Почему ты не можешь быть мной?

      Киркволл. Наши дни Карвер       … Глухой слышал, как немой говорил, что слепой видел, как хромой бежал - примерно так можно было охарактеризовать идею с экспедицией на Глубинные тропы. И теперь меня смущали не только сумма вложения и туманные перспективы, но и представительное лицо этого дерзкого проекта: самодовольное, почему-то без бороды и изрекавшее к тому же подозрительно-складные речи… Варрик Тетрас. Я впервые в жизни повстречал гнома, у которого в лексиконе, помимо подзаборных ругательств и откровенного мата, присутствовали еще и слова, поэтому до сих пор боролся с восприятием. У его братца адекватного диалога обухом не вышибешь. Если все гномы действительно созданы из камня, как гласит красивая легенда (как они мнят о себе), то конкретно этот Бартранд - из огромного дурацкого валуна. Такого, который перегородил узкую дорогу, мешая проехать, а как тужишься, чтобы передвинуть его, так, что аж в глазах темнеет – стоит на месте как вросший, паскуда. Намертво. Даже не шелохнется.       Вот уж точно типичный представитель расы гномов. На все наши уговоры и весомые аргументы Бартранд рявкал свое коронное "нет" и демонстративно вздыхал, будто мы отнимали его драгоценное время, как надоедливые дети. Объективных причин своего отказа он, как и следовало ожидать, не обозначил… Варрик оказался на удивление более легким в общении – полная противоположность своему братцу… да и всему гномьему роду, наверное. Что отнюдь не смягчило меня, а наоборот – насторожило еще больше.       Появление этого Варрика в нашей жизни стало эффектной неожиданностью - в нужном месте в нужное время. Незабываемо. И с беспечной улыбочкой он, словно это был рядовой пустяк, запросил всего-навсего пятьдесят золотых – неподъемную для нас сумму - за участие в экспедиции. Я застыл как вкопанный, а Варрик продолжал расхваливать перспективы экспедиции с таким видом, будто мы предстали перед ним в камзолах, расшитых золотом, а на тропы просились как на развлекательную экскурсию для избалованных богатеев!..       Количество совпадений напоминало идеально отыгранный спектакль. Скай была ожидаемо немногословна, но я потребовал подробностей, на что Варрик непринужденно пожал плечами и ответил, что пока владеет лишь непроверенными сплетнями, которые следовало бы изучить… что только усилило его нездоровый энтузиазм. Подмигнув, Варрик добавил, что теперь мы в одной лодке, а значит, должны держаться вместе. И, очевидно, имел в виду буквально, потому что сразу после беседы увязался за нами следом.       В этом городе я привык не доверять таким типам. Понятия о благородстве и бескорыстии здесь были давно искоренены, проданные за пару монет и жалкий угол в грязи и вони нищих районов. Но не взирая на мои подозрения, Скай в этом вопросе осталась более дальновидной: она сохраняла спокойствие и уверенность, что ситуация обернется нам на пользу, даже если придется принять решительные меры. В тот момент сестра обернулась и взглянула на меня то ли вопросительно, то ли ободряюще. Инстинктивно я понял: это было проявление вежливости, дань уважения моему мнению, без которого она, впрочем, могла обойтись.       Несмотря на благоразумное недоверие, Скай не стала сразу сбрасывать чересчур ловкого гнома со счетов. Лишь деликатно дала понять, что мы обдумаем его щедрое предложение. Кажется, с тех пор как Скай выбралась из глубокой депрессии, этот город начал быстро оседать в печенках и у нее. И, откровенно говоря, я был рад такому единодушию: наконец мы были хоть в чем-то согласны друг с другом…       Конечно, кое в чем этот предприимчивый и слишком уж сладкоголосый Варрик был прав: Мор не вымысел, как до сих пор думали многие. Пройдет какое-то время, прежде чем порождения тьмы вернутся в ту глубокую беспросветную дыру, из которой вылезли, а значит, этим можем воспользоваться мы.       Неблагодарные, циничные, алчные мы. Пока под беспечную болтовню Варрика мы шатались по Верхнему городу, меня продолжало одолевать смутное беспокойство. И в какой-то момент сомнения обнажили скрывавшийся за ними стыд, и меня буквально опалило яростью. Остагар вспыхнул перед глазами ярко, четко, болезненно слепя: нас смело безудержной лавиной. Порождения тьмы резали нас точно мясники – беспомощную, обреченную скотину. Богопротивные твари несли головы моих товарищей, точно трофеи, через все поле брани; они кружились в ритуальном танце, плескаясь в крови поверженных, точно дети - в весенней луже; они рычали, содрогаясь в животном экстазе, и с каждым безжалостным убийством возрастал их боевой дух.       Как из самого страшного кошмара, из памяти всплыли лица, искаженные гримасой ужаса и невыносимой боли. Как назло, эта до дрожи четкая картина въелась, вросла в голову: такое невозможно было забыть, как бы я ни старался подавить этот кошмар... Огры смыкали огромные пальцы и давили закованных в доспехи воинов заживо, точно скорлупу. Ни одной целой кости не осталось в их раздробленных, разорванных, точно тряпичные куклы, телах… Я помню. Сердце заколотилось как безумное: то же самое произошло с Бетани…       Я до сих пор не понимал, как все это случилось. На нашей стороне был и численный перевес, и стратегия, и мужество – сила, поддержки которой наш противник был лишен. Под Остагаром собрались все силы Ферелдена – одна из самых могущественных армий истории… Все началось с известия, которое принесла Скай. А потом вдруг что-то произошло – что-то необъяснимое, что-то, что выпало из поля зрения – и исход битвы внезапно переменился. Не было смысла даже пытаться.       Запах смерти застыл над землей, устланной трупами, точно сгнившей от влаги осенней листвой. Даже падальщики не решались приближаться к этому кровожадному пиру бездушия, отпугнутые жуткой атмосферой и неестественной, продирающей тишиной. Кровь смешалась с промерзшей землей, смягчила ее и превратила в глину, из которой смерть вылепила себе армию бессмертных, неусыпных стражей – безмолвный ужас, застывший на лицах непогребенных, напоминал об очередном падении Остагара. Неупокоенные духи не знали умиротворения, ища мести в этом склепе под открытым небом у любого, кто ненароком забредал сюда: непримиренные, истерзанные болью, обозленные, они были навеки обречены нести с собой свой неистовый гнев.       Невольно мне припомнились слова отца, когда он рассказывал о связи Тени с эмоциями: в местах, где творилась жестокость, пространство буквально изменяется, помечаемое мощным выбросом негативной энергии. Именно поэтому так важно проводить ритуалы погребения. Это акт милосердия. Это акт прощения. Это освобождение и долгожданный покой для несчастных страдальцев и мучеников…       Остагар же никогда не познает покоя. Страдания и боль, искаженные гневом, вмерзли в здешние вековые дубы, в окропленный кровью камень, в землю и воздух. Тысячи людей встретили здесь страшный конец. Все они были прикованы к Остагару смертью, как пришпиленные мотыльки, летевшие на огонек: блуждающие блики полузабытых отголосков воспоминаний, навеки потерянные на пути домой…       ... а я собираюсь пойти по костям павших на Глубинные тропы… за сокровищами, ведомый корыстной целью наживаться на их муках! Подобный цинизм оскорблял, обесценивал жертвы героев, стоявших на защите Ферелдена перед лицом зла. Мы воспользуемся их бесстрашной отвагой, чтобы обогатиться за счет Мора. Как мародеры и даже хуже. Я чувствовал, что совершаю что-то грязное, низкое. Я и без того уже совершил непростительное преступление, когда сбежал с поля боя, оставив свою родину беззащитной…       Но Скай ненавязчиво облагородила эту затею, восстановив баланс между острой нуждой и цинизмом. Сестра предложила свой взгляд на ситуацию, который звонко отозвался в моей душе: мы перехитрим порождений тьмы и заберем у них из-под носа нужные нам ресурсы, которые помогут восстановить то, что эти твари у нас отняли. Это станет актом отмщения. Это будет наш вклад в возрождение Ферелдена. Порождения тьмы останутся ни с чем. Они выжгли ферелденские земли, но были изгнаны обратно в свое чистилище: мы отстояли свою родину… пусть даже непомерно высокой ценой. И теперь у меня появился шанс помочь моей бедной земле восстановиться после пережитого ею кошмара. Я не упущу такой возможности. Это мой долг перед родиной. Перед павшими товарищами. Перед домом, папой, Бетани и Даветом.       Эта идея импонировала мне, и с тех пор я держался за нее как за путеводную звезду, как за проблеск надежды в туманном будущем… Больше поход на Глубинные тропы не казался мне чем-то постыдным. Завершенное неприкосновенно. Все, что нам теперь осталось, - принять его. Терзать себя этим и жалеть – пустое: боль останется, но ничего не изменит...       Но мы можем повлиять на наше будущее. И теперь вероятная экспедиция воодушевляла меня. Она сулила большие награды за терпение, проявленное нами за прошедший год. Она станет нашем шансом искупить вину за бегство, пустить в Ферелдене новые ростки процветания, оказать всю возможную помощь в и без того тяжелом восстановлении, максимально облегчить этот непростой путь…       Постепенно напряжение сошло на нет, освобождая место уверенности, что моя судьба в моих руках. Это помогло мне воспрянуть духом, и я с удвоенным усердием принялся планировать возвращение домой: этот процесс проливал целебный бальзам на измотанную душу. Я точно погружался в блаженное томление, в предвкушение счастья – подлинного счастья после беспрерывной череды неудач за гранью безысходности.       Когда, стоя на уступе берега в крошечном огородике, примостившимся рядом с другими скромными участками для «бедняков», я вглядывался вдаль, тоска по дому рисовала на морской глади цветастые мозаики весенних посевов в обрамлении старых изумрудных лесов. Я представлял, как прибуду в Редклиф. Я видел, как Барлин выходит мне навстречу, видел удивленную улыбку, озарившую его посеревшее лицо, чувствовал, как он обнимает меня, точно родного сына. Я с энтузиазмом врачевал мою настрадавшуюся землю: отстраивал заборы и мосты, высаживал деревья, ухаживал за огородом, подавая пример угнетенным, отчаявшимся, павшим духом ферелденцам. Я был готов работать днем и ночью. Лишь бы дома. Лишь бы во благо светлого будущего.       Лишь бы ближе к отцу и Бет…       Мысленно я уже погружал на корабль ящики с новыми инструментами, одеждой, бытовой утварью и любой едой, которая выдержит долгую дорогу. Все эти дары есть надежда, которой я наделю Барлина и остальных соседей. Это будет крошечный шаг, но моя душа сияла, улыбаясь ему: крошечный шаг за черту безнадеги и бессилия навстречу светлому будущему.       В первую очередь я отправлюсь на могилы отца и Бет. Потом начну все с начала.       Но перед возвращением домой стояло препятствие, и мне не оставалось ничего другого, кроме как вооружиться терпеливым пониманием. Прежде чем я вернусь обратно, мне необходимо будет удостовериться, что мои близкие останутся в безопасности.       Ибо мать отказалась возвращаться в Ферелден. «Я старая женщина, куда мне уже такие путешествия?.. Все, что было у нас в Ферелдене, мы построили с вашим отцом. А теперь я похоронила его и мою Бетани. Больше меня там ничего не держит…»       И я понимал, что она права, пусть даже ее слова, сказанные столь просто и искренне, причиняли боль: она будто отвергла протянутый мною дар, словно он ничего не стоил.       Меня снедала еще одна тревога, и одолеваемый одновременно нерешительностью и потребностью знать наверняка, я решил, что лучше будет разом освободиться от всех сомнений. Тогда я впервые за этот год набрался смелости и спросил Скай, вернется ли она со мной. Что-то произошло в ней, надломилось, и она застыла. Внутри все похолодело. Я не желал ни издеваться над ней, ни бередить старые раны нарочно, и она, хвала Создателю, понимала это. Но напряженная тишина, разделявшая нас, остро ощущалась кожей, и я сотню раз пожалел о своем вопросе. Я словно разрушил баррикаду, защищавшую Скай от реальности. На несколько мгновений обезоружил ее перед истиной.       Но Скай даже не обернулась. Лишь едва слышно произнесла:       - Зачем?       Единственное слово, короткое, тихое, практически всхлип, ранило сильнее, чем все ее непролитые слезы… Оно прозвучало как нежное прикосновение, призванное унять тревоги, но вместо утешения принесло привкус горечи и нервную дрожь. И вездесущий запах веретенки, навсегда спаянный с могильной тишиной навеки вымершего Лотеринга… Скай словно смирилась с собственной безысходной печалью. Смирилась, но не приняла. Она словно застряла в этом состоянии… и сдалась. Весь день я размышлял на эту тему и под конец почувствовал, что эти тяжелые думы измотали меня. И я старался больше не вспоминать об этом.       … Пустой желудок болезненно заныл. Это была первая еда за сегодня. Из клети не доносилось ни звука: Скай могла сидеть там часами. Я не причислял и даже под страхом смерти не собирался причислять себя к жителям Нижнего города, к которым весь Киркволл относился как к отбросам общества. И для меня, чужака здесь и от мозга до костей ферелденца, отсутствие бань являлось дикостью. Поэтому клеть, в которой хранить все равно было нечего, было решено переделать в мыльню, пусть даже крошечную и неуютную. Но теперь мы, по крайней мере, чувствовали себя людьми.       От открытого очага под глиняным сводом исходил сухой жар. Я поймал себя на том, что снова не свожу взгляда с двери. Скай в последнее время выглядела бодрее, чем прежде, однако ее многочасовые уединения вызывали тревогу, которая исподволь овладевала сознанием. Возможно, это были необходимые для ее восстановления часы внутреннего самосострадания, или же она таким образом избегала внимания и вопросов, на которые не хотела отвечать, но беспокойства это не умаляло…       Мне казалось, что каждый раз во время таких отлучек она словно… боролась сама с собой. Спустя некоторое время я заметил, что меня охватывает паника всякий раз, как сестра касается ручки двери: это необъяснимое беспокойство походило на предостережение, которое я не мог разобрать и потому не знал, как избежать беды. В такие часы состояние сестры занимало все мои мысли. Внутри все тяжелело: как я ни старался отвлечься, напряжение не отпускало вплоть до самого возвращения Скай... И я возненавидел эти периоды. Минуты растягивались, и чем больше проходило времени, тем страшнее становилось. Однажды я сорвусь и вырву эту растреклятую дверь с петель.       Несмотря на то, что рядом всегда была мать, Гамлен или пес, (убежденный, очевидно, что он кот, потому что только они так лезли под ноги и бодались головой, и даже собственные медвежьи габариты не смущали этого оболтуса) я остро ощущал отсутствие сестры. Меня пугало это непривычное чувство одиночества… Порой мать что-то рассказывала, а я не обращал ни малейшего внимания на ее слова; а порой ее эмоциональный голос так меня раздражал, что я, и без того весь как на иголках, чувствовал, что вот-вот не выдержу и просто наору на нее. Любое вмешательство извне с остервенением теребило нервы, в то время как собственные тревоги раздирали мой мозг. Много позже, когда Скай возвращалась из уединения, меня охватывал стыд за свою реакцию… Я был не в состоянии от этого отстраниться. Постепенно все дошло до того, что стоило Скай скрыться, я откладывал все дела… и просто ждал.       Мне хотелось вскочить на ноги и схватить ее за запястье, рывком отдернуть от этой проклятой двери. Я желал объяснить ей, почему ее отсутствие пугает меня и злит, но… я заранее знал, что не сделаю этого. Мне не хватит духу затронуть эту тему.       Потому что ее внутренняя опустошенность и потребность побыть наедине с собой были неизбежно связаны с прошлым... Я был вынужден переживать молча.       Проклятье. Я просто хотел, чтобы Скай перешагнула через прошлое. Сознание несправедливости этой потребности не смогло искоренить мое желание. Не было смысла лгать самому себе: без Скай я как без рук. Своим ходом никуда не продвинусь. Скай всегда знала, с чего будет лучше начать и в какую сторону благоприятней всего двигаться. Она обладала мудростью и терпением и все еще могла ненавязчиво систематизировать мои многочисленные идеи, придать им лаконичную форму, внести в них ясность. Будучи своенравным ребенком, в детстве я не ценил эту ее способность, но сейчас она очень пригодилась бы. Ибо я не представлял, за что хвататься: мы вернули себе свободу и теперь, без денег и положения, остались предоставлены сами себе, как осиротевшие бездомные щенки. Я четко видел одно: цель. Но никак не мог проложить к ней путь…       Мама наспех протерла шершавую поверхность стола и поставила передо мной горячий горшочек с овощной похлебкой, а следом – полбяную кашу с луком. И при виде этого печального ужина я невольно возвращался мыслями в прошлое, пока чересчур хорошая память расставляла передо мной блюда с холодным сливочным маслом, таявшим во рту, сытным бульоном с курятиной и пряной зеленью и пирожки с репой. С тоской вспоминал я зерновую кашу с густым ароматным медом и ягодами, которые мы с отцом и Бет собирали в лесу. Отчаянно возжелал, так остро, так жадно, как никогда прежде, свежеиспеченного теплого хлеба, хотя бы один кусочек!.. Но сейчас даже такая простая еда, столь привычная раньше, стала недоступной роскошью.       Грубая, пресная, с отдаленным ореховым привкусом, каша была, конечно, питательным блюдом, но едва ли я смогу привыкнуть к ней. Денег постоянно не хватало, и за неимением былого разнообразия продуктов мать выкручивалась как могла: изобретала новые блюда, умело сочетала несочетаемое, использовала все, что можно было употреблять в пищу, - даже подпорченное - чтобы не выбрасывать. Свои жалобы мы держали при себе, однако в душе я так и не смирился с таким рационом. Никогда еще мне не приходилось довольствоваться подобным.       Я не был богатеем или избалованным ребенком, но благодаря дружным стараниям родителей мы не знали нужды. А сейчас мать выбивалась из сил, дорожа каждой крупинкой, чтобы накормить своих трудившихся без устали детей кашей без единого кусочка мяса или рыбы. Самоотверженно она жертвовала свою порцию нам, и это раздирало мне сердце. Когда мы доедали остатки, она чувствовала себя счастливей. Это словно придавало ей сил, компенсировало ту жизненную энергию, которую отнимал голод.       В такие мгновения, стоило туманным перспективам ненадежного будущего затмить вожделенный горизонт, я жестко подавлял очередной порыв отчаянья, обрубая на корню любые попытки сломить меня. И, молча глотая похлебку из немногочисленных овощей, твердо обещал себе: как только у нас заведутся свободные деньги, мы начнем питаться как раньше.       Как дома.       И это сработало: если раньше при воспоминаниях об ароматной густой подливке с мясом, всплывающих во время скудной трапезы, приходилось прикладывать волевые усилия, сжимая кулаки и концентрируясь на дыхании, чтобы не заплакать от жгучей обиды на жизненные обстоятельства, то сейчас в груди щекотало уже от нетерпеливого энтузиазма, от рвения вперед. Подобный прогресс воодушевлял. Постоянная нужда только укрепляла мою решимость. Кошмары уступили место надежде. Жизнь наладится настолько, насколько это только возможно в нынешних условиях.       Сама по себе в голове возникла мысль, что где бы сейчас ни были отец и Бет, они будут рады за нас… Подсознательно я был убежден, что нам удалось пережить этот год во многом благодаря их незаметной поддержки с той стороны.       Эта уверенность поощряла к действиям. Цель намечена. Если что, с той стороны подстрахуют… Быть может, нам не зря удалось уцелеть.       Гнев затих, и невольно я обратился мыслями к Скай: едва ли она согласилась бы со мной… Она до сих пор продолжала действовать как простой механизм, как устройство. Даже если сестра однажды решится начать новую жизнь, она никогда не вернется к былому состоянию. Она никогда не станет такой, как прежде.       Ибо любовь никогда не проходит. Исчезновение Давета из жизни Скай оставило зияющую пустоту в ее сердце, которую ничто и никто не сможет заполнить. Это все равно что лишить человека смысла его жизни, возможности быть собой, источника внутренней силы и вдохновения. Это одиночество, из которого нет возврата…       И внезапно мне открылась простая истина, которая была рядом уже давно, но ускользала от моего внимания: Скай всегда была одинока. Даже когда в ее жизни появился Давет… Должно быть, это естественно – иногда быть одиноким в столь огромном мире.       Только эти два одиночества кардинально разнятся. Когда Давет покидал ее, Скай становилась нервной, напряженной, порой рассеянной, могла впасть в апатию и молчать сутками напролет… Но даже несмотря на это она была счастлива. Да, переживала, да, боялась, нервничала, но все это не шло ни в какое сравнение с одиночеством и сердечной тоской. Счастливее тот, у кого есть, о ком беспокоиться, заботиться, за кого переживать. Скай черпала силы в осознании: в этом мире есть человек, который любит ее. И он обязательно вернется к ней. Это реально, это настоящее, а не бесплотные пустые мечты... Расстояние и многочисленные преграды не стоили того, чтобы разорвать воистину дарованные судьбой отношения – то, что было настолько дорого им обоим… Скай не одинока в этом мире, не потеряна среди чужих ей людей, она обрела гармонию в единении с родственной душой, обрела покой. Эта встреча напоминает долгожданное семейное воссоединение, она ощущается как цельность и безопасность. В ней нет ни капли фальши. Только счастье и чистый свет.       Они неразделимы. Скреплявшая их связь взаимность придавала Скай сил и смелости быть собой. Она чувствовала себя защищенной и способной буквально на все. Сильнее, когда после долгой разлуки он обнимал ее. Умиротворенней оттого, что все так же крепко. Надежно. Как прежде. Взаимно. С обеих сторон. Он тоже ждал этой встречи. Он тоже счастлив просто быть рядом с ней… Такое чистое, беззаветное, подлинное счастье. Если не ради этого, то ради чего тогда стоит жить?..       И меня осенило... Одиночество дает большой потенциал собственному развитию, оно позволяет человеку заняться внутренним очищением, наладить контакт с самим собой, насладиться тишиной вдали от внешней суеты. Быть одному на самом деле не так страшно, как это кажется… если точно знаешь, что ты не одинок. Легко уйти, если точно знаешь, что у тебя есть, к кому вернуться, как это было у Давета. Легко остаться одной, если точно знаешь, что тебе есть, кого ждать, как это было у Скай. И какое расстояние не разделяло бы их, они обязательно воссоединялись, несмотря ни на что. Это особая связь. Она дарует душевный покой, питает сердце, мотивирует. Ты знаешь: в тебя верят. Тебя поддерживают. За тебя переживают. Любят.       Легко отплыть далеко от берега, если умеешь плавать и точно знаешь, что водоем безопасен. Легко тратить деньги при наличии надежной работы и уверенности в завтрашнем дне... Легко остаться одному на какое-то время, когда знаешь, что кто-то любит тебя и ждет... Сейчас, несмотря на то, что у нее остались мы, Скай все равно чувствовала себя безнадежно, безвозвратно одинокой…       … Итак, с этого дня мы начнем. Начнем, наконец, откладывать деньги на экспедицию. Вооруженный решимостью, я начал обуваться, пока мать беззвучно зачитывала в углу молитву, прося у Андрастэ для меня защиты. Подстегнутый воодушевлением, я почти с радостью рвался работать: четко поставленная цель сокращала расстояние до Ферелдена, и каждая монета, упавшая в копилку, отсчитывала своим звоном минуты до того заветного дня, когда я поднимусь на корабль. На корабль обратно. Домой. Каждая монета, брошенная в море, взволнует его, взбурлит, поднимая очередную волну, что подтолкнет мой корабль еще ближе к берегу Ферелдена…       Это чувство стоило года ожидания.        Я вернусь на рассвете, и у меня будет немного времени, чтобы отоспаться и восстановить силы, пока Скай сменит меня. Завтра обещает стать большим днем: к полудню этот новоявленный Варрик ожидает нас в «Висельнике», самой ужасной, на мой взгляд, таверне в городе и, к сожалению, единственной. Он сказал, что у него есть важная информация по поводу этой экспедиции…

***

      - Знаешь, Младший, ты на все смотришь неправильно.       Я закатил глаза – надеюсь, достаточно выразительно, чтобы до этого несносного гнома, наконец, дошло, что я не нуждаюсь в опекунах? Тем более ростом мне по колено. Скай дистанцировалась от реальности, и наш новый «товарищ» быстренько занял ее место на роль моего воспитателя. Чем без стеснения пользовался последние минут двадцать. И я был готов поклясться: за эти двадцать минут я услышал слов больше, чем, наверное, за весь прошедший год.       Требование перестать называть меня этим идиотским прозвищем, которое, по его мнению, идеально описывало мою личность, было откровенно проигнорировано. Недомерок безапелляционно начихал на мою просьбу, и, кажется, чем сильнее я бесился, тем больше его это раззадоривало. Следовало бы и вовсе не обращать на этого Варрика внимание, и я был уверен, что уж двадцать минут наедине с ним как-нибудь переживу. Но, видимо, переоценил свое терпение…       - Что бы ты ни сказал, меня это не интересует, - отбрил я холодно, понадеявшись – и, судя по всему, напрасно – что он обидится и заткнется.       - Я серьезно, Младший, - не унимался паршивец. Ему там внизу плохо меня слышно? – Ты на все смотришь неправильно. В буквальном смысле.       Я не удержался и все же взглянул на него.       - Ты о чем? – у меня резко зачесалась переносица. - В каком смысле я на все смотрю неправильно?       - В буквальном, - терпеливо пояснил Варрик, Менторский тон, в котором отчетливо сквозило ехидство, начал меня подбешивать. - Прекрати так хмуриться и враждебно зыркать на всех, кто проходит мимо. Это совсем не располагает к добрым намерениям… Для начала убери меч за спину: это не корзинка для продуктов, чтобы размахивать им во все стороны посреди улицы, как на прогулке. Расслабь лоб. Перестань дышать, точно бык в период гона, и разожми кулаки. И тебе легче станет, и окружающий мир покажется чуть дружелюбней… Ты меня сейчас сверлишь взглядом так, будто я променял твою неразделенную любовь ко мне на субботнее собрание в Торговой гильдии… Мне не по себе. Да и перед знакомыми неловко.       - У тебя богатый опыт, раз ты так убежденно об этом говоришь, - сострил я.       - У меня богатый опыт общения с разными людьми, - к моему раздражению, он не отреагировал на мою язву. - А ты страдаешь от своего болезненного самолюбия и очень остро воспринимаешь происходящее вокруг, Младший. Ты выглядишь со стороны так, будто готов вцепиться в глотку любому, кто на тебя случайно взглянет.       - Вот и хорошо, значит, будут держаться от меня подальше, - холодно произнес я. Не знаю, почему до сих пор продолжал с ним спорить. Надо просто делать вид, что я не понимаю, откуда вообще идет звук. – Меньше народа – меньше истрепанных нервов.       - Может, и так, - пожав плечами, произнес Варрик. Мне показалось, будто я услышал в его голосе разочарование. - В первое время. А потом наступят серьезные трудности, и рядом не окажется никого, к кому ты смог бы обратиться за поддержкой, потому что сам всех оттолкнул из-за страха истрепать нервы… А теперь сделай одолжение и взгляни на барную стойку с меньшей долей ненависти. Ты ее сейчас испепелишь!.. Ну, подумаешь, блевотина с прошлой недели не убрана! Не сердись так. Тебе же ее не в кружку соскоблили... Ты все-таки у меня в гостях. И мы напарники.       - Мы не напарники. Из того что я понял, ты загоняешь нас в долговую яму к своему брату. И собираешься скинуть на нас всю грязную работу.       - На вершине твоего провального понимания, Карвер, с мизинца реальной истины, а остальное – сугубо личное восприятие ситуации, замыленное собственными предубеждениями. Я просто предложил тебе быть проще, в качестве налаживания контакта. В этом городе авторитет работает не менее эффективно, чем враждебный настрой. Все просто: не теряй бдительности, уважай свои права, но постарайся относиться ко всему более… терпимо. Не принимать все так близко к сердцу. И тогда, если тебе не нравятся какие-то люди, то тогда уже им не понравится то, что они не нравятся тебе. И они из кожи вон полезут, чтобы тебе понравиться.       Его дружелюбный голос и манера изрекаться раздражали. Что помогло скрыть вспышку невольного любопытства. Я попытался переварить сказанное.       - Не похоже, чтобы у тебя все было в порядке, - поддел он.       И вдруг внутри все буквально вскипело. Никогда не терявший дом, не голодавший, не вынужденный жить в рабстве, он взялся учить меня, как надо правильно чувствовать?!       - Ты много обо мне знаешь? Я не люблю этот город! Я год жил здесь в рабстве, впроголодь! И не по своей воле я сюда прибыл. А после того, как всю мою армию вырезали полчища порождений тьмы, и мне пришлось оставить свой дом и спасаться бегством! С чего бы мне быть в порядке?! – выпалил я на одном дыхании и замер. В ушах звенело. Слова словно сами вырвались из меня, я не успел себя удержать. Но если этот гном хочет знать правду, я, мор его дери, дам ему правду! Настоящую, а не ту, что он вбил себе в свою чересчур умную голову.       Варрик молчал. Он будто обдумывал мои слова. А может, действительно осознал, что перегнул палку со своими вольными выводами. А потом вдруг ответил:       - Ну, хотя бы с того, что у тебя есть заботливая сестра, с которой у тебя весьма натянутые отношения. Любое ее недовольство ты расцениваешь как камень в свой огород.       Это неожиданное заявление буквально огорошило меня, и я уставился на Варрика так, будто он превратился в демона желаний. Это еще что такое, наг его паси?       - А это ты сюда с какого рожна приплел? С чего ты вообще взял, что у нас с сестрой проблемы в отношениях?       - С того, что ты сейчас сам это подтвердил, - хитро улыбнувшись, сообщил Варрик с самодовольным видом. – Своей реакцией.       Я с недоверием покосился на гнома. Скай ни словом не обмолвилась о наших периодических разногласиях, и это я знал точно, но его слова пришлись точно в цель. Я невольно напрягся.       - Где слабо, там и рвется, - охотно продолжил Варрик, вдохновленный, очевидно, моим молчанием. - Я и сам – младший брат. Просто избрал для себя другую позицию. Ты тоже можешь. Возможно, на твою сестру и будут обращать больше внимания, раз она идет впереди, но это не только уважение и почет, но и большая ответственность. Как за себя, так и за тех, кто позади. А тебя, кто плетется в тени, мечтая вырваться вперед, будут терзать сомнения, страхи и извечные вопросы на тему своего места в этом мире, несоответствия чужим ожиданиям, обесцененности, собственной значимости и прочего. Быть может, однажды ты начнешь сомневаться, достоин ли вообще уважения и понимания. Может, любовь нужно заслужить, а может, и хорошее отношение тоже нужно заслужить… И ты начнешь бессознательно выпрашивать любовь, ведомый чувством вины, неполноценности и ощущением собственной никчемности.       Все, что он говорил, задевало за живое, и я не мог подобрать достойные ответ, чувствуя, как подступает уныние – неприятное созвучие между его словами и собственными ощущениями. Я до сих пор недоумевал, зачем он говорил это мне.       - Важно как можно раньше осознать простую истину: мы все изначально равны и ценны перед миром. Уникальны в своих достоинствах и талантах. И заслуживаем хорошего к себе отношения просто так, потому что адекватное восприятие других, без высокомерия и приниженности – это естественное поведение. А еще потому что не перед кем заслуживать. Хорошее отношение к другому – это всегда выбор, а не вознаграждение и не плата за службу… Если тебе не нравится кто-то, ты можешь выместить на нем свое недовольство, но ты также вправе просто не общаться с ним, чтобы не портить нервы ни себе, ни ему. Так будет легче и лучше для всех... А если этот человек тебе близок, или отстраниться возможности нет, то можно… принять его таким, какой он есть. Просто принять его право быть собой. Право на самовыражение, на уникальность... Никто не обязан никому нравиться. Никто не должен ничего заслуживать.       Варрик продолжал изливать мне душу, но отчего-то я не решался его прервать. Помолчав немного, гном добавил тише:       - По крайней мере, твоя сестра заботится о тебе. Пусть это и не бросается в глаза. Но искренность и не должна быть броской. Искренность на то и искренность, чтобы идти от чистого сердца, без демонстраций, бахвальства и прочей фальши… Вы друзья, а не соперники. Вам нужно ценить и поддерживать друг друга, а не заслуживать признания и демонстрировать свою значимость… - он задумчиво умолк. Мой стакан с пряным сбитнем – единственной в этом «заведении» жидкостью, которую можно было употреблять внутрь - так и стоял нетронутый. И внезапно Варрик продолжил, словно бы ему самому только что явилась некая удивительная истина, сокрытая от других. - За это надо держаться. Когда-нибудь былые ссоры и недопонимание перестанут иметь значение. Поводы и причины забудутся. Важно будет только то, что осталось здесь и сейчас: либо приобретенное счастье, либо сожаления об ошибках и неверных выборах. И да, все эти осознания, чувство вины, скорбь и самобичевание – это, конечно, важные жизненные уроки, но болезненные, и их можно избежать, если ценить то, что у тебя есть, и быть осознанным. Иногда, если ты на кого-то злишься, стоит спросить у себя: а действительно ли это то, как я чувствую? Как хочу?..       - Ты пропагандируешь утопию, - не выдержав, возразил я: кончики пальцев покалывало от раздражения, которое я с трудом контролировал. Я не хотел с ним спорить, но не спорить было выше моих сил. – Что тогда, по-твоему, делать людям, которые расстаются вынужденно? Которых разводит жизнь? Которые больше не хотят быть вместе? В силу характеров, каких-то перемен? Обстоятельств?       - Ну, это же их выбор, - спокойно ответил Варрик, словно это было очевидно. – Случаются трагичные ситуации, это верно. Но самостоятельно люди порой разрывают связь, потому что сам процесс поддержания этой связи и борьбы за нее – сложный. И тогда человек начинает оправдывать свое нежелание беречь отношения коварством судьбы, отсутствием выбора или нехваткой сил и времени. Он обесценивает то, что с таким трепетом создавал, потому что так проще. Такой способ самозащиты. Ты ведь не будешь убиваться оттого, что избавился от ненужного хлама?.. Но есть огромное количество людей, которые умудряются поддерживать связь даже на расстоянии. А некоторые из них проносят эту связь через всю жизнь. И эти люди ничем не отличаются от остальных. Они не избранные, не уникальные. Они просто сделали выбор. И взяли за него ответственность… Они ценят то, что даровала им жизнь. Да, это, безусловно, труд, но он окупается сполна… если вы искренне цените и дорожите друг другом.       Я хотел было возразить, как вдруг мне вспомнилась Скай: они с Даветом искренне берегли свои взаимоотношения, как нечто сокровенное, на протяжении целых семи лет, большую часть времени находясь порознь. И несмотря на то, что доверять, верить и преданно ждать очередной встречи, не будучи даже уверенным, что она состоится, чертовски сложно, они не отказались друг от друга. И я знал: они прошли бы и весь жизненный путь вместе, до самого конца, если бы… если бы не Остагар.       Варрик, как ни странно, не усмехнулся моему молчанию, не расценил его как свою победу в споре. Вместо этого он тихо продолжил:       - Все, что ты создашь на своем пути, будет с тобой до самого конца. Единственно правильный способ прожить жизнь с кем-то – пройти совместный путь так, чтобы в конце остались только трепетное тепло на сердце, чувство благодарности за все хорошее, что вы друг для друга сделали, и осознание, что совместно проведенное время стало для вас обоих одним из самых счастливых в вашей жизни. Любые другие способы – пустая трата нервов и сил. Отношения… они как копилка. А памятные моменты, совместно пережитые трудности и пройденные вместе испытания – как монетки, которыми вы эту общую копилку наполняете. И чем больше этих монеток, которые и не монетки вовсе, а скорее медали – за протянутую руку помощи, за надежную опору, за бескорыстие и душевное тепло, за искренность… за шансы и доверие, за внутренний рост и готовность по собственной воле идти на жертвы ради общего блага - тем более увесистой становится эта копилка. Отношения наращивают свою ценность, значимость. Их уже не хочется терять, от них нелегко просто отказаться... Они важны, массивны, глубоки, в них слишком много ценного. А отношения, лишенные ценности, искренности и взаимности, поверхностны, мелки и несерьезны, они словно пустые. Они ничего не весят.       Под конец этого лирического монолога меня окончательно деморализовало. Голос Варрика явно звучал иначе. Он словно ушел глубоко в себя, погрузился в свой мир грез, обособленный от реальности. Некоторое время мы молчали: Варрик – в состоянии душевного экстаза и возвышенного вдохновения, я – как будто мне мозги на фарш перекрутили. Я не знал, что и думать.       - То, что ты переполнен гневом – очевидный факт… Твои сурово сдвинутые брови и жуткий взгляд словно служат прикрытием для внутренней слабости и кучи страхов. Это тяжелый груз и колоссальные энергетические затраты. Ни страхи, ни комплексы не стоят твоей драгоценной внутренней энергии. Направь ее в нужное тебе русло. Пока ты сбрасываешь с себя ответственность и обижаешься на всех без разбора, ты производишь такое впечатление, будто сидишь в дамском седле и крысишься на тех, кто обгоняет.       Последняя фраза дошла до меня не сразу. А когда дошла, поздно было вешать вконец охамевшего гнома за куртку на гвоздь: вернулась Скай. С делами Авелин в Нижнем городе (а для стражника здесь всегда найдутся дела) они управились быстро, но если бы я знал, что здесь мне будут переваривать мозг, я бы вызвался пойти с Авелин…       … И все-таки что-то в словах Варрика о внутренних ресурсах зацепило. Меня снедали с одной стороны жгучая ненависть к этому городу и с другой - отчаянное желание наладить свою жизнь. И невольно я углядел в речи гнома некий знак, призывающий меня сосредоточиться на втором. Первое лишь впустую отнимает драгоценные силы. Вместо того, чтобы растрачивать себя на бессмысленную ненависть, нужно сконцентрироваться на том, к чему действительно стремишься, на том, чего желаешь на самом деле…       Мне вдруг подумалось, будто Варрик что-то знает. Что-то, чего знать не должен. Я бросил на него осторожный взгляд, но он уже вовсю раскланивался перед Авелин, не проявляя никаких признаков интереса ко мне.       Ненавижу этого гнома. Чтобы ему кто-нибудь кляп подарил.       А душа как будто отяжелела. Мутный осадок после его монолога остался… Даже несмотря на то, что произошло дальше…

***

      - Итак, имеем следующую ситуацию: нам нужно отыскать подходящий вход на Глубинные тропы. Когда спустимся, Бартранд доведет нас до нужного места (и, возможно, до белого каления), а оттуда до сокровищ рукой подать… через хороший вход.       - То есть любой вход нам не подойдет, - заключила Скай. Ее утверждение прозвучало как деликатное уточнение, а голос лился точно родниковая вода, но я-то знал, что она лишь проявляет вежливый интерес.       - Нам нужен вход, близкий к месту назначения, - охотно пояснил Варрик. - Спуск на Глубинные тропы - процесс небыстрый. Загвоздка заключается в том, что вход должен быть безопасный и незамеченный другими искателями сокровищ. А таковых, как я выяснил, не так уж и много.       - Есть идеи? – коротко спросила Скай. Подробности подготовки к походу ее совсем не интересовали, только конечный пункт. Хотя я не был уверен и в этом…       - Даже лучше! – воодушевленно кивнул Варрик. – Есть наводка. Я узнал кое-что из местных сплетен…       - Сплетен? Очень обнадеживающе! – не сдержался я, чувствуя, как внутри снова закипает раздражение. Отчего-то я ожидал от этого гнома подобной подлянки. – Я думал, у тебя есть что-то более весомое, чем просто сплетни.       Варрик смерил меня таким взглядом, что я внутренне ощетинился, готовый стоять на своем до последнего. Даже если сейчас обернется Скай и попросит меня прекратить. Я знал, что прав. С таким несерьезным отношением к делу мы не доберемся до Глубинных троп. До полной нищеты, до безысходности, быть может, даже до темницы. Но не до троп.       - Сплетня, Младший, как выпивка на халяву, - наставительно изрек гном. - Если один поставит – пить будет вся компания... Дыма без огня не бывает. Слухи на то и слухи, что в них всегда есть доля правды. Нужно уметь отделять зерна от плевел. Поработать с информацией. Что я и сделал. Так что у нас есть наводка.       Резкий ответ чуть было не сорвался с языка, но я сдержался. Скай, до этого игнорировавшая нашу перепалку, бесшумно вздохнула. Ее лицо не выражало ровным счетом ничего: сестра будто вошла в режим ожидания. Мне вдруг стало неловко, только почему – сам не знаю.       - Что за наводка? – дождавшись тишины, спросила Скай. Создалось впечатление, что сестра втайне стремилась поскорее покончить со всем этим. И мне вдруг резко захотелось перенять ее настрой.       - Мне удалось выведать, что с новой волной беженцев в город прибыл Серый Страж. Вот уж у кого точно должны быть карты Глубинных троп… или как минимум знания о месторасположении пары-тройки потайных входов…       Варрик продолжал говорить, но я уже не слушал его: всем моим вниманием завладела Скай. Едва заметная дрожь пробрала ее тело. Эти два слова, своим сочетанием гордо именовавшие древний, великий орден, для нас звучали как проклятье. Упоминание Стражей буквально вытеснило Скай из реальности яркими, как вспышка, флешбеками. Варрик, очевидно, был так занят собственным пламенным красноречием, что не заметил, что здесь стоило замолчать.       Хотя, может, оно и к лучшему, решил я. Если бы он заметил, то наверняка дал бы волю своему любопытству. А этого никак нельзя допускать. Меньше всего сейчас, когда Скай все еще оставалась уязвимой перед прошлым, нужно бередить старые раны. Не хватало еще, чтобы этот сборщик сплетен сунул свой кривой нос и в ее душу.       Скай продолжала молчать, и мне стало не по себе. В какой-то момент я подумал, что сестра сейчас вообще откажется от экспедиции – сотрудничество со Стражем стало бы непосильным для нее шагом - но когда Варрик вопросительно окликнул ее, Скай лишь уклончиво отметила, что представитель древнего ордена вряд ли станет так легко разглашать свои тайны. Ее голос звучал дружелюбно и подчеркнуто вежливо. С трудом представляю, что творилось у Скай внутри, но она сумела вернуть себе контроль.       - Есть ли другие варианты? – спросила Скай почти с надеждой. Но для меня, того, кто давно ее знает, эта надежда в ее голосе почти растаяла. – Не хотелось бы ссориться со Стражем без особой нужды.       - Я продолжу поиски, - согласился Варрик. – Но поговорить с этим Стражем стоит. Глядишь, и повезет… По крайней мере, сейчас это единственный годный вариант. Бартранд нашел было один вход и успел уже порядочно всех задолбать своей гордой находкой… Но этот вход завалило почти сразу после обнаружения.       Уставившись куда-то в стену, Варрик тихо пробубнил:       - Почему-то я совсем не удивлен этому…       Я поддался импульсу и коснулся руки Скай. Просто хотел поддержать и дать понять, что понимаю ее чувства. Сестра ответила слабой улыбкой. Но я точно знал, что ей нужно это. Не стоит отказываться от перспективной помощи из-за двух слов. Нам вместе не работать, не жить и не дружить. Главное – достать карты. Я был абсолютно уверен, что нам четверым это будет под силу (все-таки с нами ораторские таланты, а если что – и сила закона в лице непоколебимой Авелин).       - Честно говоря, я мало что знаю об этом Страже, - продолжил Варрик. Создалось впечатление, что он начинал нервничать, если долго молчал. «Долго» в его понимании. – О нем вообще мало кто знает, и это уже само по себе любопытно… Но беженцам помогала некая Лирен. Они создали что-то вроде благотворительной организации для беженцев в Нижнем городе: там добровольно помогают с лечением и обустройством, раздают еду и одежду… Думаю, стоит поговорить с ней. Возможно, удастся что-то выведать.       - Я знаю, где искать эту Лирен, - неожиданно заявила Авелин. – Это за рынком, недалеко отсюда… И… они действительно помогают беженцам с едой, жильем и работой, - произнесла она тише, почему-то обратившись ко мне. - Безвозмездно. Приятно видеть, что посреди разгула алчности, черствости и цинизма еще можно отыскать бескорыстие.       Эта информация приятно удивила меня. Когда мы прибыли в этот город год назад, местные относились к нам как к нежеланным гостям, которые без приглашения ворвались в их дом. Нам были не рады здесь и не очень-то стремились это скрывать. Мы охотно отвечали взаимностью… Нелегкие времена. Даже несмотря на то, что в некотором роде нам повезло больше, чем другим беженцам…       А фраза про черствость и бескорыстие врезалась в мое сознание. Второй раз за день я слышу нечто подобное. Такое ощущение, что за спиной сговорилась целая коллегия мудрецов, которые, убедившись в моей ущербности, поставили перед собой задачу научить меня правильно жить…       Я отмахнулся от этого, твердо повторив про себя, что лучше знаю, как мне быть.

***

      Мы справлялись легко, как будто некто стелил нам ковровую дорожку прямо к входу на Глубинные тропы… до тех пор, пока я не узнал, что Серый Страж, которого мы ищем, - маг.       Маг-отступник. Почему все не может просто взять и пройти нормально? Почему на каждом шагу нас обязательно поджидают проблемы, неприятные сюрпризы, подводные камни, опасности? Такая связь в Киркволле, городе, власть над которым храмовники удерживали мертвой хваткой, может дорого обойтись не только Скай, но и нам с матерью. Здесь никто не будет смотреть сквозь пальцы на жизненные обстоятельства.       Я не преминул объяснить это сестре, но она, молча кивнув мне, продолжила демонстрировать свои дипломатические способности с ловкостью одаренного оратора. Я так и не понял, был ли ее жест согласием, просьбой подождать или «может, еще отца из могилы выкопаешь и выскажешь все, что думаешь по поводу этой проклятой магии?».       И вдруг мне стало стыдно. Стыдно и скверно. Я всегда попрекал их тем, в чем они не были повинны. А ведь магия порой совершала настоящие чудеса в нашей жизни…       Мой пыл немного остудил тот факт, что все люди, присутствующие здесь, прикрывали этому магу тыл, рискуя своей шкурой, и до сих пор оставались на свободе. Значит, и у нас есть шанс выйти сухими из воды. В конце концов, мы прожили здесь целый год и сумели избежать разоблачения. Может, нам повезет и сейчас?..       - Мне тоже не нравится эта идея, - произнесла она ровно, не глядя на меня, когда мы вышли из шумного помещения. Подразумевала ли она наличие у нашего Стража магического дара или его принадлежность к ордену, я не знал. – Но нам нужны его карты.       - Да, а еще нам точно нужны неприятности с отступниками! – завелся я, не сразу осознав, что противоречу сам себе. Стража я бы еще выдержал, но Страж-отступник – это уже перебор. Уровень опасности достиг критической точки. Мы стали слишком неосмотрительными. Я не мог быть уверенным даже в Варрике, проинформированном о возможностях моей сестры, а это…       - Если ты намекаешь на мой дар, то извини, - сказала она тихо, но от ее голоса я покрылся мурашками. – Я не виновата в том, что получила его. Спроси отца, почему он родился магом, - я не нашел, что ответить. Проклятое чувство вины снова одолело меня. Скай, очевидно, поняла это и, смягчившись, добавила. - Я привыкла быть осторожной, Карвер. Не попадусь. А если и попадусь… - Авелин окликнула нас, и Скай застыла на полуслове. Ее лицо ничего не выражало и, кажется, даже самые страшные исходы ее не тревожили. – Если попадусь… заберешь мать и вернешься в Ферелден. Ты справишься. Я верю в тебя.       Одарив меня долгим взглядом, Скай развернулась и медленно направилась к товарищам, а я стоял на месте, бессильный перед этой сумятицей переполнявших меня чувств. Скай, в последнее время не страдавшая от восприятия окружавшей нас реальности, была готова идти напролом, лишь бы куда-то идти. Лишь бы всегда в движении. Даже пусть навстречу настоящему суициду, неожиданным поворотам судьбы, чистому безумию и глупым ошибкам, которых легко можно было избежать.       Только бы подальше от прошлого и от внутренних голосов, которые ей постоянно о нем напоминали. Я давно подозревал, что она изматывала себя днем до полуобморочного состояния, лишь бы быстрее засыпать ночью: тогда ей не пришлось бы оставаться в сознании наедине со своими внутренними демонами, терзавшими ее душу.       И, по мере того, как я шел вперед, вслед за сестрой, мой шаг становился тверже, а уверенность в себе - крепче. Я знал Скай девятнадцать лет, но так и не смог постичь неуловимую магию ее «я верю в тебя». Каким-то чудом мне всегда становилось лучше после таких ее слов: они были точно спасительное лекарство, безошибочно находившее источник боли в обессиленном теле. Я чувствовал, что могу свернуть горы, опираясь на ее надежную веру в меня. Эту магию, не имевшую ничего общего с Тенью, Скай унаследовала от папы…       Есть, наверное, во всех языках и диалектах мира, во всех городах и странах такие слова, которые действительно обладают волшебной способностью исцелять душу. Они вытягивают из-под завала страхов, сомнений и предубеждений, всей своей силой навалившихся на тебя, какую-то внутреннюю, неведомую прежде силу; усиливают веру в себя, открывают второе дыхание. Порой, сказанные от чистого сердца, они способны изменить жизнь.       И когда моя сестра произнесла «я верю в тебя», заглядывая в самую душу чистым, лишенным сомнений и лицемерия взглядом, она словно пробуждала эту веру во мне самом. Это что-то, сокрытое глубоко внутри, что-то, что по своей силе не уступает страху, что все еще держит оборону, противостоит отчаянью – некий источник внутренней энергии, который позволяет быть собой и не поддаваться на провокации извне, не становиться жертвой окружающего мира, стремящегося всячески подавить, сломить мою личность…       Скай была… тем единственным среди осуждающих и критикующих тебя людей, который вопреки слухам, поводам и подстрекательствам оставался на твоей стороне. Она продолжала верить в тебя и давать тебе шансы, даже если ты совершал ошибки одну за другой. Она терпеливо поощряла продолжать внутренний рост, считая взлеты и падения нормальной частью процесса обучения, в то время как остальные разочаровывались, а некоторые – и вовсе отворачивались от тебя.       Но только не Скай. Рядом с ней – до этого проклятого года - я всегда чувствовал себя сильным и ценным. Она обладала удивительной способностью ставить себя на место другого человека и проявлять искреннее, немногословное понимание. Сколько ее помню, Скай всегда старалась сгладить углы, даже если не соглашалась с чужой позицией. Она никогда не делала поспешных выводов, не порицала открыто и не старалась исправить или изменить тебя. Разве что ты сам хотел стать лучше ради нее...       Должно быть, поэтому к Скай всегда льнули люди. Ее присутствие действовало... умиротворяюще на окружающих. Находясь рядом с ней, близкие словно отдыхали душой, сняв общепринятую маску: оставались собой, не боясь быть за это отруганными. Раньше это вызывало во мне тайную зависть и раздражение... Но сейчас - с некоторых пор - я чувствовал, как внутри теплеет от этой мысли. И через это тепло проступало что-то, напоминавшее... гордость. Одобрение. В конце концов, она моя сестра, а не соперник.       Ее слова стали тем немногим, что мне потребовалось, чтобы почувствовать себя лучше. И когда мы спустились в Клоаку – лучше названия для самой живописной части этого мерзкого города не придумаешь – я почти жаждал встречи с этим Стражем.       Поглядим, что же это за бесстрашный маг-отступник, осмелившийся бросить вызов городу цепей…