Талер для героя

В Сарт-Алет мы прибыли под вечер – команда Дорог Особого назначения не подвела, паровоз дотащил императорский состав из трех вагонов, до станции точно в срок. Я отметил, что железнодорожные станции на востоке несколько отличаются от тех, что я привык видеть. В Сердце Мира и на северо-западном фронте я пользовался Особым транспортом неоднократно, и станций видел много. Они были однообразны, выстроены примерно в одно время и по одному проекту. Всегда двухэтажное здание с плоской крышей, часы на башенке, название пункта и длинные склады в два ряда. Отличались станции только названиями и наличием или отсутствием деревьев рядом со складской стеной. В Сарт-Алете тоже была башенка и часы на ней. А еще был флюгер, в виде раскинувшего крылья дикого гуся, вместо зарешеченных окон на башне – разноцветный витраж, на месте строгого оружейного склада, охраняемого угрюмым солдатом с карабином - несколько магазинчиков. Витрины их сейчас были закрыты полосатыми полотнищами, площадь перед станцией пуста: осенью рано темнеет, какая торговля в сумерках. Я спрыгнул с подножки вниз, на посыпанную мелкими камнями низкую платформу. Приставной лестницы, чтобы царственные особы могли сойти, не теряя достоинства, здесь не было, впрочем, в нашем поезде не было и царственных особ. Воздух пах влажными листьями, немного дымом и свежим, чуть уловимым запахом йода и озона от моря, лежавшего в нескольких километрах к югу. Я с наслаждением вдохнул всей грудью и потянулся, чувствуя, как затекли до долгой дороги мышцы. Рядом скрипнул гравий под чьими-то сапогами, с той стороны, с которой мой глаз закрывала повязка. Никак не могу привыкнуть к тому, что есть «слепая зона» слева, каждый раз вздрагиваю от неожиданности. Пора уже что-то с этим делать. - Оберст, распоряжения по поводу пассажира будут? – я узнал Вернера по голосу, еще не успев повернуться. - Какие распоряжения, это же не пленный, - сказал я, делая несколько шагов вперед, от дверей вагона. Вернер пошел рядом. – У меня по эскорту есть распоряжение. Все, за исключением Райво Орни, отправляются в гарнизон Сарт-Алета и поступают в распоряжение командующего округа. Вот приказ. Я сунул руку во внутренний карман плаща и протянул Вернеру бумажный конверт с потускневшим оттиском магической печати. Не стоило его носить в таком месте, но перед отъездом у меня мысли были в таком сумбуре, что неудивительно, как я о нем забыл. Вернер забрал конверт и еле слышно расстроено вздохнул. Причину я понять не мог. Ехать со мной в поместье на неизвестный срок и без какой-либо цели или нести службу в гарнизоне, где хороший офицер из столицы имеет шансы на стремительную карьеру – выбор должен быть однозначен. - Я узнаю у коменданта станции насчет экипажа? - Да, выполняйте, - отозвался я, с интересом глядя, как в проеме вагонной двери появился Ивар Талер. Охотничья куртка и короткие, до колен, кожаные штаны, шляпа, неизменная вуаль, которая сразу начала липнуть к его лицу под свежим морским ветром. Ивар стоял на верхней ступеньке и на секунду я подумал, что он боится прыгать. Там был всего-то метр от земли, но возможно, Талер бережет обувь? Щегольские ботинки с высоким голенищем и на шнуровке выглядели мягкими, дорогими и совершенно не годящимися для прогулок по чему-либо, кроме дорожки в парке. Пока я разглядывал ботинки Ива, тот легко и без долгих раздумий спрыгнул вниз, вытер руки о штаны и хмыкнул, обращаясь как всегда, не ко мне, а в пространство: - Для провинции неплохо. Но можно было и подумать о тех, кто не привык скакать на ходу из поезда. – Он глянул на меня, выражение его лица я различить не мог. – Что, Манфред, не могли расстараться и пригнать лестницу? Или ловили бы меня на руки, я же ваш дорогой гость. - В следующий раз – так и сделаю, - несколько растерявшись, все же ответил я. Перед глазами встала картина, где я ловлю падающего мне на руки Талера и я улыбнулся. Ивар поднял вуаль и посмотрел на меня. Сейчас в его движениях не было вчерашней изящной медлительности и скованности. Он выглядел как человек, который знает, что делает, и принял какое-то решение. Хотел бы я знать, о чем он думал этой ночью, после того как оставил меня стоять в дверях полуодетого и с керосинкой в руке. - Это и есть дарованное вам поместье? – осведомился Ивар, озираясь. - Нет. Это станция города Сарт-Алет. До поместья три часа пути, но поезд дальше не пойдет. - Замечательно, - буркнул Ивар. – Верхом, разумеется? - Нет. В карете. Со стороны станции по платформе торопливо шел смотритель – назвать комендантом этого одышливого улыбчивого толстяка я не мог, несмотря на куртку с позументами и форменную фуражку. Я оставил Ивара, и двинулся ему на встречу, на ходу взмахом руки отдавая честь в ответ на такое же приветствие. - Альдо Манфред, вы, и в нашей глуши? - выдохнул смотритель, протягивая мне руку. - Как я рад личной встрече. Я к подобным восторгам всегда относился несколько настороженно, но протянутую мне руку пожал, кивнул. - Я вырос в этих местах. Не в Сарт-Алете, а в северной Майне, но это же недалеко отсюда. - Да, да, - согласился толстяк. – Говорят, в самом Ар-Майне уже выпал снег, представляете? Я представлял. В тот год, когда мне исполнилось десять лет, осень выдалась такой же холодной и ранней. Дорогу от нашего хутора в горах завалило, и в школу я добирался несколько часов, проваливаясь по колено в свежие, наметенные ветром сугробы. И остался жить у школьного учителя, господина Толье, на несколько дней, до тех пор, пока дежурная служба магов-дорожников из магистрата Ар-Майна не расчистила дорогу. У господина учителя была обширная библиотека, даже больше, чем в родительском доме, камин в гостиной, у которого можно было греться, сидя на поленьях, приготовленных для топки и высокая рыжая дочка. За время той снежной бури я прочитал несколько толстенных томов по истории и о великих полководцах прошлого, научился колоть дрова для камина, а рыжая Мадлен показала мне на чердаке, чем девочки отличаются от мальчиков. А главное – школа теперь находилась ровно через улицу, не нужно было вставать засветло и спускаться в долину по извилистой горной дороге. Так что я был даже огорчен, когда через четыре дня за мной приехал отец и сказал, что дорога снова свободна. Комендант станции тем временем сетовал на суровую погоду, которая с каждым годом становится все хуже, и вот уже знаменитый морской курорт Сарт-Алета забыт, и знать перестала сюда ездить, ведь тепло всего лишь два месяца в году, а то, что здесь уникальный целебный воздух, который лечит в любую погоду, этого почему-то никто в расчет не берет. И станция принимает всего один пассажирский поезд в неделю, а уж военных тут вообще никогда не видят. - А вы, господин Манфред, приехали здоровье поправить? – спросил он, избегая смотреть мне в лицо и разглядывая пуговицы на плаще. - Да. Только не на курорте, я тяжело переношу морской климат. Его императорское величество пожаловали мне поместье в Талорне. - Ох, это такая глушь, - посочувствовал мне комендант. – Но значительно ближе к Ар-Майну, возможно вам будет приятно оказаться в местах своей юности. Я оглянулся посмотреть, чем занят Ивар. Тот бродил вдоль наших трех вагонов, с видом скучающего аристократа. Шляпу с вуалью он снял, здесь был слишком сильный ветер, наверное ему надоело отплевываться от ткани, липнувшей к лицу. - Наш экипаж готов? Я посылал человека распорядиться. Комендант бросил на меня странный взгляд, скользкий и изучающий. Потом снова заговорил быстро и с придыханием: - Да, мы получили распоряжение из канцелярии его величества по скоростной почте. Но сами понимаете, распоряжение есть, а финансирования нет. Я распорядился отдать вам почтовый экипаж, там неплохая двойка лошадей. Вам же понадобятся лошади, выносливые и крепкие для горных дорог? Вот потому я и распорядился отдать вам почтовых, эти кобылки привыкли к сложным дорогам. Я чувствовал какую-то фальшь в его словах, но трясти коменданта и выбивать из него, что там такое на самом деле с приказом из канцелярии и с лошадьми, я не хотел. Почтовые, так почтовые. Они действительно должны быть хороши для дальней и сложной дороги. Райво Орни привстав на подножке, хрипло крикнул что-то вроде «Эгей, пошла!», щелкнул в воздухе кнутом и две коренастые рабочие лошади, дернув, покатили нашу повозку по вымощенной булыжником дороге. Почтовая карета, с облупившейся на бортах краской и императорским гербом на дверце, поскрипывая, мягко качалась на рессорах. Талеру наши лошади неожиданно понравились. Точнее сперва он, изображая царскую особу в изгнании, неприкаянно болтался возле кареты, дожидаясь, пока гвардейцы из эскорта погрузят в нее мой дорожный чемодан и три баула самого Талера, не считая шляпных картонок, какого-то сундучка с замком и связок с книгами. Я же стоял возле лошадей и гладил серую кобылу по исцарапанному мягкому носу. Кобыла фыркала, терлась об мое плечо лохматой башкой, толкая лбом так, что я еле держался на ногах. Ее соседка, гнедая, с белой проточиной на лбу, косилась в нашу сторону и переступала на месте. Талер обошел лошадей с другой стороны, похлопал гнедую по шее. - Чистокровные скакуны. Вы, Манфред, не умеете с женщинами обращаться, пустите меня. Я отошел на шаг, глядя что он станет делать. Ивар гладил обеих кобылок сразу, а в его кармане откуда-то нашлось несколько кусков сахара, который те вежливо собирали с его ладони мягкими губами. Потом он принялся распутывать гнедой челку, одновременно почесывая серую по лбу. А теперь он сидел рядом со мной на жесткой, обтянутой лопнувшей кое-где кожей скамейке, и, высовываясь из кареты, смотрел на улочки и площади Сарт-Алета. А я думал о том, что никогда не находился с ним настолько близко. Я мог чувствовать тепло его бедра, хоть он не прикасался ко мне, я видел его острый профиль, темные ресницы, и прядь русых волос, выбившуюся из-под шляпы. В углу его рта была маленькая трещинка, и Ивар иногда, забывшись, касался ее кончиком языка. Я, как зачарованный, жадно ловил эти крохотные детали, кусочки, и отмечал их в памяти, чтобы потом, наедине, перебирать, вспоминая каждое мгновение. Я намеренно сел слева от Ива, чтобы видеть его, не поворачивая головы. Строения становились все ниже, городские домики сменили почти деревенские усадьбы, закончилась брусчатая мостовая, перейдя в две укатанные колеи. Сгущались сумерки, и в домах начали зажигать лампы – окна уютно светились. Поля вокруг города были уже убраны, над обнажившейся черной землей кружили птицы. Я сидел, чуть откинувшись на жесткую спинку и вспоминал, как первый раз увидел Ивара. Причем я его увидел и мог разглядеть раньше, чем он меня – потому что в тот день, восемнадцатого марта, я лежал в военном госпитале столицы, и лицо мое было так плотно закрыто бинтами, что узнать меня в таком виде было невозможно. В то утро в больничной палате царила суета и какое-то нервное возбуждение. Военврач, маг высшего ранга Тиль Вартен, совершил обход раньше положенного, наскоро опросив медперсонал о сегодняшнем состоянии раненых и распорядившись убрать в соседний корпус самых тяжелых. Туда же отправились умирающие и те, чей внешний вид мог оказаться «неподобающим». Я не очень хорошо понял тогда, чем вызвана подобная суматоха, и почему тяжелые раненые должны иметь «подобающий вид». У меня уже несколько дней держался жар, который уходил только после инъекций лекарства и слова Вартена эхом отзывались у меня в голове, умножаясь многократно и в итоге сливаясь в один неразборчивый гул. Так что я не был уверен, что услышанное мной было произнесено на самом деле. Холодные, чуть липкие пальцы пробежали по моему лбу и я открыл единственный оставшийся глаз, пытаясь рассмотреть лицо Тиля. Врач-маг на меня не смотрел, он трогал мой лоб и здоровую руку, словно касался неживого предмета. Я молчал, каждое прикосновение вместе с болью возвращало мне ощущение моего тела, определяя его границы. - Плохо, - сказал Вартен. – Лучше, чем вчера, но все равно плохо. Руку бы не потерять, заражение… - Оберст-полковника тоже перевести в Южное крыло? – я не знал, чей это голос, он звучал словно сам по себе. - Нет, оставить. Его императорское величество хотел поговорить с защитниками Аран. Кроме оберст-полковника ему и показать-то некого. Мою руку в этот момент снова начало жечь, словно огнем, как будто раскаленный прут кто-то с силой вкручивал в плечо, прямо в кость. Так случалось часто, и избавиться от этого было невозможно, а боль была такой, что по ночам мои стоны будили дежурную медсестру. Сейчас было утро, и рядом был Вартен, так что я решил сказать ему об этом. Я сосредоточился, долго и тщательно подбирая слова, и разлепил губы, но оказалось, что Тиля рядом уже нет, и солнечные блики переползли по стене ближе к двери, закрашенной белой краской. Начался день. Чуть позже мне сделали укол, и боль понемногу уползла вглубь, под повязки, затаившись там густым и тугим комком, в ожидании своего часа. Я, наслаждаясь передышкой, медленно обвел взглядом палату и увидел незнакомого человека. Он был не в белом халате, и на нем не было фартука в бурых и желтых пятнах, так что сперва я с жадностью смотрел просто на новое цветное пятно. Светло-голубой камзол с серебряными пуговицами, ярко-синяя, как небо на майские праздники, лента в волосах. Потом незнакомец повернулся, оглядываясь вокруг и я увидел его лицо. Не знаю почему, но именно в тот момент я понял, что останусь жив. Дворянчик в голубом камзоле был словно посланником из другого мира, того, который я постепенно начал забывать, погружаясь в липкое болото боли, крови, лекарств, перевязок и тихого неумолимого угасания. Там не могло быть ярко-синих лент, россыпи первых веснушек на остром носу, запаха мяты и жженого сахара от леденцов, которые посетитель доставал из круглой жестяной коробочки. На меня он не смотрел, считая, по всей видимости, либо спящим, либо не стоящим внимания, я же смотрел на него жадно, впервые после ранения ощутив интерес к жизни. Потом дворянчик исчез, отозвавшись на оклик «Ивар!», и лишь спустя месяц я узнал, что он и дворянином-то не был, нынешний фаворит императора. Сам его императорское величество Филипп Четвертый вошел в мою палату спустя четверть часа, и я даже смог поговорить с ним несколько минут, отвечая на вопросы. Синей ленты видно больше не было, и я был немного огорчен. Вскоре визит императора со свитой в военный госпиталь закончился. Сейчас Ивар Талер, правда без синей ленты и леденцов, сидел рядом со мной, и, при всей неоднозначности ситуации, это определенно придавало жизни вкус и цвет. - Ваша мил… - начал я и запнулся, поняв, что по-прежнему не знаю, как к нему обращаться. По сути-то я был выше и по рождению и по рангу. По факту – Ивар держался с аристократическим достоинством и указывать ему сейчас на его действительный статус было бы жестоко. Наконец, я нашелся: – Господин Талер, все в порядке? - Манфред, вы же не это хотели спросить, - тут же отозвался Ивар, и глянул на меня из под широких полей шляпы. – Что вы на меня смотрите так? - Как? – я несколько растерялся от такого вопроса. - Как будто я вас сейчас ударю. Я задумался на мгновение, не зная, что отвечать. Талер последнее время ставил меня в тупик своими словами и поступками. - Манфред, вы бы себя видели. Вы похожи на большую собаку, которая ждет, что ее сейчас пнут, но при этом не хочет уходить. Только не обижайтесь. Я люблю собак. - Могу в таком случае, лишь позавидовать, - ответил я, наконец, поймав нужный тон. - Кому? - Собакам. Талер коротко усмехнулся, несколько принужденно, а потом полез в карман кожаной охотничьей куртки и достал круглую жестянку. - Хотите леденцов, Манфред? В дороге самое то. Я снял перчатку и протянул ладонь. Талер тряхнул жестянку, разбивая слипшиеся леденцы, а потом мне на руку упали три янтарных кругляша. Запахло мятой. Я улыбнулся, глядя на эту коробочку – возможно, ту самую коробочку – и закинул в рот сразу все три леденца. - Спасибо… Талер. Раз уж он решил называть меня по фамилии, не прибавляя при этом ни дворянского «милость», ни военного «оберст» или «господин полковник», то у меня развязаны руки. К тому же, мне нравилось произносить его фамилию. Талер – звонкая серебряная монета, память о независимых городах Севера. Ивар одарил меня еще одним взглядом, в полутьме кареты глаза его блестели. Я подумал, что долго буду вспоминать эту дорогу и такую долгожданную, пусть вынужденную, но близость. - Подвиньтесь, Манфред, - с наигранно капризными нотками в голосе сказал Ивар и довольно бесцеремонно пихнул меня бедром, придвигаясь плотнее. Я вздрогнул от этого прикосновения, внутри все обмерло, словно я в один миг ухнул вниз на огромных качелях. Я даже забыл выдохнуть после судорожного вдоха. – Эй, полковник, вы слышите? – окликнул меня Талер. – Подвиньтесь. Мне тесно так сидеть, а от стенки вашего шикарного экипажа замечательно сквозит. Это вы, вояки, можете на снегу спать, а я человек, привыкший к достойному обращению. Я, словно очнувшись, улыбнулся такому напору и с сожалением подвинулся чуть дальше, разрывая прикосновение. От крашеной деревянной стенки действительно тянуло холодком, но через плотный армейский плащ это было почти незаметно. Ивар смотрел на меня уже неотрывно, как будто я сделал что-то не то или не так, как ожидалось. Но при этом он был явно доволен, и из его движений уходило нервная напряженность. На миг мне показалось, что он боится. Меня или неизвестности, ждущей его впереди, боится и нарочно пытается задеть меня, чтобы все плохое случилось быстрее. Как ему объяснить, что я расстался с мыслями о мести еще в поезде, когда понял, что страдания Талера не сделают меня счастливым, скорее наоборот, я не знал. Так что я просто сказал: - Я, признаться, сам не слишком хорошо знаю, куда мы едем. - Да? – вскинулся Ивар. – А как же шикарное поместье? Замок в горах? - Не то. Я имел ввиду, что никогда не был в этих местах, в Сарт-Алете и Талорне. Я вырос на хуторе рядом с Ар-Майном, это дальше от моря, в горы. Так что мы в одинаковом положении, я увижу поместье так же в первый раз. - Нет, оберст-полковник, - тускло сказал Ивар и отвернулся к окну. – Мы в разном положении. И вы это прекрасно знаете. Больше он не сказал ни слова, и тишина повисла надолго.