Сумасшедшие ночи на двоих

      Его мышцы были напряжены, пальцы нетерпеливо отбивали загадочный ритм на руле, а взгляд был сосредоточен на одной точке — прошло уже почти сорок минут, а ее все не было и это его беспокоило. А что если с ней что-то случилось? И слова о том, что все может пойти прахом, были правдивыми?       — Твою мать, — он обхватил голову руками, стараясь отогнать все эти безумные мысли и привести их в порядок.       Темно-синие пряди, спутались под широкими ладонями, наверняка, шершавыми и твердыми на ощупь. Тело начало колотить и затекать от столь долгой, неподвижной позы и от осознания того, что это он виноват в том, что отпустил ее, что познакомил с друзьями, что встретил ее, что влюбился, ему становилась мерзко на душе… Влюбился, как последний дурак и глупец! А ведь что значила любовь для него? Пустяком, ненужным чувством. А сейчас? Он волновался, как десятилетний мальчишка, который признавался в своих чувствах девочке.       Ему срочно надо воздух, ведь он не может больше оставаться в этом жарком и жутко теснящим для него помещении и, поэтому, открыв дверь «Porsсhe» и совершенно не беспокоясь, что с этой стороны едут машины, стал лицом к двери и, опершись об нее локтем правой руки, бездейственно опустил голову.       Его посещали самые страшные расправления Аму ненавистным им человекам — Солотошеном. Ему казалось, что Хинамори сейчас нуждается в помощи и шанса, позвонить в быстром наборе, у нее нет. Не стоило ему отправлять ее на это задание…       А если… все только началось? Что если Кеншин и Каор начали уже избивать этого упыря? И Аму уже в безопасности? Но… Звонка от Слэра, который был в двадцать третьей комнате, вместо Икуто, и собирался прижать Кастета и сдать его в ментуру ко всем чертям собачьим, не было.       Жаль, что он не был на месте Слэра, ему бы было в два раза спокойнее, чем сейчас. Но ему туда нельзя... уж слишком известная он личность... уж слишком он жесток в этом деле.       Почему? Сам не знает. Однако...       Солотошен и отец Слэра были хорошими друзьями, но... жаждал Кастет много власти и денег. Это и послужило разрывом двух друзей. Слэр же, не веря своему отцу и привыкший сам все узнавать, все узнал. Но чуть не ценой своей жизни. Тсукиеми спас его тогда, но... он сильно избил мужчину и хотел убить, но Гирл тогда его остановил. Как оказалось, Икуто, убитый горем своей жизни, ввязался в криминал, где участвовал Солотошен. Тогда его подставили и он решил отомстить и этим случайно спас Гирла. Вот так они и встретились. Вот так все и произошло.       Об этом мало кто знает, ведь каждому из них было стыдно и невозможно признать то, что по их глупости, они во все это ввязались. Это и послужило бесценным уроком для обоих — Слэр стал холоднее и не таким заинтересованным, как раньше, а Икуто… а Икуто ни капли не изменился, только перестал иметь дело с бандитами, барыгами и вообще вести дела с криминалом.       Но все-таки осадок на душе был, и парни не могли не забыть тот случай…       Откинувшись от машины, Икуто всунул руки в карманы и взглянул на небо — апрельское небо самое лучшее, ведь именно в этом месяце, он встретил ту, которая изменила его идеалы и принципы в жизни. И хоть девчонка и потеряла самое дорогое, что есть — отца, она не шаталась по улицам, убитая горем, не принимала алкоголя и наркотиков, чтобы «забыться», она с болью, но смирилась. Это заставляло восхищаться и брать с нее пример, что не каждый додумается сделать, а то и признать это...       Подозрительный визг тормозов заставил его отвернуться от бездонной синевы и посмотреть вперед — …его глаза расширились от ужаса, а тело словно онемело… — на него с большой скоростью практически летел черный БМВ.       — Твою ж мать, — он уже приготовился к удару, совершенно не подумав о том, что можно было увернуться от него. Отскочить. Но последние инстинкты отключились вместе с контролем над собой… как на его это не похоже. Совсем не похоже…       Мысленно попрощавшись с жизнью… с Аму, Тсукиеми уже был готов встретить свою смерть, как подобает мужчине, но...       Красная «Toyota»,в пол метра от него, сбила черную машину, но с такой силой, что надеяться на то, что жизнь того водителя, который спас его, будет цела, было бессмысленно и бесполезно. Шансов практически не было…       Черную машину откинуло и закрутило с новой силой и, вылетев на обочину, врезалась в столб. Техника тут же дала о себе знать — громкий взрыв прозвучал на всю округу.       Красную машину «спасителя» так же закрутило, но был один момент, она, столкнувшись со столбом, поднялась на дыбы, и раскрутилась на задней части… Это было ужасающей картиной, создавалось впечатление, что машина ожила и сейчас выполняла что-то на подобии трюка. Но как жаль, что это было не так.       Тойота перевернулась несколько раз и замерла только тогда, когда низ машины был сверху, а сама она проехалась в таком положении еще несколько метров.       Стало тихо... мертвая тишина давила парню на слух, неприятно отражаясь в памяти. На его глазах произошло впервые что-то подобное, заставляющее замереть в ступоре, с расширенными от ужаса глазами и с осознанием того, что тебя могло бы и не стать.        Девушка открыла глаза… Это не могло не радовать, только вот... несколько минут прошло на то, чтобы прийти в себя и самостоятельно сообразить, в каком она находилась состоянии.       — Ммм, — она прикусила губу, от резкой боли в теле и зажмурила глаза. Было невыносимо терпеть это, но она старалась так, как только могла...       Посмотрев на руки, она с ужасом осознала, что белые перчатки были запачканы ее собственной кровью, так же, как и это платье, что надето на нее... Правда платьем это уже никак не назовешь...       Голова гудела, а тело ныло.       Но быстро сообразив «что» и «когда», розоволосая с немалым усилием расстегнула ремень, но было уже поздно, когда она поняла, что машина перевернута и она, с приглушенным визгом, свалилась вниз, больно ударяясь руками об дверь машины.       Но все бы ничего, как… В нос вдруг ударил запах бензина, но первые ее мысли были: «надо выбираться отсюда», что говорило о том, что с головой, как она на тот момент подумала, у нее все впорядке...       Руки онемели от боли, и открыть ими что-либо, было проблематично и практически невозможно, а сдаваться она не собиралась… Перевернувшись ногами к двери, Аму начала лихандрично стучать по ней босыми ногами. Ее сил оставалось совсем немного, но надежда на то, что можно выбраться отсюда, не давала покоя.       И так уже поломанная и полу разбитая дверь издала некий треск и с шумом свалилась на землю. Радости было много, поэтому, через силу улыбнувшись, девушка поползла к выходу машины.       Привкус собственной крови во рту противил до невозможности, заставляя сплевывать эту гадость, но она продолжала бороться, и хоть сил у нее почти не осталось, огонь борьбы внутри разрывал ее тело на части и придавал ей надежду на спасение, что и заставляло ползти вперед.       Руки, наконец, коснулись шершавого и прохладного асфальта и тут же перепачкали его алыми пятнами от кровавых, когда-то белых перчаток.       Девушка вздрогнула от внезапного холода, что, словно издеваясь, пронизывал до костей, но она ползла дальше, даже несмотря на то, что было больно и холодно… Мазохистка.       Парень стоял и с ужасом наблюдал за столь ужасающей картиной, не силах даже пошевелиться или даже что-то сказать. Нет, ему не было страшно. Он не испытывал такого чувства. Это просто шок, который пробрал его до самых костей, ведь от осознания того, что его жизнь была на волоске, приводила в ужас.        «Надо… вызвать скорую» — его пальцы нащупали мобильник в кармане штанов, но шок еще окончательно не прошел, заставляя его по несколько раз нажимать кнопку блокировки, словно забывая, что хотел сделать.       Отнюдь такое состояние у него было впервые. Два чувства боролось у него внутри — сомнение и уверенность. Его рука тянулась вызвать скорую, была уверенность в том, что он должен спасти этих людей. Нет, не так, он был уверен в том, что, вызвав скорую, его совесть будет чиста, и он сделал все, что мог. Но сомнения в том, что он неправ и то, что он должен хоть как-то помочь водителям, не оставляла его в покое. Нет… а что если в этот момент выйдет Аму? А он будет черт знает где?       Но все бы ничего… как его взгляд наткнулся на знакомое лицо — Солотошен. Он стоял у столба, заслоняя красную машину своим видом, но Икуто это не заботило. Главное — от куда этот псих взялся? И почему он не на «празднике»?!       — Где Аму? — Икуто сжал руки в кулаки, внимательно изучая своего противника — сколько лет они не виделись? Один-полтора? А этот напыщенный индюк, так и остался индюком.       — Я… — мужчина внезапно закашлял… кровью; в его боку виднелся кусочек стекла, вероятнее всего его ранило при ударе, а стекло разлетелось вдребезги и воткнулась ему в бок. Но, несмотря на жгучую боль, его разбитые губы искривились в отвратительной усмешке, — Убил ее.       Глаза Икуто вдруг потемнели. От услышанного его проколотило всего. Создавалось впечатление, словно в нем просыпалось ярость, злость… боль. Хотя… оно так и было. Он готов рвать и метать; он готов убить и разорвать; его чувства мести подавляли остальные чувства. Икуто впервые осознал, что потерял не только дорогого и любимого человека, но и человека изменившего его самого и его жизнь…       — Сука… — он уже был готов рвануть вперед и отделать это убогое существо, которое лишь насмехалась над его реакцией, как Кастет достал из внутреннего кармана пиджака револьвер и направил его ровно на парня.       — Яйца выросли, мне грубить? — он засмеялся, но… не надолго, его охватил приступ кашля с кровавой сплевой. Он задыхался.        «Повреждено легкое» — заметил он, готовясь к атаке, но новая мысль вдруг остановила его: «А зачем все это? Хинамори мертва».       — Ты так же сгинешь, как это розоволасая сука, — его голос был хриплым и жутко раздражающим слух, но, кажись, Тсукиеми злорадствовал над этим… но… Сказанное о Аму взбесило его и готовый сорваться и навалять Кастету, но…       Раздался выстрел.       Его оглушило, заставляя закрыть глаза и повертеть головой. Что за нах…?       Левое плечо онемело и неприятно закололо. Рефлексно Тсукиеми опустил голову и заметил небольшую царапину на плече — пуля всего лишь задела кожу и пошла дальше. Но когда он вновь поднял взгляд, может всего на секунду, но ему показались пустые глаза Кастета, которые с отрешенностью и некой злобой смотрели на него. А полуоткрытые губы показывали, что он хочет еще что-то сказать, но… вместо этого, он громко, словно мешок с картошкой, рухнул на бетонный асфальт.       Сзади рухнувшего Солотошена, стояла розоволосая девушка. Ее руки, что держали длинное, острое стекло, запачканное свежей кровью, тряслись, словно листья на ветру. Золотые глаза отображали страх и нерешительность, а из них прямиком текли соленые слезы. Она была похожа на потерявшегося котенка, который испытав все трудности жизни, пытается защитить своего хозяина.       — Аму? — Икуто не верил своим глазам, ведь перед ним стояла та, которую он считал мертвой, что не могло не обрадовать. Но…       Цвет ее волос смешался с цветом собственной крови — босые ноги, руки, уже без перчаток, порванное, грязное платье, царапины и ссадины по всему телу — все было в крови, это начинало выбивать его из колеи и подбежать к еле стоящей на ногах Аму.       — Что он с тобой сделал? — это, кажись, прозвучало самому себе, нежели девушке, но та, опустившись на землю с Икуто, положила ему свою голову на плечо:       — Все шло хорошо… но… — она закашлялась, — Но он узнал меня сразу…. Пытался задушить, но я смогла вывернуться… Он затащил меня в комнату, намереваясь покончить со мной потом, после тебя… — Она сжала руку в маленький кулачек и положила его на грудь Тсукиеми. Казалось, что она просто не могла поверить, что все-таки осталась жива. — Я разозлила его… Он вновь схватил меня за горло, но на этот раз он мне все выдал. — Ее губы дрогнули и изобразили что-то на подобии улыбки, — Он сказал, что задавит тебя на машине, сообщил мне, как все произойдет и ударив, кинул на пол… я притворилась мертвой… он поверил…       — То есть ты….       — Когда он ушел, мне не оставалось ничего делать, кроме как вылезть из окна… — она не обращала внимания на то, что он хотел ей сказать, ведь сейчас надо высказаться ей, — Дойдя до перекрестка, я видела там тебя и Солотошена у своей машины. Время на размышление оставалось мало, поэтому было три варианта: либо подбежать к тебе и умереть вдвоем, либо остаться на месте и дать тебе умереть… — каждое слово давалось ей с трудом. Ему было больно смотреть на это, но перебивать, чтобы остановить ее, он не стал, — Тогда мне в голову пришел план: «снести его».       — Значит… — его глаза расширились от ужаса.       — Я еле успела… Я сбила его почти в сантиметрах от тебя, и хотя, что шансов выжить у меня было ноль — я это знала… — я рискнула. Хотя… мне было страшно потерять жизнь и больше не увидеть маму, Лину, одноклассников… тебя и я сомневалась в своем поступке... Но меня подбадривало то, что если я даже и умру, то на верху будет человек, который сможет обо мне позаботиться и я буду с ним счастлива, — слезы потоком потекли с ее глаз, — Неужели я умру?       — Заткнись! — Тсукиеми закрыл глаза, из которых вот-вот должны были хлынуть слезы, — Не смей такого говорить, слышишь?!       — Я пообещала себе, что… — она закашляла — было видно, что с ней что-то не так, будто она…       — Аму ты должна замолчать!       — Что скажу тебе: Я…       — Аму…       — Люблю…       — Хинамори твою мать!       — Тебя, — она подняла руку и, дотронувшись до щеки парня, вновь произнесла: — Я люблю тебя.       — Я тоже… — глаза Аму вдруг закрылись, а побледневшая и вся в крови рука безжизненно упала на землю, — Люблю тебя.       Увы, но последних слов она не услышала… ***        «Пи пи пи пи пи пи пи пи»       Злобная пищалка давила мне на слух, заставляя сморщиться и невольно поднять руку, дабы выключить эту хрень, что так мешала спать.       Но не найдя ничего подобного, как кнопка, я, разочаровано фыркнув, открыла глаза, но тут же пожалела об этом: все было белым… так режет глаза.       —Выключите свет, — простонала я и, поднявшись с кровати недовольно заметила, что я нахожусь не в своей кроватке и комнате, а в неуютном и каком-то злобном помещении, которое почему-то пахнет лекарством. Больница?       Я огляделась — и впрямь: белая палата, с одной единственной люстрой, белая кровать, на которой я собственно отдыхаю и какие-то аппараты справа от меня с трубочками, что были у меня в носу и во рту и на животе.       — Что за беспредел?! — я начала срывать все эти херовеньки с себя, отмечая, что на мне находилась белая ночная сорочка, задранная до ключиц. Да тут одни извращенцы! И что я тут делаю?!       А точно… Икуто…       И где этот извращенец? Он так и не сказал ответ на мое признание! Вот же жмот!       Злостно прорычав, я, встав с места, с легким головокружением пошагала к жутко белой двери. Теперь я понимаю, почему люди сходят с ума.       Открыв ее и удостоверившись, что в коридоре пусто и никого нет, я, шлепая босыми ногами по холодному мрамору, побежала куда-то вперед… или назад?       Да неважно! Я есть хочу — надо найти жрачку.       Обойдя весь этаж, я все-таки смогла найти лестницу. И… халилуя! Я нашла стоящий стол на колесиках, на котором была еда!       — Хех, — я смачно облизнулась и, подбежав к нему, схватила первую попавшеюся тарелку с ложкой, я помчалась опять в свою палату.       — Какая наглость! — послышалось где-то сзади меня.       Все-таки спалилась, ну и ладно…       Добежав до своего этажа — второго — я ринулась к своей палате, мечтая, как я буду уплетать всю эту вкуснятину, которая хоть на вид и не очень, но голодному коту и кость покажется царским обедам!       Забежав в свою палату, я ринулась к кровати, а точнее за нее. «И все-таки здесь не так уж и плохо». Усевшись поудобней между кроватью и тумбочкой, я начала уплетать какую-то кашу с жутко вкусными котлетами.       — Доктор скажите, а как скоро она придет в себя? — за дверью послышались тяжелые, наверняка мужские шаги, а так же голоса. Интересенько.       — Не могу точно сказать, на «кому» не похоже, но…       — Она уже месяц, как вы говорите «не в коме»! — Это что, Икуто? Он волнуется? А почему тогда сам спрашивает? Он же сам вроде будущий хирург… Стоп… месяц?       — Вы сами будущий врач и должны понимать что, так как ее жизни уже ничего не угрожает, просто надо ждать.       Голоса замолкли и стали тихими и совсем неразборчивыми. Ну и ладно. Пусть помучается! Вот покушаю и…       Дверь палаты внезапно открылись и, так как размер кровати и помещение было небольшим, то меня было с легкостью заметить.       — А… — он удивленно уставился на меня — Икуто, все такой же: высокий, широкоплечный, красивый, сильный и такой… извращенец… — Му…       Но не в этом суть… то как я сейчас выглядела, можно было запечатлеть на камеру и шантажировать меня этим всю оставшеюся жизнь — Счастливые, но голодные глаза, целая котлета во рту, в руках тарелка с едой, белая сорочка и наверняка запутанные розовые космы.       Мне можно было смело давать кличку «девочка из голодного края».       — Фто? — я начала жевать котлету, стараясь изобразить: «Я не я, и хата не моя».       Но вместо слов, он рухнул рядом со мной на колени и, не успев я сказать и слово, как моя тарелка была забрата, а сама я прижата к его горячему торсу. Мне или кажется или он подрос?       — Идиотка, чего так долго? — он прижал меня к себе еще крепче. Да он псих! Не успела я очнуться, как начинает липнуть! Вот же гад бессовестный!       — Ты о чем? — я изогнула бровь, но ответить мне никто не спешил… И с каких пор я идиоткой стала?!       Он ничего не ответил, а лишь впился в мои губы, вызывая у меня табун мурашек по всей коже, да что этот придурок вытворяет?! Ему что, жить надоело?!       Однако… возразить я не смогла, даже ударить его по плечу в знак отрицания. Я поддалась его воле и его стороне, позволяя ему делать то, что он хочет…       О боже... я скучала...       Его губы мягко касались моих, заставляя поддаться ощущениям и ответить на поцелуй, хоть и не умело… но судя по всему, как он, словно замурлыкал от того, что я ответила, ему понравилось. Что нельзя говорить обо мне…       Хоть мне это и нравиться… но глубокое смущение и стыд терзали мою душу и я просто не могла ничего поделать с этим, кроме как:       — И…икуто, — я хотела остановить его, но как только мои губы раскрылись, его язык тут же ринулся внутрь, заставляя еще больше смутиться и прижиться ближе спиной холодной стене.       — Молчи, — его язык блуждал по моему рту, будто ища мой... как это смущает... Надо не позволить ему найти мой язык... Иначе я просто сгорю от стыда.       Но, несмотря на все мои старания, его язык достиг моего и он, улыбнувшись, все-таки закрыл глаза, вовлекая меня в еще более страстный поцелуй. Вот же петух недожаренный! Что он от меня хочет?       — Я так скучал, — вдруг отстранившись от моих губ прошептал Тсукиеми и не дождавшись моего ответа, вновь поцеловал меня...       Его руки скользнули по моим обнаженным бедрам, заставляя мою кожу покрыться мурашками и закатить в удовольствии глаза. Что этот придурок делает со мной?       Его губы обжигали, а руки все выше и выше стремились к груди. Чертова сорочка! Делали бы какую-нибудь пижаму! А то... слишком приятно, осознавать то, что это мне нравиться.       — Дурак, — буркнула я, смущенно прикрывая глаза и давая затрещину ему по лбу.       Он не ответил, а лишь, подхватив меня на руки, уложил на кровать, сам нависая сверху. Неужели он собирается «это» сделать?       Я сглотнула и прижала руки к маленькой груди.       — Не бойся, я... — он наклонился к моей шеи, тем самым обжигая горячим дыханием мою кожу, заставляя ее вновь покрыться мурашками, — Не причиню тебе боль.       Я кивнула.       Его руки вновь начали блуждать по моему телу, будто бы дразня или играясь, но сам Икуто видимо так не считал, его лицо было серьезным, а движения уверенными и грациозными — неужели я одна такая балда не относящееся к этому столь серьезно...? Нет не может быть… для меня это как рождение ребенка… Это ведь мой первый раз.       Находясь в своих мыслях, я и не заметила, как моя белая расфуфайка полетела вниз, оставляя меня совершенно обнаженной перед его фиалковым взглядом.       Вдруг его горячий язык коснулся моей груди, заставляя дернуться и вновь стукнуть его по голове.       — Так дело не пойдет, — не успела я сообразить, как он стянул с себя ремень и, запечатав мои руки у меня над головой, начал привязывать к перилам.       Стоп...       Я чего-то не поняла?       — Э...эй! — я начала шевелить руками, в попытках высвободиться, но все было тщетно...       — Это чтоб руки не распускала, — он показал мне язык, но в глазах его плясали не бесенята... а некая нежность и забота, что не присуще ему. А может это я чокнулась?       По моему телу вдруг прошлась мелкая, но приятная дрожь — ощущения его влажного языка на своем соске было неповторимо и необычно, хотелось просто спрыгнуть с крыши от удовольствия, но я только выгнулась ему на встречу, упершись бедрами в его...       Я покраснела и отскочила - такой большой...       Он на секунду отстранился и посмотрел на красную меня — о боже, не смотри на мое лицо — я закрыла глаза. Жалко, что руки прикованы к кровати, так бы и лицо закрыла...       — Ты такая милая, когда смущаешься, но мне бы хотелось услышать тебя, — его губы растянулись в коварной усмешке, что заставило сжаться... Что значит услышать...?       Но не успела я обдумать его слова, как его язык спустился ниже, заставляя меня, словно рак, покраснеть и с ужасом подумать: «Так вот что он имел в виду!»       Я чувствовала каждым участком тела, как он дышит мне в пуп, как его руки начинают мять мою обнаженную, маленькую грудь, а язык приближается к самому секретному месту, которое даже не скрыто тканью трусиков.       — Ты же не... — не успела я договорить, как его язык коснулся «там», заставляя меня сжать ноги и спрятаться от него, но... как бы я не пыталась это сделать, все мои попытки были тщетны — его руки не позволяли мне сдвинуть ноги, отодвинув их по максимуму, а язык вытворял немыслимые вещи.       — И... Икуто! — выкрикнула я с полу вздохом, полу стоном, — Н... не надо... только не там...       — Это мое наказание тебе, за то, что так долго была без сознания и заставила меня волноваться, — сквозь белую пелену удовольствия, я видела лицо этого похабного извращенца, который ничуть не смущаясь, лизал... ну вы поняли...       — Ах... — его губы начали «играть» с моими половыми, а я, не удержавшись, застонала в голос... боже... как же стыдно.       — Мне, конечно, приятно слышать твои стоны, но мы не дома малышка, так что будь по тише, — его палец коснулся моего клитора и слегка надавил, заставляя меня тихо ахнуть и закусить губу. Да он издевается надо мной! Я тут видители со стыда сгораю, а он издеваться решил!       — Ик... Икуто... — промычала я, вновь пытаясь сдвинуть ноги, но ему это не понравилось...       Он вновь навис надо мной и впился в мои губы. Его язык был слегка соленаватым, а губы влажными... Нет, это не опротивело меня... просто это так... не привычно и… смущает… сильно.       — Ты сладкая, — отстранившись от моих губ, произнес он и, прижавшись всем телом ко мне, словно специально пытался меня еще больше смутить своим стояком, продолжил, — И мокрая.       — Дурак! — я шмыгнула носом и зажмурила глаза.       — Я люблю тебя.       — Что? — я, от удивления, распахнула глаза и непонимающе уставилась на него.       — Что слышала! — гаркнул он. Видимо это его очень смущает, как и меня, — Раздевай меня!       — Ч...что? — я вновь распахнула глаза(куда уже…)но спорить с ним не стала...       Протянув руки к пуговичке и ширинки джинс, невольно покраснела, отмечая, насколько много выпирает «он».        «Стоп... Аму.... Что за извращенские мысли?» — я тряхнула головой и начала самое мучительное — дрожащими руками я пыталась расстегнуть пуговицу и ширинку, не задев «его»... член, но мне все время это не удавалось и я периодично задевала «его» пальцами.       Но какого было мое удивление, когда вместо руганей и насмешек, последовал его судорожный вздох мне в ухо.       — Ты это специально? — его шепот обжигал мое ухо, но не поняв его вопроса я переспросила:       — Т… ты о чем?       — Ты — чудо, — не поняла…       Я непонимающе отстранилась от него и решила заглянуть ему в глаза, но вместо этого, он сам стянул джинсы на пол, вместе с нижним бельем, а мне в промежность уперлось «что-то» пульсирующее и горячее, заставляя сжаться и испугано посмотреть на Икуто.       Мне страшно.       — И… Икуто? — я подняла на него взгляд, а сам он тем временем замер, будто не решаясь.       — Не бойся… Я буду аккуратен, — он посмотрел мне в глаза, и не успела я что-либо сказать или возразить, как боль пронзила мое тело, заставляя обхватить руками шею Тсукиеми…       Руки… они освобождены… когда он успел?       — Больно, — я металась с одной мысли но другую, с ужасом чувствуя, как что-то теплое течет по моим ногам… кровь?       — Когда боль утихнет, ты только скажи, — я кивнула, чувствуя, как что-то горячее касается моих глаз.       Боль все не уходила и я чувствовала некий дискомфорт, не имея возможности двигаться или нормально себя вести.       —Давай вот так полежим… — я открыла глаза и встретилась с фиалковыми глазами Тсукиеми, полных нежности и… любви? — Мне хватает того, что мы просто одно целое. Это приятно ощущать. — Он перевернулся на бок, захватывая меня с собой.       Я удивленно кивнула и прижалась к нему сильнее:       — Спасибо… Я… люблю тебя…       — Я тоже, — он смущенно отвел взгляд, как это мило — я захихикала от столь чудной картины, — Тише! Спи давай!       — Угу…       Так мы пролежали, кажись целую вечность, пока врач не застукал нас и не вставил нам по первое число…