***
– Мэм, – раздался голос сзади, и женщина замерла, нервно прижав к груди сумку. Другой рукой она держала за руку дочь, растерянно глазевшую по сторонам девочку лет шести. Шагавший рядом сын первым заинтересованно обернулся на голос. Жара будто бы не имела власти над арбитраторами. Под черными доспехами они должны были обливаться потом, но никто не слышал, чтобы стражи Имперского Закона жаловались хотя бы друг другу. Затемненный щиток шлема закрывал ровно половину лица. Губы двигались медленно – или женщине так казалось от испуга: – Мисс, покажите сумку. – Я… секунду… – она рассеянно сжала пальцы на своей ноше, словно сомневаясь, а потом, торопливо протянула ее арбитру. Пока он открывал ее, женщина спешно вытащила из внутреннего кармана накидки пергамент, сложенный вчетверо. Он был порядочно измят и носил следы принудительного разглаживания. Она развернула его и протянула арбитратору. Чернила были свежими, как и печать в виде шестерни Механикус. – Там четыре. Четыре буханки, – сбивчиво начала она. – Нас четверо, просто у мужа сегодня смена. У меня есть документы, все законно! – Все в порядке, – кивнул арбитратор. Если он и пробежал взглядом по протянутому документу, этого было не понять. – Триумвират Холлерни не отпускает рабочих на день рождения Мале… госпожи Остра. Мануфактории не должны стоять. Я взяла буханку мужу, он имеет право, он… – Все в порядке, – повторил арбитратор. Темное стекло отражало только ее испуганное лицо, но губы на мгновение сложились в едва заметную улыбку. – Не беспокойтесь. Счастливого праздника. – Да… – она растерянно приняла сумку обратно, пытаясь одновременно скрестить ладони в знаке аквилы. – Да пребудет с госпожой губернатором благословение Императора. Арбитратор кивнул ей и прошел дальше. Для него это была всего лишь очередная проверка. Так много людей пыталось унести с площади больше хлеба, чем имело право, прикрываясь детьми, документами давно уже мертвых родственников, якобы дожидающихся их дома, и тяжелыми болезнями, что тюрьмы в день рождения Маленькой Королевы заполнялись до предела. Но Триумвират Холлерни действительно не останавливал производство ни на день, а по случаю каждого праздника выдавал справки особой формы родственникам рабочих. А рабочих в Великих Братьях жило много. Могучие корпуса стекольного мануфактория давили на квартал с другой стороны, и тот словно уступал. Чем ближе к стенам столицы, тем больше было жилых построек, тем они были выше и богаче, если это слово вообще можно было применить к Братьям. У подножия завода селились в основном бедняки. Впрочем, воздух был одинаково насыщен мелкими частицами производственной пыли что на границе с Дарной, что на земле Механикус. Мануфакторий больше напоминал крепость – высокие серые башни, строгая симметрия, медные барельефы Омниссии над узкими решетчатыми окнами. Вокруг него всегда разносился легкий гул непрестанно работающих механизмов, но сегодня его не было слышно – только тень, которую он постепенно начинал отбрасывать на улицы, была принята с привычной благодарностью. Арбитратор успел пройти несколько метров, когда услышал крик – той самой женщины, которая недавно так боялась случайной несправедливости. Он обернулся – сумки в ее руках уже не было. Девочка рыдала, а сын бежал куда-то в толпу. Легкая суматоха показывала направление, в котором пытался скрыться вор. Арбитратор сдернул с пояса дубинку уже на ходу – толпа расступалась, лишь бы не попасться под руку. Вор оказался прытким, но неудачливым. Он удалялся от торговых рядов глубже в трущобы, но то спотыкался, то налетал на кого-то – и арбитратор догнал его на очередном повороте. Худой мужчина лет тридцати с болезненно впалыми щеками развернулся, выставляя руки, чтобы защититься. Сумку с хлебом он выронил пару секунд назад – она лежала в пыли в нескольких метрах от него, и никто не решался ее поднять. Если арбитратор заметит – он может расценить это как такой же акт воровства. Дубинка опустилась прямо на пальцы, от шока преступник коротко вскрикнул, но когда пришло осознание боли в поломанных костях – заорал во всю глотку. Арбитратор продолжал бить, методично и сильно, не говоря ни слова. Вор упал на колени, пытаясь прикрыть голову, и попытался выстонать просьбу о пощаде. Очередной удар пришелся по зубам, и преступник утратил связность речи. К арбитратору подошел один из товарищей. Неотличимые друг от друга, стражи закона в черных панцирях застыли над скорчившимся вором. Между ними словно шел немой разговор. Потом один из них наклонился, сгреб мужчину за одежду и поволок в сторону темных машин Арбитрес. Другой обернулся, поднял сумку и пошагал туда, откуда пришел. Висевшая на поясе дубинка теперь поблескивала от крови. Ни одного праздника без людей, пытающихся нарушить Имперский Закон. Нет. Ни одного дня.***
Этот вор не сопротивлялся, когда его швырнули в автозак. Кровь залила лицо и подбородок, и он вообще не казался живым. Ударившись о металлический ребристый пол, он замер. Даже дыхания слышно не было. Арбитратор Дженкс захлопнул дверцу и обернулся к товарищу, охранявшему машины: – Брад опять калечит их. Теперь же даже на работы не отослать. – Разберемся завтра вечером, – откликнулся тот. – Кто не сможет работать, тех – к Холлерни. Ряды машин, предназначенных для транспортировки нарушителей порядка, стояли далеко от базарной площади Великих Братьев. Здесь не осталось других людей кроме Адептус Арбитрес – ну, или их пленников. – Он делает это специально, Госсер, я уверен. – Тебя заботят преступники? – пожал плечами арбитратор. – Вон их тут сколько. Не останется твоя драгоценная каторга без рук. – Это порядок, – пробормотал Дженкс, разочарованный, что не нашел понимания. – За воровство отправляют на работы, а не делают сервиторов. В чем искупление, если им вырежут мозги? Но Бра… И тут автозак содрогнулся. Госсер мгновенно направил дробовик на лязгнувшую дверцу, Дженкс выхватил оружие. Секунду они смотрели на решетчатое окошко – а потом между прутьями появилось окровавленное лицо, искаженное паникой. – Выпустите меня! – заорал вор и снова всем телом ударился о дверь. – Я пристрелю тебя, если не забьешься в угол, – пообещал Госсер. – Я должен выйти! Я должен быть там! – яростный крик сменился стоном. – Я слышу! Я должен! И теплый свет окутал нас, и боль прошла, и страх угас… – Что он не… – начал Дженкс, но в этот момент Госсер шагнул к автозаку и распахнул дверцу. – Что ты де?.. Госсер со всей силы приложил рванувшегося на свободу вора прикладом по лицу. Тот мгновенно потерял сознание и рухнул назад. – Меньше нервов, Дженкс. Ты же не испугался, а? – Ты слышал что-нибудь? – беспокойно спросил арбитратор. – Он сказа… В этот миг взрыв невероятной силы испепелил торговые ряды Великих Братьев вместе с людьми и хлебами. Хлипкие многоэтажки осветила невыносимо яркая вспышка, и они рухнули, рассыпавшись, словно игрушечные. Взрывная волна ударила по машинам Адептус Арбитрес, заставив их резко качнуться. Какие-то перевернулись, какие-то устояли. В грудь Госсеру влетела стальная балка с ближайшего дома и пригвоздила к месту. Он дергался, сползая вниз, и кровь толчками выливалась на изуродованный панцирь. Дженкс лежал в стороне лицом в землю, вокруг него все рушилось. В автозаках орали арестованные, но в том, который лежал сейчас рядом, вращая колесами, было тихо. – Святой Император, – прошептал арбитратор, приподнимаясь на локтях. – Снова…