Запредельно близко

Доктор Уолкман, как назло, говорил долго и нудно, рассказывая о том, что за пациентом Лайтфудом надо следить особенно тщательно и заходить в палату не менее пяти раз в день: - Он слишком удручен своим положением, сестра, - мужчина расхаживал из угла в угол, - слишком много говорит о тщетности бытия и тому подобном. Проследите, чтобы таких разговоров не звучало в палате. Там ведь есть и другие больные, на них это может плохо сказаться. - Да, доктор Уолкман, - Александрия кивнула в знак согласия. – Что-то еще? - На сегодня все, дорогая, вы можете идти. Девушка быстро поднялась со стула, в надежде побыстрее покинуть кабинет врача, и уже с духом собиралась пожелать Уолкману доброго вечера, как тот остановил ее, переступающую порог: - На вашем месте я бы выспался как следует – синяки под глазами вовсе не красят лицо молодой девушки. Александрия натянуто улыбнулась и прикрыла дверь. Недавняя встреча с человеком из прошлого подкосила ее, целый день все мысли сестры были лишь о том, что глаза ее давнего друга по-прежнему искренние и по-детски трогательные. «Пятнадцать лет, - вздохнула она, устало присаживаясь на кровать в комнате, - Боже милосердный, прошло пятнадцать лет! А он и не изменился, все тот же, как и в день нашей встречи, когда записка с «исповедью» влетела в окно его палаты…» - Томас, на тебя это совсем не похоже! - удивилась сиделка, когда мальчик отказался от ужина и отодвинул тарелку. Александрия, занимавшаяся в это время с другими детьми, оторвалась от своего занятия и обратилась к Тому: - Что такое? Сегодня ведь рис! Ты же любишь рис, Василек! - У меня нет аппетита, - ответил ребенок и залез на свою кровать. - Скажите пожалуйста! – всплеснула руками сиделка Аделаида. – Как убегать с утра, у него все есть, а как ужинать… Ну-ка быстро садись за стол к другим детям и ешь, хватит капризничать! - Не хо-чу! Александрия приложила палец к губам, заметив, что ее помощница уже собралась спустить на Тома всех собак, поэтому та послушно замолчала и, обведя взглядом детей, корчащих недовольные рожи слизкой каше, покинула палату – ее дела на сегодня завершены. - Может, все-таки попробуешь, Том? – Александрия, закончив с маленькими пациентами, подсела на кровать к мальчику. – Сегодня ее как следует посолили… - Александрия… Мне правда не хочется, немного болит голова… - Это все потому что ты без спроса вышел в сад рано утром! – девушка улыбнулась, глядя, как краснеют щеки Томаса. – Не думай, что мне об этом неизвестно, дружок. - Ты же не сердишься на меня, правда? - Если и не сержусь, то должна бы. Ты находишься в госпитале, и здесь есть свои правила, нарушать которые нельзя, они одинаковы для всех. - Но мы ведь с тобой нарушаем, - прошептал Томас и, чуть помолчав, добавил, - мы вообще такая странная парочка! - Да уж, - согласилась Александрия, незаметно вздохнув – весь этот разговор что-то напоминал. Ей было тоскливо. На душе скреблись крысы, даже не кошки с пушистыми лапами и красивыми мордами, а крысы, большие длиннохвостые крысы. Ни одна молитва не могла вывести все лишние мысли, подарив покой, сколько бы Александрия не молилась, глядя на Христово распятие. Сестра Патриция частенько советовала ей вспоминать счастливые моменты на сон грядущий, но она ведь не знала, что все счастливые, приятные моменты закончились для Александрии душевными трагедиями. - Знаешь, - голубые глаза Томаса смотрели прямо, будто насквозь буравили сестру, - если бы я был постарше, я бы… женился… на тебе… Александрия ухмыльнулась: - Я бы сразу сказала тебе «Да». Девушка провела рукой по лбу мальчика и вышла из палаты. Близилась ночь. Сестра Патриция сидела возле окна и смотрела в сад, когда Александрия снова зашла к ней, чтобы пожелать добрых снов. - Подожди, не уходи так скоро, - прохрипела девушка и указала на деревянный табурет рядом с собой, - посиди немного, отдохни. День наверняка был тяжелым. Сестра присела и взглянула на больную подругу. Бледная, с высохшими губами и прилизанными волосами, перевязанными шелковой лентой, в свете керосиновой лампы она казалась какой-то сказочной волшебницей, живущей в лесном домике, вдали от людей и цивилизации. Александрия частенько замечала в этой сестре черты отшельницы, по крайней мере, именно такими они казались ей в сказках и приключенческих романах. - О чем ты думаешь? – спросила Патриция, положив ладонь на локоть Александрии. - Не о чем, - смешалась девушка, вынужденная прервать поток мыслей. - Можешь не обманывать меня, дорогая, твои глаза тебя выдают. Говори уже, кто он? - Я… Я не знаю, правильно ли это, Пат. Но девушка смотрела на нее так вкрадчиво и заинтересованно, что Александрии показалось, будто она может помочь ей облегчить душу от всех этих переживаний, свалившихся вот так неожиданно, как снег на голову. - Однажды, когда я была ребенком, во время сбора апельсинов упала и сломала руку, - начала сестра, засмотревшись на мотыльков, летающих возле горящей лампы. – Я была совсем одна, не играла с другими детьми, но любила выходить из больничного корпуса и смотреть на то, как работали санитары. В один день я решилась написать записку сестре, где призналась в своих проказах, тогда я бросила ее в окно, но, волею судьбы, это послание не дошло до адресата… Он прочел записку, и мы подружились. Нет, не совсем подружились, просто я тогда была ребенком и ради историй, которые он рассказывал, приходила к нему каждый день, а он… Он был уже взрослым – ему было неинтересно со мной, поэтому, по его просьбе, я приносила ему всякие пилюли и… - Какие пилюли? – поинтересовалась Пат. - Это не важно. Когда наступил день моей выписки, я пришла к нему, подарила кое-что из коробки, обещала не забывать. Он тоже сказал, что будет помнить обо мне… - Ты встретила его снова? – предположила больная сестра, незаметно вытирая слезинку, выкатившуюся из ее серого глаза. Александрия помотала опущенной головой, говорить дальше ей было невыносимо трудно, потому что она понимала – слово, данное много лет назад в той злополучной палате, где лежал он, она сдержала. Более того, почти каждый день, ложась спать, девушка вспоминала улыбку своего друга и флакон из темного стекла с таинственной для девочки (когда-то) надписью: «Morphine». - Он тебя не узнал, а, Александрия? – Патриция привлекала голову подруги к себе. - Узнал, Пат! Он меня сразу узнал, - давясь всхлипами, прошептала девушка, и голос ее потонул в мохнатом халате сестры Патриции. - Глупая! Чего же ты тогда ревешь, как корова? Значит, он тебя помнит, значит, не забыл. Вы уже разговаривали? - Я убежала, потому что у него наверняка уже есть дети и… у него тогда была девушка, она его вроде бы бросила, но ведь ничто не помешало бы ей снова к нему вернуться, бросив того актера. - Но ему бы помешало принять ее снова, Александрия! – вспыхнула Патриция и, отняв девушку от себя, взяла ее за плечи, заглядывая в красные от слез глаза. – Если он мужчина с честью и собственным достоинством, то ни за что не позволит себе окунуться в омут прежних ошибок! После этого молодая сестра немного успокоилась. Правда, в голове ее неотступно крутилась мысль о том, что друг не может оставаться одиноким столько времени, в конце концов, ему уже не столько лет, чтобы безбожно прозябать свою жизнь за карточным столом в окружении напомаженных франтов. Для девушки было бы сущим наказанием услышать, а уж тем более увидеть портрет счастливой супруги и улыбающихся детишек. Поэтому гораздо проще избегать встреч и продолжать жить, как и прежде. «Уж лучше жить так, в неведении, чем страдать от правды!» - заключила Александрия. Но жить, как прежде, получалось не особо хорошо. В детской все уже давно сладко спали, сопя маленькими носиками. Сестра медленно прошлась между кроватями, поправляя соскользнувшие одеяла или упавшие на пол игрушки – маленькие кусочки дома в чужом и холодном госпитале. Маленькие пациенты, хоть и любили Александрию, однако, по родным матерям и отцам весьма тосковали, и всякий визит родителей, решивших навестить свое больное чадо, заканчивался обычно горькими слезами. Томас лежал смирно, уткнувшись в стену – почти впервые сестра видела непоседливого мальчика таким спокойным. - Прямо-таки ангел, - прошептала Александрия и, не сумев сдержать поток чувств, склонилась над светлой головой мальчика и поцеловала румяную щечку. Но это заставило ее тут же отпрянуть. Горячий. У Тома был ужасный жар, он прямо весь горел. Александрия лихорадочно щупала лоб и потные ладошки, пытаясь позвать мальчика, однако, ее не слышали – Томас был без сознания. - Доктор Уолкман! – вскрикнула девушка, бросившись в коридор. Из кабинета показалась голова врача: - В чем дело, сестра? – спросил он. - Томас! У него жар! Я пытаюсь прощупать пульс – очень слабый! Уолкман молниеносно вбежал в палату, белый халат его развевался, как победный флаг на корабле. Прижав деревянную трубку к груди мальчика, он долго прислушивался к сбивчивому дыханию, затем, проверив реакцию зрачков на свет, мужчина подхватил маленького пациента на руки и бросился в коридор. - В процедурную, быстро! – скомандовал он. – Сестра Ирма, Александрия, быстрее! Несите воду, полотенца! Да быстрее же, я вам говорю! Бавария не на шутку переполошилась, потому что выскочила из своей комнаты с развязанным передником и без чепца. Глаза ее в панике метались, останавливаясь то на Александрии, наливающей холодную воду в ведерко, то на раскрасневшимся от напряжения докторе Уолкмане. - Опять приступ? – спросила она у него, едва вошла в процедурный кабинет. – Астма? - Температура поднимается, еще немного и начнутся судороги. В этот момент в кабинет вбежала Александрия с полотенцами и льдом: - Доктор Уолкман, он выживет? – спросила она, чувствуя, как горло перехватывает от страха. - Если нам удастся сбить температуру, то да. Очевидно, легочная инфекция так и не прошла, этот вирус очень коварный. - Док… А что будет, если он… умрет? – Из глаз девушки упало несколько слез. - Прекратите истерику, сестра! – крикнул мужчина. – Либо разденьте больного, либо покиньте процедурную и позовите кого-то вместо себя! Нам не нужны здесь стенания и рыдания! Александрия смахнула слезы и, взяв себя в руки, принялась за выполнение обязанностей. Когда-то давно она обещала Тому, что не оставит его, что бы ни случилось, а теперь, когда он так болен, она просто обязана быть рядом. Так ему не будет страшно, и ей тоже.