Илиас

По мнению Аристина, набранный на помойке деревянный хлам годился только для растопки, но никак не для мебели, однако из этого предстояло сколотить стол и лавочки для семей Илиас и Симлин. Гвозди у них были еще с осени, когда Аристин и сестры только-только обживали свое жилище, а молоток они попросят у кого-нибудь. Правда, просить придется Самиру, не потому, что Илиас не позволяла гордость, а потому что им бы не дали. — По-моему гнилье сплошное, панельки хорошие, а вот на что мы их ставить будем, я не понимаю, — недоумевал Аристин. Им повезло, они раньше других нашли выброшенный шкаф из-под одежды и разобрали его до последнего шурупа. Теперь у них есть две больших панели из клееной стружки, две поменьше, а тонкую фанеру пришлось выбросить, она намокла под дождем и никуда не годилась. А ящички были вообще прекрасной находкой — можно сделать что-то вроде этажерки и хранить там скудный скарб. — Богато живут, хорошая ведь вещь еще, — заметил Самир, — у нас бы такой шкаф никто бы не выбросил. Все еще целое, а попортилось — в чулан бы переставили и банки складывали. «А у нас бы такое дерьмо никто и не купил бы», хотелось сказать Аристину, но он промолчал. Незачем ссориться с другом. — Ну, так не разбирали бы, так дотащили и вы с матерью у себя поставили, а теперь обратно не соберем, сломали же, — пожал плечами юноша. — Давай тумбу вам соберем, я замочки не выкинул, с ней легче. — Давай. А вам точно не надо? — Нам точно не нужно, — великодушно отдал будущую тумбу Аристин. — У нас и так места мало. Мне надо для девчонок кровать отдельную придумать. Я знаешь, что думаю, если на зиму пенопласта набрать, утеплить стенки? Мелко его наколотить и сшить из тряпок мешки, забить туда и в стены. Все равно там пустоты. Это лучше, чем камни греть. — Слушай! — восхищенно остановился Самир. — Вот ты умный! Сразу видно, в школе учился! Точно, надо будет с лета набирать, а к зиме сделаем. — Я только не знаю, сработает ли. Физику плохо помню, честно. Я больше биологию и химию учил, — оговорился Аристин. — Попробуем… С Самиром ему было легко, несмотря на разницу в их прошлой жизни, которой Аристин старался не касаться в разговорах. Зачем упоминать о том, что ему раньше никогда не приходилось не то, что сколачивать мебель, а даже самому менять постельное белье. Многому пришлось учиться, еще о большем догадываться. И до сих пор не верилось, что они выжили в ту, первую их зиму, когда прятались на старой метеостанции. Не угорели в дыму из-за старой печки, не умерли с голоду, не заболели и не сошли с ума. С Анникой беда, но Аристин надеялся ее поправить, все равно лучше, чем было раньше, Анника их слышит, делает, что скажут, а потом может и заговорит снова. — Слушай, Ари, — они уже возились с деревяшками и гвоздями, пытаясь собрать что-то похожее на стол для пятерых человек, — а что у тебя с девчонками? — С какими? — Аристин пытался безуспешно обточить ножом брусок, для ножки стола. — С моими? Все как обычно, ты же сам сегодня у нас был. — Тьфу, да не с сестрами твоими, а с девчонками, обычными? В школе там, в лагере. Были у тебя? — Была, одна, — смутился Аристин, — дома еще. — Красивая? — Красивая, — воспоминание о Юльве окатило теплом, разлившимся внутри и затронувшим горе, о котором он старался забыть. — Очень. — Ну что ты тянешь, какая? — Маленькая, а волосы светлые, почти белые. И тоненькая. — Ты с ней учился? — продолжал допрос Самир, и Аристин решил, что быстрее и лучше все рассказать, так может его оставят в покое. Ему совсем не до девчонок. В его возрасте все влюбляются, целуются и не только, а ему совсем ничего не хочется, только бы найти работу и выбраться из этого ада. И Юльвы больше нет. — Нет, она двоюродная сестра моего друга, дочь адвоката. Очень красивая, — повторил Аристин, — очень. — И что? У вас было что-то, ну, Ари? — Что за вопросы? Было, не было? Какая теперь разница? — не выдержал Аристин. — Ее убили. И ее, и семью. За неделю до того, как ей шестнадцать исполнилось. — Прости, я не знал, — искренне расстроился Самир, — я просто хотел спросить, вы с ней целовались? На вечеринке у Маркуса было просторно, гостей немного, в основном дети Десятки и другой знати, почти одного возраста. Кто-то пил коктейли, потихоньку унесенные от взрослых, кто-то играл в бильярд, а кто-то, как Аристин и Юльва, танцевали. Аристину было так хорошо, и он чувствовал себя настоящим взрослым. Ему шестнадцать, он танцует с красивой девушкой, а Юльва так прижимается к нему, что Аристин боялся, что ему станет жарко и партнерша догадается, что он волнуется. Волноваться были поводы: во-первых, он подарил Юльве серебряный браслет, когда они случайно остались наедине, а потом она показала подарок подружками и теперь девчонки постоянно хихикали, стоило ему появиться рядом с Юльвой, а во-вторых, ему очень хотелось поцеловать Юльву, а как это сделать он не знал. При всех, как Дарри целует Сагу, свою подружку, он никогда не осмелится, а остаться вдвоем с Юльвой боязно, и нет ничего желаннее этого. А потом она поцеловала его сама, совершенно неожиданно, когда они решили пойти в сад, что тоже было предложением девушки. — Спасибо за браслет! Он такой красивый, как старинный! — он держал ладонь Юльвы в своей руке, боясь сжать посильнее, вдруг сделает больно. — А ты сам его выбирал? — Конечно! — странный вопрос. Деньги, естественно, дал отец, заявивший, что если сын и взялся ухаживать за девушкой, то делать это надо красиво. К тому же, заявил Дитер Илиас, если Аристин женится на Юльве, то это будет выгодно обоим семействам — Илиас будут поставлять адвокату Гринеру клиентов, а тот будет делиться выручкой, смеялся отец, прибавив, что если в доме будут две блондинки, то мужчинам Илиас придется нелегко. — Для меня? — Юльва вытянула руку, любуясь подарком. — Для тебя, мне больше не для кого! — сколько у Юльвы еще вопросов. — Ты прелесть, Ари! — неожиданно Юльва поднялась на цыпочки, старясь достать до Аристина, и поцеловала его в щеку. Аристин остановился, думая, что сердце выпрыгнет из груди. Наверно именно сейчас лучше сказать, о том, о чем думал весь вечер: — Юли… Спасибо, тебе… Я, хотел вот что… — слова, словно нарочно, не шли. — Что? — Юльва лукаво заглянула ему в лицо. — Ты мне очень нравишься, очень… — мучительно краснел Аристин. — Я хотел спросить… Ты будешь со мной встречаться? — Я подумаю, — важно заявила Юльва, потом рассмеялась, игриво пихнула Аристина в бок. — Я красивая? — Очень, — согласился Аристин. — Ты самая красивая. — Тогда буду, — Юльва взяла его за руку. — Хотя ты иногда странный, задумываешься, и ничего не слышишь. — Бывает, — смутился Аристин. — Будешь? Правда? А потом они целовались, немного, так как нужно было возвращаться к гостям, чтобы потом над ними не хихикали. Аристин никогда ничего не скрывал от отца, даже первую подростковую влюбленность, хотя не заметить, как Аристин Илиас смотрит на Юльву Гринер, мог только слепой. И о первом своем счастье, первой своей победе он рассказал отцу. Дитер Илиас в последнее время постоянно задерживался на работе, даже оставался там ночевать, мама волновалась, звонила ему. Аристин видел, что что-то происходит, но что точно, он не знал. Телевизора он не смотрел, а в сети в основном искал учебную литературу, играл или общался. Конечно, о повстанцах он все-таки слышал и о том, что в стране волнения, но это было так далеко от его привычного мира, что он не вслушивался в новости. Но даже, несмотря на усталость и прорву работы отец всегда находил время для Аристина, на то, чтобы выслушать и поговорить. — Ну и молодец, что не растерялся. Ей понравился подарок? — спросил отец. Аристин не ложился спать, хотя была уже поздняя ночь, отец только недавно приехал и, несмотря на уговоры жены, разумно считавшей, что после трудового дня хорошо бы мужу спокойно поужинать и отдохнуть, а Аристин мог бы и не приставать к отцу. Юльва Гринер это конечно хорошо, но Дитер устает, устает от обилия информации, от необходимости постоянно принимать решения, те решения, о страшном результате которых пишут потом, в газетах и листовках. И отказаться он не может, он давал клятву служить своей стране и служит ей честно. — Уна, я уже отдыхаю, ты даже не представляешь, как я хочу услышать про первый поцелуй моего сына, а не про сводки с юга! — Кажется, да, — при матери говорить было неловко, все-таки тема ухаживания за женщинами это мужская тема, — она назначила мне свидание. — О, это мой сын, — отец ел, неторопливо, и больше слушая Аристина, — серьезный мужчина. — Ари, это прекрасно, — мама все-таки снова вмешалась, — но ты не забывай, тебе надо учиться и поступать, ты не увлекайся сильно. Да и рановато тебе еще… — О боги, Уна! — Дитер Илиас уже не мог есть от смеха. — У тебя такое лицо, будто Ари собирается сделать тебя бабушкой прямо сейчас — он у нас умный мальчик и сам знает все. И вообще, я в его годы… — Вот давай ты не будешь рассказывать, что в его годы… — ну вот, мама снова свернула самую интересную тему, а Аристин только-только насторожил уши. — Ари, уже поздно, иди спать. — Хорошо, — намеки Аристин тоже умел понимать, родителям нужно побыть вдвоем. — Спокойной ночи. — Целовались. Один раз, — мрачно ответил Аристин. — Я больше не хочу про это. И вообще, к чему эти вопросы? — А к тому, — Самир все-таки получил желаемый ответ, — что ты вечером не ходишь никуда. Вон, молодняк собирается в «хвосте», ты бы пришел, посидел с нами. А то один и один, торчите как хомяки в норе. И может, проще было бы, парни бы видели, что ты нормальный, и девчонки там есть. — Угу, меня так там и ждали, прямо развлечение вечера. Аристин Илиас решил пойти в народ. Это ты здорово придумал, — гнев подходил под горло Аристину, — а на кого я Марту и Аннику оставлю? Они и так целый день сидят едва не взаперти, а я еще веселиться уйду, и как это будет? Честно? Да и знаешь, что-то я не хочу. Мне плевать, что там парни думают. — Ну, Марта посидит, ей все равно рано по посиделкам бегать. А ты не думал, что вас не любят, что вы ходите, точнее ты, и глядите на остальных, как на дерьмо? Будь проще, и люди потянутся. — Не преувеличивай. На того, кто дерьмо, я смотрю как на дерьмо, а в друзья я никому не набиваюсь. Мне вечером нужно с Анникой заниматься. С ней же говорить надо, играть. — А давно она у вас такая? — спросил Самир, почти обиженный отпором. — Молчит все время. — Как родителей убили. Только замолчала не сразу, потом уже. — Видела наверно… — сочувственно покачал головой Самир. У него-то хоть все живы, а у Аристина всей семьи нет, только сестры, а с остальными родичами, как случайно проболталась Марта, он не просто разругался, а проклял и лишил фамилии. — Мы все видели… Наша машина второй ехала, — каким-то неестественным голосом стал рассказывать Аристин и Самиру стало жутко, — а в первой мама и папа, и охрана. Последний месяц мы так ездили, отец решил, что безопасней. А когда в них гранаты кинули, наш водитель свернул, прямо на обочину и не разбирал дороги. А там взорвалось. Тогда она говорила и спрашивала. Что я ей ответил бы? Потом расстреляли дедушку и бабушку, по телевизору показали, мрази, когда Дален захватили. А мы на кухне у Ингрид видели. И мы втроем были в доме, уже когда разграбили, — он сорвался на крик. — Ничего они не сделали там! Все про больницы писали, приюты! Уроды! Изгадили и уперли все, что нашли! Скажи мне, вот скажи, зачем они мамиными цветами в горшках окна выбили? А ты знаешь, — голос стал тихим и Самир отшатнулся, увидев, как Аристин улыбается, одними губами, — я дом сжег, свой дом, сам сжег и девчонки видели. Дотла. Все, что можно, что не унесли, тоже сжег, чтобы не досталось. Да там и оставили-то… Мы несколько фотографий нашли, они даже игрушки и хлам с чердака украли, а в тайнике только наши документы были, не нашли его. Мне фотографии и папины книги больше всего жалко. У меня четыре фотографии от родителей остались. Ты понимаешь? Я никогда не пойду туда, — Аристин махнул куда-то в сторону закоулка лагеря, называемого «хвостом», где собиралась молодежь. — Никогда. — Так не они же твоих родителей убили и дом ограбили, — Самиру было жалко друга, и нужно было прекращать этот разговор, но не получалось. — А мой отец и мать тоже никого не убивали, а бабушка тем более. И никогда мы не брали чужого, и Юльва не брала и не убивала, однако мы — «ворье», «отродье палача» и «живодеры». Я не глухой. — Так! — тетка Викки появилась так внезапно, что парни испугались. — Вы стол делаете или только языком чешете? Ишь, от проулка слышно. Вы бы орали потише, оба! И, темнеет уже, завтра соберете. Марш по домам! *** Отвратительный день. С утра поцапался с Мартой, снова нывшей по поводу запрета, так до конца и не помирился с Самиром, пробраться зайцем на электропоезд не удалось и еще, в довершение всех неудач шел мелкий дождь. Про такую роскошь как зонт Аристин даже забыл и думать. Вымокший, со злым лицом он будет желанным кандидатом на любом собеседовании. Его не пустят дальше дверей. Намокли волосы, вместо тщательно расчесанного утром хвоста теперь жалкая свалявшаяся веревка. Так трудно разобрать все пряди, которые мелко вьются, путаются, и при этом выглядеть опрятно. Отец как-то умудрялся, а у Аристина выходило плохо. Что у него на сегодня? В газете он отчеркнул вакансию уборщика в школе, младшего технического персонала в одной из больниц и помощника на складе. На последнее он не очень надеялся, но мало ли… Все равно по дороге, отчего бы и не зайти? Денег осталось на два дня, это если купить старой картошки или пшена. Ему нужно найти работу, а значит, придется стереть с лица раздражение, и улыбаться, хотя внутри поселился холод. Школа была совсем не такой, в какой учился он, не маленьким зданием, окруженным садом, в глубине одной из старинных улиц Далена, а большим трехэтажным строением, за чугунным забором, со спортивной площадкой, где носилось много детей. — Я сожалею, молодой человек, — седой заведующий отложил его бумаги, едва узнав сколько ему лет, — я рассчитывал, что на это место мы будем брать пожилую женщину. — И чем я хуже? Я могу таскать и ведра, и мебель, а женщина этого не сможет, — Аристин смотрел прямо в глаза заведующему, — проблема только в моем возрасте? — И в поле, — заведующий почему-то смутился. — Вы ровесник учеников, у нас оканчивают школу в семнадцать. И представьте, они учатся, а вы работаете, у них на глазах. — И что? — недоумевал Аристин. — Я буду им мешать?! — Нет… Дело не в этом. Как вы не понимаете, — вздохнул заведующий, — вас будут задирать и провоцировать, в лучшем случае. Это не этично и не я могу позволить такого в школе. Извините, вынужден вам отказать. Мне очень жаль. — Этичнее будет, если мы подохнем с голоду… — Аристин собрал сам свои документы и вышел. Нет, создать дружелюбный вид не получится совсем, после такого отказа. Какая глупость! Он просто будет делать свое дело, а школьники пусть учатся. Драк Аристин давно не боялся, хотя драться приходилось всего лишь несколько раз в жизни, но идиотам он сумеет ответить, если понадобится. Теперь нужно выслушать еще два отказа и сегодняшний день можно считать потраченным впустую, если уж не везет, так во всем. На складе его развернули сразу, даже не посмотрев в документы, едва лишь узнав возраст, указали на дверь — несовершеннолетние не нужны. Он спросил, надеясь на последнее, нет ли временной работы, но для него не нашлось и такой. «Будет восемнадцать, приходите», везде один и тот же равнодушный ответ. И в третьем месте, в больнице, он получил отказ. Аристин добрел до какого-то сквера, комкая пальцами клочок бумаги с адресами, почувствовал, что пальцы дрожат. Что ему делать?! Что? Он уселся с ногами на лавку, обхватил колени. Зря они приехали в Нуву. Но деваться было некуда. Здесь еще хуже, чем в Хокдалене, там он мог помогать фермерам, в дальних деревнях, которые еще не задела гражданская война. Но волнения были быстрее пожара, и Илиас приходилось срываться, убегать, как только они слышали об очередных поисках, уцелевших из Десятки. Но те, кто искали и сами толком не знали, кого они ищут, беглецы, жалкие родичи Альмар, Финнгейр, Бекан и других, путали следы, как зайцы, вспугнутые гончими. Подделывали документы, мужья, которых женщины Десятки приводили в род, сдавали новым временным властям истинных, рожденных в роду мужчин. Именно поэтому тетка Ингер выставила их из дома, именно поэтому Аристин сам лишил ее фамилии, хотя его слово уже ничего не стоило. Тогда он был горд, не взял даже денег, которых совала им тетка, выручила родня матери, которых арестовали позже, после того, как они помогли беглецам скрыться на окраинах. Глава никому не нужных Илиас, недостойный даже мыть полы в хосписах Нувы. Еще наверно немного и он расплачется от отчаяния. Но если бы слезы помогали! Через два дня им придется туго, если он не найдет хоть чего-нибудь. Куда ему идти завтра? Кажется, он обошел все, что можно, измерил весь город своими шагами. Можно попробовать занять у Самира, но чем отдавать? Симлин и сами не роскошествуют. Понятно, что тетка Викки, если поймет, что девчонки голодают, накормит их, но этого быть не должно. Ниже некуда — стать попрошайками. Он, молодой здоровый парень… и в таком огромном городе для него нет ничего. — Скучаешь, парень? — Аристин дернулся от прикосновения к плечу, поднял голову. Надо же, он даже не заметил, что к нему подошли. Какой-то мужчина, гораздо старше самого Аристина. И что ему за дело до скуки? — Да. Заняться нечем, — буркнул Аристин, не понимая, зачем он вообще отвечает. Настроения для разговоров не было. Он почти ненавидел этот город и его жителей. — Да? Надо же какое совпадение, — улыбнулся незнакомец, присев рядом, пристально разглядывая Аристина. Даленец нахмурился, что-то было не так, слишком прямой, неприятный взгляд, и внешность. Взрослый мужчина, короткая стрижка, а лицо — будто смазанное. Но, никогда нельзя судить по внешности, пока ему не сделали ничего плохого. — Я как раз хотел предложить тебе небольшое дело, как ты на это смотришь? — продолжал незнакомец. — Это не займет много времени, впрочем, как ты сам пожелаешь. — Я вас не понимаю, — Аристин и вправду ничего не понимал. Может у него уже галлюцинации? Только что он едва не плакал от отчаяния и безработицы, и тут же, словно добрая фея, этот мужчина ему предлагает какое-то дело? Разве так бывает? — Вы говорите о работе? — Ну, если ты считаешь это работой, — пожал плечами незнакомец, — молодежь нынче прагматична. Мужчина коснулся его руки и Аристин едва не отдернул ладонь, так неприятно было прикосновение. — Я не понимаю, — еще раз повторил Аристин. Надо встать и уйти, ничего хорошего этот мужик ему не предложит! — Какой ты непонятливый, красавчик. Сто пятьдесят за работу ротиком, двести — за задницу, а триста пятьдесят за ночь. Чего неясного? Аристин слетел с лавки, словно его пнули со всей силы. — Что?! Придурок!!! — Тебе больше и не даст никто, не ломайся, лапочка, — усмехнулся мужик, — хорошие ведь деньги! — Да пошел ты! Козел!!! Урод! Извращенец! — выпалил Аристин на одном дыхании, ища выход из сквера. Его трясло. Все как назло, с самого утра! Что за день такой проклятый! Аристин почти бежал по улице. Скорее, домой, пока еще что-нибудь не случилось. Омерзительно! Ощущение такое, словно упал в грязь, всем телом, накрыло с головой. Его приняли за проститутку, шлюху! Его, сына Дитера Илиас, главу хоть и маленького, но рода, члена Десятки — в сквере Нувы пытались снять, как проститутку. Проститутку-мужчину. Славная работенка, ничего не скажешь. И расценки… — Молодой человек, стойте, — Аристин обмер. Казалось, хуже, чем было, уже не могло быть. Однако перед ним стояли два полицейских. Вляпался. — Куда так торопимся? Документы покажите. Сейчас его заберут. Он окажется в участке и хорошо, если его не изобьют и не ограбят, и не отберут документы. Лучше пусть изобьют тогда — он стерпит, документы — это для Илиас все. — Ну, так куда спешим? — пожилой полицейский перебирал бумаги, медленно читая свидетельства и справки. — У вас, там, в парке, придурки… я только посидеть решил, а они… — А ты не ходи в этот парк, не ходи… — подмигнул ему второй полицейский, — а то отсидишь себе ненароком. — Так… Аристин Илиас, семнадцать лет и восемь месяцев, учтен как беженец, в миграционном лагере «Восточный». Родом из Далена, Хокдален. — Что-то мне фамилия знакома, — задумался полицейский. — Слышал ведь. Ингер Илиас вроде. — Так вроде у них там, безопасник такой в верхушке был, семья даже — отец и сын, типа династии, — проявил знания молодой офицер. — Говорят, суровые спецы были, постреляли их, кажется потом, а теперь хрен знает, что там. — Ага, слышал что-то, ты не родственник, случаем, а? — шуршал бумагами полицейский. — Случаем родственник. Ингер Илиас мой дед, — не стал отпираться Аристин. Нет смысла. Такой фамилии больше в Хокдалене ни у кого нет. — Ого! — оба полицейских изменились в лице, от удивления. — И не врешь? — Татуировка на мне, — не стал говорить лишнего Аристин. — Вот довели страну! — покачал головой старший. — А родителей твоих тоже, того? — Того. Взрыв, — не нужно много слов, главное, не сболтнуть ненужного. — Мой отец Дитер Илиас. Там написано, в свидетельстве. — А, точно, — не стал смотреть бумаги заново полицейский. — Во дела. И что ты тут шляешься, Аристин Илиас? — Работу ищу. — Хорошее дело. Удачи, — ему отдали документы, Аристин несмело взял бумаги обратно. — Постой, парень. У тебя есть на чем писать? — окликнул его офицер, уже почти развернувшийся к своей машине. Аристин порылся в карманах, нашел вырванный из блокнота лист, протянул. Полицейский заглянул в машину, порылся там, достал печать и оттиснул на листе, размашисто расписался. — Вот, держи, — лист вернули обратно, — не потеряй только. Приколи к документам, если остановят, покажи. Проблем быть не должно. Удачи, парень. — Спасибо, — сказал Аристин, но полицейская машина уже уехала, он аккуратно прицепил к скрепке свидетельства нежданный подарок. Отец выручил его даже сейчас… **** Триста пятьдесят. Ночь. Самиру нужно работать за эти деньги целый месяц. По двенадцать часов, таскать кирпич, цемент, пачкаться в грязи. Всего одна ночь и триста пятьдесят. Аристин никак не мог уложить эти сравнения в голове. Как же так! Кто-то, кто продает свое тело, получает те же деньги, что и работяга на стройке, только с гораздо меньшими усилиями. Или обманывают Самира, чей труд на самом деле стоит гораздо больше? Что такое триста пятьдесят? Скудная еда из крупы и тушенки, самый дешевый чай и полкило сахара, оплата за домик и полицию. А если кто-то продается за триста пятьдесят каждую ночь, то это что же — он может жить богато и не выбирать в магазине между банкой тушенки и тощим синим мороженым цыпленком? Уборщик в хосписе или больнице — триста плюс обед. Обед, например, для Аристина, это немаловажное обстоятельство, есть ему всегда хочется, он был бы рад даже тощей больничной каше, а уж хлеб остается в больнице всегда. Он же работал, в провинции Хокдалена, хоть и несколько месяцев, но работал именно в больнице. Все эти размышления никак не оставляли его. Аристин натаскал воды, чтобы согреть и помыться в летнем душе, потом нужно натаскать, чтобы Марта постирала, наконец-то тетка Викки убедила ее, что девочки со стиркой справляются лучше. По правде говоря, ни шить, ни стирать Аристин так и не научился хорошо. Стежки выходили грубыми и чаще всего расползались, а на мокрой постиранной им и вроде бы чистой одежде, после высыхания, все равно были видны следы грязи. Да, и об одежде тоже следует подумать, тут же пришло в голову Аристину. Скоро лето, за зиму девчонки выросли из прошлогодней одежды, которой было не много, да и та из сэконд-хэнда, если покупать ее там на вес, то это совсем дрянь на выброс, а приличные вещи, которые не стыдно одеть даже в их положении, стоят не совсем, чтобы дешево и еще надо успеть ухватить. Детская одежда быстро разбирается и нужно проследить за сестрами, чтобы не нахватали лишнего, того, что не пригодится, но приглянется. А скандалить с Мартой по поводу тряпок Аристин ненавидел больше всего — здесь он не игрок, откуда ему знать, сколько нужно девочкам юбок или брючек — это он обходится и зимой, и летом двумя парами джинсов, наверх летом хлопок — зимой свитер. Может, стоит попросить тетку Викки сходить с Мартой в сэконд? И Марта лишнего не купит, и тетка дельное подскажет. Были бы деньги. Снова деньги! Последний год он думает только о деньгах, еде и ночлеге. Причем думает все больше и больше, а денег все меньше и меньше. Завтра последний шанс поискать работу, а потом нужно будет идти на свалку или просить взаймы. Ну, или надо было соглашаться на триста пятьдесят за ночь. От этого воспоминания Аристина передернуло. Его уже стали принимать за шлюху? Интересно, чем же он так похож? Это какая-то ловушка. Им удалось выжить, когда убили родителей, уйти от ареста, когда хватали всю Десятку, не замерзнуть зимой, но в большом городе, в лагере, среди соотечественников, они вынуждены голодать. — Ари! Оставь нам ведро! — Марта смотрела, как он наливает воду в бак самодельного душа. — Мы с Анникой тоже хотим мыться, на тебя, конечно, уйдет больше, но имей совесть. — Кто бы сомневался, — проворчал Аристин, просьбу он такую предвидел и поэтому воды всегда наливал больше, чем нужно было ему самому. Кстати, наверняка мыло тоже кончается, это уж как водится, если не везет, то во всем. Волосы у них у всех длинные, мыла уходит много, а про шампунь они давно уже забыли. — Ты читала Аннике сегодня? — он сушил волосы, обмотав их полотенцем, до ужина есть время позаниматься с младшей сестренкой. — Я тогда немного позанимаюсь. Анника среди детей Илиас больше всего похожа на мать — более светлые и прямые, чем у старших брата и сестры волосы — темно-каштановые; карие глаза не такие темные; и не такие резкие, характерные для Илиас, черты лица. В будущем Анника станет красавицей. Только бы удалось справиться с болезнью… — Вот смотри, — Аристин посадил сестренку к себе на колени, рисовал в блокноте карандашом яблоки, — у нас есть десять яблок. Два съест Марта, одно я, сколько останется? Ну, нарисуй мне? Правильно, умница. Аристин старался заниматься с сестрой ежедневно, заставлял решать задачи, рисовал фигурки, где нужно было выбрать подходящие, составлял простые загадки на логику, чтобы не дать Аннике замкнуться и потеряться окончательно и дело, по его мнению, обстояло неплохо — сестренка легко справлялась с заданиями. — Где бы нам столько яблок взять… — проворчала Марта. — Ари, вот сегодня ужин, я завтра разогрею его на завтрак, и останется только на обед —и все. А знаешь, чего хочется? Торт шоколадный. — А не слипнется? — от очередного напоминания чуть было исправившееся настроение снова испортилось. — У нас совсем ничего не остается? Даже сухарей? На сухари была последняя надежда, если оставалось хоть чуть-чуть подсохшего хлеба, Аристин и Марта сушили его и складывали в полотняный мешочек, «на черный день». Но поскольку «черные дни» стали случаться чаще и чаще, а мешочек не был бездонным, то и сухарей было все меньше и меньше. — Неа. В прошлый раз все съели, а сушить ты не принес ничего. Ари, а завтра-то что? — Ничего, — еще секунда и он не выдержит, сорвется. — Можно подумать мне это за так дают! «Не принес ничего»! Откуда я возьму, если работы нет? Я для своего удовольствия по улицам шатаюсь! Посмотрим, что завтра… В дверь постучали. Значит не соседи, ни тетка Викки, ни Самир, стучаться не станут. Так и есть, незнакомый подросток ухмыльнулся, глядя на Марту, и объявил: — Эй, Илиас! Тебя там староста зовет, быстрее! Аристин встревожился. Просто так староста никого не зовет, тем более под вечер, а уж тем более сомнительных личностей, вроде сына Дитера Илиас. Набросил куртку, вышел. Домик старосты отличался от жилищ остальных беженцев — добротно поставленный сборный небольшой дом, с двумя комнатами, хоть и старая, но машина перед входом. У старосты жена и трое детей, жена работает в Нуве, а дети учатся в благотворительной школе. Ну, на то он и староста — со всякими фондами, полицией и прочими службами именно он решает все проблемы, а если его хорошо попросить, подкрепив просьбу купюрами, то и с регистрацией и работой поможет. Жена старосты убирала со стола, когда Аристину указали на стул, чтобы присесть. Староста, высокий пожилой мужчина, с короткой крестьянской прической, смотрел на Аристина пристально, изучая с ног до головы, как будто видел впервые. А на столе лежали какие-то списки, с фамилиями, некоторые из которых были подчеркнуты красным. — Аристин Илиас значит? — зачем-то уточнил староста. — Аристин Илиас, — хмуро подтвердил юноша. — Безработный, семнадцать лет и восемь месяцев? Не путаю? — Не путаете, — странный допрос все больше и больше пугал Аристина. — Дело такое, парень. На следующей неделе у нас комиссия, по делам беспризорных детей мигрантов — это как раз про вас, если у кого мамки-папки нет, то таких в приют значит, и потом по семьям раздадут, у кого своих детишек нет, в Нуве. Ты-то понятное дело, на хрен никому уже не нужен, а вот сестренкам твоим может и повезти, хотя как посмотреть. Сначала в распределитель отвезут, вшей отмоют, подлечат, а там — в детдом, и по новым мамкам. Из тебя ж добытчик, как из дерьма пуля. — У нас вшей нет, — вспыхнул Аристин, — и девчонок я не отдам никуда! У нас только один отец и одна мать! Я за них отвечаю! — Ты сначала за себя отвечать научись, сопляк! И про отца своего помолчи лучше! Кто тебя спрашивать будет, отдашь ты или не отдашь? — Гнилые гвозди в досках еще никто не отменял, — намекнул Аристин. — Ни Марта, ни Анника, к чужим людям не пойдут, никогда, и из приюта сбегут и семьям бы новым я не позавидовал. Илиас, знаете ли. А уж работу я найду. И что, я один такой в поселке, с детьми? — Ну, вот и ищи работу, да пошустрей! В выходные нужно по двести принести, если не хотите в приют. — Сколько?! — Аристин не поверил своим ушам. Запредельная сумма, не только для Илиас, для многих в лагере. — Двести, — спокойно повторил староста. — Вас, нищебродов, тут десятеро, где хотите, там и берите, а две тысячи комиссии отдать нужно. Все, свободен. Есть время подумать. Аристин не помнил, как добрел до своего вагончика. Двести. До выходных два дня. А потом девчонки окажутся в приюте, а он может пойти и повеситься в пустом вагончике, потому что не выполнил своего долга и остался один. Зря он тогда выбросил пистолет, можно было бы застрелиться от позора и тоски. И про ржавый гвоздь с доской он сказал наверно зря. Верно, оружие неплохое, даже царапина опасна, но его просто посадят в тюрьму, а сестренок заберут. Выхода нет, вариантов тоже — или найти деньги, или не найти. Зато он теперь знает, где их найти быстро. Он лег ничком на лежанку, на свое место. Не нужно ему сейчас задавать вопросов и дергать по пустякам, хоть немного покоя. Но Марта же не помилует его. — Марта, не сейчас, ладно? Ложитесь спать. Я прошу, — он потянул на себя часть одеяла, отвернулся к стене. И не нужно, чтобы сестры видели, что он плачет. Ясно, Ари лучше не дергать, когда он такой — наорет, а потом будет извиняться, когда уже не надо. Интересно, что же случилось? Марта тихо собрала посуду, поставила в большую миску, брат так и не поел, она разогреет ему завтра. Девочка перелила суп в банку, выставила на улицу, чтобы не прокис за ночь и грязную посуду тоже за дверь, утром помыть лучше, чем греметь над ухом Аристина, если Ари сейчас молчит, значит что-то плохое. — Анни, давай ты к нему, теплее будет, — она подвинула сестренку на середину — Ари по ночам уже не вертится, если уж лег, то лег. Разделась сама, ухватила оставшуюся часть одеяла. Между Аристином и стеной всунули что-то мягкое и пушистое. Заяц Анники, единственная игрушка, которую им передали из какого-то фонда и с которой Анника почти никогда не расставалась. Аристин повернулся, спиной к стене, обнял Аннику, поцеловал в мягкие волосы и уткнулся лицом в игрушку, которая впитает его слезы. Так никто не заметит, а деньги он достанет.