Сад нераскрывшихся цветов

По-моему, я проплакал до рассвета. Не знаю, кого я жалел больше всего: Гаррета, себя, Лили Блейн или Арлена. Да и вообще, моя проблема заключалась в том, что я слишком много думал. Представить только, ведь есть люди, которые перед тем, как уснуть, не размышляют о невечности жизни, времени, которое сыплется, словно песок, и о счастье, понятии вообще расплывчатом и едва ли достижимом. Я не считал себя мудрецом или человеком, избранным нести истину в массы. Просто отчетливо осознавал, что в этом мире что-то понимаю больше других. Хотя я говорю не обо всем: например, я не умею целоваться. Никогда не пробовал, да и вообще не задумывался о подобных вещах. Все девушки казались мне такими неприступными, лишенными желания делиться радостью в обмен на взаимные чувства. Им подавай материальных благ. А мне бы книгу дочитать. Вот где точно водятся идеальные женщины. Уснул я около четырех, а разомкнул глаза ровно в одиннадцать: проспал завтрак, даже не услышав противный голос нашего коменданта. Впрочем, есть и не хотелось. В горле будто поселился какой-то ком, мешая мне дышать, глотать и чувствовать себя комфортно. Постель Гаррета, неразобранная, закиданная вещами, все еще напоминала о случившемся. Тогда наспех я оделся, умылся, через силу съел шоколадный батончик и решил отправиться к своему соседу в госпиталь. Зачем-то я обернулся и обратил внимание на свое отражение в зеркале. Я и так не считал себя симпатичным, а сейчас смотрелся более чем жутко: опухшие веки, бледное лицо, потухшие глаза. Ладно, подумалось мне, все равно не нужно стараться выглядеть так, чтобы понравиться кому-то. Всем все равно. Это же Нил Джонатан Уэбб, местный чудак, козел отпущения и будущий писатель. Когда я поднимался в госпиталь, то услышал, как кто-то окликнул меня. Девушка. И голос достаточно знакомый. Я точно знал ее и в этом не ошибся: стоило обернуться, как за спиной я увидел свою одноклассницу. Ее звали Кейлин Формер, и я прекрасно помнил, что один раз Гаррет упоминал о ней в разговоре со мной. Лицо девушки носило явный отпечаток озабоченности. Выдавали ее беспокойство и подрагивающие пальцы, которыми та нервно сминала уголки какого-то тетрадного листа. Обычно веселая и бойкая, она выглядела как собственный антипод. Я даже не сразу понял, что она окликнула именно меня, и огляделся по сторонам. Но здесь мы были только вдвоем. Я откашлялся в кулак и неуверенно поинтересовался: — Что-то случилось?.. — Нет, — помотала головой Кейлин и спрятала лист за спину, глазами уткнувшись в свою обувь. — Точнее, случилось. Но... Ты ведь к Гаррету? Вы соседи по комнате? — Ну, да, — ответил я. Было непривычно, что кто-то из класса разговаривает со мной без насмешки. — Иду проведать его. А что? К нему нельзя? — Нет-нет, — в неловкости замахала руками собеседница и явно смутилась: ее выдали порозовевшие щеки. — Просто я хотела попросить о помощи... — Конечно, — кивнул я и спустился на ступеньку ниже. — Я слушаю. — Вот, — она протянула мне тетрадный лист, сложенный в несколько раз. — Передай ему это. Можешь не говорить от кого. Или... — Или?.. — Нет, лучше скажи, — девушка подняла взгляд на меня. Чувствовалась некая храбрость, которая приходит к нам в моменты отчаяния. Я кивнул: — Конечно. Не волнуйся. Больше ничего? — Нет. Спасибо... Нил. Я думала, ты откажешь мне. — Почему? — удивился я, но тут же вновь ощутил себя здесь чужим. — Из-за того, что ты смеялась надо мной вместе со всеми? Кейлин промолчала в ответ, а затем все-таки кивнула. Я чувствовал, что в глубине души она испытывает некий стыд и вину. Гаррет... нравится ей? Я поспешил уладить неловкий момент и улыбнулся в ответ: — Я не держу на тебя зла. Формер облегченно вздохнула и, махнув на прощание рукой, поспешила покинуть здание. Я поморщился от удара захлопнувшейся двери и с любопытством окинул взглядом лист, который та передала мне. Заклеен скотчем. Впрочем, я бы в любом случае не стал смотреть, что там. Видно, нечто важное. И я отдам это своему... Другу. Странно, но я не боялся этого слова. Манн, такой добродушный, открытый, глуповатый, но неимоверно очаровательный за это время успел стать мне близким человеком. Ведь это именно он был неким наставником, информатором и просто приятным собеседником. Благодаря Гаррету мне пришлось легче в этой школе: он всегда рассказывал мне, о чем бы я ни попросил. Могу представить, если бы моим соседом оказался бы, например, Арлен. Зачем я постоянно думаю о Дарси? Я помотал головой, чтобы разворошить муравейник собственных мыслей, а затем поднялся по лестнице и побрел по коридору госпиталя, под который был отведен почти целый этаж. Остановила меня женщина, спросившая, куда я иду. И только после внятного разъяснения с явной неохотой она позволила мне войти в палату. Запах был мне знаком. Когда-то я тоже лежал здесь, между четырех белоснежных стен, а надо мною была пара медовых глаз... И опять я за свое. Но мысленно отругать себя не успел: взглядом я уперся в кровать, на которой лежал Гаррет. Он был обнажен, и тело почти наполовину прикрывала белоснежная простыня. Ногу моего соседа по комнате держало подвешенной странное устройство, напоминавшее орудие средневековой инквизиции. Я даже поежился — никогда не ломал кости. Едва юноша заметил меня, он попытался улыбнуться, но улыбка эта вышла вымученной и неестественной. Зато я видел, как загорелись его глаза. — Привет, — я мягко улыбнулся в ответ и подвинул стул к кровати. — Давайте недолго, — перебила меня медсестра. Та самая, что вечно ворчала и на меня. Но, видимо, она узнала своего недавнего пациента и сменила неприязнь на милость — просто развернулась и ушла. — Привет. Классно, что ты пришел, — тихо произнес Манн и непроизвольно вздохнул. — Я тут немного сломался. — Насколько немного? — недоверчиво поинтересовался я, присаживаясь. — Как это вообще могло случиться? — Да на тренировке. Я ударил по мячу, случайно толкнул Пирса. Но перед этим начал падать сам. Пирс упал на меня. Точнее, на мою ногу. На которую до этого я неудачно приземлился. В общем, глупость. Все заживет. Буду играть снова. В словах Манна я не услышал уверенности. — Комендант сказал, что ты уезжаешь. — Родители хотят забрать меня домой. Нога будет долго заживать. Представляешь, я свихнусь: месяца три смотреть в белый потолок. — Так долго, — загрустил я, но Гаррет попытался разрядить ситуацию: — Зато будешь жить один. Никто не мешает, не устраивает беспорядка... — Знаешь, — я тихо засмеялся, — буду скучать даже по этому. И сам стану раскидывать вещи. — Эй, — Гаррет тоже развеселился. — Раз я старше, то должен учить тебя только хорошему. — Спасибо. Ты и так многое для меня сделал. Без тебя было бы сложнее освоиться здесь. — Для чего еще нужны соседи, — Манн улыбнулся, а затем в его глазах скользнула грусть — юноша взглянул на свою ногу. — И друзья, — кивнул я. Внезапно за спиной вновь возникла фигура медсестры. «Давайте заканчивайте», — проворчала она. Я вздохнул и протянул сложенный листок Гаррету. — Это тебе передала та девушка... — Кейлин? — встрепенулся он так, что крепление пошатнулось. — Да, моя одноклассница. Про которую ты тогда спрашивал. Она была здесь, но почему-то так и не зашла. Попросила меня передать. Рывком Гаррет схватил письмо и, престранно понюхав его, спрятал меж складок простыни. Будто вдохнув аромат клетчатой бумаги, которой касались руки девушки, он удостоверился, что это послание именно от нее. — Ладно, — я отступил и вернул стул на место. — Не хочу прощаться. Я уверен, что мы еще увидимся. — Конечно, — закивал юноша, вновь одарив меня своей вымученной улыбкой. Будто уголки его губ поддерживали раскаленные штыки. Я тоже кивнул ему на прощание и осторожно вышел из палаты, притворив за собой дверь. Фигура медсестры удалялась в глубь коридора, и отчего-то я не сдвинулся с места, а замер за дверным косяком. Краем глаза сквозь едва заметную щель в двери я видел своего соседа. Мне не хотелось спускать с него глаз. Казалось, едва я отвернусь — и он навсегда исчезнет из моей жизни. Как однажды исчезла Джанет, исчез отец и исчез Рочестер. Дрожащими руками Манн развернул письмо, вновь вдохнул его аромат, только глубже и с большим наслаждением. Я затаил дыхание и вновь взглянул в глубь коридора, но там никого. Было бы неловко попасться на глупом подглядывании. Тем временем глаза юноши забегали по строчкам, а губы, как показалось, задрожали. Нет, в тот момент мне не показалось: через несколько секунд Гаррет откинул голову, накрыл лицо ладонями и зарыдал, словно ребенок. Я не ожидал такого поворота событий, и мое сердце забилось так, что мне казалось, сейчас оно расколется на части. Манн плакал. Так, как плачут от безысходности и отчаяния. Я знал, теперь уехать из «Хартвуда» ему будет в миллионы раз тяжелее. В неком смятении я отстранился от двери и тихо прошел к лестнице. Мои шаги становились все быстрее и быстрее. Вскоре я практически бежал, спотыкаясь о ступени. Чувства вины и грусти переполняли меня и даже переливались через край — я едва сдерживал слезы. Эта сцена настолько сильно тронула нечто внутри меня, что ее кадры вновь и вновь проносились перед глазами. Гаррет и Кейлин... любят друг друга? И может ли не познанное мной чувство — любовь — быть настолько сильным? Вернувшись в свою комнату, я застал на пороге молодую женщину, которая аккуратно паковала вещи Манна в винтажные чемоданы из грубой кожи. Она была высокой, такой же смуглой и кареглазой, как Гаррет. Единственное, что отличало их, — цвет волос. Волосы девушки были совсем черными — видимо, крашеные. Незнакомка кивнула мне в знак приветствия и поспешила сообщить, что она сестра моего соседа. Я ответил, что сразу догадался. Затем в комнату вошла мать Гаррета, женщина на вид пятидесяти лет, подвижная, живая и моложавая. Я не стал смущать их своим присутствием и, накинув кожаную куртку, вооружился «Божественной комедией», тут же поспешив в сад. Оборачиваться не хотелось. Гаррет исчезал. Но я верил, что мы скоро увидимся.

***

Около шести часов вечера я закончил эссе по истории, закинул книги на полку и щекою припал к крышке стола. Она была горячей от света настольной лампы. Глазами я бегал по бумажным плакатам с изображением футболистов, которые почему-то родные моего соседа решили не снимать. Хотя это к лучшему — остается ощущение, что Манн скоро-скоро вернется. Меня никогда не интересовал футбол, хотя, возможно, я всего лишь внушил себе это: просто, сколько я ни пытался принять участие в игре, футболист из меня был довольно паршивый. На физической культуре меня никогда не брали в команду, и я всегда отсиживался на скамье запасных. Но не сказать, что это меня расстраивало. Через несколько секунд раздались три резких удара в дверь, и без особых церемоний кто-то шагнул через порог. Я совсем не отреагировал. — Уэбб, — за спиною я услышал голос коменданта. — Так ведь? — Да, Нил Уэбб, — ответил я и без особого энтузиазма обернулся. — Ты объявил голодовку? Или худеешь? Не видел тебя сегодня на завтраке и обеде. Слышал, подобным занимаются девчонки, но, может, и парни туда же... — Нет-нет, — возразил я. Тут же пришлось соврать: — Немного болел живот, но я дошел до госпиталя и мне дали таблетку. Сейчас все в порядке. — А, другое дело, — кивнул мужчина, бросив на пол увесистую картонную коробку. От сонливости я не сразу ее заметил, но теперь поспешил спросить: — Что это? — А, это... Мы решили переселить к тебе одного мальчишку. Его сосед по комнате каждую неделю оставляет письменные жалобы с просьбой как-то вмешаться в ситуацию. Не сошлись характерами. Но этот парень-конфликтер имеет проблемы со многими. Попробуем поселить его с тобой. — Ну... — пришлось вздохнуть. — Я неконфликтный. Может и выйдет. — Если что, то просто говори мне. Не было возможности переселить его, и меняться тоже никто не хотел... — А, — попытался перебить коменданта я. — Кто он?.. Мужчина не отреагировал и тем временем высунул голову в дверной проем, прокричав что-то о коробках. Затем он отворил настежь дверь, чтобы юноше, который переносил свои вещи, было удобнее. Мне было печально наблюдать за тем, как на кровать Гаррета и в его шкаф перемещаются чужие вещи. Лучше бы одному. Но я никто, чтобы возражать. Возможно, это и к лучшему: меня не будет медленно убивать одиночество и рефлексия, одолевающая, когда я наедине с мыслями. Это стало происходить здесь, в «Хартвуде». — Так кто он? — чуть громче повторил я в надежде все-таки быть услышанным. Но ответил мне не комендант, а мой новый сосед, бросивший очередную коробку на пороге. — Кто-кто. Арлен Дарси. — О, господи... — произнес я, едва завидел черноволосого старшеклассника в своей комнате. — Почему я не сомневался, когда услышал, что с тобою никто не хочет жить в одной комнате? Юноша отряхнул руки и уничижающе взглянул на меня. Я тут же потупил взгляд и со стула перешел на свою кровать, машинально схватившись за первую попавшуюся книгу. Я даже не знал, что сейчас держу в руках, а лихорадочно листал страницы, делая вид, что ищу закладку. Хотелось сделать вид, что меня абсолютно не интересует происходящее. Я сразу насупился, надулся, словно голубь, и попытался изобразить безразличие. — Вы знакомы? — спросил комендант, внося очередную коробку и бросая ее на пол. — К сожалению, — с показным раздражением ответил я и приложил раскрытую книгу к лицу. Быть честным, я немного побаивался Дарси, но какой-то внутренний подлец вечно заставлял меня пытать счастье и вести себя неприветливо. По-моему, это переселение было самым жутким, что могло случиться со мной за последнее время. Затем я глубоко вдохнул и нашел в себе силы взглянуть на нового соседа: без привычного зеленого пиджака, который позволяли не надевать по время каникул, он казался мне еще более красивым. Дарси носил свободный свитер темно-вишневого цвета и обыкновенные синие джинсы. Его волосы как обычно блестели, были аккуратно уложены на бок, а их кончики едва заметно завивались. Обыкновенный Арлен со своим обыкновенным ядовитым прищуром и скривившимися губами. Как будто все вокруг, включая меня, было ему отвратительно. — Чего уставился? — спросил старшеклассник, ногой подвинув одну коробку к другой. — Ничего не уставился, — пробормотал я и вновь зарылся лицом в страницы. Было неловко. — Уставился же, — не отставал новый сосед, и, даже не видя его лица, я понял, что он ухмыляется. — Отвяжись. — Я и не привязывался. — Тише, — вступился комендант, и книга выпала из моих рук. — Пожалуйста, Арлен, не ссорься хотя бы здесь. Что мешает жить если и не в дружбе, то хотя бы мирно? — Ваше занудство, — как всегда серьезно ответил юноша, и лицо мужчины покраснело от злости. — Вроде бы все, что у меня есть, перенесли. На этом спасибо. Мы все разберем. Нил поможет. Правда? — Да, — вздохнув, ответил я. Это было чистейшей воды ложью, но пришлось подыграть, чтобы комендант скорее ушел. — Тогда все в порядке. Я пойду. И да, — Ральф, так звали коменданта мужского крыла, продолжил, — не ссорьтесь. Мы закивали в унисон, и дверь в комнату захлопнулась через несколько секунд. Я было хотел выразить старшекласснику свое удивление по поводу соседства, но тот выдал что-то вроде: «Просто замолчи», и я насупленно отполз к стене, чтобы не мешать. Он разбирал коробки, медленно заполняя пустые ниши своими вещами. Ниши, принадлежавшие Гаррету. Затем грубо, будто с какой-то злостью, руки Арлена сорвали со стены футбольные плакаты, а ладони скомкали глянцевые листы. Было обидно, ведь теперь я понимал, что приятного соседства можно не ждать. Никто не расскажет мне веселой истории, не приободрит перед сложным тестом и не научит, как делать пистолет из соломинок от сока. Теперь только мрачность, идеально сложенные вещи и хандра, которой Дарси тут же отдался, забросив разбирать пожитки. Парень лег на кровать и уперся взглядом в потолок. — Почему ты ссорился со своим соседом? — спросил я, сев на край письменного стола. Я решил не приближаться сильно, поэтому тактично поставил стул как преграду. — Он полный идиот, а я постоянно напоминал ему об этом. — И тебя совсем не тревожит, что тебя многие недолюбливают? — Можно подумать, что я питаю ко всем большую симпатию. — Но так нельзя, — приуныл я, двигая рукой стаканчик с карандашами. Естественно, учить самого Арлена Дарси было плохой идеей. — Где это написано? — надменно спросил он и прикрыл глаза. Лежал, словно труп. — С тобой бесполезно говорить, — пришлось закончить разговор, и я сполз со своего места, решив пройтись по комнате. — Славно, что ты наконец-то замолчишь, — брюнет тоже встал с кровати и вновь принялся за коробки, легонько отстранив меня с пути. Несколько из них, самые большие, он оставил на потом, а другие продолжил разбирать: учебники, тетради, одежда и всякие мелочи. На тумбочку он тут же поставил электронный будильник, а большую часть письменного стола занял ноутбук. — И хватит пялиться. Лучше помоги. Тут же я встрепенулся, и в сердце кольнуло. Нет, я не ослышался? Он попросил помочь?.. Тогда с воодушевлением я принялся за самые маленькие коробки, но сразу же услышал недовольный голос: «Только не эти!» И все с тем же недовольством, будто скрывая что-то, задвинул одну из них далеко под кровать. Я нахмурился и пожал плечами. Видимо, мне предстояло сложное соседство.

***

Естественно, с Арленом было нелегко. Вставал он за полчаса до подъема, бестактно шумел, включал свет и абсолютно не старался дать мне поспать. На стук коменданта просто нагло гнал того прочь, а мне обычно сообщал приказным тоном: «Поднимайся. Пора учиться». Конечно, в это время я давно не спал, а пытался как-то прийти в себя после ярких сновидений. Однажды мой новый сосед даже приснился мне, и, едва открыв глаза, я спросил у того, где мои тетради. Он взглянул на меня как на умалишенного и промолчал. Свои вещи Дарси не разбрасывал, хотя излишней педантичностью тоже не отличался. Но теперь в нашей комнате поселилось хотя бы мусорное ведро, и, вместо стола с полом, обертки от сладостей и исписанные листы попадали туда. Практически каждый вечер приходил Вацлав, кивал мне и забирался на кровать Арлена в обуви. Тот сталкивал друга и перестилал покрывало. Вообще я заметил довольно противоречивые отношения между ними: говорили они обычно об абсолютно разных вещах — точнее, говорил Вацлав, а Дарси без интереса слушал или стучал клавишами ноутбука. Затем они уходили курить, возвращались, не обращали на меня никакого внимания и вновь занимались одним и тем же. Каждый день. Будто я попал во временную петлю. Я мог бы пригласить Лили, но, к сожалению, в «Хартвуде» запрещалось приводить девушек в мужское крыло по понятным причинам. Зато, прожив с Арленом целых три недели под одной крышей, я усвоил главное правило — молчи, пока не спросит. Он же пользовался другим — если спросит, молчи. Дарси не был общителен, и лишь изредка мы перекидывались парочкой фраз, в основном утром и перед сном. Казалось, что, поселившись здесь, совсем рядом, он стал еще более неуловимым, загадочным и непонятным, словно интеграл. Он весь состоял из чисел, особенно это чувствовалось, когда он выключал верхний свет, садился за стол и открывал учебник по линейной алгебре. В такие моменты я не смел дышать, зато пару раз мне удалось тихо заглянуть соседу через плечо и ужаснуться: числа, состоящие более чем из трех цифр, вгоняли меня в панику. В одну из ночей — кажется, это было двадцать седьмое ноября — я проснулся и, решив дойти до уборной, поднялся со своей кровати. Чтобы отыскать свои тапочки в темноте, я осветил комнату фонариком телефона, и случайно свет упал на лицо спящего Арлена. В тот миг я удивился, впервые увидев его без привычной надменности и уничтожающего взгляда. Он был еще более красив, чем обыкновенно, и, как эстет, я еще полминуты не мог оторвать своего взгляда. Хотелось бы стать ближе, хотя бы такими друзьями, какими мы были с Гарретом, но Дарси не оставлял мне шанса, и казалось, что порою он даже избегает меня. Я помялся еще несколько секунд и отправился туда, куда собирался, а по возвращении не удержался от соблазна вновь взглянуть на соседа. Так крепко спящим я видел его впервые: обычно Арлен ложился позже меня, а просыпался гораздо раньше. Потеряв всякий страх, я присел на край его кровати и зачем-то шепотом произнес: — Если бы только узнать тебя получше... — спящий не отреагировал, и я все так же тихонько начал вести пространственные суждения. — Но ты избегаешь меня, а это обижает. Если бы я не нравился тебе, то ты бы не помог мне эти несколько раз... На секунду я испугался своей глупости и прикрыл рот ладонью, но дыхание юноши было все таким же ровным — спал он крепко. С детским любопытством я наклонился над его лицом и улыбнулся самому себе от удовольствия — если бы Дарси узнал о том, что сейчас я делаю, он бы точно убил меня. Прямо здесь. На месте. Спать резко расхотелось, и я вошел во вкус — кончиками пальцев дотронулся до шелка его волос и, стараясь не дышать, разглядывал каждый участок его лица, словно полотно талантливого живописца. Затем я отстранился и вновь с сожалением произнес: — Но ты недружелюбный, злой и спесивый. Гаррет хотя бы разговаривал со мной, а ты вечно молчишь и строишь из себя невротического аристократа. Отвратительный. Отвратительный Арлен. Выговорившись, я в смятении отстранился. На часах половина второго, нужно бы спать. Осторожно я поднялся и на цыпочках ступил в сторону своей кровати, как за спиною раздался голос: — И это обязательно рассказывать мне глубокой ночью? Стоит ли описывать мое состояние в эти несколько секунд? Я взвился и бросился к своей кровати, словно ребенок, накрывшись одеялом с головой. Всем телом я припал к стене и замер, притворившись спящим. Сердце ломало ребра, а в ушах все еще стояли его слова. Неужели он не спал? И что он сделает мне? Убьет? Нет, это меньшее из зол. Страшно представить, на что способен этот Арлен. Тем временем парень начал ворочаться, и я даже зажмурился, боясь, что он идет сюда. Но внезапно я услышал лишь беззлобный приглушенный смех, а затем его слова: — Какой же ты дурак. Ради всего святого, спи. Я перевел дыхание и вынырнул из-под одеяла. Нет, еще неделя с ним — и я сойду с ума.

***

Ноябрьский ветер, тот самый, который приносит зиму, забрался мне под куртку и ужалил. Я поежился и выдохнул на руки, чтобы одеревенелые пальцы начали двигаться. Затем я поймал стук калитки сада и обратил взгляд к тропинке. Ко мне довольно стремительно, почти бегом, приближалась Лили. Мы договорились встретиться сразу после последнего занятия, чтобы вместе немного опоздать на обед. — Привет еще раз, — девушка, укутанная в теплую куртку и шерстяной шарф, рухнула на скамейку рядом со мной. Тут же она ойкнула, а я покачал головой: — Лучше не садись. Слишком холодно. — Да, — кивнула она. — Я постою. Как поживает твой сосед? — Сосед? — переспросил я, удивившись, почему Блейн вообще интересуется Гарретом. По-моему, они даже не были знакомы... — Недавно он написал мне сообщение, что все в порядке. Надеюсь, его вновь поселят со мной по возвращении. — Эм... — Лили замялась в неловкости и шаркнула о землю ножкой. — Я не о том парне. Я говорю об Арлене. — А-а... — протянул я и вздохнул. Все еще не удалось отойти от случая той ночью. — Вроде бы нормально. Кстати, представляешь, — я попытался уйти от темы, — я где-то потерял свой последний именной карандаш. А эти карандаши были мне действительно дороги — на позапрошлое Рождество они достались мне в подарок от тети Розы — золотистые, тонкие, необычные, они очень понравились мне. Но самым особенным была надпись на них — ближе к ластику тесными буквами было выгравировано мое имя. Я очень дорожил этими карандашами, но так вышло, что последний из них я потерял совсем недавно. — Найдется, — без интереса махнула рукой Лили. — Ну, так Дарси говорил что-то обо мне? — Подожди, — замотал головой я, пытаясь отстранить от себя напирающую от любопытства Лили. — С чего ты взяла, что он вообще должен? — Ну как так... — Блейн улыбнулась, и эта улыбка показалась мне мечтательной, но немного жутковатой. — Он приглашал меня на осенний бал, он здоровается со мной в школе, а иногда даже смотрит, не отводя взгляда. — Лили, — я опустил руки на ее плечи. — Я не думаю... — О чем?.. — удивленно поинтересовалась одноклассница. Она тут же поджала губы и испуганно опустила глаза. Внезапно меня одолела жалость, и я зачем-то соврал: — Да неважно. Но он спрашивал. Буквально пару дней назад, помню как сейчас...