлось бы мешать с эндемичной фауной или использовать инкубаторы для обеспечения репродукционного цикла, как это делал бы мужчина. Джейд была ценнее – выносливее, наблюдательнее и смелее; именно благодаря этому, когда они стартовали, она первой заметила шальной метеорит, несущийся прямо в лоб кораблику Джона. Джейд была ценнее – ее лидерские качества и альтруизм были самыми высокими на курсе; именно поэтому она безо всяких раздумий направила свой шаттл наперерез огненному шару. Джейд была ценнее – она не жалела свою собственную жизнь, готовая положить ее ради выживания других; именно поэтому она расплавилась в собственном кресле пилота, когда ее кораблик врезался в метеорит, изменяя его траекторию совсем немного, но достаточно, чтобы Джон успел исполнить совершенно немыслимый кульбит и увернуться. Группу «Проспит» ориентировали на выживание; Джон выжил. Группу «Проспит» ориентировали на выживание в полном составе, и, когда Джона разбудила сирена тревоги, гласящая об обнаружении пригодной для жизни планеты и одновременно – о несовместимых с дальнейшим функционированием повреждениях обшивки, он позволил себе растеряться на мгновение, прежде чем броситься к штурвалу, капая медигелем на грубо склепанный металлический пол. Автопилот уже направил корабль в атмосферу, но за время, прошедшее с момента вылета, в системе накопилось слишком много ошибок. Датчик наличия атмосферы сбоил, показывая совершенно нереалистичные цифры давления и плотности, а положение в пространстве высчитывалось непонятным образом , основываясь на координатах Земли, а не этой безымянной планетки в секторе Волос Вероники. Визуально можно было определить только наличие плотного слоя облаков над поверхностью планеты; что находилось под ними, было неизвестно – «Скайя» не комплектовалась даже простейшим инфракрасным сканером. Облака могли состоять из чего угодно: от жидкого азота до паров серной кислоты, но выбора не было, и Джон, боясь передумать, потянул на себя штурвал, уходя в крутое пике. Ему всегда нравились перегрузки: они давали странное ощущение ожидания чего-то волшебного, прямо как в детстве, когда вагончик американских горок зависает на мгновение в самой высокой точке трассы, прежде чем на полной скорости упасть вниз. Легкость падения на большой скорости наполнила Джона, и он засмеялся – засмеялся вопреки всему, пролетая сквозь первый слой облаков как по маслу. Что ж, по крайней мере, местная атмосфера безвредна для легированной стали с титановой обшивкой. Еще в местной атмосфере могут находиться вещества в жидкой фазе – стекло кабины покрылось мельчайшими капельками осадка на выходе из особо плотного облака, и разглядеть что-либо внизу становилось все труднее. Резким рывком вверх Джон выровнял корабль, слегка переборщив с нагрузкой; из носа тонкой струйкой брызнула кровь, но ему было не до этого – ошеломленный, он смотрел на расстилавшуюся под брюхом корабля землю, и едва удерживался от того, чтобы назвать ее Землей с большой буквы. Вид внизу не слишком напоминал современную Джону Землю – расчерченную, измеренную, застроенную рационально и согласно утвержденному сотни лет назад проекту Превентивного Истребления; эта планета скорее напоминала Землю древнюю, древнюю настолько, что открытая вода, леса и ничем не занятые поля все еще не были обжиты людьми в полной мере. Джон часто смотрел фильмы и читал книги тех лет во время обучения; они с Джейд мечтали, как превратят свою колонию в идеальную копию того практически нетронутого рая. Местные горы еще стояли, не потревоженные интригами горнодобывающей промышленности и грохотом строительных кранов, ледники у полюсов до сих пор не были растоплены в период острейшей нехватки пресной воды – природа выглядела нетронутой, хоть тут и там попадались странные конструкции явно искусственного, но не совсем человеческого происхождения. Выбрав одну из этих конструкций, стоящую на отшибе у подножья горы, – божечки, настоящей горы! – он поймал кораблем воздушный поток, пижонски пронесся сквозь узкий каньон и наконец приземлился, пропахав из конца в конец неухоженное поле, засеянное какими-то странными растениями с огромными, с человека ростом, почти прозрачными круглыми плодами. Среди земной флоры Джон таких припомнить не смог, но стебли у этой культуры были вполне себе зеленые, что означало наличие в них хлорофилла, а в атмосфере, соответственно, кислорода. Это обнадеживало – по крайней мере, зародышей не придется перекраивать под какой-нибудь гелиевый метаболизм. Если, конечно, местные обитатели вообще настроены на то, чтобы принимать у себя инопланетных гостей. Один из них, выскочивший из конструкции, оказавшейся при ближайшем рассмотрении высокотехнологичным подобием муравейника, уже спешил через поле с криками, в которых четко можно было расслышать недовольство и злобу. Джон поспешно запустил программу анализа языкового паттерна на бортовом компьютере и бросился искать костюм – в криованну, как правило, ложатся голышом, а учитывая условия пробуждения, одеться раньше он банально не успел. Тем временем гуманоид преодолел почти половину пути; стало видно, что он весьма и весьма напоминает обычного человека по всем базовым признакам – две верхние хватательные конечности, две конечности для ходьбы, осевая симметрия тела, рост около шести футов… Совпадало практически все, даже наличие волосяного покрова(впрочем, практически абсолютно белого; видимо, альбинизм у этого вида был намного более распространен, чем у землян), за исключением каких-то странных образований на голове, напоминающих рожки. Компьютер наконец справился с идентификацией языка; кабина наполнилась чужим голосом, и Джон с удивлением узнал один из протоязыков, существовавших еще до Пятой Мировой и создания Конфедерации: - Каркат, мати твоя бджола! Нормально посадити своє лайно не міг, чи що? Ти ж мені, сучий син, половину врожаю перепсував, падлюка! Якого хуя взагалі приперся, до кінця циклу ще п'ятнадцять оборотів, не дозріло ще нічого, і ніхуя більше не дозріє, спасибі, блядіна ти отака! І що це взагалі за хуевіна така, де відкопав, вона ж на льоту розвалюється, все поле уламками засрав!* Понятно было немного – видимо, культура, которую Джон с таким неуважением раскатал при посадке, оставив за собой длинный след зеленоватой слизи, была весьма ценной для местного жителя; учитывая его схожесть с людьми, она в перспективе могла быть ценной и для него самого, и он почувствовал некий укол совести. Присутствие здесь разумных гуманоидов, возможно, являющихся потомками поселенцев из Первой космической программы 2148 года, было и величайшей удачей, и величайшим ужасом. Джейд бы сейчас явно выскочила наружу, чтобы вступить в первый контакт; он не Джейд, и его не готовили для этого. Он обычный лабораторный техник-биолог – не его дело завоевывать новые планеты, его дело – осваивать уже побежденные миры. Джейд больше нет, и пришло время выживать одному. Застегнув последнюю молнию пилотского костюма – когда-то он казался знаком величайшей чести, теперь же превратился в стандартную униформу смертника, - Джон неуклюже перехватил электрошокер, который так и не научился правильно держать, глубоко вздохнул, придавая себе как можно более грозный вид, и нажал кнопку разгерметизации шлюза. С тихим шипением стальная пластина заглушки отъехала в сторону, и Джон внезапно оказался лицом к лицу с гуманоидом – впрочем, сейчас он с уверенностью мог назвать его человеком. Самый обычный Homo Sapiens, загорелый и веснушчатый, в яркой майке и штанах из какой-то грубой материи; в руках какая-то сильно модифицированная версия меча-пилы, оружия, которое на Земле запретили сразу после Четвертой Мировой за особую жестокость. Они настороженно смотрели друг на друга; Джон понимал, что такое оружие распластает его на двух маленьких Джонов, которые уже никогда не создадут никакую колонию, за три секунды ровно, и судорожно искал, как можно начать разговор. Наконец он прокашлялся и неуверенно сказал: - З-здравствуй! Меня зовут Джон. Удивительным образом это успокоило аборигена; он опустил оружие, небрежно прислонив его к трапу корабля, окинул Джона хмурым взглядом из-под странных круглых очков с темными стеклами, помедлил, неуверенно шевеля губами, и наконец, запинаясь, будто говорил на долго неиспользуемом языке, сказал: - Ну, привет, мудила. Ты откуда такой разрисованный взялся, с побережья, что ли? ________________________________________________________________________________________________________ *- Каркат, мать твоя пчела! Нормально посадить свое дерьмо не мог, что ли? Ты же мне, сукин сын, половину урожая перепортил, подлюга! Какого хуя вообще притащился, до конца цикла еще пятнадцать оборотов, не созрело еще ничего, и нихуя больше не созреет, спасибо, блядина ты этакая! И что это вообще за хуевина такая, где откопал, она же на лету разваливается, все поле обломками засрал!