***
Огромные, с Гелину голову, разноцветные шары уткнулись лбами в потолок – точно подпёрли, длинные серые нитки, которыми были подпоясаны шарики, свисали вниз. Геле сразу эти шарики в глаза бросились, как только она проснулась, и смотреть на них было радостно, как на ёлку в Новый год: что-то словно щекотало изнутри, как будто Геля надувалась счастьем, как эти вот шарики – воздухом. Или будто у неё внутри запустили праздничный салют и взорвали парочку хлопушек. Шарики – значит, день рождения. Значит, Геле уже семь лет, как всем ребятам в классе, и Геля не будет больше самой маленькой. Другого пусть кого-нибудь дразнят, а не её! И ещё это значит – подарки! Интересно, какие? Вот бы игру компьютерную подарили, потому что у всех в классе есть, они там за монстрами разными гоняются, а у Гели – только обучалка «Учимся рисовать» со всякими заданиями, чтобы раскрашивать… ну, не клёво, в общем. И книжки, конечно! Много-много книжек! Вот бы собрать всю серию «Любимые книги девочек»… Хотя хорошо, можно и не всю, там ведь и про любовь бывает, а про любовь – это скучно, просто тоска. И гости, обязательно придут гости! Они так каждый день рождения приходят – бабушка, мамина мама, всегда в шляпке и в очках, дядя Троша с гитарой, дядя Проша с Большой Советской Энциклопедией, их мама, а папина тётя, Римма Александровна, со своей завивкой как у Аллы Пугачёвой… Или как у пуделя Артемона – очень красиво! Только не очень красиво, что все они будут разглядывать Гелю, как куклу в витрине, обсуждать, как она выросла, спрашивать, как учится… Может, ещё и попросят песню спеть или стишок рассказать – это уж совсем ужас. Морщась от этих мыслей, Геля скинула с себя одеяло и тут же увидела, что в комнате не только шары за ночь появились. На хиленьком столике лежала длинная коробка, а на ней – ещё коробка, а на этой коробке – две такие маленькие, тоненькие, плоскенькие коробочки. Подарки! Проще простого понять, что от кого – большая, красивая фарфоровая кукла со светлыми косичками, конечно, от папы, развивающая музыкальная игра про английский язык – от мамы. Потому что мама ведь вечно хочет, чтобы Геля занималась делом, полезным чем-нибудь – вот английский учила, например… А компьютерные игры тоже от папы – одна, о которой Геля мечтала всю жизнь, то есть последние недели две, наверное, «Као-кенгуру. Раунд 2», про неё, между прочим, даже в «Классном журнале» писали! Вторая по «Смешарикам», для маленьких, наверное. И вот открытки ещё… Только почему-то одинаковые – на обеих зайчик нарисован и цифра семь в цветочке. Геля открыла одну – подписано: «Дорогая доча Ангелина! Учись хорошо, не будь размазнёй и не болей. И тогда год у тебя пройдёт отлично! Твоя мама. 10.10.05». Открыла вторую – «Гелюндия с днём рождения! Желаю много веселья, хороших друзей, радости и слушатся маму и бабушку! И ещё меня. Папа». Они нарочно, что ли, одинаковые купили? Сзади скрипнула дверь, щёлкнул выключатель, и разом всё озарилось ярким, слепящим светом, как в квартире у того мальчика в сказке про звёзды – Геля даже зажмурилась сначала. - Такую же открытку купил, видала? – фыркнула мама, подходя ближе. – Артист! - Мамочка, доброе утро! – кинулась Геля обниматься. – Спасибо большое! - С днём рождения, - мама тоже обняла её, поцеловала в затылок, разгладила спутавшиеся во сне волосы. – Ты теперь уже большая, семь лет тебе. Вот и веди себя как большая. - Это как? – уточнила Геля прежде чем ткнуться с размаху носом в тёплую мамину руку. Нос сразу заболел, но это ничего: главное – мама рядом и не ругается. - С достоинством, - мама по-прежнему не сердилась, хотя вообще-то ей не нравилось, когда Геля вот так лезет, да ещё тыкается. Наверное, простила в честь дня рождения. – Есть у тебя достоинство? - Побольше, чем у Туси Чертовой! - Надеюсь, - кивнула мама. – Значит, в вашей ссоре ты должна быть выше этой своей Туси… - Я и так выше, - не могла не похвастаться Геля. – Сантиметра на три, наверное. Или на пять. Или на восемь. – Геля бы точнее сказала, если бы знала, сколько это – сантиметр, и чем он отличается от миллиметра, и кто из них больше. Вот про километр она знала, что это как от их дома до районной площади. Ну, примерно. Так мама говорила. - Да не об этом же речь! Что за бестолковый ребёнок, - но даже сердилась мама сегодня как-то по-другому. Несердито. – Я про то, как ты себя ведёшь, как себя держишь. Если будешь курицей, все и будут считать тебя курицей. А если будешь умной, самодостаточной, умеющей себя подать девочкой – тогда дело другое. Обижают только тех, кто сам позволяет себя обижать. Вот меня бы кто в школе попробовал тронуть! Я такая была – ух! Геля подумала, что мама и сейчас очень даже «ух». Иногда даже слишком «ух». Дверь скрипнула ещё раз – папа. Геля бросилась к нему, и папа протянул руки, поймал её. Приподнял, хотел, видимо, подкинуть, но покосился на маму и передумал. - Спасибо! – Геля чмокнула папу в щёку, потом в другую. – Спасибо большое за куклу! И за игры! - Одна от меня, между прочим, - уточнила мама. – Моя – про компьютер, она же такая, познавательная, хоть польза тебе от неё будет. А папочка твой дрянь какую-то притащил, как всегда. - Ничего не дрянь, - вместе обиделись папа и Геля. А потом сказали хором разное: - Геля мне сама её показывала, сказала, что хочет. Хочет ребёнок, понимаешь? А твоих ёжиков хочет или нет, ты спрашивала вообще? - Мам, ты что! Это же «Као-Кенгуру. Раунд 2»! Я её в «Классном журнале» видела – в том, с Соником на обложке! Она такая здоровская! Там уровней столько! В одном зима, в другом… не зима! Там кенгуру спасает своих друзей! От злого охотника! - Кенгуру… - повторила мама с сомнением и головой покачала. – Чему они тебя научат, твои кенгуру! Вот «Компьютер Ёжика» - сразу видно, что в России делали: и лица такие симпатичные, и ценность какая-то есть, чему-то игра, понимаете, учит… А этот Као ваш… - Ты, мам, не расстраивайся, - Геля снова подбежала к ней, прижалась во второй раз. – Я в «Компьютер Ёжика» тоже играть буду. Очень-очень буду. Просто я о нём не мечтала, а мечтала о «Као». - Ну, ты всегда о всякой пакости мечтаешь, - согласилась мама. – И вообще, что это ты тут стоишь, лясы точишь! Встала, как будто выходной! Ну-ка живо руки мыть и завтракать! И пулей, пулей одеваться, а то опоздаешь ведь. Всю дорогу до школы в окне пойманной машины привычно мелькали жёлтые, красные, оранжевые листья: те, что на деревьях, яркие, как яблоки и мандарины, которые мама накупила вчера к празднику, а те, что внизу валяются, похожи больше на усохшую кожуру. Все цвета сочные, утренние, улица от листьев будто светится. Красиво осенью, думала Геля. Как хорошо, что у неё именно осенью день рождения! И именно в октябре – когда ещё не так тоскливо и реже дождь моросит, но и лето уже окончательно ушло со своей жарой. Самый лучший месяц, самый красивый. И как всё сегодня, наверное, будет хорошо! В день рождения её никто же не будет дразнить – ни блондинистый Миша, ни брюнетистый Матвей, ни Барбосов, ни Туся, потому что как это вообще можно – человека дразнить в день рождения! А ещё мама Геле дала угощение всякое, чтоб ребятам раздать на перемене, сказала, что так положено. Там и зефир, и конфета, и долька шоколадки каждому! Весь первый урок – как назло, математику – Геля так сильно ёрзала от нетерпения, что даже Глеб заметил. Спросил шёпотом поверх тетрадки: - Чего у тебя случилось? - У меня – день рождение случилось, - пояснила Геля тоже шёпотом, но громким, чтоб не только Глеб, чтоб все вокруг услышали. – Знаешь, сколько мне лет стало? Семь! - Ха-ха! – обернулся к ней Миша. – Только что исполнилось? - Куколку подарили, наверное? – поддержал его Матвей. Геля уже чуть не подтвердила радостно – да, подарили! Фарфоровую! С очками, в платье, как у старинной гимназистки! – но потом сообразила, что снова ведь они будут смеяться, и крепко-крепко сжала губы. Ничего не сказала. Миша с Матвеем переглянулись и заржали. Они вообще так часто над Гелей смеялись, что бы она ни говорила, что бы ни делала, что это уже Гелю не только не удивляло, но и не злило даже. Принесла в школу свою плюшевую собачку Хитроглазку? Смеются! Почти выиграла в вышибалы, а потом пропустила совсем простой мяч под ноги и выбыла? Хохочут! Не может пример по математике решить? Лопаются совсем со смеху! А потому что глупенькие совсем, что с них взять. - Смех без причины – признак дурачины, - повторила она со значением любимые мамины слова. Не то, чтобы они подействовали, правда… Миша с Матвеем наверняка и дальше бы гоготали, если бы Ольга Васильевна не посмотрела строго в их сторону и не постучала указкой по столу. Пришлось им всё-таки отвлечься на примеры. А вот Геля отвлечься так и не смогла – сидела как на иголках, если только бывают очень приятные иголки. Вот сейчас, сейчас прозвенит наконец звонок! Сейчас она выйдет к доске! Сейчас объявит всем, что у неё день рождения вообще-то! Что она всех угостит! И начнёт раздавать свои конфеты и зефир, а все будут смотреть на неё и желать всякое. Миша с Матвеем всё равно ржать будут, а вот Барбосов не станет, поостережётся. Соображает же он немного, ему же захочется конфет получить, а не по лбу. И, может, даже Туся… Гелины размышления прервал звонок. Очень неожиданно прервал, хоть она его весь урок и ждала. Молнией, пока все не успели разбежаться, Геля подскочила к доске, открыла рот и… снова закрыла. Никто на неё не смотрел. Народ загалдел, запищал, заверещал, кое-кто уже вытекал за пределы класса... Миша и Матвей носились между партами и всех толкали, кого случайно, а кого и нарочно. Возле рыжего Егора со второй парты столпилась куча мальчишек, чтобы посмотреть в его телефон. Распихав всех, туда же пробилась и Туся, тоже с интересом склонилась к маленькому светящемуся экрану. Краем глаза среди кучи мальчишек за Тусиной спиной Геля различила Глеба и Серёжу. - Ты влево, влево давай! – наседал Глеб, хотя Егор на советы особого внимания не обращал. А Серёжа просто смотрел – он высокий, ему и из-за Тусиной спины было хорошо видно. - Ре… ребята! – решилась наконец Геля, но её голос потонул в общем шуме. Она сама-то едва его слышала, а из одноклассников никто даже головы не приподнял… Геля застыла, хватая ртом воздух, как будто в классе кончался кислород. Сесть – невозможно. Привлечь как-то к себе внимание – тоже. Кулёк с угощением трясся в её дрожащей ладони, как занавеска на ветру. - Геля? Что это у тебя такое? – раздалось вдруг над ухом, и к Геле сразу вернулась способность дышать всей грудью и говорить немножко более внятно, чем ветер, шумящий в осенних листьях. Ольга Васильевна! Её заметила! Сама! Хорошо-то как! – Что ты хотела? - У меня день рождения сегодня! – сообщила Геля. – Мне семь лет! Я всех угостить хотела, только на меня никто не смотрит… - А-а-а, - улыбнулась Ольга Васильевна, - что же ты сразу ребятам не сказала? А то стоишь тут и молчишь… Ребята, - она хлопнула в ладоши. Все как по команде прекратили галдеть и устремили взгляды на неё. – У Гели Томиной сегодня день рождения, она хочет вас всех угостить. Но сначала давайте от лица всего класса пожелаем Геле что-нибудь хорошее, важное, самое главное! – Её голос всё возвышался и возвышался, но наконец затих и все тут же принялись Геле желать важное и главное. Кто как это самое важное и главное понимал. - Желаем не стесняться, - сказала Марина, высокая девочка в очках. - Желаем учиться на хорошие оценки! Когда нам начнут ставить оценки! – вскочила Белла, щуплая девочка с большими бантами. - Желаем быть весёлой и ничего не бояться, - вставил Глеб. - Желаем, чтобы мама не ругала, - противненько ухмыльнулся Барбосов. За такие намёки Геле захотелось его чем-нибудь треснуть. Но она уже давно поняла, что если лезешь драться – сам виноватым и окажешься, даже если ты не виноват, а очень даже прав. Поэтому Геля про себя решила, что пока она ничего не скажет, а когда у Барбосова у самого день рождения будет, она ему как напомнит самому о чём-нибудь гадком! Пожелает, например, перестать быть ябедой. Или стать таким же умным, как сестра Яна – вот он взбесится! - Научиться бегать желаем! – выкрикнул на весь класс Матвей. А Миша ничего не выкрикнул, заржал только, как всегда. Вот же дураки оба, ещё хуже Барбосова. - А угощение-то где, я не поняла? – Туся желать ничего не стала. Ну её совсем. Но Геля всё-таки прислушалась и пошла по рядам, выкладывая перед каждым сперва салфетку с розочками, затем, уже на эту салфетку – зефирку, дольку шоколадки, конфету «Метелица». Ольге Васильевне положила первой, потому что рядом с ней стояла – та опять улыбнулась, поздравила Гелю, сказала ей хорошо учиться, быть активной, оптимистичной и уравновешенной – Геля не совсем все эти слова сложные поняла, но решила, что потом спросит у тершцев. Или нет, у мамы, подумала она тут же. У тершцев она ничего больше не будет спрашивать. Очень нужно! Мама, может, и наругается за то, что Геля слов не знает, но зато точно не бросит её одну. И не будет давать всяких советов сомнительных. Геля продвигалась от парты к парте, вслед ей летело «С днём рождения», «Спасибо», «Спасибо, с днём рождения». Геля кивала, улыбалась, тоже отвечала – «Спасибо», «Спасибо», «Спасибо». И ей все улыбались, даже Барбосов – и улыбка у него теперь была не ухмылистая, а обычная, человеческая. Одна только Туся скривила презрительно круглое лицо: - Я думала, нормальные будут конфеты, дорогие. Например, «Екатерина». А это что такое вообще? - Ну, хочешь, я заберу? – предложила Настя, её соседка по парте. У Насти были длинные чёрные волосы, нос пуговкой и большие красивые серые глаза, и Геле бы Настя нравилась, если б с Тусей не дружила. Во-первых, кто вообще будет дружить с такой противной Тусей? Во-вторых, почему это с Настей можно, а с Гелей нельзя? - Ещё чего! – и Туся тут же запихала всё в рот. – У тебя своё есть, вот и ешь, а моё не трогай! Миша с Матвеем тоже в благодарностях рассыпаться не спешили. - Куда столько сладкого? – фыркнул Матвей, брезгливо косясь на салфетку. – Томина хочет, чтоб у нас у всех зубы заболели! - И вывалились, - поддержал Миша. – Не буду я это жрать. - Отдай мне тогда! – потребовала Туся со своего ряда. - Или мне! – замахал руками Барбосов. – А я тебе взамен – яблоко! Или бутерброд с колбасой, хочешь? Но тут прозвенел звонок, и все вынуждены были угомониться, так что Геля так и не узнала, на что в итоге Барбосов выменял Мишину порцию и выменял ли вообще. Начался окружающий мир, сопровождаемый тщательным чавканьем примерно двадцати ртов. Геля опустила голову, изо всех сил стараясь не плакать, и ничем не чавкала. Вообще-то у неё оставалась порция и для себя, но самому же своё угощение лопать – это невежливо как-то и неприлично, Геле бы это и в голову не пришло. Она слушала про окружающий мир и думала, что эти Миша и Матвей что-то умничают больно много. Да ещё эта Туся! На выходе из класса Геля, не замедляя шаг, швырнула кулёк с остатками угощения в мусорное ведро. Ещё один неприятный сюрприз ждал её внизу. Оказалось, что встречает её сегодня не Кристина. И уж тем более не мама или папа. На скамейке в коридоре восседала Марья Михайловна Кондратьева, Гелина бабушка.***
Обстановка во второй комнате царманского дома была столь же убога, что и в первой: всюду пыль, груды какого-то ненужного хлама – почти целиком чёрный, только спереди прозрачный и выпуклый ящик рядом с диваном, другой такой же ящик, только побольше и менее пыльный, на специальной подставке в углу. В другом углу, уже на полу, стоял третий ящик примерно такого же вида, в окружении прочих коробок – две из них были повыше и поуже, ещё одна была длинная, почти плоская. Шесса пододвинулась чуть ближе к стеклу, чтобы разглядеть её получше – вся её поверхность состояла из маленьких выпуклых чёрных квадратиков, испещрённых белыми символами царманского алфавита. Должно быть, эта штука предназначалась для письменной связи… Вот только почему она такая громоздкая и так неудобно расположена? Поставить бы эту бандуру хотя бы на стол… Но за длинным столом, покрытым такой же длинной полупрозрачной белой тряпкой, всей в каких-то пёстрых, симметрично расположенных пятнах, была выложена куча совсем других вещей: огромный зелёный мяч в чёрную полоску, неприятного вида бело-коричневая жижа в глубокой плошке, две бутылки, заткнутые одинаковыми светло-коричневыми пробками, насыщенно-оранжевые, переливающиеся в свете ламп мелкие бусинки, предназначенные, судя по всему, просто для украшения… В центре стола – неаппетитная горка бледно-жёлтого крупитчатого месива с застывшими наверху тёмными струйками. Что это было такое, Шесса не знала и знать не хотела, из чего оно приготовлено – тоже. На ум по этому поводу приходили самые разные варианты, один хуже другого. За столом расположились едва отличаемые друг от друга семеро царманцев – честно говоря, хоть это и пахло непрофессионализмом, даже их малолетнюю царманку Шесса смогла опознать только по тому, что ростом она была намного меньше всех остальных. А из этого уже можно было сделать выводы, насколько же гигантскими выглядят все эти «остальные»… Трое из них, как смогла не без некоторых сомнений определить Шесса, были женского пола, оставшиеся трое – мужского. «Отличительные черты: царманцы кажутся выше и крупнее, чем царманки, - сделала она пометку в электронном блокноте. – Также царманки обладают более яркими губами и веками». - Да это у них, наверное, боевой раскрас, - влез Сарк, успевший уже подглядеть в её записи. – Что подчёркивает их более высокий статус. Посмотри, вон на них и украшения какие-то с камнями драгоценными: в ушах, на пальцах, у той вообще на шее… Тоже поди имеют ритуальное значение. Вот ты «Войну с царманцами» не смотришь, а там, между прочим, показано, что общество на Цармане примерно такое же, как на Варшайре, только ещё хуже – варвары ведь. - Ты реальность с сериалом не путай, - посоветовала Шесса, отворачиваясь в сторону и давая этим понять, что разговор закончен. – Будто не понимаешь, что нельзя так запросто делать выводы на основании пары внешних признаков! Они пятеро – как же всё-таки жаль, что с ними нет Тэшлина! – ютились сейчас на странной, типичной для царманских зданий пристройке, отделённой от комнаты прозрачной дверью. Поначалу приходилось следить за происходящим внутри сквозь безвкусные, отвратительного оранжево-жёлтого оттенка шторы, но затем царманка, видно, догадавшись о том, что не очень-то им удобно, просочилась сквозь толпу взрослых и раздёрнула занавески. На секунду поймала взгляд кого-то из них – очевидно, Склайза, а может, и Цейсы, – подмигнула и направилась обратно. Цейса наверняка скажет потом, что это было мило, но Шесса не оперировала подобными категориями… впрочем, этот поступок её приятно удивил. Он выглядел… разумно. Склайз и Шесса приникли к стеклу ближе всех: она – потому что была единственной здесь, кто способен был компетентно вести наблюдения, он – потому что именно ему было доверено заснять царманские обычаи и традиции. Сарк толкался неподалёку, заставив их немного потесниться. Ему, конечно, тоже страшно хотелось в первый ряд, а если бы он оказался сзади, как Цейса и непривычно молчаливая сегодня Нарц, то он бы ничего не увидел за их спинами – мелкий же. Слышно, правда, ему было бы в любом случае превосходно – царманцы, как обычно, вопили как оглашённые. Иногда все они, включая девчонку, приподнимали свои высокие, сужающиеся книзу стаканы, что-то при этом произнося, а потом принимались тянуться своими стаканами к стакану соседа. Стакан ударялся о стакан, потом о следующий стакан, и так продолжалось до тех пор, пока каждый стакан не перенимал на себя бактерии всех остальных. После этого, тоже единовременно, царманцы отпивали из стаканов и возвращались к еде. «Символизирует дружность, единение? Возможно, имеет обрядовое значение?» - записала Шесса, но никаких идей по поводу сакральных смыслов этих действий ей в голову не приходило. - Скучно, - пожаловался Сарк над самым её ухом. – Ничего не происходит. Я думал, интересно будет, думал, они костры будут жечь, потом через эти костры прыгать… А они как сели за стол, так и сидят. Тоска! - Ага, будут они тебе в доме костры разводить, - хмыкнула Шесса. – Сам-то соображай хоть, что несёшь! Но если костёр тебе так уж нужен, могу организовать, - она щёлкнула пальцами, и между ними тут же заплясал крошечный огонёк. Сарк спешно забормотал, что никаких костров ему не надо, что вообще-то и без костров неплохо, Шесса ухмыльнулась, пламя разгорелось чуть сильнее… - Погаси, дура. Немедленно. Чувствительный тычок между рёбер оказался настолько неожиданным, что огонёк погас сам собой, а Шесса едва не впечаталась лицом в стекло. Обернулась – ну конечно, Нарц. Моргает своими ничего не выражающими глазёнками, кривит узкий бледный рот. - Какого… - но зеленеющая Цейса не дала ей договорить. - Слушай, Шу, ты извини, но она права вообще-то… я имею в виду, на этот раз, а не в принципе… Твой огонёк – он… ну… виден по ту сторону, по-моему. Посмотри. Шесса бросила беглый взгляд через стекло. Одна из царманок в самом деле круглыми глазами уставилась на то место, где прежде висела искорка, и, взмахивая то и дело рукой, что-то вещала остальным. Царманская девчонка, сжавшись, затравленно смотрела в ту же точку. Шессе захотелось отвесить самой себе крепкого тумака – считала, что мыслит рационально, и на тебе – чуть не выдала всех! Ещё не хватало, чтобы всполошившиеся царманцы посчитали, что у них на пристройке пожар, и ринулись туда, по пути спотыкаясь о тершцев… Обрати на это её внимание кто угодно другой, пусть даже Склайз, Шесса выдавила бы из себя пару слов благодарности. Но это была Нарц – перебьётся. - Э… спасибо тебе… Тсейра… - а вот добрая, вежливая девочка Цейса решила всё-таки поблагодарить Нарц взамен неё. Очень Нарц этому обрадуется, ага-ага. – Так хорошо, что ты вовремя увидела! Я бы сама и не заметила, наверное… - Ну ещё бы. У тебя же нет своих мозгов, - процедила Нарц в ответ на этот великодушный Цейсин жест. Цейса шмыгнула носом, но ничего не сказала. Царманцы, тем временем, громыхая стульями, начали выползать из-за стола. - Уже всё? – с неподдельным разочарованием вопросила Цейса. – Ну вот, а я думала, это всё как-то дольше, веселее проходит… И даже не доели ничего! Но царманцы расходиться не спешили. Вместо этого они сгрудились в центре комнаты, образовывая круг. Девчонка проскользнула в середину. - О! – воодушевился Сарк. – А вот и ритуальные танцы! Я же говорил, что они будут! – Ничего такого он, разумеется, не говорил. – Ну вот, хотя бы не зря с вами сюда тащился! Ритуальные танцы увижу! Царманцы сцепились за руки и принялись медленно, слева направо, двигаться вокруг девчонки, совершая при этом весьма странные телодвижения. Они то приседали, то, наоборот, тянулись вверх, затем подступали к царманке, едва не задевая её ладонями, потом расступались широко-широко… - Пугающие какие-то танцы, - опять осчастливил всех своим ценным мнением главный эксперт по царманцам. – Как будто они её сейчас в жертву приносить начнут… Вон там у них и нож на столе лежит, кстати. Для чего, думаете? Шесса цыкнула на него, чтоб не приставал к порядочным людям со своей чушью, но всё-таки обряд настораживал и её. Уж больно жутко выглядели все эти синхронные движения без видимой цели… Интересно, о чём они молятся так громко? Царманцы разомкнули круг и принялись хлопать, что-то при этом выкрикивая. Девчонка тоже что-то пискнула, а потом кинулась к одной из взрослых царманок и с размаху ткнулась ей в бок. Та приобняла маленькую царманку, потрепала по спутанным волосам. - Геля говорит: «Я люблю, конечно, всех, а вот эту больше всех», - поспешил перевести Склайз. – Ведь нужно, чтобы те, кто будет смотреть нашу запись, тоже понимали, о чём идёт речь… - Он полуобернулся к Шессе и одарил её самой сладкой своей улыбкой. – И чтобы Шесса тоже понимала, разумеется. - Знать бы ещё, что это значит, - Шесса, как и всегда, осталась к его улыбочкам равнодушна. – Уточнишь потом у неё, понял? И записала в электронный блокнот: «Ритуал с танцами, хождение по кругу, медитативное повторение ритмично звучащих фраз = попытка войти в транс? Традиционная обрядовая фраза в конце?» - Это они, наверное, спрашивали, кого она больше любит, - предположила Цейса. – Нашли, что спросить у ребёнка! Ну, и Геля показала, что маму… Это же мама её, да? Ну, она просто моложе выглядит, чем другие женщины… Только вот почему Геля её называет «вот эта»? Неужели такие плохие отношения? - А с чего бы им быть хорошими? – отметил Сарк. – Её сначала чуть не задавили, потом в школе обидели – а родителям плевать… Ого, смотрите, они её за уши! Один из царманцев в самом деле ухватил девчонку за её смешные, коротенькие, почти округлой формы уши, и принялся дёргать за них, будто рассчитывал растянуть до тершских или по крайней мере варшайрянских. Царманка пищала и упиралась, тот, несмотря на всё это, уши не отпускал. Взрослая царманка, та, которую Цейса приняла за мать девчонки, что-то ему рявкнула, и вот тогда многострадальные уши наконец оказались на свободе. - А ты говоришь, матриархата у них нет! – Сарк пихнул её в бок. Вид у него был такой торжествующий, точно матриархат на Цармане он установил лично. – Видала, как она его приструнила? Это доминантная альфа-самка, говорю тебе. А это, - он ткнул в того жидковолосого царманца, который только что чуть не оторвал девчонке уши, - это самец в подчинённой позиции! - Сведений ещё слишком мало – это раз, - огрызнулась Шесса. – По поведению отдельных особей нельзя судить об особенностях цивилизации в целом – это два. Если ты ещё что-нибудь вякнешь, мало тебе не покажется – это три. У царманцев тем временем погас неестественно-жёлтый электрический свет, и в негустой, неполной ещё из-за торчащего в небе Цеща, темноте зажглись огоньки на семи тонких белых палочках, предварительно воткнутых в ту отвратительную желтоватую массу непонятно чего. Очевидно, тоже какой-то ритуал? Шесса прикусила губу, наблюдая за тем, что будет дальше. - Видела? – Сарк опять наклонился к её уху. – Это, наверное, из мяса ваших червей блюдо! Хочешь попробовать? - Фу! Что за гадости ты говоришь, – возмутилась Цейса, как всегда что-то жевавшая. – Я же ем! Шессе и самой приходили в голову подобные мысли, и в другое время она сама с удовольствием пугала бы Цейсу всеми этими неаппетитными возможностями, но сейчас было не до того – нужно было вести наблюдения. Так что она отвесила Сарку давно заслуженный подзатыльник и принялась наблюдать за тем, как царманка склоняется к огонькам и, жмуря глаза, сперва раздувает щёки воздухом, а затем задувает все разом. Свет вспыхнул снова, царманцы захлопали, как тогда, после ритуала с танцем. Шесса, быстро стуча пальцами, набрала: «Ритуал с погашением огня, уточнить смысл. Семь огней=семь лет? Может быть случайным совпадением. Второй раз повторяется хлопанье. Возможные трактовки: призыв удачи, обращение внимания богов/духов на ритуал…» Покончив с обрядовой частью, царманцы опять принялись за еду, и по заметному воодушевлению, сопровождавшему такую смену занятий, Шесса сказала бы, что этого все и ждали. Царманка, которую Цейса посчитала матерью девчонки, ухватив длинное блюдо, наполненное чем-то, по оттенку напоминающее Шессины волосы, принялась раскладывать кусочки этого по тарелкам. Царманец с неопрятными патлами, забранными в хвост, так и сяк пытался открыть бутылку – сперва расковыривал её пальцами, затем додумался подцепить неким приспособлением то, чем она была заткнута. Пробка вмиг подлетела, а следом за неё к потолку устремилась мощная белая струя. Девчонка испуганно взвизгнула, один из царманцев расхохотался – или, может, подобный раскатистый горловой звук означал у них иное? Другой, не отрываясь от толстенной книги, которой запросто можно было бы прихлопнуть парочку варшайрянцев, жевал подозрительного вида продукт: белый, с какими-то вмятинами и дырами, по бокам – коричневый. По продукту были неровно размазаны те самые оранжевые бусы. Шесса-то думала, они для декора – но нет, и их едят! Предполагаемая мать малолетней царманки что-то резко выговаривала предполагаемому супругу… а есть ли у них вообще концепция брачных отношений? Царманка с такой пышной шевелюрой, что, казалось, она не стриглась и не расчёсывалась лет пять, жевала продолговатую коричневую штуку. Из надкушенного бока штуки виднелись белые с вкраплением зелёного потроха. Другая царманка, в каком-то странном приспособлении с большими дырами для глаз и перекладиной между ними, чопорно вылавливала из плошки куски застывшего мяса. Двигались, не останавливаясь ни на миг, мощные царманские челюсти, и только иногда звук тщательного пережёвывания пищи сменялся звуками выхлюпывания напитка из бокала или мощного глотка. Некоторые из царманцев – предполагаемый отец и тот, с длинными волосами – больше налегали на питьё, но жевать при этом не прекращали. Царманки пытались говорить с набитым ртом, хотя занятие это, судя по всему, ощущалось ими как наименее важная часть застолья. Они спрашивали что-то и у девчонки, но все ответы той были односложными и какими-то сдавленными – «Да», «Нет», «Да не знаю пока», переводил Склайз. Она уже давно ничего не ела, и оттого ей, кажется, было столь же неуютно наблюдать за этой сценой повального обжорства. Как же тоскливо, и обыденно, и противно… Может, поддразнить пока Цейсу, строя предположения о том, что же такое царманцы едят? Вариантов в голове роится предостаточно. Но, обернувшись, Шесса обнаружила, что та давно уже не наблюдает за тем, что делается у царманцев. Цейса стояла ко всем спиной, опираясь на перекладину, и старательно изучала взглядом всё, что находилось внизу. Что она там высматривает такое? Оставив Склайза глазеть на царманцев, Шесса подскочила к подруге и хлопнула её по спине. Цейса в замешательстве развернулась. - Э-э-э? Шу? Всё в порядке? - В полном, - отозвалась Шесса, - особенно у них вот. – Она небрежно махнула рукой в сторону отделявшего их от царманцев стекла. – Просто хотелось узнать, чем это ты тут занимаешься. Лицо Цейсы мигом позеленело. - Да я… ничем особенным вообще-то. Просто смотрю на ту сторону, где мы ни разу не были. Может… может, сходим туда как-нибудь? Длинная, широкая серая дорога, вся покрытая уродливой царманской техникой. Самая странная штуковина, красно-жёлтая, напоминающая недоделанный поезд по проекту сошедшего с ума инженера, дребезжала так неистово, точно торопилась сообщить всем о надвигающемся конце света. На стороне слева от дороги – ничего, кроме редких прохожих, на стороне справа – множество царманских растений, которые прежде были самого фантастического зелёного оттенка, а теперь порыжели, будто ржавчиной покрылись… к слову, вот о чём ещё нужно спросить у царманки! У них климат резко испортился? Экологическая катастрофа? Или это они с Терша какие-нибудь несовместимые с атмосферой Цармана бактерии понавезли? А чуть в отдалении, за оградами деревьев – самые обыкновенные царманские здания, подобные которым Шесса неоднократно видела даже в пределах их крохотного участочка. И дорога тянется в обе стороны, тянется без конца, и упираются в бесконечность тонкие рельсы сумасшедшего жёлто-красного недопоезда… И от всего этого захватывало дух, распирало изнутри – о, революция, насколько же Царман большой! Нет, меньше Терша, разумеется, но насколько же он велик в сравнении с тем, что они пока видели… За пять лет, пожалуй, и то весь не обойдёшь, да и кто им позволит? - Пойдём, конечно! – одобрила она идею, силой отрывая себя от пейзажа. – Надо нам уже начинать выбираться куда-то за пределы этого нашего пятачка несчастного, а то сидим на нём, мира не видим. - Вот и я так думаю! – Сарку, видимо, тоже надоело пялиться на жующих царманцев без толку, и он мгновенно подлез к ним. – Надо нам там всё поисследовать как следует! Я давно уже предлагал, Склайз, скажи же? Вдруг там что-то невероятное. Например, монстр какой-нибудь. Или этот… как его… Войчер. - Я тебе дам Войчера! – опять у него одни глупости на уме… - Мы тут серьёзным делом занимаемся, а тебе лишь бы фантазировать! Ну, встретишь ты Войчера, а он тебе – в глаз. Сильно легче станет? - Ну и пожалуйста, - буркнул Сарк, отходя обратно. – Я тебе и не предлагал со мной идти! Очень мне нужно с тобой идти! Мы со Склайзом лучше пойдём, правда ведь, Склайз? - Разумеется, пойдём, если на то будет согласие Шессы, - очередную его улыбочку Шесса не увидела, поскольку предусмотрительно отвернулась. – Кстати, Шесса… - ну что там ещё ему нужно? – Думаю, тебе было бы небезынтересно кое на что взглянуть.