Простой выбор

Незнакомый, бесцветный... Мертвый мир отражался в его глазах. Что еще может отражать пустота. Пустота, что пожирала его изнутри, что расползалась мягкими извивающимися щупальцами, обвивая его мысли, обнимая его воспоминания, стирая их легкими скользящими движениями. И вспыхивая мириадами осколков, рассыпались они, превращаясь в пыль. Она словно отрезала что-то важное от него. Словно отделяла неотделимую часть. Когда она успела схватить его за горло? Когда поставила его на колени? Когда он сдался? Он не помнил. Может, когда он умер? Или когда он воскрес из мертвых? Может, когда он оставил своего брата? Нет! Я не оставил его, я просто хочу сделать все правильно, я просто не хочу больше лгать... А разве это не ложь? Разве не жестокая ложь умереть в его глазах и уйти, не сказав ни слова? Нет, это не ложь... это молчание... это правильно, так будет... правильно... Для кого, для кого будет правильно потерять единственного брата, все, что осталось... семью? Для него! Я делаю это для него! Чтобы он мог жить дальше! Как, как он будет жить дальше с этим? Он будет жить! И это главное! Он... будет... жить! Ты лжешь ему! Ты лжешь себе! Я не умер... я вернусь... Не умер? Тогда где ты? Кто ты? Нет... нет... не надо... Почему? Почему становилось так страшно? Почему так хотелось поднять потерянный взгляд в небо и просить... звать о помощи... Почему глядя в зеркало заднего вида, этой бесцветной машины, хотелось спросить... кто ты? Кто смотрит с той стороны? Он терял себя? Он терял то, что делало его собой, делало его целым, законченным... существующим... Нет... нет... не смотри так... Не смотри оттуда таким пустым смирившимся взглядом, не смотри так безнадежно, борись, сражайся... поднимайся. Ты должен делать то, что ты должен делать! Встань и дерись! Прочь наваждение... шептали его губы, но руки крепче цеплялись за неприятный жесткий руль, за твердую беспощадную реальность. Все, что от тебя останется, это пустота... бесконечная пустота... вечность... Держи! Держи все, что можешь! Держи все, что должен! Только не закрывай глаза... Он снова открыл глаза, перед ним была дорога. Несколько секунд он вел машину с закрытыми глазами, не волнуясь о дороге, о том, куда она его приведет. Не думая, не колеблясь, не сожалея. Двигался вперед, не желая знать, что будет дальше, не желая видеть последствия. Пусть. Это все не важно. Есть работа, и ее нужно было сделать. Все, что от него осталось, - работа. Большая охота. Все, что он есть, - это его работа! Все, что он есть, - это его цель! Он колесил на старой, бесцветно-серой хонде, что угнал возле мотеля. Она была пустая, какая-то безжизненная, какими бывают машины, взятые напрокат. Ничья, без хозяина, без души. Просто железный ящик на колесах, который каждый раз отмывают, отчищают от воспоминаний и знаков присутствия в ней кого-либо, прошлого ее водителя, того, что взял ее попользоваться, получил все что нужно, достиг своей цели и оставил, вернул. Просто использовал. Нельзя было подобрать более подходящую машину, она в точности ему соответствовала. Тупой инструмент... Оружие... Первое место, куда он направился, покинув убежище, - место его последнего пребывания, место его смерти. Место, где он сделал последний вдох пахнущего гарью воздуха. Гарью и дымом от сгоревшего старого здания, пеплом от его сгоревшей сути... его прожженной кровавой меткой души. Черные сгоревшие остовы, тянущиеся к небу в мольбе, о прощении, о спасении. Сломанные кости, разрушенные стены, чернота, выползающая из нутра мертвого кирпичного чудовища, пустые безжизненные глазницы окон, в бессилии распахнутая пасть железных ворот. И ветер, влажный, скользкий, холодный, пронзающий его насквозь, заполняющий его глухую мертвую пустоту. Наполни меня... Дин стоял в середине полупустого помещения подсобки, где-то в темных утробах сгоревшего завода, наполненного только светом одной мерцающей в электрических конвульсиях лампочки. Позади него, как убитая змея, лежала сорванная желтая полицейская лента. Место преступления. Место убийства. Вот оно, темное пятно на полу, огромная засохшая метка в середине пустоты. Все, что осталось от него прежнего, все, что осталось от того человека, что умер здесь, что сдался пустоте и дал завладеть ей собою... Наполни меня... Он найдет эту тварь... Он обходил медленными шагами вокруг этого черного места, глядя в пустоту... Он убьет эту тварь! Пальцы сжимались в кулак, мышцы каменели, заполняемые гневом, сердце гулко отбивало внутри своей клетки, зубы смыкались в почти звериный оскал... Он медленно и мучительно убьет эту... тварь! Тварь, что разрушила его, тварь, что сожгла его, тварь, что убила его... что заставила его лгать брату, что заставила его оставить брата! Что заставила его причинять боль! Жидкий огонь возрождался в нем, пронзал его изнутри, заполнял его, растекаясь по венам, проникая в него, слепящей вспышкой во внутренней тьме, занимая место пустоты. Чтобы не было ее там, чтобы не было там холода, чтобы не было зияющей рваной раны там, где раньше было его сердце. Чтобы придать ему силы, чтобы заставить его гореть, чтобы заставить его кричать в ярости, выть, как зверя, глядящего на свою добычу, на свою жертву, в последний раз, перед тем как вонзить зубы в ее горло, разорвать ее на части, и упиваться... упиваться ее ужасом, ее болью... ее смертью... С яростным криком он крушил все вокруг, сбрасывал, ломал, разбивал о слабые стены. Сквозь туман гнева и злости, хватая все, до чего дотягивалась рука. Содержимое стеллажей летело на пол, грохоча и звеня, металл, дерево, стекло, все было не важно, все было месивом, все разбивалось и смешивалось там, в середине... где чернело оно... все, что от него осталось. Все! Все, что есть, все, что осталось! Уже задыхаясь от нехватки воздуха, от жуткого спазма, сковывающего его легкие, он с силой опрокинул сам стеллаж, выдрав с мясом его привинченные к полу металлические ножки, с жутким грохотом хороня все под его корявыми останками, погребая все там внизу. Глядя на свои дрожащие руки, он слышал только одно: гулкое сердце, бьющее его изнутри, повторяющее... У оружия нет иной роли... Оружие убьет эту тварь! *** Размазывая грязь и мокрую землю колесами, бездушная хонда выскользнула на дорогу, направляясь обратно в Смит Центр. Реальность вновь обрела звенящую четкость, яркость и контрастность, выкрученные до предела, ультразвук на верхнем пределе громкости. Он выбрал себе цель, он шел за ней. Ничего не имело значения, кроме цели. Его вел охотничий инстинкт, внутренний голос, безошибочно определяющий тропу зверя. Там, где зверь наследил, там, где зверь отдыхал, там, где зверь кормился, там, где зверь родился. Он был уверен, где родился этот зверь. Меньше чем через полчаса, хонда стояла заглушенная и почти мертвая на обочине в затененном конце небольшой улицы, той, на которой он оставил тогда Импалу, уходя на свою последнюю человеческую охоту. На лобовое стекло мелкими брызгами снова начал падать дождь, слабый, маленький, крошечными всплесками разбивающийся о холодную поверхность и тонкими дорожками сбегающий вниз. Дин сидел, низко спустившись на ее сидении, но не расслабившись, не выдохнув напряжение, - он ждал. Словно размытые призраки мимо, стуча шагами, проскальзывали редкие прохожие, безликие от влаги, растекающейся по окнам. Минуты тикали одна за другой, вместе с пульсом отсчитывая обратный ход. Шурша по мокрому асфальту, мимо хонды проехал большой грязно-белый фургон и, замедлившись, свернул к обочине возле маленького тесного переулочка рядом с мясной лавкой "Барнс и сыновья". Дин проводил его одними только глазами, не двигаясь и не поднимаясь. Фургон мягко спружинил и скрипнул, когда из него выбралась одинокая фигура и, прикрывая голову под капюшоном от дождя, проскользнула в переулок, туда, где была задняя дверь. Один. Как глупо. Охотник беззвучно выскользнул из своего четырехколесного укрытия, поправляя длинное треугольное лезвие во внутреннем кармане темно-серой куртки. Он видел демонов, не буквально, как перед смертью от когтей адской гончей, нет, он их чувствовал, как резонирующие пятна в кристальном чистом пространстве вокруг него. Пора была поговорить с этим экземпляром демонского многообразия. Не глядя по сторонам, он пересек улицу и нырнул в переулок. Демон уже скрылся внутри прогнившего воняющего смертью здания. Вспоминая обстановку внутри него, Дин достал из заднего кармана джинсов большой синий платок-бандану и сложив его треугольником закрыл им лицо наподобие маски. Та вонь, наверное, только демонам годилась как естественная среда обитания. Дверь была приоткрыта, сладковатый смрад медленно вытекал наружу. Легко толкая дверь пальцами, другой рукой Дин достал ангельский клинок. Внутри было тихо. Демон почуял его и затаился? Проскальзывая во внутреннюю темноту, он повернул сначала направо, где был расположен небольшой торговый зал с витриной: никого, только почти осязаемая темнота, слегка разрезанная клином света от открытой двери. Налево. Большая холодильная комната, в которую он заглядывал в прошлый раз, крюки с потолка, гниющие целые свиные туши мерзкого желтовато-коричневого цвета, стройными рядами ждущие свою очередь на вход в свиную преисподнюю. Толкая все еще холодную металлическую дверь, Дин заглянул чуть глубже, чуть наклоняясь. Демон выбрал этот момент, чтобы выпрыгнуть на него сзади, наваливаясь всем весом. Тот мгновенно отреагировал, разворачиваясь и отбивая прыжок подставленным в блоке локтем, другой рукой практически в полете нанес удар нападающему в лицо. Как в рикошете демон отскочил от его кулака и, пролетев проход, ударился спиной в ребро полуоткрытой входной двери. Молодой человек, почти подросток, не больше двадцати лет, тощий, одетый в слишком большую для него темно-синюю толстовку, джинсы и кеды, ошарашено уставился на высокую фигуру охотника, надвигающуюся на него из темноты. На лицо, скрытое под маской, пронзительные зеленые глаза, устремленные на него. Он узнал, демон внутри узнал Винчестера, в ужасе пытаясь отползти в открытую дверь. Но охотник не дал ему, в два шага он уже был рядом и, схватив одной рукой за ворот куртки, чуть приподняв, как мешок вытащил на улицу, в переулок, скребя его волочащимися ногами по грязному полу. Еще одним усилием, почти не напрягаясь, поставил его на ноги и, тряхнув, прислонил спиной к стене. - Где Барнс? Дин был краток, сорвав с лица маску и немигающим взглядом уставившись на мерзкое создание в мертвом теле мальчика. Демон попытался извернуться в его руке, схватился за его запястье, силясь оторвать его от себя, пытаясь упереться ногами в землю сильнее. Скорчив гримасу полную отвращения к стоящему перед ним охотнику, он процедил сквозь зубы: - Ты сдохнешь, Винчестер. - Уже... не помогло, - Дин криво холодно усмехнулся. - Вы все тупые людишки сдохнете! - Давай к делу, без проповедей! - Дин зарядил резкий удар в живот. Демон задохнулся, попытавшись согнуться, но не смог, слишком плотно был прижат к плоской поверхности стены. Вперив яростный взгляд в охотника, он только громче запыхтел, крепко сжав зубы и не собираясь ничего говорить. Дин качнул головой. - Надо было по-хорошему... Не дожидаясь, пока демонская шестерка решит, Дин перехватил его куртку покрепче и отрывисто ударил в лицо. Не дав ему даже поднять на него ошарашенный взгляд, ударил еще раз, и еще раз, и еще, и еще. Тот захрипел, открывая разбитый покрытый кровью рот, поднимая глаза, чтобы что-то ответить. Ноги его подкосились, и он стал заваливаться набок. Не давая ему упасть до земли, Дин склонился над полулежащей фигурой, не отрывая руки, держащей демона за одежду, ударил еще и еще раз, и еще, пока костяшки его пальцев не покрылись красными всплесками крови. Когда тщедушный демон перестал сопротивляться и бессильно повис, опустив руки, лишь глазами давая понять, что еще жив, Дин вынул ангельский клинок и прислонил его острый конец к мягкой коже возле горла черноглазой твари. - Где Барнс? - безэмоционально повторил он свой вопрос. Демон закашлялся, выплескивая кровавые сгустки изо рта. - На... на ферме, в своей... усадьбе... - задохнулся он, теряя слова, бессильно хватая воздух ртом и булькая. Дин распрямился, не выпуская тушку хрипящего демонского отродья, и пошел по направлению к фургону, стоящему у обочины перед выходом из переулка. Значит, сейчас прокатимся. Он проволок его как неживой мешок с дерьмом по всему переулку, так и держа в одной руке, затем вытащил на улицу и, открыв заднюю дверь фургона, закинул его туда, как вещь. Использованную вещь. Но нет, он ему еще нужен, он будет его маленьким почтальоном. Охотник улыбнулся одним уголком своих губ. План. Охота. Цель.