Диктатор

Всё началось с того момента, когда Сорен поймал меня на нашей кухне с просьбой о чём-то с ним переговорить. Поскольку я в этот момент находился в лёгком и радужном расположении духа, то на первых порах не заметил в просьбе сына ничего особенного. — Если ты о своей комнате, — вальяжно размахивая рукой, как уверенный в себе папаня, начал я. — То можешь жить здесь сколько угодно! Ты знаешь, и я, и Хью — мы будем только рады! — Да нет, дело не в этом, — слегка смутился Сорен, сжимая чашку с кофе в худощавых пальцах, удлиняющихся с каждым часом его бешеного пацанячьего роста. — Я как раз наоборот… Мне предложили комнату в общежитии, но… — Съехать планируешь? — не слишком весело спросил я. — Да нет, — покачал Сорен головой. — Не хочу я съезжать! Как раз хотел попросить остаться здесь… Но поговорить я хотел не об этом. — Не об этом? — переспросил я. — О чём тогда? Я всё ещё выглядел воодушевлённым и дружелюбным, в то время как Сорен смутился ещё больше, взяв долгую паузу перед тем как хоть что-то сказать. — Мф… Я налью новый кофе? — встрепенулся Сорен. — Этот совсем холодный… — он глупо улыбнулся. — Конечно, наливай, — сказал я. Встав с дивана, Сорен ушёл в кухню, я же решил пойти за ним: вдруг бы он на кухне захотел начать свой этот загадочный разговор. — Пап, — резко, без предупреждения поставив на стол кофейник и не глядя на меня, выпалил Сорен. — Пообещаешь не говорить маме? — О чём? — настораживаясь и садясь за кухонный стол, поинтересовался я, одновременно подумав о наркотиках, беременности и убийстве. — О-о… — протянул Сорен. — Ладно-ладно! Конечно, я не скажу, если это так важно, — заверил я, понимая, что уж лучше я пообещаю ему сохранить всё в тайне, чем он учудит что-нибудь без ведома нас обоих. — Если можешь, то вообще никому. — Хорошо, — чувствуя какую-то непонятную мне таинственность, твёрдо согласился я. — Никому ничего не скажу, что бы там ни было. И, заверив сына таким образом в том, что я на его стороне, я принялся смиренно ждать. Сорен налил кофе, попробовал, накидал на ощупь сахар в кружку, прошёл за стол, садясь напротив меня, и, устроившись таким образом, убрал руки со стола, глядя на свой кофе. — Пап… — М? — подперев рукой подбородок, добродушно мыкнул я. Сорен помолчал последний, контрольный раз и тогда произнёс: — У меня есть один… знакомый в группе… — Толкает дурь? — буркнул я быстрее, чем успел подумать, и шутканул вдогонку: — В долю зовёт? — Блин, пап, — очень недовольно на меня взглянув, одёрнул меня Сорен и был, в общем-то, прав. — Прости, пожалуйста, — виновато подвигав бровями, сказал я. — Я исчез из слышимого диапазона. Прости. Слушаю. Сорен медленно выдохнул, схватился за кофе и отпил немного, после чего опустил руки обратно к себе на колени и вытер ладони о джинсы. — Короче, дело в том, что… — резво начал наш герой, но тут же скис, спотыкаясь о собственную решительность. — Что… А-ам. М-м. — В попытке объясниться, Сорен достал руки на поверхность и принялся угловато ими махать. Давай, я верю в тебя, — думал я, продолжая держать рот на замке, и молча глядел на его выкрутасы. — Знакомый… — повторился Сорен, отводя глаза. — Я… Хотел сказать… Типа, — не в состоянии выговорить хоть что-то, он выдохнул. — Я сейчас по-другому скажу, — проговорил он. — Месяц назад мы с группой ездили на пикник, может, помнишь… Так вот там я заобщался с одним парнем и… мы разговорились и… короче, пап, он предложил мне встречаться, — Сорен поднял на меня ошарашенный собственными словами взгляд, неистовая ломая сплетённые между собой пальцы. Встречаться! — внутренне вздрогнул я, но виду не подал. — Так, так, — я дотронулся до его плеча, легонько по нему похлопав. — Ну хорошо, раз предложил. Или — плохо? — Да нет, не то чтобы, — покачал головой Сорен. — Всё не совсем так, как я сказал, было, — на этих словах я заметил, как мой сын нещадным образом покраснел вместе со своими весьма милыми для его возраста веснушками. — Думаешь о том, что ответить? — попытался уточнить я и, кажется, сам начал краснеть от того, что краснеет Сорен. — Нет, не думаю, — сказал он. — Мы… Я уже ответил, — делая ударение на слове «уже» сообщил он. — Типа, ну, может… почему нет, всё такое… Признаться честно, на этом моменте мне очень сильно захотелось пронзительно взвизгнуть, однако, с трудом сохранив необходимый уровень самообладания, я смог промолчать, кивнув на всё это, как безмятежный шаолиньский монах. — А знаешь… Забудь, — внезапно опомнился сын, подскакивая на стуле. — Забудь! Я разберусь во всём сам! Извини, я сам. — Эй, эй! Всё нормально, — пробормотал я. — Я не должен был… — Сорен, пожалуйста, продолжай, — останавливая его побег, попросил я. — Мне ты можешь рассказать всё, что угодно. Если думаешь, что бессмысленно рассуждать на такие темы со старпёром вроде меня, то, конечно, можешь поискать кого-нибудь другого, но, поверь, я был бы очень рад, если бы ты дал мне шанс. Может быть, я что-то да знаю? М? Сорен замер, глядя на меня. — Что там у вас в итоге с тем парнем?.. — спросил я. Поколебавшись чуть-чуть, Сорен всё-таки решил остаться за столом и продолжить разговор. — Мы вместе, наверное, — произнёс он. — Вместе, угу, — как учёный попугай проговорил я. — Ты хочешь спросить, как я к этому отношусь? — Я знаю, как ты к этому относишься, — подняв бровь, сын впервые за разговор посмотрел на меня смело. — То есть, я могу догадываться… Не об этом я хотел. У меня вопрос более… практический. Даже не вопрос, просьба. — Просьба. Ну, давай просьбу, — сдув со лба чёлку, вновь рассыпавшуюся как ей вздумалось, позволил я, но, приготовившись слушать, не сдержался. — Господи! — хлопнув себя по лицу ладонью, вскрикнул я. — Твоя мать меня живьём сожрёт! — Пап, вот извини, конечно, но ты тут совсем не при чём. Так что если что, пусть жрёт меня. — Но ты сам думаешь, ты гей? Или би?.. — Я не знаю! — скривив сердитую физиономию, заявил Сорен. — Так всё-таки не гей? — Что за бред, пап?! — взорвался мой парень. — Я ещё понимаю, кто другой бы так спросил, но ты?! — Извини, извини, пожалуйста, — ужасно смущаясь, залепетал я. — Пожалуйста, не злись. Я, правда, сам не знаю, что говорю! Я постараюсь нормально реагировать, обещаю. Ты только продолжай, окей? Я честно заткнулся! Я сейчас доболтаюсь, что ты больше никогда ко мне не придёшь… — Что ты такое говоришь, господи, — нахмурил брови Сорен. — Конечно, блин, я к тебе приду. Будто мне есть к кому прийти… Он фыркнул в сторону. — … чтобы попросить денег. У меня нет другого отца. Я усмехнулся. — Думаю, нет. Хотя, вот у меня… — едва не ляпнул я про своего папочку, но мигом прервался. — Неважно, неважно. Так что ты всё-таки хотел? Сорен удостоил меня взглядом, сжимая так сильно пошедшие в мою родню губы, и, собравшись с силами, проговорил немеющим в процессе языком: — Я насчёт пассивной роли, — и, оставаясь внешне спокойным, он почти незаметно сжал пальцы правой руки поверх уже сжатого кулака левой. — Да, — кивнул я, подбадривая. — Я почитал в всякое на тему, но… А ты вообще… э? — Что? — честно не врубился я. — Ты об этом вообще как бы… имеешь понятие? — с недоверием спросил сын. — Конечно! — почти возмущённо выпалил я. — В смысле… — стараясь скрыть эмоции, буркнул я. — Что ж я, не человек, по-твоему? Конечно, я имею понятие, — слегка смутившись, произнёс я. — Что конкретно тебя интересует? Давай уже, как есть, — велел я. — Я, как будто, начинаю привыкать к этому разговору. — Как всё это происходит? — спросил сын. — В смысле, не что куда, а… типа, что там чувствуешь, когда в… ну. Короче, как это… Как? Что происходит? — А ты точно уверен, что тебе это нужно?.. — Пап, пожалуйста, ты или скажи, что не будешь об этом говорить, или перестань уточнять… — взмолился Сорен. — Всё, всё, не буду уточнять! — оборвал я его нытьё. — Ты, чёрт подери, видишь? — я рывком поправил зацепившийся край кофты. — Я же стараюсь! Сделай и ты мне поблажку! Я буду говорить об этом, раз ты меня попросил и больше не буду ни на что отвлекаться… Я начну с самого начала и скажу всё! И не надо на меня глядеть с укоризной, если ляпну что-нибудь, что тебе не понравится… Я пытаюсь помочь! — Да, прости, да, — согласился Сорен, присмирев. — Ну, вот и хорошо тогда, — засучивая рукава кофты, сказал я. — Ощущения ощущениями, но я обязан сказать про защищённый секс. Я посмотрел на Сорена, пытаясь предугадать его слова. — Ага, — удовлетворённо кивнул я. — Знаешь, понимаешь. Но всё-таки ещё раз: всегда надевай чёртов презерватив. Всегда. Сорен нетерпеливо кивнул. — Дальше пригодится смазка, — продолжил я свой непростой рассказ. — Где взять? — спросил Сорен, как завзятый торгаш. — В аптеке, — сообщил я. — А где, кстати, ты презервативы покупаешь? — В… там! — сказал сын, сделав при этом каменное лицо. — И что, ни разу интимной смазки не видел? — прищурился я. — Не обращал внимания, — как мне показалось, соврал он. — Ну, допустим, — согласился тем не менее я. — Думаю, вот как мы поступим. Вещь это в хозяйстве нужная, так или иначе не пропадёт. Я тебе подкину тюбик нераспечатанный, а там потом уже сам почитаешь и разберёшься. — Да я бы купил… — проговорил Сорен. — Всё равно на мои деньги, — заметил я. — Нет, мне, конечно, совершенно не жалко! Но, по-моему, так проще. Сорен пожал плечами. Мой дорогой сын спал и видел себя финансово от меня независимым, но пока всё, что он смог с этим поделать — это единожды купить себе на деньги с подработки какие-то крутые кеды, которые на мой взгляд выглядели точь-в-точь как кеды, которые я носил лет тридцать назад и которые стоили сущие копейки в любом магазине. И вот теперь — кто бы мне сказал, что такое случится — я оделял его лубрикантом для неясной перспективы однополой любви с каким-то мутным знакомым. Из группы. Кошмар! Но здравый смысл шептал своё: «пусть хотя бы так, пусть так, пусть так!» и этим меня убаюкивал, позволяя хотя бы производить впечатление спокойного и рассудительного отца. — Итак, — сказал я, крепясь изо всех сил. — Мы остановились на… процедуре. Что, там, в сущности, происходит?.. — Я знаю, что там происходит, — поспешил мне Сорен на помощь. — Я спрашиваю про ощущения. Как это по ощущениям? Отвечая на вопрос о первом разе, мне пришлось отговориться абстрактно предположениями о непредсказуемой реакции разных людей, но делать мне это пришлось по причине того, что собственного первого раза, увы, я не помнил. Не в том смысле, что он затерялся за чередой многих других похождений… Вовсе нет. Я просто начисто не помню весь тот вечер до самого утра. Это случилось в пору моей учёбы в художественном колледже. Тогда я был молод, и горяч, и, ко всему прочему, не дурак был выпить. Сильно выпить. Я помню, с чего всё началось: мы — компания полуголодных студентов, мыслящих себя в будущем исключительно великими художниками — собрались в каком-то полузаброшеном доме по случаю какого-то полузаброшенного события, и там в пылу высокохудожественных споров, пропахнув насквозь сигаретным дымом и эстетствуя, случайно нажрались до беспамятства. Утром, выбравшись из затхлой комнаты, в которой всё ещё спали тела, собрав воедино голову и неопровержимо свидетельствующие о преступлении улики, я понял, что ночью у меня был секс. Но вот только с кем из них?.. Я так этого и не узнал. Не то, чтобы я не смог с этим смириться, однако по возможности я старался обходить тему «первых разов» в разговорах. — По-разному, — произнёс я, за одно мгновение подумав обо всём этом. — Случается всякое, но на первых порах я бы ни на что впечатляющее не надеялся. Но у всех по-разному… — Это неприятно?.. Это больно? Насколько? — как неуёмный безжалостный журналист, сыпал вопросами сын, и глаза его горели огнём познания элементарных жизненных истин. — Уж точно не больно, нет! — повертел я головой. — Если вдруг стало больно, значит что-то не так, надо успокоиться и пробовать по-другому. — Как по-другому? — Не знаю… — растерялся я. — Как-нибудь ещё, другим способом. Потом вернуться к этому. При желании. — Мгм, — отозвался сын. Ей богу, ему только блокнота с карандашом не хватало для полного сходства с журналистом! — То есть, боли быть не должно, — подытожил он. — Если всё делать правильно, нет, — ответил я. — Думаю, всё это решаемо, если не спешить и как следует расслабиться. Поначалу это похоже на… — удивляя сам себя странными образами в попытке всё разъяснить, — … знаешь, как сковырнуть корку с ранки. Когда поначалу так и тянет это сделать, в процессе что-то где-то саднит, а в итоге — ничего особенного. А ты такого ждал!.. И вот тогда думаешь: и это всё?.. Я поймал на себе заинтересованный взгляд сына. — Я болтаю белиберду, — тихо рассмеялся я, в который раз в течение этого разговора испытывая неловкость. — Не-не, — остановил мои извинения Сорен. — Наоборот, всё понятно. Это со временем как-то изменится? Или так и будет?.. — Изменится, всё, конечно, — сказал я. — Всегда останется немного этого ощущения… Ну-м… Вмешательства. Но потом будет уже не так важно. — В общем, я понял достаточно, — пришёл к выводу Сорен. — Нужно самому попробовать. Иначе всё равно смутное понимание… — А ты точно хочешь пробовать? — спросил я, как будто бы собираясь отговаривать. На самом деле, меньше всего я хотел отговаривать сына от чего-то вроде секса с парнем, равно как и не хотел подталкивать его к этому. Также не хотел, чтобы он думал, будто мне способен не понравиться любой из выбранных им вариантов… Словом, всё это было для меня безумно сложно. Как и что мне сказать ему, чтобы выразить то, что хочу, предостеречь, защитить, но чтобы он после этого не решил вдруг начать меня ненавидеть? Видит бог, я старался изо всех сил и надеялся на сознательную голову своего, как я считал, вполне себе умненького мальчишки, способного понять если не всё, то бОльшую и наиболее важную часть моих слов. На мой вопрос Сорен ответил честно и правильно, и я сам бы мог догадаться, что он произнесёт, если бы удосужился обдумать свой вопрос перед тем, как его задавать. — Я не знаю, — сказал Сорен. — Если я сейчас скажу, я могу соврать. Я не хочу ничего выдумывать… Я степенно почесал собственный затылок и улыбнулся. — Кажется, у тебя мозгов побольше, чем было у меня в своё время, — сказал я. — Так что делай, как делаешь. Если будут ещё вопросы, я постараюсь на них ответить. — Окей. — Ещё что-то?.. — Нет, пока всё. — Твоя комната — всегда твоя комната, — решил сказать я на всякий случай. — Можешь приводить друзей, когда хочешь. — Спасибо, — поблагодарил Сорен, поднимаясь из-за стола. — Надеюсь, ты теперь не думаешь, что я вселенское разочарование. — Не говори глупостей! Конечно, я так не думаю… Денег надо? — Нет, не надо денег, — растянул губы в улыбке Сорен. — Ужинать будешь с нами? — Не, перехвачу что-нибудь, — сказал он. — Пожалуйста, не рассказывай Хью. — Я же обещал, что не буду, — напомнил я. — Не буду никому рассказывать. Даже Хью. — Хорошо, — удовлетворился, наконец, сын. — Тогда… Я пойду? — Иди, иди, конечно, — покивал я. — Если что, еда будет после восьми часов. — Окей, — отозвался Сорен, и, когда он проходил мимо, я слегка прихватил его за руку. Мне нужен был хоть какой-то контакт, чтобы удостовериться, что всё это реально. Я бы охотнее согласился на объятья, но после такого неоднозначного разговора, я определённо не стал бы на этом настаивать. В итоге, он ушёл по своим делам, а я остался один на кухне, вспоминая всё то, что успел ему сказать, и был чертовски взволнован произошедшим, не зная, как мне следует с этим справляться. Может быть, просто переждать немного? Наверное, просто переждать. Папочка этим вечером пришёл домой не слишком поздно, но и дома всё ещё был занят работой. Он соизволил поесть со мной, хотя даже во время еды отвлекался на звонки и сообщения, а после ужина ушёл в свой кабинет, где, удобно устроившись за столом и разложив свои любимые бумажки и гаджеты, долго копался в них, то и дело щёлкая по клавиатуре. И это в то время, когда я был на грани желания выболтать ему доверенный мне сыном секрет, чего папочка, конечно, не знал, хотя только это и спасало его от моего праведного гнева и того факта, что я очень соскучился. На моих коленях свернулся наш тёплый кот Люцифер, и, поглаживая его бархатистый бочок, я старался прийти в гармонию с миром, хоть это и удавалось мне с трудом. Я думал только о том, что, пожалуй, мне срочно нужно от всего этого отвлечься самым категорическим способом. Когда, протянув свои рабочие делишки до самой ночи, Хью, не выражая ни малейшего намёка на интимный интерес к моей персоне, ушёл в душ, я понял, что настало время действовать. Поэтому вернувшись из ванной Хью обнаружил, как некоторые из сложенных им в строгом порядке документов имеют нарочито неправильное положение в пространстве. — А это ещё что такое? — возмущённо проговорил папочка, поднимая один из листов к глазам и понимая, что на полях его красуется отчётливый отпечаток пальца, испачканного в чём-то тёмном и жирном. — Мэсс, ты не… Хью повернулся в сторону кровати и увидел, как я вынимаю из коробки с вишней в шоколаде одну из них и спокойно, смотря на старшего родителя наглым взором, не торопясь отправляю конфету в рот. — Мэсс, — с досадой во взгляде, шепнул папочка. Вот сейчас, — подумал я. — Он или рассердится на полном серьёзе, и мы будем спать, или не сможет, и тогда ещё неизвестно, когда кто-то будет спать… Я медленно обсосал кончик пальца, затем другого… Хью выдохнул с улыбкой. — Завтра с утра мне на работу, детка, — произнёс он. — Я понимаю, но… Я отставил конфеты на прикроватную тумбочку, поднимаясь с подушки и двигаясь к центру кровати. — Я… не хотел, — с чрезвычайно сладкой заминкой пробормотал я. — Мой маленький… — Я больше никогда не буду так делать, — настойчиво добавил я, не позволяя ему отвести от себя глаз. Долгие несколько мгновений он думал, продолжая смотреть на меня. Он всё стоял и стоял, и я начинал побаиваться, что его усталость победит мой приключенческий настрой… — Ладно! — наконец, сдался папка. — Пойду повешу полотенце в ванной. Чтобы, когда я вернулся, ты уже был готов. — Да, папочка! — вскакивая с кровати, сказал я, параллельно с этим стягивая с себя свитер и следом за ним всю одежду, за неимением свободного времени пряча ком из одежды за дверцей платяного шкафа, чтобы тот не попался Хью на глаза, и он не дай бог сейчас же не заставил ничего складывать. Сняв всё, что можно было снять, я ринулся к полкам, хватая свой любимый ошейник из матовой кожи, и быстренько в него облачился, унося с собой и поводок, но лишь положил его в зоне досягаемости. На всякий случай выгреб из отделения тумбочки пару флаконов со смазкой, вспомнив случайно про обещание, данное Сорену, и, твёрдо решив временно об этом не думать, постарался сосредоточиться на событиях текущего момента. Живенько пододвинув к центру комнаты папулино любимое красное кресло, которое мы не поленились притащить с собой в Нью-Йорк как семейную реликвию, я кинул в него подушку от дивана, после чего унёсся к комоду, открыл второй по счёту ящик и… и понял, что не вижу в нём того, что планировал оттуда достать! Я принялся нервно перерывать все наши с Хью игрушки, но в это время в спальню вернулся он сам. — Ты ищешь это, — сообщил он мне, и, когда я оглянулся, понял, что он прав — в его руках находилась моя самая любимая плеть. — Она же была мокрая. Помнишь? Я кивнул. — Итак, — начал Хью, — я слушаю, сколько тебе нужно? По твоему мнению. — Двадцать, — без колебаний сказал я. — Тянет максимум на три, — ласково мне улыбнувшись, Хью подошёл поближе ко мне и без особой выдумки обхватил мой член. — Давай будем реалистами. — Пят… двенадцать, — шепнул я. — Ты знаешь, что значит быть реалистом, принцесса?.. Четыре, — снисходительно оспорил всезнающий папа. — Десять, — глядя на него умоляющими глазами, произнёс я. Он помолчал и за это время принял окончательное решение, не подлежащее дальнейшему обсуждению. — Ты сегодня слишком упрямый, но я пойду тебе на встречу. Девять. Разогрев считать не будем, — сказал Хью. — Иди, ложись… Чудо моё, — отпуская меня на волю, Хью сам закопался в ящик комода, разыскивая наш слегка потрёпанный жизнью и деятельностью «разогрев». — Я лягу спать сразу после, имей в виду! Я, устраиваясь на кресле, согласно покивал. — Всё-таки слишком много, — пространно проговорил Хью и откусил кусок клейкой ленты, должной заменить мне кляп. — Но раз уж мы договорились… Надёжно залепив мне возможность вести беседы и заодно потеребив по волосам, Хью опёрся на меня рукой, прижимая к подлокотнику кресла (думаю, ему просто было лень стоять), и, как и обещал, слегка отшлёпал меня по ягодицам флогером. После чего со вздохом отложил его, завладевая кожаной ручкой кошки, которая была также известна в нашем обиходе под кодовым именем «мой котёнок». Сменив плеть, папочка соизволил-таки с меня слезть, после чего сделал выразительную паузу и с первого же удара весьма годно жахнул меня по заднице, заставив невольно, хоть и сдавленно заскулить от неожиданности. Удары со второго по пятый были весьма похожи между собой, поэтому я особо их никак не выделил. В смысле я, конечно, уронил слезинку на подушку и издавал соответствующие ударам звуки, тихонько, чтобы не услышал Сорен в дальней комнате, но это определёно было в порядке вещей. Шестой удар отличался от предыдущего тем, что Хью, вернувшись к флогеру, возжелал отправить его ручку внутрь меня, чему я сам, надо признаться, был рад и всесторонне это одобрял. Ввиду этого удар хоть и наносился папочкой от всей его широкой души, но оказался мягче и случайным образом проник глубже, чем можно было ожидать. Предвкушая ещё один такой же, я как-то моментально собрался, в связи с чем седьмой удар мигом уничтожил всё моё эротическое напряжение, и я, пусть и не специально, но кончил. По счастью, руки у меня были свободны и я отчего-то решил, что имею право вмешаться в собственное наказание, исходя из предположения, что усталый Хью также хочет этого. Сковырнув с губ скотч, я выпалил заветное: — Хинакридон! — Да? — мгновенно среагировал Хью, опустив руку с занесённой над моей задницей плетью. — Что-то случилось? — Нет. Но можно прекратить… — я посмотрел на него искоса, выражая всем своим видом тотальную беспомощность. — Конечно, нельзя, неразумный ребёнок, — сказал Хью, приклеивая мой скотч обратно. — Раз всё нормально, потерпи, малыш. Ещё два разочка. Я вдохнул побольше воздуха и обхватил его за руку, понимая, что так или иначе получу ещё целых два бесконечно долгих удара девятихвосткой по попе. Впрочем, Хью слишком не свирепствовал и хотел лишь довести начатое дело до конца, чтобы в другой раз я не проявлял в этом вопросе никакой самодеятельности. Расправившись со мной, папочка поцеловал меня в скулу и, отложив плеть в кресло рядом со мной, отправился прямиком в постель. Я к нему не приставал, предпочитая вместо этого без спешки успокоиться, отдышаться, вытащить из себя «хвост» и привести себя и окружающую обстановку в порядок. К моему великому удовольствию, когда я управился со всем этим, погасил свет и влез под одеяло на кровати, облачённый в пижаму, Хью всё ещё не спал. — Я люблю тебя, — промурлыкал я ему на ушко. — У нас просто нет выбора, — с полусонной улыбкой на губах, прошептал он в ответ. — Нам приходится любить друг друга. — Приходится? — Мгм, — затягивая меня в свои объятья, подтвердил Хью. — У меня есть ты, и было бы нелепо не делать с тобой всего того, что мы делаем… Ну, и наоборот. У тебя есть я, принцесса Анастейша… — Почему Анастейша? — Или как там её звали… В «Оттенках серого». — Где?.. — пролепетал я. — Серьёзно? — папочка улыбнулся и даже приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на меня в темноте. — Ну, что ж, так даже лучше. — Да что лучше? — не унимался я. — Неважно… — Нет, расскажи. — Малыш! — грозно выпалил Хью. — Мне рано вставать! Ты будешь спать со мной сейчас или мне уйти гостиную? И нет, это не угроза, я просто хочу спать! — Да, я буду, прости, папочка, — свернувшись от испуга калачиком, проговорил я. — Спокойной ночи. — То-то же… Сладких снов, детка, — произнёс Хью сонно и принялся, наконец, засыпать. На другой день я поискал в интернете и узнал, кто такая эта Анастейша, и решил попросить папочку больше так меня не называть. Возможно, потому, что заметил на самом деле некоторое сходство в деталях.