Роял-флэш

- Па-а-адъем, блять! - едва распахнув глаза, со всей дури получаю скрученным в жгут одеялом по мягкому месту. Подскочив на спружинившем полуразвалившемся диване, стоявшем во внутреннем дворике, я только и могу, что принять вертикальное положение и оглядеться по сторонам. - Ну и что это за ночная фея на моем месте, а? - Ваас снова попытался хлестнуть меня моим же одеялом, но я увернулась, сдвинувшись на другой край дивана. - Да тут куда ни плюнь, везде твое место, - усмехаюсь, осторожно прощупывая почву: если сейчас не будет мата, значит, пират действительно в хорошем расположении духа. - Поговори мне еще, - он кинул в меня одеяло. - Ну и какого ж ляда ты тут разлеглась? - Мне не спалось ночью, решила посидеть снаружи, - я подавила зевок. - Что, нельзя? - Да дрыхни ты хоть в клетках, только не там, где сижу я, - Ваас плюхнулся на диван, отчего тот спружинил снова, и закинул ноги на подлокотник. - Кстати, про клетки я серьезно. Поселись там, наведи уют, как нормальная баба, и вечерком к тебе подселятся. - Чего? - уловив в потоке саркастичного бреда что-то истинное, я обернулась к нему. - Я сказал: вечером прибудет новый товар, - Ваас поднялся и схватил меня за голову. - У тебя со слухом проблемы. Хочешь, помогу? - Не надо, - выкручиваясь, сказала я, но он держал крепко. - Смотри как эт делается, - он вынул из кобуры пистолет и прижал холодное дуло к моему уху. - Прочищает сразу оба. Ставишь вот так и жмешь вот сюда, - он нажал на спуск, и незаряженная "Беретта" металлически щелкнула. Мужчина отнял ее от моей головы и задумчиво потряс ею. - Чёт я просчитался немного. Эй, Ликки, тебе чё, не страшно? - Нет, - буркнула я, наконец высвобождаясь. - В первый раз, может, и было страшно, а в третий - уже даже не смешно. - Надо его в следующий раз зарядить, вот смеху-то будет, - покивал Ваас. Я поднялась, прихватывая свое скомканное одеяло. - Значит, сегодня прибудут новые пленники? - Но тебя это не касается. Ты едешь к Хойту в лаборатории. Я разочарованно выдохнула. Едва намечалось что-то интересное, меня сразу же отсылали на однообразную работу. - На, кстати, - Ваас бросил на диван свой пистолет. - На нем прицел отладить надо. - Косит? - взяв оружие в руки, я навскидку прицелилась по заброшенной высотке. - Это ты косишь, а прицел не отлажен, - чуть ли не побуквенно исправил пират. - Ты давай пиздуй, сделай все как надо, скоро тебя погрузят и вместе с трупами довезут до лабораторий. - Ну хоть раз с нормальной компанией поеду, - отозвалась я, прекрасно зная, что трупов не будет. - Кстати, а кто на этот раз попадется вечером, тебе не сказали? - Скайдайверы, - щурясь от солнца, Ваас оглядывал лагерь хозяйским взглядом. - А-а, - протянула я, щелкая затворной рамой пистолета. - Круто... А это кто? - Рашн, ты все еще здесь что ль? - притворно скривившись, обернулся ко мне пират. - Давай вали отсюда, пока я тебе ускорения не придал! Бегом! И про прицел не забудь! - Да сделаю я... - Конечно сделаю, - вслух повторяю я, глядя широко открытыми глазами в глухую темноту. Щекоча щеку, из глаза стекает слеза и капает на колено. Разумеется, отлажу. Чтобы вечером ты мог застрелить при попытке побега одного из пленников, а его брата отпустить, надеясь, что этот даже от погони оторваться не сможет, не то что протянуть еще хоть сутки в джунглях. Глупо, но одна моя часть - та, что была ближе к распоротой от удара бутылкой щеке - твердила, что во всем виноват Джейсон Броди. Невозможно было объяснить самой себе, что в том, что завтра меня сожгут, парень не виноват. Но отчего тогда так мучительно завидно осознавать, что он, так ослабив людей Вааса, будет жить, и если умрет, то более легкой смертью? Можно было бы предположить, что за все то, что сделал Джейсон, Ваас будет долго и мучительно пытать его, а потом оставит висеть на придорожном столбе или же украсит его головой ворота в свой лагерь. Но мы с Ваасом неплохо знали друг друга, и, я уверена, он сделает смерть великого Воина быстрой и непримечательной. "Прославился при жизни и был бесславно убит" - скорее всего, примерно так решил пират. Но отчего же тогда меня должен спалить повернутый на деньгах психопат, в котором здравого меньше, чем в нас с Ваасом вместе взятых? Кто-то считает, что Монтенегро конченый псих, но отчего-то никто не говорит о том, что рядом с Хойтом он выглядит оплотом здравомыслия. От мысли о пирате у меня вновь задрожали губы. Неужели, если он не придет, я должна свыкнуться с мыслью, что заслужила смерть? Сколько я не копалась в памяти, сидя здесь и упуская из отпущенной мне жизни час за часом, мне не удавалось вспомнить, чем я могла так сильно разозлить его. Если я останусь жива до прихода Хойта - значит, Ваас действительно решил, что Ликки Лав должна умереть. Но за что, Ваас? Почему так? И разве Волкер вправе отнять у меня жизнь, которую подарил мне ты? За несколько часов в темноте, проведенных за самоистязанием воспоминаниями, я совсем ослабла. От героинового укола осталось лишь раздражённое состояние, к тому же в последний раз мне удалось толком поесть лишь позавчера. Но не было ни голода, ни жажды – только чувство страшной усталости и полного бессилия. Лёжа на полу, я вытаскивала из памяти такие моменты, что порой проскальзывала мысль – а может, смерть заслуженная? На что может рассчитывать в жизни потасканный кусок человека вроде меня? Если уж на Рук Айленде я нарвалась на публичную казнь, то в цивилизованном мире меня бы уже давно линчевали. Но стоило мне вспомнить о пожаре на аванпосту – и всё резко менялось. Ещё раз оказаться в огне? Да ни за что на свете! Побывав в нём, я не могла назвать такого человека, который бы заслужил подобную смерть. Разве что Хойту я могла пожелать сгореть до костей. При мысли о нём меня распирала ярость. Никогда не считала, что ему можно доверять, и сейчас это сидевшее внутри чувство осторожности выросло в неудержимую злобу. Я представляла, как убиваю его тысячей самых изощрённых способов, но это всё равно не могло покрыть страшной правды: Райли мёртв, я тоже умру завтра вечером, а ублюдок Хойт останется жить. Скорбь о Райли была для меня последним забравшим силы чувством. Я знала, что, несмотря на допросы, издевательства и камеру в подвале, он всё же погиб из-за меня. Не Хойт подстрелил его при попытке побега. Из раны я вытащила винтовочную пулю. От такой же М-700, которая сопровождала меня последние дни – тогда я была совсем без оружия, и, пока мы не добрались до лагеря Вааса, мне дали эту чёртову винтовку. А потом, придя к Райли в последний раз, я же видела, что он болен, но не сделала ничего. Лучше было бы выстрелить ему тогда в голову. Так бы всем лучше было. А сейчас в том, что парень действительно умер сам, или же Волкер убил его, виновата только я. Но, несмотря на всё это, у меня есть страшный изъян, который делает ожидание смерти поистине невыносимым. Я не хочу умирать. Даже в мире, который повернулся вот так, удалив место для меня, преследуемой собственной виной и не имеющей опоры под ногами, я хочу жить. Хочу и не понимаю почему. Быть может, потому, что Ваас ещё не отдавал приказа сдохнуть. Сейчас единственное, что удерживает меня – это он. Но нет ни малейшей возможности поговорить с ним. Упершись руками в пол, я приподнимаюсь и с трудом усаживаюсь. Тело – намотанные на скелет мокрые тряпки. Собственная усталость пульсирует в голове просьбой повременить с подъёмом. Игнорируя её, я встаю на ноги, упираясь в стену. Стоять так тяжело, что хочется отказаться от всех пришедших в голову идей. Но я всё же плетусь к двери, контур которой слабо светится в темноте. Сквозь тоненькие щели ничего не разобрать, но можно предположить, что сарайчик охраняют не пираты. Вряд ли Хойт доверяет Ваасу на все сто. Уверена, тут где-то есть наёмники. Я знаю, что рано или поздно пират придёт сюда, но Хойту нельзя доверять даже самую малость. Он может перевезти меня гораздо раньше следующего вечера. Ваас может не успеть. Прислонившись лбом к двери, пытаюсь придумать выход из этой западни. Если предположить, что мне вдруг удастся каким-то чудом бежать, то я бы могла отсрочить свою смерть и найти способ связаться с Ваасом. Если он колол мне героин, то наверняка затем, чтобы Хойт не мог отправить на другую точку наркоманку. Ваас хотел, чтобы я осталась на острове, значит, ему вряд ли понравилась перспектива моей смерти. Он не должен сдать меня Хойту. С этой идеей дышать стало чуть легче. Но мысли оставались мыслями, а передо мной стояли факты: у меня практически нет шансов самостоятельно выбраться отсюда. Я провела рукой по двери до косяка. Поднялась немного вверх – и пальцы нашарили дверные петли. В кромешной темноте ничего не было видно, но тут не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что они безнадёжно проржавели. Пытаться что-то с ними сделать попросту бесполезно. Я оторвалась от двери и сделала пару неуверенных шагов вглубь сарая. Где-то здесь, возможно, есть вторая дверь. Шаря по стенам, ищу её. Я слишком устала. Останавливаюсь и борюсь с желанием сесть. Нужно хотя бы убедиться, что вторая дверь есть. Пока хотя бы это. Иду вдоль стены, опираясь на неё, и вдруг под руками возникает изгиб косяка. Ощупываю дверь, которая оказывается незаколоченной. Петли тоже изнутри, но уже другие: их держат прижимные болты. Я облизала губы, стараясь оставаться спокойной. Это еще не говорит об успехе, поэтому не стоит надеяться. Ухватившись за болт, пытаюсь определить, насколько туго он закручен. Но мне не удается повернуть его ни на миллиметр - пальцы скользят и срываются. Я прислоняюсь к косяку, борясь с дрожью в ногах. Думай. Должен быть способ справиться с ними. Поддавшись внезапной идее, я выпрямляюсь и засовываю руку в карман. Перебирая монеты, украденные утром из карманов поверженных ракьят, пытаюсь на ощупь найти наиболее подходящую. Найдя, сжимаю ее в ладони и перевожу дух, пытаясь действовать хладнокровно. Нельзя сейчас поддаваться надежде. Подняв голову, словно пытаясь что-то разглядеть в темноте, шарю в поисках петель. Ребро монеты ищет прорезь в шпяпке болта с щелчком встает в нее. Я нервно облизнула губы и сделала глубокий вдох. Затем начала медленно поворачивать. Болт стоял на месте, в то время как мои пальцы дрожали от напряжения. Остановившись, перехватываю монету и снова пытаюсь повернуть. Я пробую снова и снова, лишь ненадолго прерываясь, и уже думаю отказаться от этой идеи, когда болт вдруг резко делает четверть оборота. От неожиданности мои пальцы разжимаются, и монета летит на пол. Тихо звякнув где-то в углу, она оставляет меня в темноте. Я судорожно ищу по карманам другую. Внезапная удача заставляет забыть о плохом самочувствии, но руки трясутся так, что новая монета едва не летит на пол вслед за предыдущей. Спокойно повторить то, что делала до этого. Вставить в прорезь на шляпке. Постепенно усиливая давление, поворачивать вправо. Со второй попытки мне удалось заставить болт сделать еще один рывок. Видимо, и тут петли начали ржаветь. Налегая на них, заставляю болт поворачиваться все легче и легче, пока он не выскальзывает из петель. Теперь еще один на тех же плетях снизу. Только бы повернулся! Но этот идет не в пример тяжелее - видимо, хлеставшие дожди проникали в щели двери и миновали первый лишь из-за края крыши. Значит, с нижними петлями будет еще проблемнее. Кое-как отвернув наполовину второй болт, я прерываюсь, чтобы дать рукам отдых. Тело само сползает на пол. Прислонившись к двери спиной, закрываю глаза. Стоит ли сейчас дальше откручивать болты? Пожалуй, стоит хотя бы ради того, чтобы проверить, возможно ли это. Если появится возможность бежать, то я могу или воспользоваться ею, или остаться здесь и в самом худшем раскладе быть казнённой завтра вечером. Я закрыла глаза и сделала глубокий вдох, как перед прыжком в воду. Я выберусь отсюда. И я смогу вернуться. Но прежде надо отомстить за себя и Райли. Почувствовав, как от воспоминаний о парненьке в горле встал ком, я поднялась на ноги и остервенело принялась откручивать болт. Несколько минут отчаянных усилий - и звон металла о пол. Остались нижние два. Пока руки дрожат от напряжения, пытаясь повернуть их, я, кусая губы, думаю о младшем Броди. Джейсон тоже сегодня погибнет. От крупномасштабных операций под командованием Вааса не ускользнул никто. Рано или поздно все, кто хоть чуть-чуть был мне небезразличен, умирают. Райли мертв. Маркел мертва. Донато мертв. Даже Канья отправилась на тот свет. А Джейсону дорога уже заказана. Но я выберусь. Мне еще рано присоединяться к вам. Сперва отправлю вперед Хойта. А уж сколько продлится моя жизнь, будет решать Ваас. Закусив губу, я продолжаю пробивать себе путь в свободе и шептать: - Подождите... Еще немного - и он ваш. Солнце заходило. Спускалось к горизонту, даря миру жуткий закат. Красный диск еще не начал заползать за полосу горизонта, но море, как ребенок-кривляка, уже скопировало его цвет и теперь шевелилось у берегов кровавым прибоем. Я смотрела в щель двери, лежа на полу. Четыре прижимных болта с дверных петель раскатились по полу и спрятались в темноте. Металлические стержни, державшие петли, были вынуты. Дверь держалась лишь на запертом когда-то замке с давно потерянным ключом. Теперь главное - не паниковать, если что-то пойдет не так. Встав на колени, я кладу ладони на дверь у самого пола и несколько раз сильно толкаю, чтобы проверить, насколько она отходит. Вроде бы можно и пролезть. Собравшись с силами, резко нажимаю на низ двери, заставляя ее отойти как можно больше, и быстро подлезаю в открывшийся лаз. Но стоит мне убрать руки с двери, как она тут же прижала меня к земле. Косяк угрожающе затрещал. Я замерла, еле заставив себя сдержать вскрик. Сердце билось как сумасшедшее. Меня зажало. Пытаясь успокоиться, я сжимаюсь, а затем делаю резкий рывок вперед. Треск дверного косяка и дикая боль в спине. Прогибаясь настолько, насколько это возможно, я впиваюсь ногтями в землю и вытягиваю тело из зазора меж землей и наклонившейся дверью. Последний рывок - и я уже лежу на траве, держась за поцарапанную ногу. Жесть. У меня это получилось. Одного взгляда на покосившуюся дверь хватает, чтобы дать себе обещание больше никогда не пробовать подобное. Звук шагов заставил меня во мгновение ока вскочить на ноги и прижаться к стене сарая. Обнаруживший меня сторожевой пёс настороженно замер. Переминаясь с лапы на лапу, он неуверенно гавкает. Не знает, броситься или нет, ждёт, что я дёрнусь, закричу, попытаюсь убежать. Я прижимаясь к стене, лихорадочно размышляя, что делать. Если кому-то придёт в голову обойти сарай, из которого мне удалось выбраться, то меня обнаружат. Эта псина только привлекает еще больше внимания, чем звук ломаемой двери. Питбуль подобрался ещё ближе. Маленькие глаза ловили каждое моё движение. - Пошёл вон, - тихо, но твёрдо сказала я. – Нельзя. Собака понимала если не слова, то интонации, но всё же я сейчас была больше похожа на беглого пленника, нежели на пирата, а потому пришлось ещё раз процедить: - Назад. Иди на место. «Места» у привезённых несколько часов назад собак не было, но пёс всё же послушался. Шумно выдохнув, он опустил морду к земле и, развернувшись, сделал несколько шагов. - Пошёл на место, - повторяю я, когда он вновь повернулся ко мне. Больше повторять не пришлось - едва пёс отдаляется на порядочное расстояние, я ещё раз оглядываюсь. Аванпост располагался у подножия скалы, тянувшейся отсюда на несколько километров до побережья. Склон, начинавшийся прямо за забором, был покатым, и на него можно было с лёгкостью забраться. Дороги для меня закрыты - здесь всё кишмя кишит пиратскими патрулями. Остаётся только лезть по скалам. На моё счастье в заборе пробита дыра, в которой мне уж точно не застрять. Во мгновение ока я оказываюсь по другую сторону ограды. Взбираться по склону легко, а буйная зелень скрывает меня от пиратов. Я лезу по большим валунам, выбирая те места, где как-то пробиваются стебли травы. Если они пролезли, то и я пролезу. Взобравшись до уступа, оборачиваюсь назад. Отсюда виден весь аванпост. Клетки для кур, останки разбившегося катера и «Багги» на берегу. Теперь это не мой дом. Отвернувшись, я забираюсь выше. Ветер и солнце заставляют глаза слезиться. Подъём кончается. Внизу в скале есть проход, через который пролегает грунтовая дорога. Внимательно оглядевшись, чтобы убедиться в отсутствии машин, осторожно иду вперёд. Ветер взметнул мои волосы, лёгшие тёмной сеткой на мокрое лицо. Если не думать о том, какая подо мной высота, идти легче. Но с каждым шагом внутри нарастает страх быть застигнутой. Я беглец. Не успеваю заметить, как ускоряю шаг, а едва каменная дорожка кончается зелёным холмом, срываюсь на бег. Бежать. Бежать к чёрту отсюда. Уёбывать. Уйти как можно дальше, пока не взвыла сирена. Я не понимаю, где нахожусь. Бегу вперёд, потому что сейчас в окружающем меня пространстве есть лишь две точки: аванпост, который, кажется, так близко, и некое «впереди». Неназванное обещание места, где я могу затаиться. Поскальзываясь на траве, спотыкаясь носами разбитых кедов о придорожные булыжники, нестись прочь. Пытаться сорвать с себя личину пирата, увеличивая расстояние до покинутого аванпоста. Вон оттуда. Через дороги – пригибаясь, как под стрельбой, хотя вокруг вроде никого и нет; по заросшим кустарником джунглям – напролом, словно меня преследуют хищники. Я задыхаюсь от запаха бензина, которым насквозь пропитана моя одежда. Эта вонь подстёгивает меня, заставляя повсюду ощущать присутствие Хойта. Напоминание о нём жжёт рану от удара пятилитровой канистры о мою голову. Кровь бешено стучит в висках, словно только что донеся до меня мысль: «Он убил Райли. Он убил Райли. Он убил Райли». Убил. Пальцы с обломанными ногтями впиваются в землю между камней, чтобы удержать меня на склоне. Убил. Я хватаюсь за тонкие ветки молодого деревца, вытягивая себя на новую вершину. Райли. Стоя на скалах, оглядываюсь, пытаясь отдышаться. Каждый вдох – тысяча свёрл в глубине лёгких. Беги. Поторопилась. Запнувшись о камень, я внезапно срываюсь вниз. Казавшийся поросшим мокрым мхом, камень обдирает меня, перекатывая с уступа на уступ. Я не вижу ничего, лишь чувствую череду ушибов, словно меня избивают сразу несколько человек. Удар о камень, ещё удар, комок пищащих нервов внутри от падения с высоты, и снова камни. В какой-то момент я вдруг ударяюсь головой, и вместо звуков вокруг повисает непрерывный тонкий звон. Моё тело больше мне не подчиняется. Не понятно, теряю ли я сознание или уже лежу на дороге у подножия скалы, но мир вокруг всё ещё плывёт по кругу. Я не понимаю, сколько времени прошло, кажется, лишь несколько мгновений, но до меня кто-то дотрагивается. Разлепив веки, вижу тёмное ночное небо, перекрываемое листвой деревьев, которые будто бы участливо склонились надо мной. Несколько раз моргнув, восстанавливаю зрение и делаю глубокий болезненный вдох. Но тут же до меня доносится непонятный звук. Уже отчётливый, жутко знакомый, но всё ещё непонятный. Приподнимаюсь на локтях и наталкиваюсь взглядом на полные ярости глаза. В метре от меня ощетинился огромный чёрный пёс. Размерами куда больше динго, он приподнимал верхнюю губу, обнажая крепкие клыки, за которыми метался покрытый слюной язык. Я замерла, неотрывно глядя в его оскаленную пасть. Это явно бывший домашний, и, быть может, он будет слушаться уверенного голоса так же, как питбуль с аванпоста. Медленно разомкнув губы, я говорю пасти: - Назад. Никакой реакции. Я поднимаю взгляд к его глазам и только набираю воздуха, как сжавшееся в напряжении животное делает бросок. Его зубы впиваются в мою левую руку, выставленную вперёд в отчаянной попытке заслониться. Я в панике пытаюсь подняться, а пёс, пользуясь моей беспомощностью, отступает назад, таща меня за собой. Он мотает головой и рвёт мою руку, пока я кричу, насколько хватает сил. Собравшись, я дёргаюсь за ним и, едва сев, снова опрокидываюсь под его натиском. Моя правая рука молотит о дорогу в отчаянной попытке найти хоть что-нибудь. Перед глазами лишь бешеные глаза с блестящими белками, вылезающие из орбит. Вдруг под рукой оказывается камень; сжав его, я резко дёргаю левую руку на себя, подтаскивая пса, и пытаюсь ударить его по голове. Удары неловкие, слабые. Но даже когда я вдруг с непонятно откуда взявшейся силой вколачиваю камень в голову псины, она не разжимает свои челюсти. Протолкнув руку глубже в пасть, чтобы клыки не рвали её, бью прямо в подёрнувшийся пеленой глаз. Пёс выпускает мою руку, но не визжит, лишь молча припадает к земле перед новым броском. Я успеваю разглядеть, как из глазницы вытекает тёмная жижа, прежде чем занести руку снова. Зажатый в ладони камень обрушивается на животное ещё и ещё, а оно всё дёргается и не сдыхает. С моих губ срывается просто звериное рычание, когда я уже с ненужной силой вколачиваю пса в дорожную пыль. Так, что когда в голове мелькает «Остановись!», от его башки не остаётся практически ничего. А я всё размазываю по дороге скользкий мозг и густо-жёлтую внутричерепную жидкость. У меня уже нет цели защититься, нет стремления убить его, а лишь бешеное желание выместить злобу, вспороть его, растоптать мягкие внутренности в кашу, уничтожить, стереть с лица земли. Но я останавливаюсь. Смотрю на собственную прокушенную возле локтя руку, а затем на шкуру мёртвого пса. Его чёрная шерсть с белыми седыми волосками испещрена старыми воспаленными ранами. Живот почти подтянут к позвоночнику, рёбра проступают сквозь шкуру. Чёртова псина была больна. Закрыв глаза, я прислоняюсь к скале, всё ещё сжимая острый окровавленный камень. От меня за версту разит бензином. Либо чёртов кобель был бешеный, либо просто оголодал до такой степени, что решил поживиться пахнущей горючим падалью. Может, я и жива, но падать пришлось прилично. Я уже не чувствую страха или сожаления. Плевать на всё. Рано или поздно всё равно умирать. И от меня и моего желания это не зависит. Пока что есть немного времени, чтобы проверить это, и мне нельзя упускать его. Узкий перешеек между бухтами ведёт к западной части северного острова. Если хорошо постараться, можно дойти до особняка доктора Эрнхардта к рассвету. Покачиваясь, я подгоняю себя, но всё равно медленным шагом плетусь вдоль самой кромки воды. Отмыв руки от крови, на ходу срываю жёлтые соцветия гибискуса и отправляю в рот. Кислый вкус перебивает жуткий голод и тошноту. Больше ничего найти не удалось, кроме него я знаю только те растения, которые точно ядовиты. Здесь полно ракьят, и поэтому уходить в тень деревьев или забредать по горло в воду, держа прокушенную руку повыше, чтобы не попала солёная вода, стало нормальным делом. Дав крови какое-то время вытекать из укуса, чтобы вымыть собачью слюну, я перетянула предплечье платком, который обычно скручивала в жгут и носила вместо ремня на джинсах – по опыту знала, что если попадусь пиратам, то развязать узел и раздеть меня будет куда сложнее. Именно поэтому год назад Донато подстрелил одного из особо пылких новичков, которые смогли лишь привязать меня к фаркопу машины. Слишком долго возились. Мы были квиты – моя неприкосновенность за жизнь его брата. Несмотря на то, что я уже несколько раз заходила в воду, запах бензина, исходивший от меня, был так же силён. Не знаю, может ли одна искра, промелькнувшая рядом, стать причиной моей смерти, но при первой же возможности надо сменить одежду. Упрямо шагая по обочине дороги, я тряслась от холода в мокрой майке и рваных джинсах, прижимая укушенную руку к телу. Ссадины, полученные при падении с горы, жгло от солёной воды. Готова спорить на что угодно, что рёбра с правой стороны если не сломаны, то треснули. Лицо с правой стороны, принявшей на себя сильный удар вследствие падения, пульсирует болью. Но сейчас всё это словно где-то безумно далеко. Словно это происходит не со мной. Вместо боли, к которой я так привыкла за полтора года, я чувствую в своей руке горячие от жара пальцы. Запах моря и гибискуса теряется рядом с воспоминаниями о сыром запахе тюремной камеры. Шорох одежды. Следы крови на подушечках пальцев. Болезненный блеск в глазах. И всё это лишь картинки в моей голове. Но пока я перебираю их, проживая каждый момент заново, то держусь на плаву. Делаю шаг за шагом на ночной дороге. Глотаю кашицу из лепестков. Пережимаю вену повыше укуса. Раньше, чем мне удаётся разобрать шум мотора, меня выхватывают из темноты автомобильные фары. Я останавливаюсь у края дороги, понимая, что уйти уже не успею. Спокойно. Может, если это ракьят, получится, отвернувшись, пройти мимо. Не все же они меня в лицо знают. Возобновляю шаг, опустив голову. Дрянь идея. Машина, не доехав до меня несколько метров, останавливается. Я тоже замираю, щурясь от дальнего света. Внутри по-прежнему нет ничего похожего на страх. Нет вообще ничего. Передние двери поочерёдно открываются. Из-за света фар я не вижу вышедших людей. - Эй! - раздаётся женский голос. - С вами всё в порядке? Я не отвечаю. Облизнув губы, чувствую привкус крови. Свет одной из фар перекрывает мужская фигура. - Ты одна? - спрашивает прокуренный голос. Я кивнула, запоздало сообразив, что не стоило отвечать. Одна - значит, не соперник. - Что-то случилось? - снова женский голос. Дальний свет гаснет, прекращая слепить меня. Я пожала плечом. Вроде бы ничего. - Вас подвезти? Мужчина, стоявший впереди машины, обернулся. Женский голос сказал ему: - Она совсем одна... И к тому же ночью. Мы можем... - Тебе далеко? - тяжело вздохнув, спрашивает меня мужчина. Я махнула рукой вперёд. - Дорогу знаешь? - снова кивок. - Показать сможешь? Я осторожно приближаюсь к машине. Двое местных. Явно спешили побыстрее добраться до Аманаки, что осталась позади меня. Женщина с короткими волосами, стянутыми в хвост, открывает заднюю дверь и садится в салон. Я прохожу мимо мужчины, упёршего руки в бока, и он внезапно останавливает меня. Я вскинула на него глаза. - Мы только немного подбросим тебя и всё. Ясно? Я опять киваю. Забравшись на переднее сиденье, пытаюсь вспомнить нужную дорогу, но тут мужчина, севший на место водителя, замечает мою повязку с кровавыми подтёками. Его взгляд скользит по моему лицу, а я продолжаю смотреть прямо перед собой, чтобы он не разглядел гетерохромию. Моя самая дурная особая примета, по которой можно в два счёта опознать меня. - Тебе надо к доктору? - спрашивает он всё так же хрипло. Кивая, натыкаюсь взглядом на пачку крепких сигарет на приборной панели, которые были так любимы местными. - К тому, у которого дом на холме? - Фрэнк, это же далеко, - снова отзывается женщина. Мужчина, бросив на неё короткий взгляд, нервно облизывает губы. - Вот что, - наконец говорит он, заводя мотор, - мы добросим тебя до холма. Дальше уж как-нибудь сама добирайся. Я, отвернувшись, смотрю в окно, в котором отражается салон. Наверное, приняли за проститутку, битую хозяином борделя. Неважно. Лишь бы в пути ничего не случилось. На себя всё же проще полагаться, нежели на незнакомцев. Пусть даже у них самые благие намерения, я в любой момент буду готова драться. Когда я осталась одна у подножия холма, на вершину которого вела узкая тропка, начало светать. Местные жутко боялись попасться пиратам, приезжавшим в особняк когда заблагорассудится, а потому и мне было опасно соваться туда. Но другого выхода не было. Мне необходимо оружие. Стимуляторы или хотя бы опиаты, чтобы заглушать боль. Чёрт с ней, с рукой, кровь уже не идёт, а если я планирую убить Хойта, то, даже если пёс не болел бешенством, жить мне остаётся недолго. Скорее всего, на пару минут больше работорговца. Так что лечение не нужно, только обезболивающее и что-нибудь, из чего реально сделать более-менее сносные кустарные наркотики. Без них я никто. Тому, что делается из растущих на острове трав, я не доверяла. Хотя бы потому, что вся продукция экспериментальна, а доктор всё время путает цвета тех таблеток, которые должны убить, а которые – вставить. Поэтому я совершенно не разбираюсь в местной флоре. Мне хватало уроков доктора по пользованию химическим оборудованием для собирания систем на мет, на кислоту и на синтез мака. К тому же их действие уже давно проверено наркоманами по всему миру. Но пока у меня нет ничего. Только пара монет, оставшихся в кармане после того, как я молча выгребла мелочь и сложила столбиком на приборную панель в машине. Не то чтобы мне хотелось их как-то отблагодарить, или это были большие деньги, просто так я твёрдо знала, что обмен с судьбой свершён. К особняку доктора я поднимаюсь ещё медленнее. Сил не осталось совершенно. К тому же меня вдруг начинает преследовать трупный запах. Я останавливаюсь, пытаясь определить, чудится мне это или же нет. Но лёгкий утренний ветерок упорно веет гнилью. Я по инерции провела рукой по бедру, где раньше был чехол с ножом. Привычка - злая шутка судьбы. Тем не менее, найти причину вони уже становится делом принципа. Надеюсь, это просто какой-нибудь олень. Моих знакомых в этих краях быть не должно. Разве что сюда постоянно манит нариков. В памяти вдруг всплывает Квентин, который вечно навеселе, но я решительно гоню это воспоминание прочь. Это просто падаль, больше тут гнить нечему. Я прохожу немного вперёд, и запах становится сильнее. Идя на него, сворачиваю к краю тропинки, туда, где у спуска растут кусты, покрытые мелкими цветами. Труп пирата я узнаю по красной майке, местами покрытой тёмными пятнами. Наверняка его убили и хотели сбросить с обрыва, но поросль задержала его здесь. В любом случае, я не собираюсь переворачивать его и заглядывать в лицо. Но, выйдя из кустов, я вдруг останавливаюсь. А что, если при нём есть что-нибудь полезное? От мысли о том, что придётся прикасаться к этому, меня передёргивает. Но шансы выжить существенно повысятся, если я найду даже завалящую зажигалку, поэтому, механически обтерев руки о штаны, я иду обратно. В темноте мало что можно разобрать, а если приглядеться, то становится заметно, что над трупом уже давно работают паразиты. Стараясь сдерживать себя, я медленно нагибаюсь над ним, задержав дыхание. Ну же, давай. Спокойнее. И не такое приходилось трогать. Дрожащие от напряжения кончики пальцев опускаются на ремень. На поясе наверняка должно что-то быть. Нащупав сплетение ремней, уверенно начинаю ощупывать кобуру, стараясь не обращать внимания на шевеление под пальцами. Держись. Не смей блевать. Это поможет тебе выжить. Наплевав на всё, я уже обеими руками обшариваю труп, пока не нахожу металлическую рукоять. Тут уже срываюсь, начинаю дёргать её на себя, трясясь от омерзения. Лёгкие отчаянно требуют глотка воздуха. Схватившись за какой-то ремешок, открываю кобуру и тут же отскакиваю назад, встряхивая правую руку. Левая сжимает пистолет. Обтерев руки о джинсы, я перевожу дух, уже не обращая внимания на вонь, и выщёлкиваю обойму. В темноте плохо видно, но как минимум один патрон в ней есть. Присев на корточки, передёргиваю затвор - и из ствола выпадает ещё один. Я вставляю его в магазин и отправляю его на место. Ставлю пистолет на предохранитель. Снова бросаю взгляд в кусты. Кажется, после такой мануальной терапии я судьбе ничего не должна. Подъём в гору будто становится легче. С оружием всегда спокойнее. Я жутко испугалась, когда огроменная псина таскала меня за руку по всей дороге, потому что понимала: я безоружна, и он легко может загрызть меня. Вспомнились те далёкие, как сон, моменты, когда Ваас бросал меня к подстреленным животным с одним лишь ножом. Прикончить тигра и умереть в слюнявой собачьей пасти было бы действительно отвратно. Тропинка становится шире, и уже видны мостики, перекинутые через ручей, текущий с вершины горы. Я различаю очертания беседки, резко выделяющиеся на фоне светлеющего неба. В такое время доктор, должно быть, ещё спит. Если, конечно, не тестирует свои таблетки. Я направляюсь к двери с витражным стеклом, как вдруг справа от меня какое-то движение. Присев, я сдвигаю защёлку предохранителя и замираю. Так и есть. Судя по походке, мужчина. Стоит ему приблизиться, как становится видна светлая футболка, явно не по размеру. Сердце застучало. Я вскочила, вытянув в его сторону руку с пистолетом. Случай побега у берега, который я упустила, запомнился мне по рассказам других лишь одним - его прикрывал снайпер с Z-93. - Стоять, - резко разносится мой голос, нарушая утреннюю тишину. Парень останавливается и поднимает голову. Из-под козырька кепки торчат светлые волосы. Увидев направленный на себя ствол, он вынимает руки из карманов и приподнимает их. - Да ладно, чё ты, - ненормально тихим и ничуть не обеспокоенным голосом отвечает он. - Не двигайся, или я тебя так размажу, что мать родная не узнает, - я делаю шаг к нему, повышая тон голоса. Его руки вздымаются выше. - Ладно, ладно, - он опять склоняет голову к земле, словно избегая моего взгляда. - Ты ток не стреляй. - Так. Спокойно, - сглотнув, говорю я не то ему, не то себе. Но тут щелчок затвора за моей спиной останавливает слова в горле. К моей голове прижимается холодное дуло. - А теперь ты не двигайся, - говорит мне тот, чей пистолет металлическим холодом жжёт затылок. - Брось оружие. Я медленно выдыхаю и закрываю глаза. В голове мелькает лишь безразличная мысль: "Уже второй раз за месяц меня заставляют бросать пистолет". Стиснув зубы, медленно развожу приподнятые руки и разжимаю пальцы, сжимавшие рукоять. "Хоть бы он упал так, чтобы прострелить тебе ногу. А я бы выхватила твоё оружие". - Что ещё? - спрашивает голос. Я чуть отвожу голову к плечу, чтобы увидеть его. - Больше ничего. - Точно? - Смотри сам, - злобно процедила я, дрожа от холода в облепившей тело мокрой одежде. Обшаривать он не стал. Воспользовавшись моментом, я слегка разворачиваю корпус, чтобы увидеть его. Столкнувшись со знакомым взглядом, я от измления забываю про ствол пистолета у головы и опускаю руки. - Ты-то тут как оказался?!