Дверь напротив.

-Хей, Калининград, ты можешь выпить со мной, если хочешь. -Я закопаю тебя к чертям, если ты назовешь меня так еще раз. Иван равнодушно пожал плечами злобно сверкающему алыми глазами Гилберту. Их пока разделяла решетка – времени прошло совсем немного, выпустить пруссака он еще рискнуть не успел. Брагинский, беззаботно улыбаясь, плеснул в свою рюмку еще немного алкоголя. Пруссаку оставалось лишь скрести прутья решетки, пытаясь взглядом просверлить дыру в шинели русского. Хотя, берем выше – что портить вещи, Гилберта вполне бы устроила дыра у Ивана в голове. Опрокинув очередную рюмку, русский, радушно улыбаясь, подошел к решетке, одну ладонь устроив на ладони Гилберта. -Ну что же ты, — Иван усмехнулся, — Я ведь не изверг какой. Все в порядке. -Не изверг? – лицо пруссака на миг отобразило ну самое что ни на есть искреннее удивление, сразу же сменившееся гримасой злости, — Держать меня в своем чертовом подвале, и говорить, что все в порядке?! -Я лишь жду, пока ты привыкнешь, — Брагинский пожал плечами, — Пока я не думаю, что отпустить тебя будет хорошей идеей. -Привыкнуть к этому?! Рывком вперед, Пруссия вцепился до боли пальцами в шинель русского, вжимая его в чертову решетку. А тот спокоен, улыбается все так же беззаботно. С неподдельным интересом наблюдает, что же еще может выкинуть пруссак – но тот, видимо, уже был ошарашен полнейшим отсутствием реакции со стороны России. Брагинский сжал ладонями его ладони, заботливо предупредив: -Лучше отпусти. Мне будет жалко твои перчатки. -Перчатки? – абсолютно не уловив смысла слов русского, Гилберт чуть ослабил хватку, но не выпустил. -Разумеется. Если я поломаю тебе пальцы, они наверняка испортятся, а снять предварительно ты их не успел. Голос приторно-ласковый, в глазах – ноль по Кельвину. Лицо пруссака исказилось от ужаса и отвращения. -Иди к черту, русская свинья. Я смогу придушить тебя, даже если ты сломаешь мне руки. Наташа, спускающаяся к ним по лестнице, не услышала преотвратительного и короткого хруста – лишь истошно-хриплый вопль, прыжком она перемахнула последние ступеньки. Пруссия сполз по стенке, противолежащей решетке, и уже сидел, сжимая правой рукой кисть левой, помутившимся от боли взглядом смотря на русского. Как можно больше ненависти, пусть тот захлебнется. Хотя, Ивана это откровенно забавляло – тот улыбался. -И что у вас случилось? – Наташа, нахмурившись, смерила взглядом брата, — Иди отсюда. Я сама с ним поговорю. -Я. . . -Ты самый талантливый дипломат из всех, что я встречала, — девушка закатила глаза, — Я сказала – пошел. Спорить с Беларусью желания у него не было. И, впрочем, себе дороже. Брагинский мерным шагом пошел наверх, переступая через одну ступеньку. -А ты иди сюда, — Наташа попыталась улыбнуться, — Что с рукой? -Спроси у своего припадочного алкоголика, — Гилберт зашипел, но поднялся, подойдя к решетке, протянул через нее левую руку. Под протестующее рычание девушка осторожно стащила перчатку, осуждающе поцокала языком. -Я говорила тебе его не раздражать? -Раздражать? Я хочу его просто уничтожить. -Лучше бы тебе попытаться хоть немного понять, что у тебя нет больше ни вариантов, ни возможности... Ты навсегда останешься с ним. И если хочешь остаться с ним, и относительно целым... Пруссак хотел что-то яростно возразить, но вскрикнул от боли, когда Беларусь умело и сильно потянула неестественно вывернутый палец. -Молодец, один есть, — проворковала девушка, не позволяя тому вставить больше ни слова, — Переломов нет – уже хорошо, верно? Недели через две будет все как новое. Кротко усмехнувшись, Гилберт с каким-то особым наслаждением наблюдал, как девушка о нем заботится. Тут он провел лишь пять дней, наверное, без нее это и было бы сущим адом. Удивительно, она является сестрой того чудовища. Да и тот обычно слушается ее беспрекословно – такую хрупкую и милую. В семейных отношениях этой пары он разобраться не мог, даже когда пытался. -Все готово, — Беларусь улыбнулась, позволив альбиносу опустить руку, — Я схожу за бинтами, а ты... -Да можешь быть уверена, я никуда не уйду, — торжественно объявил Гилберт, предупредив абсурдный вопрос. -Ой, — Наташа кивнула, — Прекрасно. Я буду очень скоро. Стук небольших каблучков удалялся, пруссак сел на каменный пол, закрыв лицо руками. Вариантов нет, возможности нет? Не укладывалось в голове. Он был столь сильным государством, и теперь его запишут в собственность к русскому, лишат имени? Уже записали и уже лишили. Это было столь невероятно и ужасно, что поверить в реальность происходящего было более чем тяжело. Интересно, Наташа догадается принести ему еще еды? Он не думал, что уже пожалеет о том, как артистично опрокинул поднос, принесенный Иваном. Так и не поднимаясь, он совсем оперся о стену, закрывая глаза. Надо было просто выспаться. -Да ты просто идиот! Неужели так можно?! Ему и так досталось! -По-моему, идеальный вариант. Тогда он точно не сбежит. -Ты бываешь безумно бесчеловечен, — голос Беларуси уже не скрывает нотки раздражения, — Я просто не понимаю тебя! -Нет, если на то твоя воля – он останется там. Это менее бесчеловечно? Пруссак с отрешенным безразличием вслушивался в спор брата с сестрой. Те, судя по всему, столкнулись ненароком где-то еще в начале лестницы, и с их слов тот уже успел и испугаться, и позлиться. А теперь, когда перебрал все возможные варианты происходящего, и так ничего и не понял – просто сидел у решетки, вглядываясь в темноту лестницы. -Н-нет, разумеется, нет! Но неужели ты думаешь, что после подобного он хоть на долю сможет попытаться свыкнуться? -Я в этом просто уверен. Мне уже смотреть на него больно. На этом моменте пруссака едва ли не пробило на истеричный хохот. Интересно, Иван вообще предполагает, что его «Калининград» все слышит? И как у него вообще поворачивается язык говорить такое? -Просто помни, что я против, — застучали каблучки, Беларусь спустилась к Гилберту, взяла со стола ключ. -Оу, ну какую программу развлечений мне приготовили на сегодня? – язвительно прошипел пруссак, поднимаясь и с вызовом глядя на уже спустившегося к ним Ивана. -Экскурсию, — невозмутимо ответил Россия, что-то сжимая в руках за спиной, — Возможно, переезд. Смотря, как ты будешь себя вести. Беларусь аккуратно вставила ключ в замок, провернула. Не отрывая взгляда от Гилберта – чего доброго, тому придет в голову тут же броситься на Ивана. По ответному воспаленному взгляду его намерений она понять уж точно не могла, поэтому, когда дверь была открыта, сразу же взяла альбиноса за руку. Тот посмотрел удивленно – и благодарно. -Все хорошо. Не делай глупостей, ладно? – девушка нежно улыбнулась пруссаку и вывела его за пределы клетки. Тот кивнул. Действительно, если что-то и делать, то скорее ради этой девчонки. Она и сама своей женской натурой давно отметила, что стала для пруссака единственной, на кого он немного может положиться, и уже дорогой его сердцу – любому необходим кто-то, к кому можно привязаться. А в таком положении необходим особо остро, пожалуй. Альбинос заулыбался в ответ, осторожно отпустил руку Наташи и подошел к Ивану. -Спиной повернись. -Что? – тот уже окончательно перестал понимать происходящее, но, встретив взгляд Наташи, покорно развернулся спиной к русскому. Шею опалило металлическим холодом, что-то щелкнуло. Он даже сразу не смог поверить в уже единственно правильный вариант, развернулся, оскорбленным и взбешенным взглядом сверля русского. -А поводок ты забыл наверху? Как опрометчиво! – пальцами он вцепился в ошейник, отступив на пару шагов. -Можешь сходить наверх. Главное, не уходи из дома. Я точно не измерял, но хватит нескольких шагов за порог… -Ублюдок, — Гилберт скреб ногтями по прочному материалу, отступив уже до решетки, — Только тебе бы хватило пропитых мозгов до подобного! -Если хочешь, я сниму его, и ты отправишься обратно. Но я думал, тебе не слишком тут нравилось. Наташа, стоящая на равном расстоянии до них обоих, быстро подошла к альбиносу, взяв его под руку, тихо зашептала: -Ты же обещал мне без глупостей, помнишь? Пойдем. Я приготовила для тебя комнату. Россия улыбался уже торжествующе, ступил в сторону, дабы пропустить сестру и пруссака вперед. Гилберт, стараясь не смотреть на русского, прошел вслед за Наташей. -Чувствуй себя как дома, — язвительно улыбнулся Россия, когда трое уже были в коридоре, — Раз я обещал тебе экскурсию… -То я все ему покажу, — яростно заверила брата Беларусь. -Вот и замечательно. Я буду поздно. Последишь за ним, сестричка? -Можешь не сомневаться, — девушка неожиданно сильно потянула за руку пруссака в противоположенную сторону коридора. Брагинский усмехнулся, когда двое уже скрылись за дверью. Пруссия же покорно шел за девушкой по коридору, мимо дверей. И зачем столько? Он успел насчитать удивляющее количество комнат, половина из которых вряд ли вообще использовалась. -Здесь комната самого Вани, а твоя, — Беларусь указала рукой на дверь. -Напротив?! Он издевается?! -А в этом я уже издевательств не вижу, — Наташа засмеялась, — Если он и захочет вломиться к тебе, то расстояния между вашими комнатами решат только время. -Совсем не понравилась эта шутка, — пруссак нахмурился, — Хотя, это правда не важно. -Успокойся. Просто постарайся не провоцировать его. Он нервный на долю, и слушает мало кого…А повод ты всегда ему даешь быть не слишком гуманным. -Да пошел он к дьяволу. Мне на него плевать, — альбинос открыл дверь в свою комнату, — А твоя где? -На этаж выше, — Наташа пропустила пруссака зайти первым. А весьма и неплохо. Пленных так точно не держат – слишком просторно, кровать – двуспальная?! – с совершенно непонятно зачем нужной кучей подушек, мягкий ковер и небольшой столик с другой стороны комнаты. А окно так просто огромное, почти во всю стену, но закрытое тяжелыми шторами. -А тебе лучше бы сходить в ванную, а одежду сменную я принесу, — услужливо улыбнулась Наташа, — Хорошо? -Хватит уже говорить со мной, как с больным. А так – да, было бы неплохо. Только объясни, как туда пройти. Беларусь посмотрела на него удивленно. -Хватит уже кичиться своей гордостью. А так – от твоей комнаты до конца коридора вправо, первая белая дверь. -Извини, — Гилберт кивнул и вышел за дверь. Наташа, улыбаясь, подошла к окну, распахнув шторы. Пруссак вел себя глупо, это даже умиляло. Хотя, с его гордостью ему и правда должно быть неприятно такое приторное обращение – но девушка совсем не была в этом уверена. Разве могла ему позволить поизображать из себя все еще невозмутимого и способного решить все самому. Ведь ей не сложно. Ощущение этой дряни на шее просто преотвратительно. Гилберт подставлял лицо горячим струям воды, фырча и жмурясь. На данный момент он уже успел решить, что эта альтернатива решетки в подвале очень даже ему по вкусу. Нет, разумеется не из-за повышения уровня комфорта. Ведь куда больше шансов сбежать, или, если уж не сможет разобраться с ошейником – как минимум придушить русского. Комнаты все-таки напротив. Да и, как сказала Беларусь, расстояния решили бы только время. Наташа постучалась в дверь. -Мне можно зайти? Я одежду принесла. -Ну разумеется, — пруссак ступил на коврик, быстро обернув полотенце на бедрах. Девушка отворила дверь, заливаясь стыдливым румянцем, положила на табуретку аккуратно сложенные штаны и рубашку, стараясь не смотреть на Гилберта. Который напротив, ступил вперед, успев перехватить вещи из ее рук, улыбаясь. -Спасибо. -Не стоит благодарности, — Наташа тихонько усмехнулась, — Лучше одевайся скорей. Кухню найдешь? Сегодня ужинаем без Вани. -Это просто замечательная новость, — альбинос фыркнул, — Мне даже может начать тут нравиться. -Его это, несомненно, порадует, — девушка кивнула и, улыбаясь, ушла. А ушла очень быстро, посему Гилберт не успел даже возразить ничего. -Калинингра~ад, ты уже спишь? Гилберт едва не подпрыгнул на кровати, услышав голос за дверью. Поднялся, босиком подойдя к двери. -Тут открыто, вообще-то, — пруссак приоткрыл перед Иваном дверь, — Что-то не так? -Пойдем ко мне, — русский чуть пошатнулся, — Наташа говорит, что пить одному – уже алкоголизм. Значит, ты будешь пить со мной. Надо же нам налаживать общение, да? Пахнуло алкоголем. Русский определенно уже где-то налакался, на ногах едва стоит. -Знаешь, совсем нет желания, — Гилберт попытался закрыть дверь, но Иван легко толкнул ее плечом. -Ш-ш-ш, подожди…Ну прости меня. Я же не приказываю, а просто приглашаю, верно? Тебе тоже стоит расслабиться. Когда еще будет такой шанс? Эта пьянь наверняка при нем и уснет. Гилберта словно осенило, внезапно – да Иван ведь будет практически беззащитен. Резко распахнул дверь, отчего тот едва не упал на него, но вовремя уперся руками в дверной проем. -Ладно. В чем-то ты прав – общение наладить было бы неплохо, — приторно улыбнулся альбинос, — Пойдем. -Наташе – ничего, хорошо? -Хорошо-хорошо. У Ивана он еще не был. Да и комната не больше, чем что он выделил ему. Пруссия уселся на край кровати, пока Иван искал в небольшом серванте вторую рюмку. Поиски увенчались успехом – сосуд был вручен Гилберту, сразу же Брагинский сел рядом, сжимая в одной руке бутылку. -Ты же знаешь, что у меня тоже нет выбора, — протягивая гласные, пробормотал русский, — Я совсем не хочу делать тебе больно. Но и отпустить тебя не могу, ты же понимаешь… -Понимаю, — Гилберт коротко выдохнул. -Вот и молодец, — Брагинский наполнил рюмку пруссака, — Молодец, молодец. Я бы на твоем месте еще хуже бы себя вел, наверное. «Жаль, что нет шанса на это посмотреть…» — Гилберт едва не сказал это вслух. Хотя вряд ли сейчас Иван уловил бы даже смысл этой фразы. -Предложишь тост, Калининград? -Тост? – несколько удивленно переспросил пруссак, уже не оскорбляясь имени, — За нашу новую жизнь. Пусть все будет лучше, чем сейчас. Последнее предложение прошипел с искренней злобой, но Брагинский словно и не заметил. Пруссия был намерен не пить, но русский как назло проследил, что бы тот опрокинул рюмку. Водка неприятно царапнула горло. Даже без закуси – Гилберт не мог понять, какое удовольствие находит русский в этом напитке. Даже когда тот легко выпил свою рюмку, практически не поморщившись. Мелькнула мысль, что соглашаться было все же плохой идеей. Он понял, как давно не пил, лишь когда после третьей рюмки уже поплыло перед глазами, тело предательски слушалось чрезвычайно медленно. Состояние Брагинского же не слишком изменилось и после четвертой – он продолжал сосредоточенно что-то доказывать, указывая на свою человечность и искренность натуры. Ничего нового, лишь другими словами. -Нет, больше никак, — пруссак едва ли не пролил следующую рюмку (пятую, наверное?), когда пытался всучить ее обратно русскому, — Я лучше пойду. -Никуда не пойдешь, — уверенно заявил Иван, прикладывая рюмку к губам альбиноса. Пруссия закашлялся, но выпил. Откинувшись на спину, пнул ногой бутылку, которая недалеко прокатилась по ковру. -Убери эту дрянь отсюда, ради всего святого. -Пусть лежит, — русский отставил сосуды, пододвинувшись ближе к пруссаку. Тот уже явно перенес все свои коварные планы на неопределенный срок, и недоумевающим взглядом рассматривал потолок. Щеки румяные от алкоголя, глаза прикрыты. Ну ничего, Россия тоже вряд ли на ногах держится. Если взять себя в руки, то вполне можно… -Калининград, такой милый, когда краснеешь, — Гилберт почувствовал, как русский скользнул пальцами по ошейнику, — Приподнимись чуть-чуть. Он настолько пьян, или глуп? Альбинос послушался, замерев. Уже знакомый щелчок – чертов ошейник упал куда-то на кровать. Теперь можно бежать, бежать, разве что прежде… Рывком Пруссия вскочил, сразу же вжав Ивана в кровать, уже готовясь сомкнуть руки на его горле. Настолько, насколько хватит сил, даже сильнее. Разве, это было определенно лишним – убежать он бы может и смог. Но планы составлять в таком состоянии он явно был не способен. Брагинский посмотрел изумленно, практически сразу же присев, оказавшись нос к носу с Пруссией, отчего «маневр» не удался, тело подвело и руки пруссака скользнули дальше, и Иван практически оказался заключенным в объятия. -Что, так сразу? – русский усмехнулся, абсолютно осознанным взглядом глядя в алые глаза Гилберта. Последовал сдавленный крик пруссака – на широкой кровати Ивану не составило труда опрокинуть уже его на спину, глядя с любопытством и усмешкой. Тот, пытаясь осознать свое положение, дико выдирался, успев пару раз довольно сильно ударить русского вскользь по лицу. -Пусти, чертов алкоголик! Ты… -Я практически трезв, — Брагинский широко улыбнулся, — Чего не могу сказать о тебе. Гилберт похолодел – он знал и уже был свидетелем, как Ивана резко швыряет из одного настроения в другое, но в таком положении это совсем не выглядело забавным и для него радужным событием не являлось. Теперь же от былого радушия у России не осталось и следа, улыбался он жестоко и торжествующе. -Ну неужели, неужели, мой милый Калининград, ты настолько меня ненавидишь, что решил так поступить? Я открывал тебе душу, я решил дать тебе больше свободы, а ты…Нож в спину, ей-богу, это даже не по-мужски! Совсем, совсем не хорошо. Помнишь, я говорил тебе, чтобы ты старался вести себя хорошо? С отупевшим взглядом, стараясь не выказывать страха, который на данный момент доминировал вкупе с абсолютным непониманием происходящего, он слушал, как завороженный. А что можно от Брагинского ожидать? Может, тот сам решит придушить его на месте. Русский же остался доволен эффектом, произведенным его речью. -Но я тебя прощу, разумеется. Каждый может ошибиться, ведь так, Калининград? Тот как-то запоздало почувствовал, как трещит воротник. Уже когда отскочила одна пуговица, Иван рванул в сторону сильно, распахнув рубашку совсем. -Знаешь, а ты ведь чертовски красивый, Калининград, — русский снова сделал особое ударение на имя, — И ты ведь все равно мой. Гилберту показалось, словно его окунули в холодную воду. Лицо выражало уже самую настоящую панику, но русский наваливался практически всем весом, шевелиться было сложно. Тело совсем ватное от страха и алкоголя – странно, это чувство совсем заглушило всякую злобу. Можно было орать, лягаться, умолять, чтобы его отпустили. Да что угодно, только не лежать так под ним в ожидании чего-то и чувствовать этот насмешливый взгляд. -Спокойно, милый. Я не собираюсь тебе ничем навредить, можешь не волноваться. Он уже готов был закричать, когда русский припал губами к его губам. Передернуло от отвращения и ужаса – язык русского прошелся по плотно сомкнутым зубам, игнорируя протестующее мычание. Пруссак резко дернулся в сторону, повернув голову, стараясь хоть немного отстраниться – это скорее лишь рассмешило Ивана, тот легко, словно лишь из интереса, как тот отреагирует, провел языком по едва красному следу от ошейника. Рывок, другой – Пруссия забился под ним, протестующее что-то вереща. Уже более навязчиво Иван продолжил свой «эксперимент», впиваясь губами в кожу, дольше задерживаясь и лаская языком в моменты, когда тот дергался и вскрикивал под ним особенно сильно. Далеко не от удовольствия, разумеется – того колотило от отвращения к происходящему, сердце отбивало бешено, благо даже опьяненное сознание еще совсем не собиралось дать соло телу. -Давай ты будешь чуть потише? Конечно, если хочешь позвать Наташу на помощь – я даже не против, — Брагинский прорычал ему на ухо, отмечая, как вздрогнул от совсем сейчас нечаянных и легких прикосновений губ пруссак. Нет, как он мог позволить, что бы Наташа увидела его в таком положении? Разумеется, она сразу бы заставила Россию отпустить. Да что бы стало с его гордостью? Хотя, о какой вообще гордости стоило думать в таком положении?! Но, едва рыча от злобы и бессилия, он молчал. Русский кивнул одобряюще, легко укусив того за мочку уха, практически сразу с сильным нажимом облизнув по всей раковине, отчего пруссак изумленно ахнул, попытавшись рывком повернуть голову. Уже через мгновения сообразив, что выказывать свои ощущения было совсем лишним. Брагинский с силой одной рукой вцепился в волосы Пруссии, отчего тот даже немного пошевелить головой не мог. Уже куда более уверенно продолжил, на удивление ласково кусая, обводя языком ухо, следом целуя кожу у скул до чуть красных следов, уже категорично игнорируя жалобные всхлипы со стороны альбиноса – тот одной рукой зажимал себе же рот, впиваясь зубами в костяшки пальцев до боли и жмуря глаза. Понимая, что его сейчас, черт возьми, поимеют как бабу, а сам он вряд ли внезапно обретет способность оказывать сопротивление. Горячая ладонь России скользила по торсу Пруссии, отчего тот отмечал каждое его движение. Лишь словно нечаянно задевая напряженные соски, наслаждаясь тем, как тот прогибается и мелко дрожит от каждой подобной шалости. Сидя на нем, Брагинский уже отчетливо ощущал его напряжение – впрочем, это не было удивительным. Он мог быть более чем уверен, что секса у юноши давно не было, а в купе с алкоголем тело все равно требует свое. -Тебя так заводит чувство беспомощности? Интересно узнать тебя с такой стороны. От этой фразы он словно бы покраснел еще больше и оскалился, попытавшись изобразить на лице как можно больше ненависти. Только Брагинского мало волновало, как воспримет его слова пруссак. Даже напротив, пусть дает волю эмоциям. Еще сильнее, пожалуй, тому должно было быть и на долю больно от столь грубых поцелуев. Пальцами сжал сосок, принявшись ненавязчиво его теребить – жалобно и громко замычав, сильней прикусывая уже чуть кровоточащую руку, альбинос так весь выгнулся, что Брагинскому пришлось отпустить его волосы. -Я просил тебя вести себя тихо? – Россия спросил невозмутимо, пусть и сестра на самом деле не могла бы услышать отсюда, даже если Пруссия бы вопил в голос. -Ид-диот…Я не могу, когда ты… -Впрочем, как хочешь, — игнорируя попытку Гилберта что-то сказать, отрезал Иван, — Тебе нравится Наташа, верно? Мы договоримся, что ты не будешь сопротивляться. И она ничего не узнает, я могу обещать. Ты ведь тоже ей нравишься. Пруссак повернулся, найдя в себе силы встретить ненавистный взгляд всей злобой, что он к нему испытывал. Он упоминал свою сестру уже второй раз, очевидно, запомнив, как сразу постарался послушаться альбинос после первого. -Так мы с тобой договоримся? – Россия, усмехнувшись, с интересом смотрел в мутные от опьянения глаза Гилберта, — Исход будет в любом случае один. Или тебе так хочется, чтобы девчонка тебя потом пожалела? Я могу гарантировать, она будет жалеть. Может, даже мне достанется от нее, но это уже далее. -Я тебя ненавижу, ублюдок, — пруссак закрыл лицо руками. -Я не слышу тебя, — хищная улыбка, Иван снова наклоняется, что бы тот чувствовал на своих руках его дыхание. Если согласиться, будет шанс. Как минимум покинуть эту комнату, если Брагинский позволит ему двигаться. Сделать хоть что-нибудь, что бы выйти из положения, в котором он был сейчас. -Черт возьми, да. Подавись, — он прошипел сквозь пальцы, сразу же раскинув руки в стороны и глядя с вызовом. -Ты бываешь очень даже рассудительным. Правильный выбор. -Это не значит, что я хоть в чем-то буду тебе отвечать. -Не зарекайся, мой милый. Россия отстранился, позволяя тому присесть, с наигранным трепетом и осторожностью спустил рубашку с плеч Пруссии, обняв того. Пара ловких движений – тот не слишком понял, как руки оказались до боли стянуты сзади рукавами злосчастной рубашки. Хотел что-то выкрикнуть, но русский картинным жестом прижал палец к его губам. -Мы договорились, но кто сказал, что я собираюсь тебе верить? Пруссия не нашел, что ответить. Сердце бешеной пульсацией отзывалось во всем теле, в голове зашумело от накатившего снова неконтролируемого страха. Это было плохим решением, пусть бы сюда пришла Наташа, но, по крайней мере, тот ничего бы не успел сделать… Он снова оказался на спине, но теперь неизменно прогибаясь, ибо ткань и так слишком больно впивалась в руки. Голова в таком положении запрокинута, даже не видно, что делает Иван. Впрочем, видеть ему было не слишком и нужно. Дыхание русского опалило кожу груди, Гилберт дернулся, словно забыв, что руки обездвижены – абсолютная невозможность закрыться просто уничтожала морально. Еще бы русский догадался из чего-нибудь соорудить кляп – альбинос совсем не был уверен, что сохранит гордое молчание, особенно под алкоголем. Поцелуи пришлись для начала на ключицы, легкие и отвратно нежные. Губы альбиноса дрожали, он не открывал глаз, молясь, что бы все это безумие скорее кончилось. Ниже – Иван обхватил губами сосок, щекоча и дразня языком. Это было намного хуже – дыхание пруссака перехватило, тот кусал губы, не позволяя себе выдать своих ощущений ничем более – хоть Иван и так прекрасно чувствовал его реакцию на каждое его действие. И что бы там ни старался себе Гилберт изобразить – от отвращения так не дрожат, так не дышат и не прогибают спину, подставляясь. Жаль, что его сознание не собирается наслаждаться вместе с телом – но разве не на то был алкоголь? Нет, изначально, конечно, нет. Но теперь он уже играл весьма не последнюю роль. Горячими и влажными поцелуями Брагинский опустился ниже, по красиво накаченному прессу, не обходя вниманием ни одну линию рельефных мышц. Ладонь легла между ног пруссака, Иван на миг даже искренне удивился тому, что, будучи столь возбужденным, тот еще хоть на долю, но владеет собой. Но нескольких движений рукой через ткань брюк в совокупности с поцелуями хватило, что бы тот сдавленно застонал, невольно двинув бедрами. Когда же русский уже в совсем развратной манере принялся изучать языком низ живота в сантиметре от брюк, быстро и с нажимом лаская напряженный орган через ткань, Гилберт окончательно потерял всякую способность соображать – не заботясь о том, могут их услышать или нет, он томно и жалобно вскрикивал, приподнимая бедра, прижимаясь хоть немного сильнее. -Тихо, тихо. Еще все успеется, милый, — русский едва не промурлыкал эти слова, наслаждаясь тем, как пылко уже отзывается пруссак на его ласки. Он не боялся, что тому внезапно придет в голову пинаться, когда Иван займется его брюками – Пруссия сам уже хотел их снять, так что покорно приподнялся, позволяя ему стащить мешающийся элемент одежды, впрочем, Брагинский, не желая устраивать из раздевания спектакль, стянул их сразу с нижним бельем. Легко повернул пруссака на живот, заставив встать на колени. Голову пришлось повернуть на бок – из-за стянутых за спиной рук Гилберт уперся в кровать лицом, и постарался хоть немного компенсировать неудобство. Лучше бы тот сделал все быстро и резко. Небольшая пауза позволила пруссаку опомниться, ему и его злосчастной гордости. Куда лучше кричать от боли, глядеть ненавидяще, чем то, как он вел себя пару минут назад. Орать под стать мартовскому коту от наслаждения под тем, к кому питаешь столь «светлые» чувства – что может быть хуже? На данный момент Брагинский слишком четко показал, кто здесь является хозяином. Пруссия невольно дернулся вперед, ощутив, как сзади до него докоснулся влажный и горячий язык, надавливая на кольцо мышц. Пруссаку оставалось лишь судорожно хватать ртом воздух, стараясь справиться с ощущениями и снова охватившей все тело дрожью от возбуждения – а оно еще сильнее, низ живота скручивает спазмами, и на момент уже показалось, что будь Россия более грубым, он уже бы забился в оргазменных конвульсиях. А этого было слишком мало, он уже готов был выть, умолять сделать хоть что-то большее – окончательно одуревший от чувства языка, так осторожно и чертовски приятно растягивающего тугие мышцы. Разве эта пытка продлилась недолго — без смазки, да и черт с ней, — Брагинский уже действительно грубым движением ввел в него два пальца, что-то успокаивающе шепча и целуя спину альбиноса. Тот подался назад, нарочито насаживаясь сильнее, уже желая только лишь получить разрядку. Когда же русский надавил пальцами на простату, Гилберт отозвался прерывистым стоном на грани рыдания, попытавшись хоть немного двинуться – Иван не позволил, с каким-то садистским удовольствием наблюдая за реакцией пруссака. -Не похоже, что ты держишь обещание не отвечать мне ни в чем, — Брагинский улыбнулся, говоря снова неестественно ласково, — Тебе ведь нравится то, что я делаю? Пруссия не сразу понял, что ему нужно что-то на это сказать. Слова русского были ему отвратительны, он не просто констатировал факт своей победы, еще и требовал того же от пруссака. Только тот еще не определился – либо он не скажет ничего из гордости, либо из просто невозможности что-либо произнести. -Ничего, — Иван продолжил, — Ты ответишь мне позже, тем более, мы оба знаем ответ, ведь так? Уже в момент речи русский задал быстрый темп пальцами, отчего под довершение реплики альбинос не выдержал и хрипло застонал, жмуря слезящиеся глаза. Нервы юноши уже категорично сдали, и наверняка, если бы он не вскрикивал от удовольствия, он уже рыдал бы в голос. Правда Брагинский прекратил это довольно быстро – сам он, хоть и держал себя в руках и являлся абсолютным лидером в ситуации, ждать дольше уже не смог бы. Пруссия не слишком понял, как оказался снова опрокинутым на спину, а руки уже свободны – разве совсем ватные, отбиваться не было сил. Перед глазами плыло от алкоголя, тело уже болью ломило от возбуждения – через слезы он мог различать только лицо Ивана, склонившегося совсем близко. -Давай же. Просто закрой глаза, а если хочешь кричать – кричи, — Брагинский почти прорычал это на ухо пруссака. Тот даже не успел ничего подумать, даже о том, услышит ли их Наташа. Россия толкнулся вперед сильно – смазал он его слюной скорей только для своего удобства, так как в это мгновение Пруссия просто не смог сдержать крик. Иван остановился быстро, войдя до основания, крепко прижал дрожащего юношу к себе. -Больно! Ублюдок, какого черта это должно быть так больно!? – Гилберт запрокинул голову, впиваясь пальцами в плечи русского. -Я должен извиниться? Не волнуйся, — дыхание русского приятно опалило шею, — Больше не повторится. Я буду осторожен. Пруссия мог ответить лишь жалобным всхлипом, так как Иван начал движение. Все еще чертовски больно, хотелось любыми способами вырваться из этих объятий, да сделать что угодно, что бы избавиться от этих ощущений. Брагинский обхватил член пруссака ладонью, принявшись двигать рукой куда быстрей еще слишком осторожных толчков. Возбуждение того было едва не предельным, он скоро совсем потерял способность соображать из-за такой смеси столь разных ощущений. В следующие мгновения русскому стоило лишь немного поменять угол проникновения – Гилберт уже словно забыл про боль, вздрогнув всем телом от наслаждения. Отметив нужное положение, Иван задал довольно быстрый темп – пруссак, окончательно забывшись, закричал в голос, стараясь подстроиться под заданный ритм и выгибаясь, позволяя тому проникать глубже и откровенно наслаждаясь происходящим. Хватило еще нескольких минут, что бы он кончил, коротко вскрикнув и словно захлебнувшись стоном, Пруссия весь изогнулся, забившись в сладких судорогах под русским и перепачкав его руку своим семенем. -Так быстро? –Россия изобразил в голосе почти искреннее удивление, ненадолго притормозив. Альбинос еще задыхался, вздрагивая и не открывая глаз. Русский двинулся, и ощущение члена внутри отозвалось уже режущей болью. -Пусти меня, -пруссак прохрипел это еле слышно, — Пожалуйста, пусти меня… -Ну что ты? — Брагинский наклонился к его лицу, хищно и на долю жестоко глядя в прикрытые глаза, — Не будь эгоистом. Ты будешь со мной сегодня так долго, сколько это мне потребуется. Пруссия широко распахнул глаза, не успев ничего сказать в ответ. Россия продолжил движение, уже действительно грубыми и резкими толчками вбиваясь в совсем ослабшее тело. Еще не слишком пришедший в себя после оргазма пруссак уже и не ждал ничего, кроме ноющей боли от каждого движения – русский же снова умело старался расшевелить его, губами он стал уделять больше внимания шее и ушам юноши, игнорируя то, как старательно тот пытался загородиться плечами или повернуть голову. Пальцами свободной руки он принялся поочередно дразнить и сжимать соски, Гилберт не смог понять, на каком именно моменте дыхание снова сбилось от возбуждения. Каждое движение на определенной глубине отзывалось невыносимым удовольствием, заставляя того хрипло вскрикивать. Россия уже даже не пытался быть аккуратным, да и это от него не требовалось – Гилберт извивался под ним, откровенно упиваясь столь грубым обращением. Немного отстранился – пруссак протестующее застонал, когда русский вынул член, но лишь чтобы быстро повернуть того и, снова поставив на колени, продолжить. Альбинос в исступлении сжимал пальцами ткань простыни, сорванный голос не позволял кричать. Он уже не мог понять, сколько прошло времени, когда снова внутри все зашлось экстатическими спазмами, теперь он кончил вместе с Россией, жалобно застонав и вконец ослабнув, он бы, наверное, просто нелепо упал на перепачканные простыни, если бы русский не держал за бедра столь крепко. Дыхание совсем возле уха, тихий смех России: -Хочешь уйти? Ты думаешь, я собираюсь довольствоваться одним разом? -Ради всего святого, — Брагинский не видел его выражение лица, на мгновение отразившее панику на грани слезной истерики, — Я не выдержу сегодня больше, просто не выдержу… Иван не стал затруднять себя с ответом, а Гилберт мог издать только умоляющий стон, покорно прогибаясь под сильным телом. ~ Альбинос лежал на кровати, Брагинский, грустно улыбаясь, мягко потрепал белоснежные волосы. -И что же ты будешь делать теперь? Вопрос снова остался без ответа, как и многие сегодня. Надо было поменять простыни, чтобы не было лишних вопросов от сестры. А если постесняется спрашивать – чтобы не было косых взглядов. Взял на руки Пруссию, переместив его на кресло, стащил простынь с кровати. Закончив с этим, на мгновения задержался у юноши, тихо проговорив: -Ты очень красивый. Когда без сознания, — тихо хохотнул, — Было бы у тебя всегда такое лицо при мне. Гримасы ненависти надоедают, знаешь ли. Снова на руки – невероятно бережно Россия уложил Гилберта на чистые простыни, накрыв одеялом. Спокойный и действительно слишком красивый. Было невозможно удержаться, чтобы не поцеловать эти искусанные до крови им же самим губы. Маленькая слабость, все равно сопротивлений или возражений не последовало бы. А после – осторожно застегнуть ошейник. В любом случае, пока это было необходимо. Не спалось. До рассвета оставалось несколько часов, Брагинский провел их, сжимая в объятиях пруссака, осторожно и неправдоподобно нежно. Только Россия осознавал, что утром уж его лицо этот спящий в его руках ангел видеть не захочет. Улыбнувшись своим мыслям, он встал, напоследок ласково поцеловав веки пруссака. Оделся, на минуту задержавшись в дверном проеме, последний раз сказал, словно искренне надеясь, что его услышат: -Прости, Калининград. Но у меня еще будет много времени, что бы с тобой поладить, да? Дверь захлопнул бесшумно.