***
Яна снова вышла во двор в семь, а не в восемь – но они всё равно уже были там: Горто в лёгкой куртке и странной приплюснутой чёрной шляпе вместо берета, Лувиа, сменившая юбочку на брюки, линзы – на очки, а волосы убравшая в пучок. Только теперь они уже не сидели на лавочке, а околачивались около облезлого зелёного турника, на котором никогда никто не подтягивался. Или, возможно, это был не турник, а бывшие качели... Яна проверила, на месте ли Тронно – Тронно была на месте, читала себе свой словарь и на Яну даже глаз не подняла. - О, явилась! - неприветливо приветствовал её Горто. - Говорили же тебе – в восемь! - попеняла Лувиа и тут же захихикала. – Вот зачем ты так рано пришла? - Потому что если бы я пришла позже, вас бы тут уже не было, - Яна присела на холодное железо сломанной карусели, крутанулась разок и тут же затормозила одной ногой. - Да, это было бы очень приятно, - согласилась Лувиа, прикрывая ухмылку ладошкой. - Вы так вырядились, чтобы не узнали нерели? - Да, - пучок на затылке у Лувиа закачался взад-вперёд, - максимально непримечательно. Тебе советовать не стали, ты и так всегда максимально непримечательна, Яаана, - на этот раз она даже не старалась спрятать улыбочку. - Я раньше думала, у тебя просто нет вкуса, а оказывается, это была твоя стратегическая хитрость! - Это ей не поможет, если на неё снова обратят внимания те нере, - прервал Горто этот поток оскорблений. Лувиа обиженно хмыкнула, поджимая губки – похоже, она вошла во вкус. - Те… нерели, ты хотел сказать? – растерянно переспросила Яна. Горто закатил глаза, тяжело вздыхая. - О звёзды небесные, она не знает простейших вещей. Как ты учишь язык? Как ты учишь язык, я тебя спрашиваю? Нерели – это женский род, он же по умолчанию и общий. Вроде как мы в русском говорим «американцы», хотя среди этих американцев примерно половина – американки. Те двое – они были парни, ну, значит, нере. А предыдущие, одна девушка и один парень – нерели. Я понятно объясняю? Хорошо, что ты ещё при Лиисвеге-ноориэ так не опозорилась. Ведь больше года прошло, как только не стыдно! Ну, завёлся… Это теперь надолго, почитать мораль он любит, а уж если можно и в какие-то настоящие ошибки носом ткнуть… Ведь это и правда настоящая ошибка. Яна должна знать такие вещи, раз учит язык так давно. С другой стороны – ну не она же сама в этом виновата, в самом деле! Дурацкий, непонятно кем и непонятно когда составленный учебник ничего такого не прояснял. Горто распинался так долго, что Яна даже не заметила сразу, как он оборвал нудную лекцию на полуслове и принялся вместо этого шептаться о чём-то с Лувиа. На Тронно оба не обращали ни малейшего внимания, так что та осторожно огляделась и скользнула к карусели, забралась на соседнюю от Яны перекладину. Яне показалось, она хочет что-то ей рассказать тайком от них – но вместо этого Тронно снова уткнулась в словарь. - Помнишь, ты мне говорила, утром… - не выдержала Яна наконец. – Про то, что вы ждали не нерели? Тронно вздрогнула всем телом и заёрзала на перекладине. - Я не должна говорить об этом больше, Яаана. Ты не должна знать то, о чём я хотела говорить. Поэтому я не буду говорить это. - Это он тебе сказал? – Яна попыталась заглянуть в её склонённое над книгой лицо. – Твой отец? Тронно согнулась ещё ниже, почти касаясь словаря лицом. - Да. Больше из неё не удавалось вытянуть ни слова, сколько Яна ни пыталась, так что пришлось заняться более полезным делом – послушать, о чём там шепчутся Горто и Лувиа. Горто говорил так тихо, что до неё едва долетали отдельные слова, обрывки мыслей: «потом мы вообще не будем показываться…», «у нас есть Тронно…». Лувиа перебила его громче: - Да уж, Тронно прикрепит, это же гений разведки! Постучится к ним да и скажет… - Она сделает не это, - Горто шагнул к карусели, встряхнул Тронно за плечо. – Слышишь меня? Тебе нужно будет незаметно приблизиться к одной из нерели и прикрепить ей на спину… - Это и есть твой план? – прыснула Лувиа. – Ну, так она подбежит и скажет… - А у тебя есть план получше? – он резко развернулся и уставился на неё в упор. – Ну давай, вещай. А я послушаю. - Очевидно же, - Лувиа нетерпеливо махнула рукой. – Раз внутрь мы попасть не можем, нужно попытаться открыть окно. - Чтоб ты знала, космические корабли специально так сконструированы, чтоб невозможно было открыть снаружи и всякие там Чужие не пролезли, балда, - Горто в сердцах хлопнул себя по колену. – Это ж даже не самолёт, это чтоб на другие планеты летать. Открыть окно для них равно сдохнуть, это понятно? Менее идиотские идеи есть? Нет? Я так и думал. - Я имею план тоже, - встряла Тронно, и Яна вздрогнула. Она-то думала, Тронно так и сидит себе на карусели: ан нет, подобралась к ним. – Мы должны прикрепить жучок к какой-то вещи, которая сможет заинтересовать нерели гипотетически, и мы должны оставить данный предмет возле ракеты затем. Нерели возьмут этот предмет и они унесут этот предмет внутрь ракеты. Мы сможем видеть, что находится внутри ракеты, тогда. Вот план. - Ага, так они тебе и потащат в ракету неизвестно что, - Горто покрутил пальцем у виска. – Не настолько же они безмозглые. Нет, признайте всё-таки, что мой план… - Твой план не лучше, - перебила Лувиа. – Учитывая, что этим будет заниматься Тронно, нерели точно что-то почувствует, какое-то инородное тело на себе. И первый рефлекс будет – ощупать себя и избавиться от этого. Но даже если нет – сто процентов на ракете они с себя скафандры снимают, так что нифига мы не увидим. Горто открыл рот, точно желая что-то возразить, но вместо этого почесал затылок. - Чёрт. Это значит, что мы в тупике. Давайте будем думать. Все. - Отсутствует смысл думать, – раздалось вдруг у них за спинами, и все обернулись, даже Тронно со своим словарём. Сзади, рядом с узкой горкой длиной в полребёнка, стояла Питинаа собственной персоной – чёрные волосы до плеч, невнятная одежда, будто стянутая с первого подвернувшегося бомжа, неизменная маска, закрывающая рот, нос и подбородок. Только что-то будто бы изменилось в ней… Яна пригляделась и поняла наконец, что – раньше у Питинаа совсем не было бровей, только пара едва заметных тонких волосков на их месте. Теперь бровь у неё была. Одна. Зато покрывающая чуть ли не всё пространство под лбом – могучая, лохматая, угольно-чёрная монобровь. Из-под моноброви поблёскивали такие же чёрные глаза. - Вы все есть придурки, так я и помышляла. Не можете впитать в сознание, что нужно просто открыть дверь. Это решает все проблемы. – Она помахала в руках какой-то длинной, нехорошо блестящей штукой вроде заточки, и Яна инстинктивно отодвинулась. – Та женщина-мать давно давала мне эту открывательную вещь для проникновения. Я захожу, да? Не дожидаясь ответа, она полезла к Горто в карман, выхватила оттуда что-то, и, раньше, чем тот потянулся отобрать, лениво двинула ему в нос. Лувиа глядела на него и хихикала, не скрываясь – правда, и ей Питинаа, проходя быстрым шагом мимо, скрутила руки. А почему, собственно, мелькнуло в голове у Яны, они вообще решили, что нельзя сделать это самым простым способом? Без всяких, насколько она понимала, оснований? А Питинаа собирается разрубить гордиев узел… Обидно, это должна была сделать Яна. Или… или основания всё-таки были? Питинаа дотронулась до двери и закричала.***
Тсейра услышала этот звук, когда после видеовстречи поднималась по лестнице к себе на этаж. Тихий звук и прерывистый – не совсем дыхание, не вполне плач. Но этот звук определённо издавал человек и с этим человеком что-то определённо было не в порядке. И, судя по тому, что звук доносился из каюты Сарка – этим человеком определённо был Сарк. Я его презираю, подумала Тсейра. Я обещала маме, подумала Тсейра. Наверняка истерит из-за того, что получил недостаточно внимания, подумала Тсейра. А потом, конечно же, толкнула дверь. Сарк сидел на полу, привалившись спиной к постельной полке, и голова у него была плотно-плотно прижата к коленям. Ладони скребли голову, всё его тело не то покачивалось, не то тряслось. И он всё издавал этот звук – тонкий, всхлипывающий, напоминающий стон раненого животного, маленького, вроде сурчика. Кажется, он действительно так пытался дышать – сквозь слёзы, сжимающие горло. Тсейра, не раздумывая, рухнула на колени рядом с ним, прижала руку к его груди, чтобы забрать его боль. «Твою силу можно применять только в крайнем случае», - всплыл в памяти голос Зашфера, и Тсейра мысленно ответила ему: а разве это – не крайний? Если бы Сарк был здоров, он не хрипел бы так, не корчился бы на полу в этой жуткой, неестественной позе. У него какой-то приступ, и Тсейра должна его спасти. Но она держала руку секунду, другую, третью, а приступ всё не прекращался, и Сарк всё корчился, и хрип всё вылетал и вылетал из его приоткрытых губ. Она переместила руку на лоб – результат оставался прежним: ни малейшего результата. Тсейра отняла руку, растерянно поглядела на свою ладонь, сжала и разжала кулак. Не могла же она вот так за раз лишиться своих сил? Значит, либо это какое-то новое заболевание, которое ранее никогда не давало о себе знать, либо… либо это и не заболевание вовсе. Не физическое. И то, что мучает Сарка сейчас – оно не в его внутренних органах. Оно в его внутреннем мире. Что делать в подобных случаях, Тсейра не представляла. Что бы сделал Зашфер на её месте? Будь он здесь, наверное, посоветовал бы Тсейре – попробуй отвлечь его, сделай всё, чтобы не оставлять его наедине с самим собой, с пожирающими его замкнутое на себе сознание собственными мыслями. И тогда Тсейра заговорила с ним. - Знаешь, мы сегодня ходили к Геле, - говорила она. – Она закончила первый класс и теперь будет отдыхать около девяноста царманских дней – Целб поразилась, что так долго, и всё ахала, уж эта всё бы отдала, лишь бы не учиться как можно дольше. Как, впрочем, и я, но только потому, что бесполезное тершское образование давно устарело. Кажется, Геля рада каникулам, хотя и будет скучать по своему другу. Зато ей больше не придётся видеть этих мерзких одноклассников, которые так отвратительно с ней обходятся. Хотя у неё и дома не слишком-то здоровая обстановка… Но она говорит, её собираются отправить на некоторое время в какой-то… забыла, как он называется… оздоравливающий центр за городом. Не то чтобы она была чем-то больна, просто так принято отдыхать у царманцев. Она говорила, а у Сарка тем временем понемногу выравнивалось дыхание, и даже голову он самую малость приподнял. Тсейра давно уже встала и отодвинулась в угол, так что лица его не видела. Но ей отчего-то казалось, что он за ней наблюдает. - Ещё сегодня я перечитывала биографию Жарды и мне пришло вдруг на ум, что тот момент, когда Жарда в одиночку расправилась с одиннадцатью варшайрянскими засланцами, очень напоминает то, что ты мне описывал как-то в своей «Войне с царманцами» - вот это самое, «третьего в стенку, четвёртого в третьего»… Не знаю, что я этим хочу сказать, да я просто несу всё, что в голову взбредёт. Может быть, что тебе понравилась бы эта книга. – Сарк дышал теперь почти спокойно, да и спину держал попрямей. – Тебе лучше? Что это такое с тобой сейчас было? Сарк шумно втянул воздух ртом и распрямился мгновенно, точно пружина. Тсейра едва успела подумать, что теперь всё наконец позади. - Зачем ты вошла? – спросил Сарк тусклым, невыразительным тоном, какой она слышала у него всего пару раз в жизни. И, раньше, чем она успела ответить, вскочил на ноги и завопил: - Зачем ты вошла?! Я не просил тебя, я никого не просил! И я ненавижу, когда меня трогают! Что, пожалела меня? Решила, мне нужна помощь? Ничего мне не нужно, слышала?! Ничего мне от тебя не нужно! Потому что я в порядке! У меня! Всё! В порядке! Ровно как и тогда – стоило ему открыть рот, как вся жалость к нему, что, может, и была у Тсейры на самом донышке её сердца, высохла без следа. Испорченный ребёнок, ничего больше. Обычно детей портят избытком любви – этого испортили полным её отсутствием, а Цервиш своим вечным потворством только усугубил его дрянной характер. - Давай, - она полуприподняла презрительно губу, - ори, ори на всю ракету. Пусть все узнают, насколько сильно у тебя всё в порядке. Это его, слава революции, заткнуло, но дышал он по-прежнему тяжело и смотрел недобро. - Это мне вместо благодарности, я так понимаю? – она саркастически изогнула бровь, как непременно сделал бы на её месте Зашфер. – Ну что ж, урок я усвоила. В следующий раз оставлю тебя умирать. Тут же что-то влетело в неё со свистом, задело переносицу и врезалось с размаху в лоб. Тсейра инстинктивно зажмурилась, пригнулась немного, хватаясь руками за пострадавшее место, и над головой опять что-то пролетело. Что-то, судя по грохоту, с которым оно впечаталось в дверь, ещё больше и тяжелее. - Совсем с ума сошёл? – закричала она, хотя одним из её жизненных правил было ни при каких обстоятельствах не повышать голос: представительнице некогда именитого рода так поступать не годится. – Чем ты там швыряешь в меня? Тебе что, три года? Но когда она приподняла голову и сразу вынуждена была увернуться от очередного летящего в неё предмета, она успела разглядеть, что он ничего не швырял. Ботинок летел словно сам собой, а руки у Сарка всё это время оставались совершенно свободны. И он глядел на Тсейру, глядел во все свои огромные глаза, и в глазах этих стояла такая злоба, что все эти летящие вещи никак не могли быть случайностью. Это делал он, это очевидно. Но не руками. - Так это и есть твоя сила, - её голос звучал холодно и спокойно, точно ей совсем не хотелось запустить этот ботинок в тупую голову хозяина. – Странно, что не раззвонил об этом всем. Только что понял, так? Сарк мотнул головой так вяло, что можно было принять это за нервный тик. А может быть, это и был нервный тик – он вполне мог запустить себя до подобного состояния. - Ты ничего обо мне не знаешь, - сказал он с презрением. – Я понял это ещё тогда… в тот день… - его голос опять неприятно задрожал, и Тсейре показалось на секунду, что он вот-вот опять сорвётся. Обошлось – Сарк перевёл дыхание и продолжил: экспрессивно, но всё же относительно вменяемо. – Я тогда был страшно зол, мне было больно, так больно… Мне иногда кажется, что если боль станет внешняя вместо внутренней, то будет легче, и вот я посмотрел на свой ботинок и подумал – вот бы он сам по себе взял и пнул меня куда-нибудь в нос. А он вдруг по правде как пнёт… Я понял, что это значит. Так обрадовался! Я же думал, может, у меня и правда ничего нет… ну, способностей… Он всё смотрел в сторону, Тсейра тоже отвела глаза. Почему вообще она слушает полусвязную исповедь этого скверного мальчишки, который только что в истерике бросался в неё вещами, пусть и при помощи телекинеза? Он явно уже в порядке, не помирает, значит, пора уходить. Но его странная откровенность будто приморозила её к полу. - Я стал проводить эксперименты всякие – что я могу, что нет: не могу влиять на живую материю, на большие предметы, какие не смог бы поднять руками... Много думал об этом. И никому не говорил. Мне казалось, оно исчезнет, когда я скажу… не знаю, как объяснить… Иногда мне кажется, что все настоящие вещи, те, которые на самом деле есть – это те, о которых знаю только я. И они все были плохие, эти настоящие вещи, но вдруг появилась хорошая. Это была моя единственная хорошая тайна, и я её берёг. Я всё представлял себе, что это как-нибудь случайно раскроется, когда я кого-нибудь спасу или вроде того, и все восхитятся и скажут – ах, Сарк, ты настоящий герой, ты… ты уникален. И я всё ждал, ждал, когда это наконец случится, и я правда верил, что обязательно случится, и часто чувствовал от этого такую острую, таинственную радость… На миг их взгляды столкнулись, и он вдруг запнулся, сглотнул и обессиленно опустился обратно на пол. - Не знаю, зачем я это тебе рассказываю. Ещё минуту назад я тебя ненавидел. Знаешь, я так долго тебя ненавидел. И, наверное, скоро возненавижу опять. Вот как ты скажешь что-нибудь мерзкое, в своём духе, так и возненавижу. Ну, давай, говори! Смейся, смейся надо мной, скажи, что я жалок! Тсейра не раз называла Сарка мысленно и смешным, и жалким, но сейчас, при виде этого несчастного скорчившегося на полу тельца, ни одно из этих слов не шло ей на ум. Она и сама не понимала почему – ведь она же обещала маме, что никогда… - Ты бываешь смешон, - медленно выговорила она. – Когда я была зла на тебя, я находила тебя жалким. Ты меня ненавидел, я тебя презирала. И сейчас тоже не знаю, как относиться к тебе. Я не до конца понимаю, о чём ты говоришь, но зато я вижу, что ты чувствуешь. Тебе плохо. Это не оправдывает того, что ты едва не выбил мне глаз, но я готова принять твои извинения. - Я даже не целился тебе в глаз! – с видом оскорблённой добродетели поправил Сарк. – И вообще больше я этого делать не собираюсь. - Да, ты уж постарайся больше этого не делать, - кивнула Тсейра, - иначе я ударю тебя в ответ. Сарк приподнял голову, остановил тусклый взгляд на её лице. Потом неуклюжими, дрожащими губами он, кажется, попытался улыбнуться. - Знаешь, что я больше всего ненавидел в тебе? – тоже очень медленно, будто с трудом, сказал он. – Я не могу предугадать твои действия, твои слова. У всех могу, а у тебя – нет. Поэтому рядом с тобой я не чувствую себя в безопасности. Он помолчал немного. - Но иногда ты говоришь что-то такое хорошее и странное, и это тоже всегда так внезапно. Я же правда думал сейчас, что ты наговоришь мне гадостей. И ты наговорила, но это были не такие гадости, про какие я думал. И вообще наполовину не гадости. И я… я чувствую какие-то непонятные чувства. Я не умею такие описывать. Я этого никогда и не делал, просто чувствовал. Только могу сказать, что мне почему-то не страшно. Хоть ты и знаешь теперь про это… ну… - Твою силу? – помогла ему Тсейра, и он взглянул на неё, как на дуру. - Нет! – сказал он с таким негодованием, что она сразу поняла, о чём он пытался сказать на самом деле. И он понял, что она поняла, и только кивнул молчаливо, наверное, радуясь, что не придётся теперь говорить об этом вслух. – Я только что тебя ненавидел, - да-да, спасибо, это она уже слышала, но можешь напомнить ещё раз, истинная услада для ушей, - а теперь думаю: хорошо, что это была именно ты. Лучше бы совсем никто, но ничего, что ты. Это ещё не так ужасно, как могло быть. - О, так я первая на свете удостоилась чести лицезреть тебя в таком состоянии? – внутренний голос подсказал Тсейре, что это не лучшая реплика, чтобы обратиться к человеку, который несколько минут назад рыдал, скрючившись на полу. Сарк, однако, будто бы и не обиделся на этот довольно недобрый иронический тон. Он кивнул, серьёзно и сосредоточенно, будто чтобы придать веса своим словам. Ему, должно быть, давно уже хотелось обсудить всё это с кем-нибудь, но кому он мог довериться? - Я с детства знал, что никто не должен это видеть. Особенно мама. И она не видела, правда никогда не видела… ну, то есть, если бы увидела, я бы точно запомнил. - Он невесело хмыкнул. - И Шесса тоже, она не поняла бы. Понимаешь, нас мама воспитывала так, чтобы мы не смели плакать. Это – слабость, это – позор, это просто самое постыдное, что только может произойти с человеком, даже в штаны наделать – и то почётней. Поэтому никто никогда не видел… – Он втянул ртом воздух, жадно, будто желая им захлебнуться. – Ты не думай, это не часто бывает. Даже, можно сказать, очень редко. О революция, подумала Тсейра, как же мамаша его искалечила. Со стороны-то он кажется активным и жизнерадостным – раздражающе жизнерадостным и слишком уж активным, по правде сказать, – а на деле ужас что бушует у него внутри… Да, если выбить его из этого искусственно поддерживаемого состояния, он мгновенно и отвратительно озлобляется, но ведь его с детских лет учили быть злобным и не объясняли, что нормально быть просто грустным. Прости, мама. Кажется, я снова его жалею. - В каких случаях это… с тобой бывает? Если что, можешь не отвечать, да и вообще мне не очень-то интересно. Сарк поморщился и вздрогнул, будто она уже била его в ответ. - Я обычно отгоняю плохие мысли, - путано объяснил он. – Отсекаю их сразу, ещё на подлёте. Это такие мысли, которые нельзя думать. Но иногда они наваливаются все разом, и тогда я уже не могу от них отбиваться – их же много, а мозг у меня один. И они облепляют тогда мой мозг, как злые ширанды, и жрут, жрут… И ещё они как будто кричат у меня в голове все разом – кричат безголосо, но я почти слышу. И я тогда ничего не могу уже делать, только сжимать голову, чтобы не слышать их, и плакать, и ждать, когда отпустит. – Лицо Сарка дёрнулось, но он почти сразу справился с собой. – Обычно это бывает не очень долго. Когда у меня всё правильно, я забываю о них, потому что о них нельзя думать, нельзя говорить… Я тебе первой сказал. - Это бывает обычно после общения с твоей матерью, да? – неудивительно, после такого любого бы затрясло. - Бывает… и иногда ночью… и другие бывают ситуации… - на этот раз у него не получилось остановить дрожь. - Нет, когда я начинаю перечислять, конкретно что-то вспоминать, то они опять появляются. Не так сильно, но я их чувствую. Хватит об этом, всё. - Когда кто-то поступает не так, как ты от него ожидал, или ты не справляешься с чем-то и понимаешь, что вовсе ты не такой великолепный и замечательный, каким хочешь казаться… - Я же сказал – хватит! – опять закричал Сарк, и голос у него сводило от слёз. – Не заставляй меня думать об этом. Только что всё было так хорошо, а ты испортила, ты опять всё испортила… Я не должен был говорить тебе, я должен был заставить тебя убраться вон… Ну так вон! Вон! Тсейра отчего-то даже раздражения больше не чувствовала, только как-то странно сжималось сердце – боль за него и стыд, мучительный стыд за себя, за дочь, которая обманула мать. Не хотела, но обманула. Она обещала, что никогда больше не вступит с Сарком ни в какие отношения, но она ведь была абсолютно уверена в том, что из себя представляет Сарк. Нельзя даже сказать, что она ошибалась – но помимо того, что она видела в нём, было много такого, чего она не видела, о чём не могла бы и предположить. Мама наверняка тоже это поймёт, если Тсейра ей расскажет. - Да, не будем об этом. Я не хотела тебя ранить, я хотела понять. – Она не стала уточнять, что, судя по его реакции, она догадалась обо всём абсолютно верно. – Можешь ненавидеть меня снова, на здоровье. Я не очень-то расстроюсь. Она думала, Сарк с новыми силами завопит своё «Вон!», но он, как ни удивительно, замолчал, поднял на неё громадные, заблестевшие разом глаза. - «Не очень» - это значит, немножко всё-таки расстроишься? Да? - Может быть, на одну долю настоящего чувства, - признала Тсейра. - Конечно, если ты снова начнёшь кидаться в меня разными предметами, едва ли это продлится долго. - Значит, ты всё-таки хотела бы со мной дружить? – снова он за своё! Вот заладил – дружить, дружить… - Нет. Я ни с кем не хотела бы дружить. Вообще ни с кем, улавливаешь? То есть, - поправила она себя, осознав, что немного всё же покривила душой, - хотела бы, но не вижу это возможным. Я даже Тэшлина не считаю своим другом, чтоб ты знал. - Ну да, - хмыкнул Сарк, - у вас с ним кое-что, что по-другому называется. – Тут Тсейра сообразила, что он-то не знает о том, что их с Тэшлином псевдоотношения – лишь постановка, а значит, её слова для него и впрямь должны были прозвучать двусмысленно. - Другое – оно и есть другое, - вывернулась она. – Но настоящие отношения, по-моему, обязательно должны основываться на дружбе. Остальное – это так… ну да ладно, речь не об этом. Выглядит так, будто она нажаловалась ему на своего парня. О революция, как же раздражает необходимость продолжать этот унизительный маскарад! - А о том, что очень вряд ли мы с тобой когда-нибудь сможем стать друзьями. Дело даже не в том, что мы разные, мы просто оба этого не умеем. Но, если что, я не против просто общаться с тобой. Безо всяких обязательств, без громких слов о дружбе, даже о приятельстве. Просто общение на чуть более близком уровне, чем с большинством остальных. – Фразочка в духе Тэшлина. Стоит потом ему пересказать, оценит. И Зашферу, Зашферу обязательно! Или он увидит и так? – При условии, разумеется, что ты не будешь затыкать мне рот, впадать в истерики и швыряться ботинками. - А ты тогда – не заставляй меня чувствовать это, - Сарк глядел на неё своими золотистыми глазами серьёзно и прямо, и взгляд его опять показался Тсейре очень взрослым, будто у её ровесника. – Не заставляй меня никогда. - Осознанно – никогда, - пообещала Тсейра, словно давала присягу. - Но ты понимаешь, надеюсь, что я всё равно буду с тобой честна – кто ж тебя знает, может, ты каждый раз от этого будешь «чувствовать это». А я не могу всегда говорить только то, что будет тебе приятно. С такими требованиями к Цервишу тебе, вот уж кто не заставит тебя чувствовать ничего, кроме безграничного упоения собой. - Нет, как раз очень часто бывает… - начал было Сарк, но потом будто сам себя перебил и тряхнул головой – решительно, изо всех сил, точно всю энергию, которая в нём ещё осталась, вложил в этот кивок. – Ладно, не хочу думать об этом. Ты очень… очень неожиданно ведёшь себя. Ты настоящая. Это, с одной стороны, пугает, я уже говорил. А с другой – если бы ты не была настоящей, ты не была бы мне интересна. О, а хочешь посмотреть новую серию «Войны с царманцами»? – этот резкий переход изрядно Тсейру ошарашил. - Если не хочешь, я тебе её так перескажу! Когда Сарк, радостно сверкая глазищами, подскочил к ней, ей бросилось вдруг в глаза, что он теперь одного с ней роста. Слишком давно они не стояли рядом, чтобы она могла заметить раньше. А ведь ещё в начале года она была выше почти на голову. Его пальцы ухватились за Тсейрины, но та высвободила ладонь раньше, чем он успел за неё потянуть. - Ты сам только что говорил о том, что ненавидишь, когда тебя трогают. Представляешь, ты не один на свете такой. Сарк моргнул и медленно убрал руку, всё ещё находившуюся в неприятной близости от Тсейриной, за спину. Похоже, раньше ему и впрямь не приходило на ум, что другим людям, подумать только, тоже может не нравиться вторжение в их личное пространство. - Твой пересказ – вообще вещь специфическая, так что ладно уж, попробую оценить оригинал. - Просиявший Сарк инстинктивно дёрнул рукой, но тут же остановил себя. - Если мне станет чересчур противно, ухожу без предупреждения. Когда на всю ракету истошно заголосила сирена, Тсейра успела ещё подумать – о, хорошо, не придётся смотреть его ахинею. Проверила кнопкоискатель в кармане – молчит. Значит, сигнализация сработала по другому поводу. - Царманка наша, - предположил Сарк. – Говорили же ей, дурынде, к нам не ходить… Кто-то, пыхтя и сопя, затоптался на лестнице, потом забарабанил по двери. - Сарк, спускайся! – раздался оттуда взволнованный голос Целб. – Дело серьёзное. Там… - у неё со страху перехватило дыхание. – Там варшайрянцы.***
- Так, - сказал вполголоса Горто. – Нерели-то тоже не дурочки. Я как знал, что это окажется электрошок – отрава не для нерели, они бы до такого не додумались. – В сторону Питинаа он поглядел с лёгким беспокойством, скорее даже, раздражением. – Вот идиотка, она нас всех выдаст. Валить надо. Лувиа хихикнула. Легко хихикнула, серебристо. Кажется, даже искренне. Тронно расширила глаза, насколько хватало век. Пальцы у неё разжались, англо-русский словарь полетел в траву – редкие прохожие этого, к счастью, не замечали. Или – к сожалению, потому что всеобщее внимание было приковано к Питинаа, которая отползала, трясясь, на полусогнутых ногах от ракеты, и прижимала к плечу руку, неподвижную, точно в гипсе. Проходившая мимо парочка бабок яростно закрестилась. Жадно, как в кино, глазел какой-то верзила в наушниках. Какая-то женщина в чёрном пальто, удаляясь, кляла наркоманов на чём свет стоит. Другая женщина, в красном пальто, робко уточнила у Питинаа, не нужно ли позвонить в скорую помощь, и та, едва ли способная сейчас что-то сказать вслух, яростно замотала головой. Яна посмотрела ещё раз на них всех, посмотрела на Питинаа – и решительно двинулась к ней. Схватила за плечи, с силой стиснула – а что дальше делать, не знала. Плечи дрожали. - Больно? – спросила зачем-то. Питинаа, конечно, не ответила. - Что ты с ней цацкаешься? – подошедший Горто шипел, казалось, в самое Янино ухо. – Ведь всех нас подвела! О звёзды небесные, лучше б и дальше не ходила… Да что ты тут встала, говорю – убираться пора! - Да, - добавила Лувиа в другое ухо, щекоча шёпотом кожу, - ведь они ещё внутри! Как выскочат сейчас все… Горто со значением закивал. Что-то не выскакивают, хотела было сказать Яна, поглядывая через кольцо – и тут они выскочили. Главной у нерели была, по-видимому, девица с фиолетовыми косами – она высунулась из ракеты первой, бойко покрикивала на остальных, судя по всему, отдавая им распоряжения. Она же первая заметила кардо – ткнула в них пальцем, что-то прошипела на нереллийском, и её лицо, и так не особенно симпатичное, аж перекосилось от ненависти. Едва заметив это, Яна схватила Питинаа за руку и ринулась к подъезду. На бегу она остервенело рылась в недрах сумки, выискивая ключи. Горто и Лувиа направились за ней быстрым шагом, причём Горто ещё и тащил за собой Тронно, как на буксире. Но, поскольку невозможно одновременно и не привлечь к себе внимания, и оторваться от погони, главная нерели нагнала их в два прыжка. Вцепилась Лувиа в воротник блузочки, с силой рванула к себе – но Горто, довольно естественно на Янин взгляд изображая изящное потягивание, так вдарил ей по шлему от скафандра, что куда более лёгкая, чем он, нерели отлетела от двери метра на два. В следующую же секунду дверь за ними захлопнулась. - Ух ты! – не слишком убедительно восхитилась Лувиа. – Это было мощно. Какой ты молодец, Горто! Как ты ей!.. - Паршиво это было, - выдохнул Горто сквозь сжатые зубы. – Я же ей по лбу – как теперь дипломатические отношения завяжешь? – Всё с тем же хмурым видом он обернулся к Яне. – Твои-то как, любят гостей? Не выгонят, а? - Да не должны, - Яна двинулась вперёд по лестнице. – Только будьте готовы, что моя мачеха – овца полная. Скорее всего будет вас бесить. - Меня не будет, - беззаботно отозвалась Лувиа. – А если она нас покормит, было бы прямо совсем клёвенько. - О, это она обожает, - без энтузиазма подтвердила Яна. – У неё прямо пунктик – всех кормить. - Да, поесть бы, конечно, не помешало, - Горто бросил беглый взгляд на дверь. – Быстрее только шевелитесь, окей? В любой момент кто-то может войти в подъезд. - И что? – не сразу сообразила Яна. Вроде ни у кого, кроме нерели, они не должны вызвать ни малейших подозрений – ну, стоят себе, разговоры ведут… - А то, что за ними, - Горто тяжело вздохнул и пару секунд выразительно попялился в потолок, - прибегут нерели. Нам это нужно? Не думаю. Запускай давай, хозяйка. Это звучало разумно. Яна провернула ключ в замке, всё время прислушиваясь при этом, не раздастся ли в подъезде шум от той, другой – входной – двери. Дверь открылась, и Яна затащила туда Питинаа, всё ещё вялую, как переваренная макаронина. Горто затащил Тронно. Лувиа, к счастью, затащилась сама. - Как миленько тут у тебя, Яаана, - оценила она, оглядываясь по сторонам. – Я бы так хотела у себя дома такие же висюлечки хорошенькие! А с Розой они, пожалуй, могут и поладить… К счастью, грохот кастрюль и плеск воды ясно давал понять, что Роза пока что занята на кухне. Оставалось надеяться, что это надолго. Яшка тоже раньше девяти вряд ли явится, прошляется где-нибудь… Горто стянул с себя куртку, оставшись при этом в шарфе и шляпе, и немедленно всунул эту куртку Яне в руки. - Повесь, - и по-хозяйски прошлёпал в ванную. Яна, обескураженная его наглостью, машинально повесила куртку на крючок – хотя лучше было бы бросить на пол. Питинаа и Лувиа таким чистоплюйством не отличались и руки не порывались мыть. Питинаа вообще казалась после пережитого едва живой, Лувиа ходила вдоль стены и с интересом разглядывала Янины старые грамоты. - «Русский медвежонок»! А кружечка у тебя от него есть, Яаана? Синенькая такая? У меня вот есть, я из неё всегда дома пью! Тронно подпирала собой дверной косяк, точно ваза или другой какой-нибудь предмет интерьера, и на живого человека походила даже меньше, чем Питинаа. - Так, - пришлось скомандовать Яне, - все в комнату, пока нас не увидела… ну… - Твоя мачеха, которую ты так боишься? – хихикнула Лувиа. – Ну-ну, идём-идём. Яна хотела было возмутиться, что вовсе это не так, но Лувиа уже скрылась за дверью Яниной комнаты. Питинаа на нетвёрдых ногах последовала за ней, а Тронно пришлось вести за собой, точно ребёнка – иначе был бы велик риск, что на эту новую деталь декора с размаха натолкнётся Роза. - Э… Питинаа… - решилась наконец Яна окликнуть её, ещё не доковылявшую до двери. – А ты мне ничего случайно не хотела сказать… ну, наедине? Питинаа медленно, с усилием обернулась. Маска затопорщилась на её лице. - Нет. И столь же медленно развернулась обратно. - Ну, может, - пробормотала Яна, стараясь не показывать, что уязвлена, - ты думала предложить мне сотрудничать, чтобы я помогла тебе пробиться в руководительницы… или что-то вроде того… На этот раз Питинаа даже оборачиваться не стала. - Нет причины иметь мне сотрудничество с тобой, - бросила она только, берясь за дверную ручку. – Ты человек, который есть обладает малым возрастом и малым количеством ума. Грустный факт. Неси еды. – И скрылась за дверью. Яна смотрела ей вслед, смотрела, как медленно, неловко за ней закрывается дверь, - и чувствовала, как в её личном хит-параде презрения первое место от Горто переходит к Питинаа. Яна её держала, от нерели оттаскивала – а она… И, прежде чем скрипнуть дверной ручкой, Яна скрипнула зубами. Мусор, вспомнилось ей. Ты мусор, Яаана. Мы с тобой обе глупые, Яаана. Тронно и Питинаа расселись по разным концам Яниного дивана, упорно не глядя друг на друга. Лувиа развалилась в Янином кресле, закинув одну ногу в беленьком носочке на другую – тоже, конечно, в беленьком носочке. - Вижу, вы расположились как дома, - без особой радости отметила Яна. Тронно на неё и не взглянула. Лувиа почесала один носочек об другой, жадно и бесстыдно оглядывая всё, что было в Яниной комнате примечательного – книги на полках, заваленный учебными тетрадями стол, исчёрканные буквами, рисунками, чертежами листы бумаги, колья ручек и карандашей, торчащих в полной боевой готовности из специального стакана для хранения канцелярских принадлежностей, - и едва заметно сморщила носик. Питинаа уставилась на Яну с раздражением, будто только вспомнила о её существовании и была очень этим существованием недовольна. - Где еда? Но Яна даже не успела огрызнуться в ответ, потому что тут из-за двери раздался истошный визг Розы: - И-и-и! Маньяк, маньяк, милиция! Пожар! Горим! Горто, сообразила Яна со злостью. Попался-таки ей на глаза! Пусть теперь объясняется как знает. Может, ей вообще сделать вид, что она его знать не знает и первый раз видит? А мысль дельная, подумала Яна, выходя из комнаты и стараясь перекричать Розу: - Без паники! Это со мной, он со мной! Он мой… э-э-э… товарищ. Игорь. «Товарищ Игорь» выразительно сверкнул глазами, но ничего не сказал. - Да, - прибавил он таким вежливым тоном, каким ни с кем из них отродясь не разговаривал, - извините, прошу вас, меня за это недоразумение. Мы зашли к Яне в гости и вы, Роза Ипполитовна, только не волнуйтесь, мы не маньяки и уж тем более не милиция. – Он самодовольно хохотнул над собственной шуткой. Единственный – Яна не любила плоский юмор, а вот для Розы и такой явно был не по уму. – Нас четверо… то есть, извиняюсь. Трое. Трое гостей. Мы ненадолго. То есть, имею в виду, я на это надеюсь. - Ой, Яночка! – Роза с умилением всплеснула руками. На Горто она при этом всё ещё поглядывала как-то настороженно. – Ты мне не говорила, что у тебя есть… - Яне показалось, она сейчас скажет: «друзья», но Роза завершила по-другому, – …такой солидный молодой человек… - и только Яна хотела возмутиться, что никакой он ей не молодой человек, как смысл снова оказался кардинально иным, - …в друзьях. Сидите, сидите, я вам мешать не буду! Кушать хотите, наверное? Может быть, вам чайку? Кофейку? - Чашечку кофе, пожалуйста, - всё с той же безупречной вежливостью отозвался Горто. – Если, разумеется, вас не затруднит. - И зашагал по направлению к Яниной комнате. Яне не оставалось ничего, кроме как последовать за ним. Вслед им еле донеслось робкое Розино: - Там ещё пришли ребята, получается? Ой, а может, вам бутербродиков сделать на всех? - Не откажемся, - Горто не утрудил себя тем, чтобы развернуться. Наверное, Роза и его уже достать успела, просто виду не подаёт… - Яночка, - успели они ещё услышать напоследок, прежде, чем дверь, закрывшись, защитила их от назойливого Розиного голоса, - ты им музычку включи! У тебя же там кассет разных много… - А могла бы сказать и «кассеточек», - съязвил Горто, когда Роза уже не могла его услышать. – Ну так что, включишь свою музычку, Яночка? Мне тут нужно обсудить с вами один малюсюсенький вопросичек. - Вы такую музыку… - Яна хотела было сказать «не поймёте», но вовремя вспомнила, как много они о себе мнят – и как влиятельны их родители, – так что завершила по-другому, куда более мягко, - …не слушаете, наверное. - Ну не «Ласковый май» же там у тебя, - хмыкнул Горто. – Давай, ставь уже какую есть. Яна прошла к старенькому отцовскому магнитофону, выбрала одну из таких же древних кассет, записанных папой когда-то очень давно, когда Яны ещё и на свете не было, в каком-то полуподвальном заведении. Щёлкнула кнопка, запел знакомый голос Джима Моррисона: «People are strange when you're a stranger…» Горто ещё раз хмыкнул, на сей раз одобрительно – возможно, и он уважал старый рок, - Лувиа побарабанила немножко пальцами в такт песне, Питинаа и бровью косматой не повела. Зато Тронно слушала так внимательно, словно это была не музыка, а сводка новостей с фронта. Зрачки у неё расширились, губы зашевелились. - Так вот, - начал Горто чужим, незнакомым, каким-то странно проникновенным тоном, - вы сами всё видели, нерели нагло обосновались прямо напротив дома одной из нас и в непосредственной близости от дома… другой из нас. В общем – под самым нашим коллективным носом. Не кажется ли вам, что все эти наши мелкие дрязги, склоки, кто-то с кем-то что-то не поделил – это сейчас несколько не ко времени? У нас такая угроза под боком… - Коллективным? – уточнила Яна. Лувиа так и покатилась со смеху. - Ой, Яаана, как ты это забавно сказала! Ой, умру сейчас, ха-ха-ха! Питинаа недобро шевельнула монобровью. Тронно по-прежнему шевелила губами под песню, влюблённо глядя куда-то в воздух. Все – кроме, может быть, неё одной – уже угадали, конечно, к чему это клонит Горто. - И, - он сделал вид, будто ничего не слышал, - не лучше ли было бы нам забыть обо всём вот об этом… на время, по крайней мере… и дружно, решительно, сплочённо объединиться против наших настоящих врагов, выступить, в общем, единым фронтом? Понимаете ли, когда мы дали им увидеть нас всех вместе в подобной ситуации… недвусмысленного характера… мы этим как бы перешли некую черту. Война объявлена, и объявили её мы. Назад теперь дороги нет. Горто договорил, песня доиграла. В комнате повисла тишина. Он оглядел их по очереди – Яна видела, какие у него при этом сделались жалкие, умоляющие глаза. Повторил с затаённой надеждой, со скрытой дрожью в голосе: - Так вы согласны? Согласны на… адекватное сотрудничество? Питинаа выразительно покосилась на него и затрясла головой туда-сюда, как панк на дискотеке. Видимо, кто-то ей сказал, что на Каофессуме так принято выражать отказ. Тронно растерянно захлопала глазами – отец наверняка ей давал совсем другие инструкции. И только Лувиа отозвалась, мило улыбаясь: - Ну конечно же, Игорёк, конечно! Мы будем все вместе дружно-дружно объединяться и адекватно-адекватно сотрудничать, и станем все такие друзья-друзья! Ух, держитесь, нерели! – и погрозила пальчиком, уже почти не стараясь притворяться. Горто ещё раз обвёл их всех взглядом. Лицо у него омертвело. - Ясно, - сказал он и выскочил в коридор, чуть не сбив там Розу с подносом бутербродов. - Ой! – изумилась Роза. – Какой вы сердитый! Неужто с Яночкой поссорились? А я вот вам кофеёк… - взмах рюкзаком – и весь кофеёк оказался на полу. Яна вышла за ним, непонятно зачем. Затолкалась в прихожей – жаль, поговорить мешала дура Роза, немедленно принявшаяся за какую-то ненужную ерунду типа оттирания пола. - Я не ради того, чтобы сохранить статус, - улучив момент, шепнул ей всё-таки Горто. - Ага, - кажется, он почувствовал в её голосе недоверие, потому что тут же резко развернулся и дёрнул с силой входную дверь. - Я придумаю, как поставить жучок, - сказала Яна ему в спину сама не зная зачем. – Мне ж тут дойти ближе всех. Горто, напяливая куртку, сердито тряхнул в её сторону плечом. - Да я уж без сопливых разберусь как-нибудь. - А говорил, что нам нужно выступать единым фронтом, - никакого разочарования она не чувствовала, значит, и в голосе его не было. А спина у него, тем не менее, дёрнулась и задрожала, как под холодным дождём. - Так всё-таки соврал, да? - Замолчи, Кэндарэа ради, - устало сказал Горто. – И закрой за мной дверь.