***
Наши дни Киркволл Карвер Я действительно был готов стерпеть многое: я неоднократно доказал это за прошедший год. Я терпел маниакальное стремление Скай попасть на Глубинные тропы любой ценой. Я выдержал ее эгоцентризм, безразличие и затянувшееся восстановление – эмоциональная кома, паралич души, вызванный тяжелыми потерями и неспособностью их принять. Я добровольно взял на себя обязанность вытаскивать сестру из всякого рода передряг в ее безудержном побеге от прошлого. Я терпел, когда Варрик с самодовольным акульим оскалом называл меня Младшеньким через каждые свои короткие два шага. Я терпел, пока Авелин распекала меня, точно непослушного недоросля. Я оставался верен своей обезумевшей сестре даже несмотря на то, что дело, в которое мы ввязываемся, становилось все опаснее: нам пришлось спуститься на самое днище (кажется, во всех смыслах этого слова) мерзкого города в поисках отступника! Отступника-Стража! Что дальше? Примирение Тевинтера с кунари? Освобождение эльфов из рабства? Дуэль с Аришоком? Я не удивлюсь, если мы такими темпами побратаемся с долийцами, заведем ручного одержимого и наймемся выслеживать малефикаров для храмовников! И так как никто в здравом уме не пошел бы на такое, мы, разумеется, направились туда. Но то, что произошло после, выбило почву из-под моих ног. Он был не просто магом. Он оказался целителем. По совету Лирен мы отправились в тайное убежище Серого Стража, обосновавшегося в Клоаке. Что ж, он поступил разумно: стража и храмовники заглядывали сюда нечасто (раз уж даже наша трудолюбивая Авелин узнала о местном колорите из своих дозоров куда меньше, нежели Варрик - не выходя из «Висельника»), что неудивительно: в этом месте скопилось столько порока, грязи и отчаянья, что проще было забыть о существовании этой Создателем покинутой дыры, чем навести здесь порядок. Но когда перед нами распахнулась дверь… голубой свет вспыхнул, озарил мою память, и в следующее мгновение я увидел подвал. Вспышка на мгновение ослепляет и сразу стихает, оставляя мерное сияние за дверью. Весь мой мир принял форму узкой щели замка. Крутой спуск сужает обзор, и я могу лишь гадать, что происходит в глубине потайной комнаты… Я знаю одно: пока голубое сияние не погасло, надежда есть. Жизнь неожиданным образом упрощается: в один миг утратили свою значимость фальшивые ценности, искажавшие внутренние ориентиры. К ним больше нет возврата: былые мечты лежат в руинах вместе с юношеской беспечностью, попытками бунтарства и затаенными обидами, обнажая под собой малозаметную тихую истину – то, что, оказывается, всегда было важнее всего. Отец ровным голосом велит мне и матери подняться и закрыть дверь. Он не кричит, не паникует, но что-то в его голосе не позволяет мне возразить. Страх подгоняет: счет идет на секунды. Бетани остается с ним: она тоже маг и нужна ему, чтобы поддерживать заклинание. Я знаю: отец выжмет все свои силы до последней капли, использует все свои знания, все внутренние ресурсы… но это едва ли успокаивает: положение критическое. Никогда в жизни я еще так не боялся. Точно призрак мать растворилась в тиши родительской спальни: она цепенела на грани истерики, и ее пришлось буквально вытолкнуть из подвала, но меньше всего меня сейчас волновало ее состояние, ибо я и сам едва держу себя в руках. Она уходит, потому что сойдет с ума, если пробудет здесь еще хотя бы секунду. Но я не слушаюсь. Я не могу уйти и просто ждать где-то вдали… И я остаюсь. … Не знаю, сколько прошло времени. Детали скрылись во мраке. Может, стемнело недавно, а может, уже давно за полночь… Мне все равно. Я не в силах отвести взгляда от замочной скважины. Ноги замлели, но мне плевать, даже если их парализует. Отец тоже устал, но он не позволяет себе ни мгновения покоя, и я не позволю. Впервые в жизни я как никогда ясно ощутил, что готов отдать буквально все, безо всяких сожалений и торгов, ради второго шанса… Темные ступени освещает то гаснущее, то вновь разгорающееся голубое сияние. Попытка следует за попыткой, и только это не позволяет мне впасть в отчаянье, ибо я знаю, что отец не сдается. Больше всего на свете я желал увидеть своими глазами, что у них получилось!.. По сиянию пробегает трепет – тонкая тень Бетани скользнула в голубом отблеске – и сердце сжимается в крошечный комок: что-то произошло, и у меня нет возможности узнать. Неведение сводит с ума, и только усилием воли я заставляю себя дышать спокойно… … и спустя мучительную вечность я слышу скрип ступеней – усталые шаги, за которыми безмолвно следовало решение нашей дальнейшей судьбы. Сердце болезненно замирает, но сделать вид, будто все это время выполнял просьбу отца, не могу: сил для притворства не осталось. Мои ноги одеревенели, а напряженное лицо не слушается. Я выпотрошен и хочу лишь одного: знать. Ничто больше не имеет для меня значения. И отец, конечно же, знает, что я ослушался. Но он ни слова не скажет мне в упрек. В комнату врывается мать. Отец безмолвно опускается в кресло. Каким-то образом я чувствую то, что трудно разглядеть во мраке ночи: за один вечер он постарел лет на десять... Нервы застыли как натянутые струны. Тишина невыносима, она сдавливает, жжет: от догадок, звучащих в ней, все внутри холодеет от ужаса. Происходящее не может быть правдоподобным… Отец позволил себе ненадолго закрыть глаза и откинуть голову, и на сей раз я увидел отчетливо: он смертельно устал. Едва заметная судорога коснулась его груди, когда отец впервые за этот самый долгий в нашей жизни вечер сделал глубокий вдох… и на выдохе сотрясся в беззвучном рыдании, прогоняя напряжение прочь из замершего дома. Уголки его губ поднялись вверх – подобно нимбу света эта улыбка озаряет открывшееся нам будущее... Я не верю своим глазам. Но его улыбка в этот момент затмевает улыбку самого Создателя. Вся остальная жизнь, все, что казалось прежде прекрасным, меркнет на фоне эта зрелища!.. Все хорошо. Теперь все будет хорошо. Они совершили невозможное. Не Создатель. Не чудо. Магия. Магия, любовь и отказ сдаваться подарили нашей семье шанс. Буквально вырвали его у смерти из рук. Я чувствовал, как слезы радости наворачиваются на глаза. Внутри резко отпускает; я чувствую себя уставшим и абсолютно счастливым, я хочу обнять отца и весь мир, хочу как-то отблагодарить жизнь за подаренный шанс!.. Мне ничего больше не нужно для счастья. Только то, что у них получилось. С помощью магии отец и Бет, объединив свои силы, вытащили Скай с того света… … Голубое сияние померкло. Спасенный нашим Стражем мальчик открыл глаза, и я, с замиранием сердца ожидая исхода все это время, облегченно выдохнул. Мои руки дрожали от напряжения. Быть может, воспоминания все еще имели надо мной силу, но я переживал так, словно это моему ребенку удалось сохранить жизнь... Я не сразу осознал, что едва ли дышал все это время. Скай одарила меня коротким понимающим взглядом. Быть может, она подумала о том же, о чем и я, в этот момент... … момент истинного счастья, когда вера обретает подлинную силу, сменяется тревогой: тело Стража буквально согнула судорога. Его ноги подкосились, точно надломленные, и мне показалось, что он сейчас лишится сознания. Мы с сестрой машинально дернулись в его сторону, чтобы помочь, но отец ребенка – беженец, которого меньше всего сейчас волновали голод, нищета и потеря дома – стоял ближе и успел подхватить обессилевшего мага под руку. Целителю потребовалась долгая минута, чтобы прийти в себя. Затем он резко обернулся к нам. И я стряхнул с себя наваждение. Все было позади. Я стоял посреди канализационных тоннелей Киркволла (похоже, для нас это с некоторых пор станет нормальным явлением, и я до сих пор злился на гнома за то, что это его план затащил нас в эту дыру, но, по крайней мере, ему хватило совести пойти с нами. Или же – что более вероятно - он просто жаждал как можно больше слушателей, а каких и где, не имеет значения), и Скай - ребенок, которого тоже однажды удалось вернуть к жизни с помощью магии – собрала волю в кулак и взяла на себя переговоры с Серым Стражем. Который, как и предполагалось, нянчиться с нами не стал. - Я не пойду! - решительно заявил Андерс. – Это ублюдки заставили меня избавиться от котенка!.. Бедный сер Ланселап! Он ненавидел Глубинные тропы так же сильно, как и я! Наступила выразительная пауза, во время которой мы с сестрой озадаченно переглянулись. Мне даже показалось, что брови Скай слегка приподнялись, но, скорее всего, привиделось. - У тебя был котенок по кличке Ланселап? – произнесла Скай ровно: неосведомленный человек не сразу догадался бы по интонации, был ли это вопрос, уточнение, констатация факта или откровенный шок. И теперь уже на свою сестру обескураженно уставился я. В мире осталось что-то, способное ее удивить? Если соотнести между собой ее эмоциональную реакцию и то, как она дозирует ее во внешний мир, можно с уверенность заявить, что Скай этот факт по меньшей мере заинтересовал! В ответ наш новый знакомый, словно у него наболело, охотно поведал нам трагичную историю о вынужденном расставании со своим котом, который, по мнению Стражей, пагубно влиял на решительность и хладнокровие своего хозяина. Авелин спокойно молчала, а Варрик с любопытством слушал этот душещипательный рассказ, уже наверняка наперед продумывая, как его приукрасить для публики. Один я, как последний дурак, видимо, так и не понял, на кой нам вообще сдалась эта информация! Сестра словно почувствовала мое негодование. Внимательно выслушав Стража, она вежливо кивнула ему в своей сдержанной манере и вернулась к основной теме разговора: - Я принимаю участие в экспедиции на Глубинные тропы. Твои знания смогут помочь нам. Быть может, это спасет не одну жизнь, - произнесла Скай мягко и вкрадчиво. Втайне я восхищался ее выдержкой: Скай всегда отличали терпимость и спокойная доброжелательность, однако с некоторых пор присутствие рядом представителя ордена стоило ей немалых волевых усилий… Однако Скай взяла себя под такой строгий контроль, что невозможно было догадаться, говорит ли она от чистого сердца или же следует некоей хитроумной тактике. Я не встревал, уверенный, что сестра задала диалогу верное направление: с учетом того, что этот Андерс безвозмездно помогал страждущим и угнетенным, она решила чуть-чуть надавить на больное место. - Мы пробовали отыскать перспективные входы, но у нас не вышло. Поэтому мы и обратились к тебе за помощью. Нам нужны карты Глубинных троп или хотя бы информация о местонахождении более-менее безопасных входов, - соблаговолил внести свою лепту Варрик, вспомнив, наверное, что забуриться сюда было его затеей. Или – и я склонялся больше к этому варианту – просто был не в состоянии больше молчать. - Я умру счастливым, если больше никогда не услышу о Глубинных тропах. Ты даже не представляешь, через что я прошел, чтобы добраться сюда! – Андерс демонстративно скрестил на груди свои все еще дрожащие от утомления руки, однако изнуренность разрушила его неприступный вид. – Вступление в орден - сам по себе билет в один конец, и я не за тем сюда прибыл, чтобы возвращаться на Глубинные тропы вновь. Андерс умолк, чтобы отдышаться. Как он ни старался придать своей позиции внушительности, заклинание сводило эту попытку на нет: оно отобрало у него слишком много энергии. Было очевидно, что у мага нет сил изображать твердость. То ли поэтому, то ли интуитивно, но я не чувствовал себя отчаявшимся: почему-то мне казалось, что не все еще потеряно. Андерс не походил на человека, «настроенного категорично». Он все еще не выставил нас за дверь и, несмотря на конкретно обозначенную цель нашего визита, так и не дал четкого отказа. Значит, существует какой-то способ его уговорить. - Я уверена, мы можем как-то договориться. Никаких тайных замыслов. Со Стражами это никак не связано. Нам действительно просто нужна твоя помощь, - Скай тоже не теряла самообладания, хотя от моего взгляда не укрылось, как при фразе «билет в один конец» по телу сестры прошла волна дрожи. - Тайны меня волнуют меньше всего, - утомленно отмахнулся маг, поморщившись. – Мне с превеликим трудом удалось отвязаться от Стражей, и если бы вопрос был только… Вдруг Андерс замер на полуслове, и спустя мгновение выражение его лица кардинально изменилось. Я невольно напрягся. - Хотя… услуга за услугу, - задумчиво протянул маг, не сводя с моей сестры испытующего взгляда: эта затея явно взбодрила его. – Это ведь будет справедливо, верно? Вы поможете мне, а я – вам. Что ж, к чему-то подобному я был готов. В этом городе даже платный сыр придется самому из мышеловки доставать. Хвала Создателю, Скай хватило здравого смысла уточнить подробности. Я ожидал, что маг потребует денег на откуп от стражников или попросит что-то для него отыскать или украсть. Что-то в духе «принеси-получи». Предусмотрел все варианты. Кроме этого. - У меня есть карта здешних подземельных проходов и тоннелей, сделанная Стражами. Если она вам действительно нужна, придется заплатить. Цена – безопасность моего друга. Мне нужно благополучно провести его мимо храмовников. Они узнали, что я замышляю его освободить… Поможешь мне – получишь свои карты. - ... Храмовников? – уточнила Скай ровным голосом спустя несколько мгновений, потребовавшихся ей, чтобы взять себя в руки. Однако ее решимость ослабла – я ощутил это. - Мой друг – маг, - произнес Андерс с такой горечью, словно раскрыл нам трагичный секрет. - Он узник, незаслуженно запертый в здешних Казематах. Кажется, этого признания – одного слова, способного своим звучанием буквально разрезать воздух вокруг и обрушить твердь на пути каждого, кто его услышал, изменив тем самым направление судьбы – хватило, чтобы до меня, наконец, дошел смысл сказанного. Это короткое слово будто со всей силы ударило по голове, и меня как прошибло. - И ты хочешь сказать, что храмовники знают о ваших планах? – уточнил я, чувствуя, как кровь закипает под кожей. Я в самом деле надеялся – ради блага этого Стража – что ослышался. - Да, - твердо ответил Андерс, вызывающе взглянув на меня. Судьбоносный поворот завел нас в тупик. Это стало последней каплей. От такой наглости я потерял дар речи. Варрик сзади тихо присвистнул, солидарно обалдев от такого развития событий. Этот маг быстро понял, что нужен нам, и открыто пользовался этим... … для того, чтобы заставить нас отправиться с ним на самоубийство. Страж потребовал от Скай открытого конфликта с храмовниками. Это станет концом всему. В Ферелдене мы приучились быть настолько деликатными в разговорах о магии, настолько вжились в роль обычных людей, что это позволило нам осесть в Лотеринге на долгие годы, обретя после долгих скитаний родной дом... Здесь это бдительное притворство во многом уберегло нас от участи сгнить в темнице... Проклятье, мы с трудом адаптировались. Мы до сих пор не оправились от потерь. Мы выживали в чужом, неприветливом городе, буквально наводненном храмовниками, только и мечтавшими нас поймать, и едва сводили концы с концами. А теперь столько усилий рискуют пропасть впустую! Это осознание разожгло во мне с трудом контролируемый гнев. С таким же успехом мы могли бы сами заявиться в Казематы и устроить там шоу из магических фейерверков, дабы откровенно опешившие от такого счастья храмовники заковали нас в цепи! - Если храмовники узнали о вашем плане, твой друг уже не жилец! – выпалил я, с трудом держа себя в руках: только безмолвная поддержка Скай помогала мне удерживаться на краю. – Ты не хуже остальных должен знать, что в этом городе любой намек на неповиновение карается в Круге сразу, без выяснения причин! Они не станут разбираться, кто прав! Просто повяжут нас всех! - Если бы я точно знал, что там безопасно, ваша помощь мне не понадобилась бы, - произнес Андерс быстро: кажется, он тоже с трудом сохранял спокойствие несмотря на то, что был готов отстаивать свои позиции без единого раскаянья. – Но если вы сами когда-то за кого-то переживали, то поймете меня. Что я за друг, если оставлю близкого человека в беде, даже не попытавшись его вызволить? Я не могу его бросить. Андерс замолчал в ожидании, очевидно, положительного ответа. Он пытался использовать наше отчаянное положение, потому что сам был в отчаянье. Его напористость, объясняемая, должно быть, тревогой за друга, действовала на меня как намеренные провокации на разъяренного быка. Я хотел было решительно заявить, чтобы он и думать забыл о нашем участии в этом самоубийстве, но так и не смог ничего сказать. Не смог вымолвить ни слова, точно лишился голоса. Что-то остановило меня. Было в его словах, которые иной другой человек пропустил бы мимо ушей, не придав им никакого значения, нечто знакомое, нечто тяжелое и в то же время проникновенное, что одинаково питает силой и подлинные жизненные ценности, и совесть. Словно звон раздался откуда-то из столь далеких земель, куда не протоптана ни одна естественная тропа. Его эхо пульсировало, не затихая, точно новорожденная звезда, и волны расходились внутри, будя к жизни полузабытые отголоски прошлого. Я будто уже где-то слышал это, но никак не мог вспомнить, где и когда. Друг. Что ты за друг, если оставишь близкого человека в беде? Мужественная преданность или собственная безопасность? Каждый выбор будет ложным. И каждый же будет верным. И я вспомнил. Вспомнил как никогда отчетливо, точно молния озарила прошлое, во мрак которого я так отчаянно вглядывался, стараясь отыскать то, что так меня взбудоражило. История повторяется у меня на глазах. Похожее уже случалось здесь прежде. Когда некто, поставив мужественную преданность превыше собственной безопасности, помог бежать из Казематов моему отцу. Эта нещадная истина прозвучала в моей голове, как гром посреди затихшей долины. Если бы отец оказался в таком же отчаянном положении и попросил помощи? Если бы никто не отозвался на его призыв? Вся наша некогда большая и дружная семья обязана своему появлению одному человеку, рискнувшему собственной свободой, чтобы дать ее моему отцу. Мой отец, маг, наделенный даром – даром, который большинство вокруг клеймят проклятьем – исцеления, стал отступником здесь, в этом городе. И сейчас я собирался безжалостно отказать в помощи другому магу-целителю, потому что испугался за собственную шкуру. Но если бы однажды в этом городе кто-то другой поставил эгоизм превыше дружбы, на свете не было бы меня и моих сестер... Эта мысль заглушала все остальные. Я почувствовал себя заблудившимся в лесу ребенком; я не знал, как следует поступить. Здравый смысл (и не без причины) утверждал, что подобная авантюра может стоить нашей семье свободы, но… решительность молчала, ибо образ отца, опустившийся на другую чашу весов, оказался не легче. Внутри, точно встревоженный улей, загудели сомнения. Предложение Андерса подвергало серьезной опасности нашу семью: безо всяких околичностей маг признался, что нам придется столкнуться лицом к лицу с храмовниками. В городе, известном своей непримиримостью к магам… Наш самый страшный кошмар. То, чего мы отчаянно избегали на протяжении всей жизни. Конец всему, что нам удалось с таким трудом построить. Желание сохранить свободу полностью противоречило суицидальной миссии этого безумца. Проявление минутной слабости, наивности, жалости, любой неверный шаг – и тебя поймают. Ты окажешься запертым в лучшем случае в Круге. В худшем… Но теперь я не был так уверен, что смогу отказать. Не после того, чему стал свидетелем. Мне отчаянно захотелось, чтобы нам как-то повезло. Чтобы все решилось само собой. Быть может, чтобы отыскался повод отказать этому магу. Какой-нибудь повод. Весомая причина, железный аргумент. - Если мы туда пойдем, нам уже не понадобятся твои карты. Это не риск, а самоубийство! – разумом я сознавал, что прав. Это была отчаянная попытка переубедить совесть. - Так вам нужна моя помощь или нет? – тихо поинтересовался Андерс. Его глаза сверкнули, а слова прозвучали как приговор: решения он не изменит. Меня бесила его манипуляция, но еще больше – мое бессилие. Я так и не нашел, что сказать. Вся эта ситуация от начала до конца кричала, что это ловушка. Засада. Уловка. Что угодно, чтобы выманить напуганных отступников на свет! Храмовники не станут отмахиваться от слухов и предположений. Только не в этом маленьком, удушливом городе бурь и кровавых восстаний, построенном рабами на костях угнетенных. Если храмовники что-то заподозрили – они будут ждать нас. Мы только облегчим работу голодным хищникам, если сами придем к ним в логово. Но все эти доводы так и не сумели сломить мои сомнения. Стыд ослабил решимость сопротивляться. Перед глазами все еще стоял сокровенный момент: Андерс вернул к жизни ребенка – сына беженцев, чужих здесь, непризнанных людей, которым больше не к кому было обратиться за помощью в этом враждебном городе. И Андерс помог им. И я... не знал, как реагировать. Мои чувства путались, противоречили друг другу, разжигая внутренний конфликт, и я стоял в замешательстве, не представляя, на какую мораль опереться. К растерянности присоединилась досада на собственное лицемерие: мы и сами неоднократно оказывались на грани. На месте мальчика мог оказаться любой из нас. А на месте Андерса – мой отец. Андерс спас жизнь невинному ребенку. Из-за этого его могут лишить свободы. Рядом со мной стоял человек, который сам, будучи еще ребенком, чудом выкарабкался с того света. Тем чудом была магия. Она вернула мне сестру. - Если за карты нужно отплатить услугой, давай пойду я, - решительно предложил я, намеренно игнорируя Скай в надежде, что ей хватит здравомыслия признать мою идею удачной. – Я не маг и за себя постоять могу... Если что-то пойдет не так, скроюсь на время. Отсижусь где-нибудь, пока все не уляжется... В Клоаке несложно затеряться, - договорив, я почувствовал, что это действительно может быть не так страшно, как казалось. Я смогу найти пути к отступлению. - Таковы мои условия. Мне неважно, кто из вас пойдет со мной. Один я не справлюсь, - охотно кивнул маг. Мне вдруг ощутимо полегчало, словно я сделал правильный выбор, словно длань судьбы благословила меня на такое решение. - Мне нужен кто-то, кто поможет вывести Карла из города живым и невредимым. За это я готов отдать не только карты, но и любую помощь, если она вам понадобится. - Если это неизбежно, я попробую прикрыть вас, - после некоторых раздумий, оценив риски, произнесла Авелин: несмотря на личную неприязнь, я почувствовал зарождающееся тепло по отношению к ней. Я не был уверен, что стражница станет рисковать своим положением ради нас. - Что ж, такое единодушие сближает. Грех оставаться в стороне, когда на кону самое веселье, - подключился Варрик, с воинственным видом хватая свой арбалет: так он делал всякий раз, когда увязывался за нами на очередную миссию (переделку), и я начал подозревать, что этот демонстративный жест имеет для гнома некий ритуальный характер. Но моя сестра все еще молчала. Ее лицо не отражало ничего из внутренних переживаний. И это означало, что, скорее всего, она все равно все сделает по-своему. Если раньше Скай слушала голос разума, то с некоторых пор я ни в чем не мог быть уверен. Скай ровной походкой шла навстречу опасностям… отнюдь не за безопасной и безбедной новой жизнью. Она просто рвалась прочь от воспоминаний. Бежала от самой себя в отчаянной попытке заглушить разъедавшие ее мысли о прошлом. Скай нужно за что-то зацепиться, на чем-то сконцентрировать свое пристальное внимание, иначе она просто убьет себя, продолжая терзаться непрожитой болью. Но задать прямой вопрос означало упомянуть Давета и Бет, а на это я не мог решиться даже сейчас. Несмотря на то, что в последнее время Скай ожила, стоило мне взглянуть на нее, словно отгородившуюся от этого мира, как ее бледное, точно вырезанное из камня лицо, слегка нахмуренные брови и опустошенный взгляд потемневших глаз отдаленно напоминали тень над руинами Остагара, выжженного огнями Мора. То, что мы пережили… словно бы ничто больше в этом мире не могло напугать ее. Ни темница, ни храмовники, ни даже смерть: она забрала у нее в короткий срок сестру, дом и родственную душу. И теперь Скай словно действительно сомневалась, хочет ли продолжить жить ради них… или отправиться следом. Смерть не страшна. У нее почти все наши близкие. Эти раны никогда не заживут. Этой боли не суждено утихнуть. Мысли об отец повлекли за собой такое странное ощущение, точно все это время он внимательно наблюдал за мной с того света… Последние мгновения Лотеринга ожили перед глазами, столь яркие, словно нас никогда не разделял долгий прошедший год. Я бросил дом. Я не уберег сестру. Я опустился на самое дно, лишь бы выжить. Я не гнушался заниматься контрабандой, воровством и мошенничеством. Я убивал. Я достаточно разочаровал отца за последнее время. Я не могу подвести его сейчас. Это все для меня решило. Наши близкие отвлекли внимание смерти на себя, чтобы выиграть для нас время, дать нам возможность скрыться от опасности… Если я поступлю иначе, совесть сожрет меня заживо. В конце концов, мы не единожды рисковали, верно? Даже за этот год мы успели несколько раз потрепать удаче нервы, но она все равно нас не подвела. Оглядываясь назад, я убедился, что мы сумели успешно пережить немало таких дней, когда казалось, что с нами покончено… По крайней мере, теперь у нас есть товарищи, готовые прикрыть нас. Это многое значит в этом городе. Отец с Бетани прикроют нас. Давет тоже с нами. Все должно получиться. И не давая себе больше времени на сомнения, я согласился. Андерс выдохнул с облегчением, сознавая, что закаленные в бою руки придут ему на помощь. Безо всяких колебаний он раскрыл нам детали тайной встречи и предупредил, что будет ждать под покровом ночи у лестницы, ведущей в Верхний город прямо к Церкви. Все это могло выглядеть как закономерное окончание беседы после заключения сделки. Мы согласились помочь в обмен на карты, узнали подробности и условились о скорой встрече… Но одна деталь не давала мне покоя. Тревожный звоночек назойливо позвякивал в подкорке и, не выдержав, я окликнул Стража, когда остальные уже собрались уходить: - С чего ты вообще решил сознаться нам в своем плане? – поинтересовался я. Это казалось подозрительным, нелогичным: отступник, дорожащий своей свободой, не может быть настолько наивным, чтобы довериться первым встречным. Особенно в этом городе. - Ты ведь не мог быть уверенным, что это не подстава, и мы не выдадим тебя храмовникам. На мгновение Андерс замер, и я подумал, что поймал его. Выпрямившись, маг развернулся к нам – ни один мускул не дрогнул на его лице - и перевел взгляд на ожидавшую в дверях Скай. - Потому что твоя сестра – тоже маг. И это моя страховка. Гарантия того, что вы не предадите меня. Запаниковав, я резко обернулся к Скай. Ее губы приоткрылись, и она судорожно выдохнула в тяжелой тишине: воздух словно стал тягучим. Никто из нас не упоминал, что Скай - магесса. Наша растерянность, конечно же, убедила Андерса в его догадке. Чувствуя, как напряжение сковывает грудную клетку, я заставил себя сделать глубокий вдох. И, внимательно следя за его лицом - во избежание лжи и уклонений от темы, - напрямую спросил: - Как ты узнал? – нет смысла ходить вокруг да около. Мне нужен четкий ответ. Если эта информация досталась Стражу от кого-то стороннего, это может угрожать нам. - Я почувствовал, - пожав плечами, невозмутимо ответил Андерс, словно это было очевидно. Он все еще не сводил со Скай взгляда, и я заметил лихорадочный блеск в его глазах, будто это открытие его воодушевило или даже порадовало. – Ты говоришь с Тенью. Это заметно, когда ты впускаешь в себя духа... Я сразу почувствовал знакомую ауру. Словно углубление в пространстве. «Протертость» в Тени, как на ткани… - он ненадолго умолк и озадаченно нахмурился. - А ты сама разве не чувствуешь? Это было не то, что я хотел услышать, пока маг испытывал мое терпение. От негодования буквально зудело в груди: я ничего не понял из его невнятных объяснений. Кажется, Страж не лгал, но его надменное спокойствие еще больше выводило из себя и, будучи все еще на взводе, я едва удержался от искушения выместить на нем свое раздражение. Но Скай меня остановила. Вернее, ее реакция. Впервые за весь этот разговор она утратила контроль над собой. На ее лице отразилось откровенное недоумение, и широко распахнутыми глазами она смотрела на Андерса, не в силах вымолвить ни слова. Было видно, что она сама не поняла, о чем он говорил.Часть 18. Небо всегда тебя слышит
16 апреля 2023 г. в 23:41
8 лет назад
Окраина Лотеринга
Скай
Они говорили, что наши чувства управляют миром вокруг нас. Что события и люди, окружающие нас, подобны зеркалу: они отражают наше мировосприятие, наши убеждения, потаенные ожидания и страхи. То, чем наполнено сердце, растет и приумножается.
Мы сами творцы своей судьбы. Мы получаем то, во что верим. Создаем то, на что направлена наша энергия. Меняясь внутри, мы меняем мир вокруг себя.
Они были неправы.
Они могли верить, что реальный мир с готовностью дает то, о чем они просят, но не учли одного: существуют преграды, для преодоления которых недостаточно одной лишь силы мысли. Условия жизни, на которые нельзя просто так закрыть глаза.
Это осознание словно придавило к земле. Я ощутила, как душа каменеет, и неизбежная участь, опустившись всей своей тяжестью, потянула меня вниз. Я невольно повела плечами - конечно, их движения ничего не сковывало, - однако моя ноша давила так, точно обрела реальную форму… Мне захотелось уткнуться лицом в колени и, точно заведенная, снова и снова казнить себя вопросом, за что мне это, пока не лишусь сил говорить… Мне захотелось утратить над собой контроль и разрыдаться, чтобы ослабло напряжение внутри, но, как назло, точно незримая преграда – зажатые в непримиримых тисках непрожитые чувства, - не позволяла им пролиться: они скапливались в груди, жгли ее, но глаза оставались сухи… Это отнимало слишком много сил.
Я устала от этого состояния. Я устала от всего.
Не получилось. Это с самого начала была обреченная затея. Не более чем самообман - просто жалкое утешение, иллюзия надежды. Незачем было полагаться на нее: это принесло лишь еще больше разочарования…
Разочарование, гнев, отчаянье… Все эти эмоции, так и не найдя выхода, наслаивались друг на друга и затвердевали внутри, точно множественные опухоли, срастаясь с душой, пока я тщетно ждала появления какого-то доброго чуда. Оно бы сумело опровергнуть мою уверенность в непреложности моей судьбы, размягчить мое подсознание, показать, что все может – действительно может – быть иначе! Все как один утверждали, что если чего-то очень сильно захотеть, буквально загореться желанием, то оно обязательно сбудется!..
Но чуда не случилось. Я словно застряла в каком-то безвыходном, подвешенном состоянии. Застряла вне полноты жизни и ее потока возможностей, череды взлетов и падений, застряла между исчерпавшей себя верой в лучшее и обездвиженной тишиной окружавшего мира… Я одновременно страдала от переизбытка слишком сильных эмоций и ничего не чувствовала. Подобное состояние изматывало. Я напоминала себе замерший в вечном штиле корабль, которому некуда пришвартоваться...
В глубине души я мечтала разреветься, как ребенок. Тогда мои эмоции смягчились бы, ослабили хватку; у меня появился бы шанс стряхнуть оцепенение. Выплакавшись как следует, я бы освободила место для надежды.
Еще одна попытка. Может, моя настойчивость все еще способна дать свои плоды? Ведь порой именно настойчивость – вера в себя, упрямство, отказ сдаваться – становится тем самым последним ударом, которому все же удается разрушить эту проклятую неодолимую преграду. Быть может, всего один шаг отделяет меня от желаемого? Именно этот, который я так колеблюсь совершить.
А может, я уже перешагнула за ту черту, перед которой человек, ощущающий свою обреченность, продолжает за гранью надежды сопротивляться поражению, стремительно теряя запал. Я не ждала спасения. Наверное, даже уже не хотела.
А может, хотела, но не верила и потому не рассчитывала. Вновь положиться на ненадежное чудо, заранее зная, что напрасно?.. Стоило только представить, что я снова заставляю себя поверить, как меня начинало мутить. Я извела себя пустыми надеждами, которым не суждено сбыться. А мир оставался глухим к моей мечте.
Красота заката тоже оставила меня: она не приносила умиротворения, а густые краски сумеречного контраста словно выцвели. Я плотней запахнула вязаную накидку в ответ на внезапный порыв ветра, но холода не почувствовала. Лишь запоздало отметила, что меня не тронул, как прежде, открывшийся мне невероятный вид – отметила и бесстрастно смирилась. Все вокруг словно опостылело. Я мечтала лишь, чтобы поскорее наступила тьма. Наступила и больше не заканчивалась.
В какой-то момент мне показалось, будто с недосягаемого горизонта подмигивает надежда, невольно завладевшая моим вниманием, но видение тут же исчезло. Я не смогу нести эту ношу дальше. Больше не нужно попыток. Я и сама не знала, как вообще выдержала последнее время на бессмысленной надежде... Мне захотелось упасть на колени, с силой оттолкнуться от берега, нырнуть под воду и никогда не всплывать. Я чувствовала, будто стремительно сжимаюсь, уменьшаюсь и исчезаю, становлюсь незаметной, незначительной. Меня нет.
Этой мой злой рок. Моя печальная участь.
Да и кто я такая, чтобы быть достойной? Чтобы жить по своим правилам и получать поблажки от судьбы?.. Как я могу быть принятой кем-то другим, если не в состоянии принять саму себя? Если я даже не имею права быть собой?
Я умела хранить секреты. Но только никому этот дар не нужен. Никто его не оценит. Кроме родителей, я никому не нужна. А что будет, когда их не станет? Чего я смогу достичь сама? С помощью своих талантов, воли, характера? Где-то в этом мире... нет никого, кто будет искренне тосковать по мне, если меня не станет...
Кому есть дело до того, насколько светлая у меня душа, если я отступник?
Мне вспомнилось, как папа, когда мы были маленькими, завершал традиционное чтение очередной сказки на ночь фразой: «Любая история, которая чему-то учит душу, - всегда сказка. А сказки всегда заканчиваются хорошо. Если ты окружен тьмой и невзгодами, значит, это еще не конец…». Я понимала, что это было завуалированное напутствие, призывавшие нас, его детей, не сдаваться, не терять веры в темный час… Но если раньше я верила в эту истину, то сейчас, неоправданные, эти слова больше не обладали прежней силой. Подсознание не верило им.
Ибо истина неизменна. Вокруг полно доброжелательных людей, но ни один из них не поддержит меня, если я раскрою ему свою сущность. Стоит мне только намекнуть на эту тайну, как вся доброжелательность бесследно исчезнет. Никто не представлял, какой подавленной я себя чувствую, как тяжело сохранять самообладание и улыбаться через силу, отвечая на их вопросы о мечтах и планах на будущее, в то время как горло перехватывает от болезненного осознания, что все это несбыточно. Я знала: даже искренне одобряющие меня люди сразу изменят свое мнение, стоит мне признаться в отступничестве. Спаси я им жизнь, вылечи я их смертельно больных детей, призови я дождь над лесным пожаром – никто не защитит меня и не оправдает. За решеткой окажусь не только я, но и вся моя семья, а вместе с нами – еще пара десятков ни в чем неповинных людей, которых обвинят в укрывательстве отступника…
А мне хотелось, чтобы кто-то отыскал преимущества в моем положении. Указал реальную пользу обладания моим даром… Мне хотелось, чтобы помимо магии, во мне увидели еще и душу. Раскрыться и услышать в ответ, что ко мне не стали относиться хуже... Мне просто хотелось, чтобы кто-то убедил меня, что я имею право на счастье, как и все остальные. Мне хотелось поверить в это самой.
Мне хотелось невозможного. Моему отцу улыбнулась удача. Но это не значит, что повезет и мне. Это исключение, а не правило. Единичный случай среди тысячи неудач не показатель. Папа встретил мать при совсем иных обстоятельствах. И даже тогда это было равносильно чуду. Просто невероятно повезло. Жизнь дала отцу шанс за его решимость: он воспользовался шансом бежать из Круга после длительного заточения. Он ухватился за хрупкую соломинку, желая, чтобы она обратилась якорем и вытащила его со дна, и стало так.
А за какое мужество жизнь должна дать подобную награду мне? Неспешная жизнь в деревне лишена возможностей и неожиданных судьбоносных поворотов… Не стоит пускать себе пыль в глаза. Сама мысль о грядущем счастье – личном, семейном, душевном - казалась издевательством. Я не хотела думать об этом, потому что постоянное напоминание о собственной обреченности причиняло боль, но не могла совладать с собственным сознанием.
Разумом я понимала: у меня есть все, о чем другие отступники не могли даже и мечтать. Но легче от этого не становилось.
Возможно, я утрировала… Но в то же время нет: не утрировала. Всегда и везде я буду стеснена условиями жизни, которые невозможно игнорировать. Я могла бы выйти замуж за одного из деревенских юношей и прожить с ним всю жизнь… в обмане, не чувствуя ни гармонии единения, ни умиротворения, ни глубокой эмоциональной связи, потому что моя тайна пролегла бы непреодолимой пропастью между нами. Я могла бы податься в травницы, могла бы отправиться в кругосветное путешествие… И от этой мысли все внутри снова стянуло в тугой узел. Реальность безжалостно обнажила истину: какая разница, куда и как, если я все равно останусь одинокой и непонятой? Если не смогу разделить эту радость с близким мне человеком? Если все это не мое?
Идти по жизни чужим путем, ежесекундно гадая, решусь ли сделать следующий шаг; лгать всем и вся, обрекая себя на вечное душевное одиночество; шарахаться от звуков своего имени, жить в постоянном страхе и скованности – на воле не больше свободы, чем в темнице - и вынужденно отказываться от простых радостей, памятуя о последствиях… Стану ли я счастливее от этого? Никто не станет помогать мне просто так. Я чувствовала себя бесконечно одинокой, и едва ли однажды найдется кто-то, кто избавит меня от этого состояния… Я с трудом представляла себе такого человека. Я так и не сумела представить его в своей жизни.
Ноги устали меня держать: мышцы дрожали, точно я провела весь день в пути, а не дома... Вера – как семя, которому нужно прорасти и укорениться в почве.
У меня была почва. Бедная, сухая, бесплодная. Но не было семени в моих пустых ладонях. Моя вера лишена энергии. Она ничего не сможет воплотить в реальность.
Не в моем мире. Церковь держит Круг в кандалах. Магов боятся и презирают. Отступников, что скрываются от гонений, просто потому что хотят жить на свободе, как все остальные, выдают храмовникам за награду, а иногда – просто так, из убеждений, из принципа.
Эта система формировалась столетиями. Как я могу повлиять на нее?
Порочная, постыдная тайна диктовала мне условия жизни, обесценивая личную подлинность. Я влачила жалкое существование - без права на ошибку, на самореализацию, на взаимность и понимание - в чужой шкуре, убедительно играя роль какой-то одноименной актрисы в реальной жизни. Если я хочу принять свою сущность и жить открыто - это дорога в Круг… А как можно любить то, что не позволяет мне быть собой и наслаждаться жизнью? То, что накладывает жесткий запрет на созидание, что подвергает опасности и посягает на свободу, ограничивая буквально во всем?
Все это время я бездумно наблюдала, как у моих ног плещется, накидывая волны на посеревший в сумерках песок, черная вода. Словно в трансе я сняла ботинки и разогнула ноги… Сама не знаю, что подтолкнуло меня. Резкий выдох вырвался из груди от неожиданного ощущения. Тихий отзвук, подобно крошечной вспышке, мелькнул внутри… и сразу померк. Вечерняя вода ощущалась значительно теплее, чем воздух вокруг, и я грела ноги в чистой пене Каленхада, одевая их в песок, точно в мягкие чуни…
… но это не доставляло мне радости. Самое страшное – когда иссякают те немногие источники радости, которые подпитывали эмоции прежде. Уныние незаметно вплелось в мою жизнь и теперь безжалостно властвовало надо мной… В какой-то момент я обнаружила, что сами по себе к каждой ободряющей мысли, минуя мою волю, намертво присовокуплялись опровержения. Стоило какому-то доброму слову мелькнуть в подсознании, как мой разум тут же устало отмахивался от нее. Негативные убеждения оседали внутри точно мутный осадок, точно грязь, они разъедали сердце и зудели, как старая рана, обращая установившийся миропорядок в хаос, а веру и привычные опоры – в ложь. Жаль, что нельзя просто запустить руку в душу и выскрести всю эту грязь из нее… Одна горькая истина перевешивала сотню одобрительных слов. Обещанный ими эмоциональный подъем не приходил. Самовнушение не работало.
Сколько бы я ни повторяла про себя обнадеживающие утверждения про возможности веры, внутренний потенциал и многогранность мира – словно мантру, словно молитву, в ожидании долгожданного пробуждения после эмоционального выгорания, в надежде заполнить внутреннюю пустоту - они не перекроят мир вокруг меня. Этого никогда не будет достаточно. Моя попытка смотреть на свое будущее оптимистично - наивный побег от истины. Я не могу просто взять и закрыть глаза на правду: она никуда не денется. Она останется со мной.
Я старалась концентрироваться на хороших мыслях: удерживала как можно дольше в подкорке в тщетной попытке до осязаемости ясно почувствовать их, вызвать в душе эмоциональный отклик, какую-то волну тепла, высечь хотя бы крошечную искорку света… Я знала, как эти эмоции должны ощущаться. Но никак не могла их прочувствовать, словно бы они существовали в памяти лишь как знания, не подкрепленные личным опытом, начисто лишенные эмоционального содержания. Воспоминания были словно опустошены, иссушены, как будто из скучной, через строчку прочитанной книги. Мое подсознание отчетливо помнило каждую деталь тех событий, которые когда-то были наполнены жизнью, но эмоций, сопровождавших их, вспомнить не могло.
Я вдруг поняла, что зажмурилась и напряглась, стараясь насильно вызвать у себя положительные эмоции. В результате у меня сбилось дыхание, и я открыла глаза, чувствуя, как от сухих слез к пульсирующим вискам поднимается боль. Все напрасно. Я ничего не чувствую. Уныние не отпускало меня. Внутри стояла безжизненная тишина.
И в какой-то момент – блеклый, однозвучный - я осознала, что моя жизнь пройдет впустую, куда бы я ни подалась. Я везде буду скована своей тайной... Безликий внутренний голос вновь и вновь повторял, что я ничтожество. Что никто не обязан относиться ко мне хорошо, менять ради меня свои устоявшиеся взгляды, поддерживать меня… И я внимала сказанному, точно беспристрастному факту, точно абсолютной истине. Распирающий изнутри протест сошел на нет. Мое бессмысленное существование напоминало пустой сосуд, который нечем наполнить. Я чувствовала себя хуже всех. Изгой мира, на отшибе жизни, не стоящая даже того, чтобы дать мне шанс… Откуда-то я знала, что так оно и есть, несмотря на то, что никто никогда не говорил мне этого. Я выгорела, не успев даже разгореться. Я как искра, которая потухла, так и не став огнем…
… Дорожка алеющего света на черной поверхности Каленхада сияла столь ярко, что казалась реальной, прочной: она словно вела через горизонт к далеким звездам, среди тусклого мерцания которых было так легко затеряться... Так легко раствориться, как дымка, и исчезнуть бесследно в минувшем дне… Положив голову на колени, я закрыла глаза. Словно бы окружавший меня чужой мир, исчезнув из поля зрения, исчез и из моей жизни. Все ощущения притупились от усталости, будто напрасные попытки сконцентрироваться на хорошем отняли последние силы… Ни с того ни с чего мне пришло на ум, что в этот момент я напоминала жука, который в панике метался во все стороны в отчаянном стремлении выжить, пока кто-то значительно больше и сильнее случайно не раздавил его, обесценив одним шагом все старания и волю к жизни… Никто не заметит и никто не устыдится, что это была маленькая прерванная жизнь. Никто не придаст ей значения. Его исчезновение из этого мира ничего не изменит.
… Я осторожно подняла этого жука с пола и посадила на травинку под окном. Моя душа успокоилась, когда он, почувствовав себя в безопасности, в своей стихии, целенаправленно пополз по своим делам: я все сделала правильно... Но едва ли кто-то поступит со мной столь же бережно. Едва ли моя жизнь стоит больше…
В какой-то момент безысходность моего отчаянья достигла апогея, и я словно перешагнула через точку невозврата. Отсюда нет выхода.
Сама по себе в голове возникла мысль… Нет. Чушь. С чего бы?
Но эта мысль не исчезала, занимая все больше моего внимания. Я должна была устыдиться, может, даже прийти в ужас, но не почувствовала ничего подобного - лишь усталость, которая не позволила мне отбросить эту навязчивую идею. Она завлекала своими возможностями, точно оголодавшего зверя на приманку… Ведь это тоже своего рода выход. Да, радикальный, да, решительный, но зато беспроигрышный. Одним шагом оставить позади все, что подавляло и мучило меня. А потребуется лишь немного мужества… которого на один раз наберется у каждого. Всего несколько минут боли, чтобы потом навсегда стало легче… А несколько минут – пустяк по сравнению с целой жизнью. Несколько минут телесной боли вынести будет легче, чем душевные муки длиною в жизнь...
Эта мысль точно обладала собственной волей. Чем дольше я буду в сознании… Внутри заерзали сомнения: а можно ли покончить со всем безболезненно? Хватит ли духу? Есть ли быстрые способы?.. А может, не стоит спешить? Дать судьбе еще один шанс?.. И с каждым таким вопросом пределы возможностей проступали все отчетливей. Все эти шансы, вероятности, счастливые случаи, если взглянуть на условия моей жизни трезво, - ненадежны, туманны. Стоит ли оно того?
Думая об этом, я ощутила смутный отголосок облегчения… Но это ощущение не исчезло, как все остальные. Наоборот, оно усиливалось, сияло, наполняя мое тело тем самым воодушевлением, которое я уже и не надеялась почувствовать! Я вся была в нем, всем своим вниманием вцепившись в это ощущение! Неожиданная мысль поддерживала, питала это состояние: всего лишь одно решительное действие. И все плохое закончится. Вот так просто.
С души словно спала какая-то тяжесть. Перспектива избавиться от страданий – реальная возможность, а не пустая надежда – принесла столь же реальное ощущение неожиданной легкости!.. Вот она, почти достигнутая гармония между внутренним миром и обстоятельствами жизни! Мне казалось, будто я взлетаю прямо к горизонту; меня переполняют чувство благодарности и эйфория; я готова одним прощальным взмахом руки все простить, одним взмахом без сожалений отдать все, чем обладаю, тем, кому это пригодится здесь больше!.. Это состояние, усиливаясь, придает мне скорости и, поднимаясь сквозь тяжелые сумерки, я догоняю солнце, я вхожу в поток бесконечного света, и лучами своими он выжигает сгустившийся во мне мрак!..
Больше всего я мечтала продлить это ощущение… Но резкий порыв холодного ветра прервал мой полет, и я открыла глаза: словно какой-то импульс, какой-то удар внутри привел меня в чувство. Как будто что-то неожиданно произошло, но оглядевшись, я ничего не обнаружила: все осталось как прежде. Как вокруг, так и внутри.
Меня будто окатило холодной волной: сказка закончилась так же внезапно, как и началась. Столь яркое наваждение истощило меня. Солнце захлебнулось под горизонтом, словно последний преданный воин в моей проигранной битве, оставляя меня одну на растерзание неизбежному поражению… Словно это был своеобразный знак. Насмешка над моей попыткой: у меня не хватило мужества даже на это… Порой тишина, способная исцелить измотанную душу, убивает. Когда ты просишь знак у неба – у Создателя, у судьбы, у мира, у кого угодно – ответа нет. Голоса молчат.
Чувствуя себя глубоко несчастной, я невольно обратила свой внутренний взор к тем знакомым мне людям, которых считала наделенными подлинным счастьем… Я не завидовала, не таила злости. Но это просто было несправедливо. Я была обречена сидеть в полном одиночестве на своей ухоженной лужайке, наблюдая, как беспечно, безжалостно другие люди топчут зеленую траву на чужом берегу. У них были настоящие друзья, а они всегда находили повод для ссор и злословия за спиной. Обладая превосходным здоровьем, крышей над головой и бесценными знаниями, умудрялись жаловаться на жизнь и растрачивать себя впустую. Некоторые даже бывали неверны своей семье: меняли близкого человека на чужого, меняли надежность на недолгосрочное, ничего не значащее увлечение, абсолютно не стоившее последующих за ним потрясений, боли, травм и одиночества. Они заключали фатально убыточные для себя сделки с собственной совестью, идя на поводу у поверхностных, мимолетных эмоций, и обменивали подлинное счастье на несколько минут никчемной свободы от "обязательств". Уподобляя низменным порывам, ища легкие пути решения проблем, сбегая от жизненно важных испытаний из-за их "болезненности", изъявляя подлые намерения, они сами создавали вокруг себя полный боли мир. Они обращали в прах годы совместных усилий, обесценивали преодолевшую множество трудностей дружбу, предавали подлинные ценности ради ничего. А впоследствии страдали, скрывая свою тоску за саморазрушением, фальшивой беспечностью или угрюмостью – ведь потеряли они гораздо больше хорошего, чем обрели, – и погружались все глубже в саможаление, даже не пытаясь все исправить... Эти люди не ценили, что имели. Пока не лишались этого.
А я бы берегла свое счастье. Я была бы так благодарна жизни за него, не оставила бы этот дар даже в период самых изнурительных трудностей, отнюдь не страшивших меня. Это казалось просто немыслимым, и не существовало способа уложить в голове, зачем другие люди обесценивали то, что делало их счастливыми!.. А я была готова со своей стороны приложить титанические усилия для того, чтобы сберечь такой дар. И ничто не в силах заставить меня предать его.
Я была бы так благодарна… Я бы ценила и берегла. Всегда.
В каком-то затуманенном состоянии я поднялась и нехотя направилась к дому - продолжить свое бесцельное существование… Но когда, чувствуя себя окончательно разбитой, я с трудом взобралась на крутой холм – это препятствие далось мне сложнее, чем прежде, - мое внимание привлекло нечто непривычное в давно знакомом пейзаже. Я сфокусировала взгляд… и не ошиблась: на холме сидел мужчина.
От неожиданности я застыла как вкопанная: внутри поднялось волнение – не страх и не беспокойство, а скорее… растерянность. Я была так глубоко погружена в себя, что внезапное появление незнакомого человека на моем пути буквально дезориентировало меня, резко вырвав из раздумий. Меньше всего, находясь тем более в таком подавленном состоянии, я ожидала кого-то увидеть сейчас. Здесь почти никто никогда не бывал.
Я невольно пригляделась к незнакомцу – должно быть, это выглядело бестактно даже в сгустившихся сумерках, но и он, в свою очередь, заметив, разумеется, мое появление, не сводил с меня такого взгляда, точно увидел призрака, – и поняла, что впервые его вижу. А я обладала хорошей памятью на лица. Полный походный мешок, лук с колчаном, кожаный нагрудник поверх льняной рубашки… Быть может, одинокий странник или даже молодой путешественник: свободный дух, влекомый тайнами неизведанных земель и полузабытых историй.
Некоторое время мы, два незнакомца, не произнося ни слова, удивленно пялились друг на друга: молодой человек тоже явно не ожидал, что кто-то появится из-за прибрежной рощи в столь позднее время, и потому был застигнут врасплох. Быть может, он собирался побыть один и был уверен, что никто не потревожит его здесь.
Как и я. Пусть и в своем собственном одиночестве.
- Тебе нужна помощь? - это был мой голос. Это я произнесла прежде, чем осмыслить, что делаю.
Незнакомец вскинул брови: судя по озадаченному виду, которого он даже не пытался скрыть, я умудрилась немного смутить и его… Назад пути нет. Но, в конце концов, это менее глупо, чем ни с того ни с сего сорваться с места и убежать. И уж точно менее глупо, чем вытаращить друг на друга глаза и молчать. Чувствуя себя не в своей тарелке, - разделявшая нас тишина стала почти невыносимой, - я заерзала внутри и поддалась импульсу как-то прервать это неловкое молчание… Ситуация начинала казаться даже отчасти забавной. Но я оправдала себя тем, что там, откуда я родом, бескорыстная готовность помочь и проявление доброжелательности являлись естественным поведением. Я выручила нас обоих, незнакомец. Никаких дурных намерений.
- Нет, - произнес, наконец, незнакомец так, словно это было очевидно, и небрежно пожал плечами. Он будто пытался напустить на себя непринужденный вид. – Да и с чего бы?
Он произнес всего несколько слов, но в звучании его голоса – низкого, плавного, мягкого – было что-то, что успокоило меня. Разделив со мной этот неловкий момент, незнакомец словно негласно поддержал мое стремление снизить напряжение, возникшее между нами. Мы словно сошлись на одной волне, сумевшей миновать обстоятельства встречи, дискомфорт и замешательство.
- Это хорошо. Тогда… извини, - произнесла я ровно – волнение в самом деле улеглось, - и улыбнулась, дабы завершить этот необычный ритуал знакомства. Эта искренность далась мне удивительно легко.
Незнакомец молчал: он не ответил на мою улыбку, но и не отвернулся, не отвел пытливого взгляда, словно старался разгадать мои истинные намерения, углядеть некий подвох в моем поведении. Я одернула себя и, стараясь не смотреть на него, тронулась в путь - глупо было ожидать здесь чего-то большего, - но каким-то образом чувствовала, что эта ситуация зацепила его так же, как и меня…
… расстояние между нами увеличивалось, но случившееся не выходило из головы, точно являлось невероятным, значимым событием, а не рядовой ситуацией. Нечто такое, что я ощущала впервые в жизни. Это напоминало волшебство негласной взаимности, неуловимую, неясную связь. Тонкое, еще не до конца воспринимаемое сознанием чувство, словно ты, не успев даже узнать человека, уже чувствуешь, что понял его душу – понял без слов, без вопросов, без внимательных наблюдений, минуя недопонимания, притирки, сомнения и чужие советы. Случайно раскрывшиеся друг другу души на какой-то краткий сокровенный миг словно… обрели друг в друге созвучие. Мы не искали, но нашли некую точку соприкосновения…
… или же, находясь на грани отчаянья, я просто все себе надумала.
И спустя половину пути – крыши домов пролегли над горизонтом, а незнакомец давно исчез из виду – я замедлилась, смутно чувствуя, как что-то произошло. Что-то неочевидное, неясное пока что, точно тихое обещание звезд, точно услышанное небесами желание, точно добрые сновидения. Не сейчас и не вокруг. Во мне.
Что-то медленно проявлялось - как размытые контуры вдали, - и чем дольше я вглядывалась, тем больше деталей замечала. Я поняла это, когда до меня донесся оживленный вечерний гомон Лотеринга: привычный мир не изменился… но он не нагнал на меня тоску, как обычно в последнее время. С каждым шагом я становилась все ближе к своему привычному укладу жизни, однако непривычное ощущение не покидало меня. Появление незнакомца словно… сломало незримую преграду, и часть напряжения, скопившегося внутри, исчезла! Ее нет больше. С глаз словно спала какая-то пелена, и привычные блеклые сумерки насытились свежими красками.
Мрак, заполнявший подсознание, разбавил свет. Этот свет двигался нерешительно – будто сомневался, туда ли следовал, в нужном ли направлении - и, когда я на несколько мгновений отвлеклась от саморазрушения, и внутри все затихло, он словно услышал меня в этой тишине. Он нашел меня. И теперь беспрепятственно полился неиссякаемым целительным потоком. Облака расступились, и показалось солнце: преданный воин, исцелившись от многочисленных ран, с новыми силами вернулся в мой бой. Оно осветило округу, оно указывало мне путь… но на этот раз не к бескрайнему горизонту, которому никогда не отыщется конца, а к определенной, четко намеченной цели жизни.
Оказалось, что одного простого и безобидного обстоятельства – смены фокуса, отвлечения от привычных мыслей – хватило, чтобы буквально вернуть меня к жизни!
Это казалось неправдоподобным – такая незначительная мелочь сумела растормошить меня, – но я не позволила себе сомнений: я наслаждалась этим состоянием. Груз, до этого казавшийся неподъемным, стал удивительно посильным: та его часть, которая являлась надуманной, отяжеленной моим восприятием, словно бесследно исчезла, когда я от нее отвлеклась!
Мне казалось, что я не обладаю никакой внутренней ценностью, но это не так. Я была убеждена, что счастье нужно заслужить, но, быть может, это тоже неправда! Я чувствовала себя недостойной - все во мне было словно недостаточным, не дотягивало до признанных ценностей, ни до одной планки, - но, быть может, это ощущение тоже являлось предвзятым, безосновательным! Сомнения навалились на баррикаду неверия и буквально проломили ее, и идея о том, что мы сами выбираем свою судьбу, пробилась в подсознание и смогла, наконец, укорениться в нем. Одни видят в трудностях падение, другие – подъем на вершину горы. Одни сдаются, загоняя себя в ловушку, другие же обретают в испытаниях мудрость и силу, находят в них возможности роста. Это напоминало извечную истину о вере: если солнце скрылось за тучами, оно все равно продолжает светить. Даже если ты пока этого не видишь.
Да, голоса до сих пор молчали. Но они дали мне знак.
И сейчас, вдали от человека, который уже, должно быть, позабыл обо мне, что-то шелохнулось внутри, и я обернулась назад, как никогда ясно осознав, что это и был тот самый знак, которого я просила. По случайному стечению обстоятельств свернув не туда в самом начале жизненного пути, я поздно поняла, что заблудилась, но, оказавшись в тупике, увидела там тебя, незнакомец. Быть может, ты случайно оказался здесь, а может, это судьба, и сердце учащенно забилось от этой по-детски непосредственной мысли, но мы все же встретились в этом тупике. И теперь мне казалось, что ты... словно указал мне путь из этой безысходности. Ты вывел меня из этого тупика.
Чувство благодарности наполнило меня теплом, точно маленький негасимый огонек. Это было чистое ощущение, совершенное и безусловное - без изъянов, корысти и мелочности, - и мысленно я от всего сердца пожелала незнакомцу удачи на его пути. Мне хотелось верить, что мое пожелание однажды поможет ему, как он, сам того не подозревая, помог мне. Возможно, мы никогда не встретимся больше. Но где бы ты ни оказался, незнакомец, помни: ты не одинок. Я помню о тебе. Я благодарна.
Незнакомец не исчезал из внутреннего поля зрения – я сама не могла отвести от него взгляд, не хотела переставать думать о нем. Он все еще смотрел на меня: озорно, но искренне, словно бы знал все мои тайны… и принимал их бесстрашно. Кто я такая, чтобы быть достойной? Чтобы жить по своим правилам и получать поблажки от судьбы?..
Глаза незнакомца сверкнули в густых сумерках. А кто ты такая, чтобы не быть?
Эта ошеломляющая мысль заставила меня замереть. Сердце заколотилось от волнения, и я прислонилась к двери с закрытыми глазами, чтобы отгородиться от окружавшего мира и всем своим существом сосредоточиться на этой мысли, проникнуться ею, позволить ей войти в меня... Я словно внезапно прозрела. Неожиданное предположение буквально сотрясло мое устоявшееся миропонимание: почему все должно быть именно так и никак иначе? Почему я так отчаялась? Мне необязательно чувствовать себя хуже других, если это на самом деле не так. Да, магия опасна… но опасным может быть что угодно в этом мире при недостатке знаний и здравого смысла. Да, магов презирают, но ведь этот извечный предрассудок придумали сами люди. Значит, он не является абсолютной истиной… А меня есть кому учить контролировать свой дар. У меня опытный наставник.
К тому же, если отец встретил человека, который беззаветно принял его тайну, значит, мне тоже не стоит ставить на своей судьбе крест. Может, мне тоже повезет отыскать в этой жизни родственную душу. Да, это нелегко. Но реально.
Я продолжала нежиться в этой нарастающей уверенности, и ко мне потихоньку возвращались силы. И когда за мной бесшумно закрылась входная дверь, я улыбалась. Тусклые огоньки свечей неожиданно ожили и взмыли вверх, словно приветствуя мою улыбку: самые добрые знамения за последнее время. Так случилось, что звезды обронили семя в мою бедную почву именно в этот момент. И, несмотря на то, что все обстоятельства были против нас, оно проклюнулось!.. Все, чем я занималась – проклинала свой дар и жаловалась на судьбу. Я зациклилась на недостатках и негативных сторонах жизни и поэтому неосознанно игнорировала положительные… Стыдно признаться, что я сдалась еще до начала борьбы.
Может, раз уж я все еще здесь и не все потеряла, стоит потратить имеющееся в моем распоряжении время с пользой? Все возможно, и не стоит сбрасывать со счетов эту вероятность. В конце концов, многие отступники прожили относительно счастливую жизнь на свободе. Я даже знаю одного такого лично.
И если у меня есть такой пример перед глазами, то чем я хуже? Лучше всего я умею хранить секреты.
Возможно, однажды я приятно удивлю кого-то, кто решится довериться мне…
Мне действительно некуда спешить. Я могу повременить с концом. Наладить все, что в моих силах. Я ничего не потеряю от этого. По крайней мере, жизнь дала мне шанс. Я расценила его как благословение, как знак.
Знак, что, возможно, мне стоит остаться еще ненадолго. Я ничего не потеряю от этого.