Диктатор

Однажды он уехал. Папочка уехал и оставил нас с Сореном в Нью-Йорке. То есть я самолично отказался ехать с ним, а он возьми и задержиcь дольше, чем на денёк. Он задержался, а что мог поделать я? Я уже не был там, я был только тут, в Нью-Йорке, один, без неусыпного контроля, а контроль, как назло, никак не мог вернуться пораньше… Такая вот, казалось бы, безысходная случилась история… В общем, я сердился на самого себя, однако же до поры до времени — не слишком. Уровень моих эмоций перевалил за «слишком», когда, во-первых, зажил мой синяк на шее, а Хью, во-вторых, позвонил мне и сказал, улыбаясь, что остаётся ещё на неделю. Улыбался он, надо полагать, для того, чтобы я не огорчался, и он очень жалел меня, грустного и виноватого собственным отказом его сопровождать. Попрощались мы с Хью на тёплой ноте, но это не помешало мне ближе к ночи почувствовать сдвиг по фазе, и тогда я понял, что всё это именно слишком. Вместо того, чтобы спать, я отправился из спальни в кухню, чуть было не закурив по пути, но вспомнил, что Сорен, возможно, уже спит и запаха сигаретного дыма во сне вовсе не ожидает. Раздумав курить вовсе, я постоял у холодильника, повозил магнит от йогурта по дверце, после чего вернулся в спальню, засучил рукава и стал быстро собираться. Я допивал кофе и параллельно писал Сорену пространную записку о том, где, что находится и кому, в случае чего, звонить, когда сонный сын в мятых труселях нарисовался на пороге кухни, почёсывая пятую точку. — Ты куда собрался?.. — спросил он, щурясь со сна. — А ты почему не спишь? — спросил я в свою очередь и, не дожидаясь ответа, продолжил, — мне нужно уехать, я написал тебе номера телефонов на случай чп и вот — немного денег. Пару дней один проживёшь? — А чё случилось? — удивился он. Я попытался придать себе спокойный дружелюбный вид. — Ничего не случилось, — сказал я. — Ты же знаешь, у нас тут каждый раз всё в последний момент решается. Всё нормально. — Тебя Хью попросил приехать?.. — Да, — с очень честными глазами соврал я. — А… А-а… — усмехнулся Сорен. — Тогда ладно. Я с улыбкой кивнул. — Тогда пойду спа-ать, — зевая, сообщил Сорен. — Иди. Спокойной ночи. — Спокойной… И он ушёл обратно в коридор. Это было крайне необдуманным шагом, но я, какого-то лешего ничего не сказав об этом Хью, купил билет на самолёт, и, спустя примерно пятнадцать волнительных часов, некоторые из которых я нагло проспал, оказался далеко-далеко от дома, а именно в городе с многообещающим названием Пекин. В итоге, попав на улицы, пестрящие иероглифами в середине дня, я чувствовал безмятежную уверенность в себе и, то и дело поправляя сумку, стал разбираться в карте города. И вот тогда произошёл инцидент, поразивший мою уверенность в самое сердце. Собираясь ни больше, ни меньше — перейти широкую дорогу по светофору, я вынул телефон, мысля лишь посмотреть что-то вроде времени, а тот вдруг вывернулся из моих пальцев, ударился об асфальт… и нет, не разбился. Хуже. По какому-то нелепому стечению обстоятельств он, подскочив на секунду, мгновенно скользнул в канализационную щёлку у края бордюра, пропадая из виду где-то в её глубине. Я, то и дело пихаемый прохожими, не заметившими секундного танца моего телефона, шагнул обратно на тротуар и, глядя на чернеющую под решёткой тьму, замер, оглушённый невероятностью только что произошедшего. Свет светофора сменился. Вновь вдоль улицы понеслись автомобили. А я стоял, приоткрыв рот, и глядел на решётку. Интересно, её можно открыть? Интересно, это отверстие с ней связано?.. Так я простоял до следующего зелёного сигнала светофора, подпираемый вновь подошедшими, и, когда машины встали, я пошёл вместе со всеми вперёд, переходя дорогу и оставляя ту канализацию позади. Возможно, мне тогда стоило остаться там, попытаться разыскать полицейского, кому-то что-то объяснить, попытаться найти трубку. Но я был в таком шоке, в придачу ощущая себя распоследним дебилом, способным приехать в чужую страну, не зная языка, никого не предупредить и на первом же повороте потерять телефон. Так что мои мысли сами собой не шли в сторону «поставить кого-то ещё в известность», а щёки мои пылали от стыда за собственную дурость. Опять же, что ещё более идиотично — я ушёл, сделав вид, будто ничего не произошло. Перед кем я пытался сохранить лицо? Не знаю. Но факт остаётся фактом. Я шёл и, когда заблудился настолько, что забыл, как пройти к тому месту, где мы с телефоном виделись в последний раз, даже испытал облегчение. Теперь никому не могло быть известно о моём провале, и никто бы не мог уже догнать меня из тех, кто мог меня там видеть. Я чувствовал себя сказочным долбошлёпом, но про себя повторял чудотворное «я что-нибудь придумаю, я что-нибудь придумаю» и старался поскорее успокоиться, чтобы мочь соображать хоть немного более связно. Я остановился, достал кошелёк, побаиваясь и его уронить куда-нибудь, и посмотрел, сколько у меня есть наличных денег. Вот бы, конечно, найти обменный пункт! Надо было сделать это сразу, в аэропорту, где всё было аккуратно подписано. Может быть, я найду кого-нибудь англоговорящего?.. Скорее всего, найду! Но что я скажу ему? Я выдохнул. Ничего катастрофического в моей ситуации, конечно, не было, но и, что всё нормально, я сказать никак не мог. В то время я проходил мимо какой-то лавки или кафе, о чём явно свидетельствовали рисунки на афише, и тогда решил, что раз уж сдаваться, так с кофе. Не долго думая, я вошёл в помещение, мечтая найти в этом заведении телефон, а у себя — способность объяснить это китайцам жестами. В забегаловке было всего два стола и достаточно тесно. Вероятно, здесь варили кофе или торговали чем-то на вынос. Я подошёл к чему-то вроде стойки или плиты и обратился напрямую к человеку, стоящему за ней. — Извините… — начал я. Он что-то сказал по-китайски. — Здравствуйте. Извините, у вас есть телефон? Я приложил ладонь к уху, надеясь, что он поймёт, что я показываю телефонный разговор. Кстати, это был верный ход, как Хью объяснил мне впоследствии: начни я растопыривать руку в козу — мужчина бы решил, что я показываю ему на пальцах китайскую «шесть» и прошу у него дать мне чего-то в размере шести штук. Из подсобной комнаты вышел ещё один человек, они начали о чём-то говорить, кивая на меня. В это время вошёл посетитель. Один из мужчин сейчас же переориентировался на обслуживание клиента, а другой, вытерев полотенцем руки, что-то у меня спросил. — Телефон, — не отставал я. — Здесь можно откуда-нибудь позвонить? Мужчина выдохнул, осознав, что я ни черта не понимаю. Он посмотрел на меня, вероятно, очень жалко выглядящего в этот момент, и, качнув головой, подозвал жестом руки. Я направился за ним в угол за стойкой. Мужчина указал мне на стационарный телефон в углу и спросил меня, видимо, это ли мне нужно. — Да, да! — обрадовался я. — Могу я… — заискивающе улыбнулся я. Мой спаситель поднял трубку и сунул её мне, после чего живо убрался к стойке, собираясь что-то готовить. Я посмотрел ему вслед, нажал на кнопку сброса и сосредоточился на кратком обдумывании ситуации. Кому звонить? Сорену? Ларсу? Только Хью. Остаётся только Хью. Собравшись с духом, я набрал номер его мобильного. Я вслушивался в долгие гудки, радуясь уже этому, и от волнения теребил телефонный провод. С тихим щелчком долгие гудки сменились короткими. Нет, только не это! Я сбросил и вновь настырно набрал папочкин номер! И снова — короткие гудки. Вот, не дай бог, он звонит сейчас мне! Тогда я, конечно, не знал, что в момент моего звонка Хью как раз сидел на каком-то собрании директоров, заметил, что ему пытаются позвонить с незнакомого китайского номера и, поскольку не мог взять трубку, сперва сбросил. А увидев, что настойчивый звонящий не унимается, сбросил снова, но тут же нащёлкал мне смс с вопросом, всё ли у меня в порядке. После своего совещания, не получив никакого ответа, Хью позвонил сперва мне, потом Сорену и поднял всех на уши, услышав о том, как вчера посреди ночи я куда-то уехал, никому ничего толком не сказав. Они с Сореном даже чуть не поругались на этой почве, но быстро нашли общий язык на почве моих поисков. Конечно, конечно, дошло это всё и до несчастного Ларса, который ни в Нью-Йорке, ни тем более в Пекине не был, но тут же, отложив все свои дела, принялся обзванивать наших с ним знакомых. На уши была поднята, таким образом, Эльза, большая часть наших родственников и даже некоторые из моих бывших… Словом, ждало меня в будущем много всего чудесного. Но я ничего этого не знал. Я с замиранием сердца слушал короткие гудки, сжимая телефонную трубку в забегаловке где-то в Пекине, и от этого ощущал грусть, тоску и некоторую форму одиночества, свойственную людям, оказавшимся в переполненном народом городе, но без возможности с ними взаимодействовать. Сделав несколько безуспешных попыток дозвониться супругу, я слегка упал духом, но день ещё был в самом разгаре, и я пока не чувствовал, что всё настолько исправимо. Я положил трубку, выходя из-за стойки, возвращаясь в зал для посетителей и принимаясь разглядывать готовые кулинарные изделия. Мужчина, второй, помоложе, обратился ко мне, что-то перемешивая. Я с беспомощным видом пожал плечами. Почесав нос, ловивший назойливый аромат чеснока или чего-то подобного, я уставился в меню на стене. То, что это меню, я понял, опять же, по рисункам. — А… — начал я. — Кофе? — я показал на изображение стакана. Мужчина кивнул. Тогда я достал свой кошелёк и, скорчив физиономию от неловкости, показал ему, что у меня нет местных денег. Он тут же замахал руками, достал одну купюру и, указав на неё пальцем, что-то мне объяснил. Я взглянул на него печальными глазами, но он развёл руками. Я сложил свои деньги обратно в кошелёк. Даже если он объяснит мне, где обменный пункт, — думал я, — вряд ли я смогу там хоть в чём-нибудь разобраться. Подумав так, я потёр пальцами лоб и прижал к лицу ладони, собираясь с силами. Я провёл руками по лицу и, пряча кошелёк в карман, хотел уже отправиться на дальнейшие поиски путей решения своих проблем, когда мужчина-повар тормознул меня, не дав шагнуть. Он снова махнул рукой, но на этот раз имея в виду «ладно, хрен с тобой!», и показал жестами, чтобы я заплатил ему тем, что есть. Я быстро вынул кошелёк обратно, раскрыл отделение для купюр и кивком спросил его, мол, сколько? Он показал мне: «два». Я, сомневаясь, достал купюру в 50 долларов. Он отрицательно завертел головой. Я разыскал десять. Парень сделал сложную для понимания гримасу, но десятку взял. Незаметно повертев её в руках за каким-то выступом стола, он открыл кассу и отсчитал мне некоторое количество местной валюты. Я сделал удивлённое лицо, но с благодарной улыбкой принял сдачу. То есть он вот так взял и разменял немного денег какому-то незнакомому типу с косичкой, рюкзаком и грустным взором? Что сказать, это было весьма приятно, и, благодаря новым приятным впечатлениям, я потихоньку переставал печалиться по поводу канувшего в канализацию телефона. Вскоре я получил ещё и свой кофе, обменявшись с поваром взглядами получил немое разрешение занять столик и, усевшись и скинув с плеч рюкзак, наконец-то смог выдохнуть. С полчаса я потягивал приятный на вкус кофе, соображая, чем же занять себя, не имея в руке телефона?.. Надо бы мне найти, где переночевать — подумал я. Возможно, я даже мог бы попытаться спросить об этом этих парней тут же в забегаловке и, в конце концов, мы смогли бы друг друга понять. Но ещё я подумал, что, вероятно, я уже успел надоесть им, поэтому лучше мне было просто допить свой кофе и уйти отсюда, не пытаясь влипнуть в какую-нибудь новую неприятность. Так я и поступил. Выбросив кофейный стаканчик, я прошёл мимо стойки, одарил работников очередной благодарной улыбкой и, перекивнувшись с ними, вышел на улицу. Оказавшись вновь в пустоте переполненных улиц, я не кинулся искать американское посольство или полицейских, не решил вернуться в аэропорт… Нет, я пару часов просто слонялся по улицам, надеясь, что ситуация внезапно как-то решится сама собой. Этому нет и не было никакого оправдания, да я в них и не нуждался. Просто не переставал надеяться, зная, что так не бывает и — не будет. Типичное для меня состояние, надо сказать. Время от времени, я думал о папочке. Я очень соскучился по нему за то время, пока мы не виделись, но тот факт, что он находился в то же самое время в том же городе, что и я, по какой-то нелогичной причине меня очень радовал. Ещё я думал — вдруг он вообще не в Пекине? Это было бы неприятно. Не в смысле, что он меня обманывает… Хотя, что ему мешало меня обманывать? До сих пор он всегда брал меня с собой, и глупо, конечно, думать, что именно в тот из разов, когда я сам вздумал отказаться с ним ехать по своим творческим причинам, он внезапно изменит курс и улетит с партнёром по бизнесу пить вино в особняке на берегу лазурного моря. Конечно, нет. Наверное, нет. В смысле, думать, что он резко решил начать меня обманывать как-то даже против разумной логики… Но. Возможно ли такое, что именно в этот раз, когда так сложились обстоятельства, он решил этим воспользоваться для чего-нибудь, чего давно у него не случалось? Признаться, мне нравилось это представлять. Нравилось думать об этом, да, да. Что я врываюсь в его номер (как бы, интересно, я мог ворваться без ключа), вхожу в спальню, а он там миловидному китайцу устраивает жаркую взбучку. Хотя, зная его вкусы, миловидному и седовласому китайцу. Не за этим ли я сюда приехал? За этим я… за этим. Чтобы ворваться и всё прочее. Ведь если это будет какой-то миловидный китаец, я, конечно, его прощу. Не сразу, но со временем. Или миловидный аргентинец. Или грек, не знаю. Неважно! Просто какой-нибудь абстрактный мужик, с которым я его застану. Обязательно красивый! Красивее меня. Вот тогда я возникну на пороге, он обернётся и вдруг забормочет: «Это не то, что ты думаешь! Мэсс, подожди!», и, кинув этого аргентинца, голый, конечно, кинется меня догонять. А я выскочу скорее из номера, спущусь вниз, сяду в такси и, потирая виски, готовый плакать, укачу вдаль. Неважно, что в связи с этим я обрёл перспективу замёрзнуть где-нибудь в пекинской подворотне ночью. Зато я здесь, там же, где и он. Потратив кучу лишних денег. Глупо, безжалостно и беспощадно. И вот вдруг он ещё и не в Пекине? Что, если он уехал в соседний город? Что, если он сейчас летит домой?.. Хотя он сказал, что ещё неделю будет здесь. Прошло только два дня. Он должен быть где-то здесь. Всё равно ни на что другое надеяться мне не приходится. Погуляв по городу, я снова вынужден был задуматься о том, что же делать дальше, вдобавок, я ещё и проголодался. В итоге, походив, побродив… Смирившись с меньшим из зол, я решил вернуться обратно во всё ту же забегаловку. Лица поваров, завидевших меня на входе, просияли не совсем понятным мне счастьем. Я, как мог, опять с ними поздоровался и, натыкав в меню, убедил их продать мне еды. Благо у меня были полученные от них же местные деньги. Пока еда готовилась, я, решив, что чему быть, того не миновать, встретился взглядом со старшим из поваров и, опять прикинувшись бедной овцой, взглянул на телефон. Он отмахнулся, как от мухи, и, сказав что-то, рассмеялся. Ввергнув меня в непонимание, он переставил телефон ближе ко мне. Обрадовавшись, я сказал «спасибо» и, поминутно убирая с лица вылезшие из разлохматившейся за время гульбы косицы волосы, снова набрал папочку. — Мэсс! — огорошил меня возмущённый рык. — Пап… — залепетал я, мигом офигев. — А ну замолкни! — приказал родитель. — Где ты сейчас? — Я… — мякнул я, дрожа от внезапного ужаса. — Диттман Миккельсен, где ты находишься? — Я не знаю, — прошептал я. — Но ты в Пекине, правильно? — Да, — отсутствием голоса подтвердил я. — Почему ты звонишь с незнакомого номера? Где твой телефон? Ты в полиции? Что случилось? Дай трубку офицеру! — Я в кафе, — хлопая глазами, сообщил я. Хью, отклонившись от трубки, просмеялся смехом душевнобольного. Это испугало меня ещё сильнее. — В каком кафе? — всхлипывая там от смеха, спросил Хью. Я судорожно оглядел заведение, пытаясь вычленить его название из какой-нибудь надписи. — Кто там ещё есть? — не дождавшись ответа, поинтересовался папочка. — Тут два повара, но я их уже достал… — Дай им трубку, — немного остывая, повелел Хью и вздохнул. — Бля-ять… Я послушно протянул телефон стоящему неподалёку старшему повару. Он, не сразу, но понял, что я хочу. Дальше он разговаривал с папочкой на китайском. Потом, кажется, Хью передал свой телефон ещё кому-то… Но поздно — я уже был очарован. Я слышал, как в телефонной трубке мой диктатор разговаривает на китайском. Ни с чем не сравнимый вид удовольствия. Чуть позже повар снова дал мне трубку. Я неуверенно приложил её к уху: папочка ещё был там. — Мэсси? — Да. — Оставайся там, пожалуйста. — Хорошо. — Никуда не уходи. — Хорошо. — Господин Фань Ченг тебя накормит, я приеду, как только смогу. — Прости меня… — счёл нужным вставить я. — Ой! — недовольно выпалил папочка. — Кушай, жди меня. Пока. — Пока, — виновато отозвался я. Таким образом, я остался на попечении господина Фань и остался сидеть в этом кафе до приезда Хью. Несмотря на то, что я предполагал ещё, что получу по шее за свои художества, после этого звонка я абсолютно успокоился. Пусть я и заблудился, и утомил работников кафе, родитель нашёлся и скоро ребёнка должны были забрать. Я приземлился за знакомый мне уже столик, получил немного еды взамен некоторой суммы денег и стал обедать. Уже был вечер, и скоро мои новые знакомые — Фань и его помощник — стали убирать рабочие места. Папочка же всё не шёл, и я снова начал волноваться, поскольку за окном становилось темно. Фань подошёл ко мне с метлой наперевес, а я принялся уже было сгребать со стула свой вещмешок, когда передо мной был положен ключ. Сперва я не понял, что от меня хотят. Тогда Фань отвёл меня к задней двери и очень подробно, как пятилетнему показал на пальцах, что я остаюсь за главного, когда уйду — должен погасить свет и закрыть заднюю дверь на ключ, а когда закрою, кинуть его в почтовый ящик. Сказать, что я был удивлён — ничего не сказать. Совершенно незнакомый человек, видящий меня впервые в жизни, по доброте душевной позволил мне остаться одному в его кафе! Конечно, сейф они от меня заперли, но мало ли, что я мог учудить, сидя один ночью? Или я выглядел настолько жалко, что меня нельзя было посчитать угрозой даже в теории? — Си-и-си, — покивал я, выучив за время сидения в кафе, как по-китайски будет «спасибо». — Во-о! — с восторгом поразился моим успехам Фань Ченг, разрешил мне идти обратно за столик. После чего он и его помощник собрались, Фань порекомендовал мне, опять же на пальцах, закрыть изнутри дверь, и они, много раз мне кивнув, ушли домой. Я остался в гордом одиночестве и, чтобы как-то скоротать время в ожидании прилёта папиных звездюлин, вытащил из рюкзака книжку и принялся за чтение. Спустя минут тридцать у входа притормозило такси и из него вылез долгожданный ураган, подлетел к входной двери и дёрнул за ручку. Не успев начать ругаться, он заметил меня. Я подошёл к окну рядом с дверью, принимаясь махать руками в сторону задней двери. — Я тебя прекрасно слышу, — заявил он. — Что? — А, — вздрогнул я. — Здесь закрыто, можно войти только через заднюю дверь. — Так выходи сам, значит, — покачал он головой. — Сейчас-сейчас! — бегом пустившись к пустой чашке из-под кофе и миске, относя их в раковину и решая быстренько вымыть: просто так оставить грязную чашку казалось мне свинством. Пока я судорожно намывал посуду, Хью, найдя заднюю дверь, хотел, было в неё войти, но и она оказалась заперта. — Мэсс! — раздался приглушённый возглас. Я кинулся к двери, щёлкнув замком и впуская Хью. — Ты поспать перед выходом решил? — щёлкая крышкой зажигалки, спросил папочка. — Посуду помыть… Я… Уже почти… — домывая засохшую миску из-под лапши, пробормотал я. Хью прошёл в зал, сложил мою книгу в рюкзак и закинул его на плечо. — Всё, всё! — сказал я, стряхивая капли воды с рук. — Боже, я так рад тебя… — Пойдём, давай, — проталкивая меня в дверь, устало произнёс Хью. — Подожди… Свет, — я стукнул по выключателю, достал из кармана ключ и, пока Хью уже шагал к такси, запер дверь и, как было велено, кинул ключ в ящик. Я догнал Хью, влез следом за ним на сиденье автомобиля, хлопнул дверцей и, хоть и ждал горячего ремня по жопе, тотально успокоился. Какое всё-таки это было счастье — оказаться во власти диктатора, способного всё расставить по своим местам. Такси привезло нас к одному из жилых домов, где мы десантировались и прошли в арендованную Хью квартиру. Зная про себя, что господин-судья-подсудимый-виновен, я ничего не спрашивал, только с интересом оглядывал интерьеры и молчал в тряпочку. Войдя в спальню, совмещённую с залом, Хью зажёг верхний свет и включил большой телевизор у стены, тихо защебетавший выпуском новостей на непонятном наречии. Я, стянув с себя куртку, обхватил её руками и осторожно сел на диван с краю, глядя в телевизор. Хью прошёлся к окну, влез под шторы и, приоткрыв там что-то, вынырнул обратно в комнату. Он вернулся к дивану, на котором сидел я, и сел в центр дивана рядом со мной. Я чувствовал себя не слишком уютно, каждую секунду боясь начала разговора о том, какой я проблемный. Хью отобрал у меня куртку, переложил на чайный столик, после чего взял меня за руку и, закинув себе на плечи, лёг мне головой на плечо, умиротворённо выдыхая, и, ощутив мгновенно навалившуюся сонливость, прикрыл глаза, игнорируя новости. Как же я люблю его, — восторженно подумал я в этот момент. Папочка поёжился и, повернувшись ко мне, поцеловал меня. Вот так вот, без разговоров, мы начали целоваться, и он уложил меня на диван, начиная раздевать. Он целовал мою спину и основание шеи, плавно (и, по-моему, борясь с желанием спать) проникая в меня сзади, упираясь голыми коленями в поверхность дивана, а я сжимал диванный край, также упираясь в диван коленками и чуть привставая раз за разом, поджимая губы и помогая фрикциям в меру своих сил. Кончив, папка слез с меня и дивана, чуть при этом не споткнувшись о столик рядом, удержался на ногах, поправляя положение столика в пространстве. — Люблю тебя, — шепнул он, опершись на секунду на мою спину, оттолкнулся от неё и ушёл в ванную, то тут, то там цепляя руками стены, помогающие ему идти ровно. Я расслабился, сползая ногой с дивана. Это было отлично, и я, как дурачок, улыбался. Повалявшись, я встал с дивана и, разыскав в рюкзаке бумажные платки, протёр оставленное мной на диване пятно, надеясь сделать его незаметным, а после, вытерев пятно, оставленное на мне самом, натянул штаны. Через минуту, чего я немного не ожидал, из ванной выпал папка. Видимо, он уж очень хотел спать и мылся в режиме экономии всего. — Если хочешь в ванную, то я всё, — сообщил он, придерживая края полотенца на бёдрах. Я, быстро схватив чистое бельё, направился туда, куда он сказал, я хочу. На подходе Хью поймал меня за локоток. Я напрягся. — Я, может быть, усну, — сказал он, глядя своими огромными глазами мне прямо в душу. — Я очень рад, что ты здесь. Он потянулся и обнял меня. Я, не зная, что делать, тоже его обнял, погладив по спине. — Мой малыш, — шепнул в меня Хью теплотой. Я скукожился, уткнувшись в его шею и её же поцеловал. — Ну, всё, беги, — по-царски улыбаясь проявлению моей преданности, велел он, отпуская меня на волю. И я, комкая от удовольствия чистые трусы в руках, ушёл в ванную комнату. Когда я спустя много часов сознался папочке в утере телефона во всех подробностях (а что мне оставалось?), он надо мной очень смеялся. Грозился отшлёпать, но хохотал, лез обниматься и целоваться. О своём нездоровом желании застать его с любовником я умолчал. Потому что не было у него никакого любовника. Был только муж, основательно объевшийся разных фруктов, но единственный и такой смешной, что никакого другого не нужно. От кого я действительно получил по первое число — так это от своих многочисленных родственников, но это уже такая история, которую я рассказывать не имею никакого желания.