* * * * *
Сантьяга лениво обдумывал, сделать ход ладьёй или слоном. В первом случае мат Доминге наступал через пять ходов, во втором через одиннадцать. Почесав переносицу, комиссар передвинул слона. Он никуда не спешил… Удивительное затишье, наступившее после Лунной Фантазии, только оттенялось весёлым ажиотажем вокруг аукциона, затеянным Турчи и Томбой, на который собирались явиться все-все-все! А Сантьяга не собирался. Он хотел просто отдохнуть. Не расточать любезности, не сыпать едкими словечками, не провоцировать слухов и сплетен — от-дох-нуть! Он долго нежился в постели утром, пока голодная и злая белка не забралась, возмущённо цокая, прямо ему на подушку. Он почти инкогнито позавтракал в крошечном кафе «Алабама» во дворике возле «Сокола». Он сходил к князю и выслушал от него, помимо ритмичного сопения, единственное слово «справился». А потом он пришёл к ласвегасам и, уплетая разнообразные виды пиццы, которую аналитики заказывали почти непрерывно, несколько раз неторопливо обыграл Тамира в бильярд. А теперь ещё более неторопливо обыгрывал в шахматы Домингу. А Ортегу где-то носило с утра… Непривычное и щемящее чувство спокойной радости владело Сантьягой со вчерашнего вечера. С того мига, как он услышал Песню… Маглор, конечно, был магом. Магом очень сильным, непобедимым в своём невероятном по накалу воздействии на душу. Голос завораживал и чаровал, гармонии уносили в эфир и дальше… А ведь ещё были слова… Да, у навов была поэзия, и музыка тоже была, но никогда не соединялись они в одно, а эльф сделал это — гениально и просто, как делают самое естественное в мире: как дышат воздухом, как воду пьют, как целуют любимых… Сантьяга не стал расспрашивать Ортегу, что ощутил в той песне он, сочтя эти переживания слишком личными. Сам комиссар словно прошёл сквозь огонь нестерпимой боли и восторга, с тем, чтобы выйти перерождённым… Макалаурэ сквитался с ним без промедления: он снял с него проклятие его появления на свет, заставил ощутить себя настолько живым, настолько жаждущим этой жизни, каким, наверное, сам чувствовал себя после распада заклятия Сильмарилла. Когда он сочинил эту Песню? Как он сумел? Магия музыки и слова, магия планеты, льющаяся в голосе… Торжество жизни, несмотря на трагичное содержание. Как там, в человской превосходной книге: «Кровь давно ушла в землю, и там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья»… Доминга предсказуемо взял слона своей ладьёй, и в этот момент дверь распахнулась, впуская в логово Ортегу. Сантьяга вскинул глаза и замер: этот был Ортега, но как бы и не совсем. Безукоризненно соблюдённый дресс-код, идеальная причёска, превосходный галстук, зеркально сияющие ботинки и даже маникюр — всё было при нём, включая бесстрастное «профессиональное» лицо, а вот в глазах было нечто, от чего сердце комиссара забилось чаще. Тем более, что он наконец перестал обманывать самого себя и просто любил этого черноглазого умника и красавца, без которого уже очень давно не представлял свою жизнь. — Доминга, ещё девять ходов, и тебе мат, — объявил Ортега весёлым голосом, забавно контрастировавшим с выражением лица. — Приветствую всех. Какие планы? К шасам пойдёте? — Мы не пойдём, — ответил за себя и за друга Доминга, грустно изучая положение на доске. — Чего мы там забыли? Начнут приставать с прогнозами… просить предсказать чего-нибудь… Ну их! Мы и не собирались вообще! — А вы, комиссар, не передумали? — Я не передумал, Ортега. И у нас сейчас, к счастью, вполне неслужебное положение, почему на вы? — Что же, тогда я тебя похищаю! — «Покерфэйс» Ортеги тут же расцвёл такой светлой улыбкой, что у Сантьяги ещё больше ускорился пульс. — Парни, не скучайте, Доминга, ты проиграл, как ни крутись! Увидимся! Крепкая рука сжала его ладонь, увлекая в портал перехода, и в краткие секунды между здесь и там любимый сжал его в объятии: соскучился… — Почему я не удивлён! — воскликнул Сантьяга, смеясь, когда очутился посреди гостиной Маглора, куда тут же бесшумным стремительным шагом вошёл хозяин и тоже обнял, только совсем иначе. — Здравствуй, Сантьяга, — радостно сказал Кано, и нав ощутил себя окутанным эльфийской магией со всех сторон. — Хорошо, что ты не передумал про аукцион. Я не поверил Ортеге, каюсь, полагал, ты захочешь взглянуть на плоды своих трудов. — Там нет моих, — отмахнулся Сантьяга. — Элигора я не выставляю, Анабота Ортега тоже не отдал, а На-Хаг в таком виде, что его ещё долго восстанавливать, и боюсь, без Барраги не обойтись. — Ну и отлично! — улыбнулся Маглор, подхватывая его под руку и увлекая в свою мастерскую. — Значит, ты не будешь возражать против наших планов, да? — Чьих? — удивился комиссар. — Наших с Ортегой. Ортега шёл за ними и лукаво улыбался. — И каковы же они, позволено ли мне узнать? — нарочито тревожно поинтересовался Сантьяга. — Помнишь, ты обещал, если всё сработает в твоём аркане, ты будешь с нами на мотоциклах кататься? Помнишь? — Э-э, не очень, но что-то было, да… — Чудесный вечер сегодня, просто создан для покатушек! Тебе понравится, увидишь! — Ничего, что я в белом? — попытался привести последний аргумент пойманный врасплох Сантьяга. — А у нас с собой было! — беспечно заявил Макалаурэ, ловко снимая с комиссара пиджак. Сантьяга настолько этого не ожидал, что растерянно позволил нолдо расстегнуть запонки и развязать галстук, пока Ортега деловито освобождал его от брюк и ботинок, и, только оставшись в одних слипах от Александра МакКуина, он опомнился: — Вы что делаете, негодяи! Сейчас же оденьте меня обратно! Кано, я от тебя не ожидал, клянусь пижамой Спящего! — Пижаму не обещаю, — откровенно веселясь, отвечал Маглор, — но кое-что найдётся. И глазам Сантьяги предстал великолепный набор кожаной одежды серо-стального цвета — всё, с головы до ног. Они по очереди подавали ему плотную майку с агрессивным принтом, кожаные штаны, севшие на тело так, будто шились как минимум с десятком примерок, стильные сапожки-байкерсы с тиснением по мысам и голенищам, куртку-косуху — неожиданно эластичную при всей тяжести толстой, искусно выделанной кожи… Он ошарашенно надевал на себя всю эту брутальную роскошь и недоумевал, как вышло, что он вообще это делает. Потом Маглор повязал ему на шею плотный платок, объяснив, что при езде его натягивают на нос и рот, чтобы не дышать пылью, а Ортега подал ему перчатки в цвет сапог — более тёмного оттенка. И Сантьяга поднял глаза: оба смотрели на него с такой радостью и такой любовью, что все сомнения разом куда-то делись. — Тебе так идёт, — восхищённо вздохнул Кано. — Смотри, Ортега, я же говорил, что у вас совершенно идентичные фигуры, просто до дюйма! Ты не верил! — Потрясающе! — не скрывая страсти в голосе, проговорил Ортега. — Сантьяга, да ты сам посмотри! — И развернул его к зеркалу. Сантьяга себя не узнал. Этот парень не мог быть аватарой князя Тёмного Двора, он был слишком жарким, слишком живым, слишком юным. У него горели щёки, сияли глаза, у него растрепалась лихими вихрами густая шевелюра. Тяжёлые сапоги стояли на земле уверенно и прочно, руки непринуждённо нырнули в карманы куртки, кожаная одежда подчеркнула все достоинства сильного тела, ещё сузила бёдра, ещё добавила в плечах. «Это не я!» — подумал он. — Это не я! — сказал он вслух. — Конечно, ты! — Тоже полуголый Маглор появился в зеркале рядом и хлопнул его по плечу. — Ты так красив, Сантьяга, ты помнишь об этом вообще? — Ты просто бешено красив! — появился с другой стороны Ортега, уже застегнувший на себе матово блестящие кожаные штаны со шнуровкой по бокам. — Я так часто мечтал увидеть тебя хоть в чём-то, кроме твоих костюмов! Неужели тебе не нравится? — Нравится, — сдаваясь, прошептал Сантьяга. — Кано, спасибо! Ничего себе, сюрприз за сюрпризом! — Я не мог оскорбить тусовку твоим Гальяно, или в чём ты там сегодня! — привычно ловко облачаясь в кожаный доспех байкера, сказал Маглор. — У меня праздник! У тебя праздник! Гуляем! — Ох, — окончательно принимая правила игры, улыбнулся комиссар, — ну почему, во имя Спящего, ты не любишь машины! — А я люблю, — перехватывая буйную гриву волос завязками в нескольких местах, отозвался нолдо, — только не такие, как ты. У меня, к примеру, «Импала» 1965 года. Купе. Light blue. Полностью оригинальная, — похвастался он, увидев ошарашенное лицо Сантьяги. — Ничего себе! Раритетный Шевроле! — воскликнул тот в восхищении. — Вкус у тебя отменный! Но почему же ты не ездишь на ней? — Да езжу, Сантьяга, ещё как! Просто, хоть в это я и сам уже поверить не могу, но мы знакомы только две недели, представляешь? Ты просто не успел увидеть этого знаменательного события, — мягко засмеялся Кано. — Ух, а ведь и впрямь! — поразился нав. — И не верится! По ощущениям — я всю жизнь тебя знаю! А всё-таки, почему мотоцикл? — Люблю, — коротко ответил Макалаурэ. — Машина — это просто машина, байк — это друг. Знаешь, как говорят люди… то есть, челы-байкеры? Четыре колеса везут тело, два — душу. И лучше не скажешь. Правда, Ортега? Сантьяга оглянулся и замер: Ортега, одетый в мотоциклетную амуницию, вызвал у него лёгкий шок, сравнимый с ударом током. Молодой нав был и так очень красив, но в чёрных штанах, строгих мощных сапогах, очень тёмной бордовой куртке, оттенивших его мужественность, с небрежно зачёсанными назад волосами, прихваченными защитными очками, с сияющим взглядом и яркой улыбкой любимый потряс его до глубины души. Непривычно сильное впечатление вспыхнуло внутри, и Сантьяга ощутил, что счастлив, счастлив по-настоящему! Потому что жизнь наконец обнажила свой смысл, и преданное служение Семье было не единственной его составляющей. Искать знаний и приключений, бороться и побеждать, дружить и любить, как все, живущие на Земле — вот то, чем он не согласится пожертвовать ни за что! Ну, если только, в случае прямой угрозы гибели Нави… Но и здесь он сначала поборется! Тем более, у него такие друзья! И ещё Ортега… — Это правда, лучше не скажешь, — голос Ортеги заставил Сантьягу вздрогнуть и вернуться из грёзы. — Мы готовы, кажется, Кано, пойдём! Во дворе лицом к лицу стояли Хонда и Харлей, будто присматривались друг к другу круглыми фарами и прищуром поворотников. Вся серебряная, сияющая хромом VTX будто присела в реверансе на низкопрофильном заднем катке, а чёрно-вишнёвый Heritage Softail стоял, как воин перед битвой, спокойный и целеустремлённый. — Ну вот, Сантьяга, знакомься, наши кони, — горделиво и нежно сказал Макалаурэ. — Как видишь, моя девочка возит только меня, эгоиста, поэтому ты едешь с Ортегой. Впрочем, я почему-то уверен, что даже будь у меня двойное седло, ты выбрал бы Харлей! — Каков план поездки? — проигнорировав дружескую подначку, поинтересовался комиссар. — Ну, сперва на смотровую, на Воробьёвы горы, — седлая Хонду и натягивая перчатки, ответил эльф. — Там сегодня большой сбор, много знакомых будет, покажу вам интересных личностей. Потом заскочим ненадолго в байк-центр, просто ритуала ради, так принято. А потом, я полагаю, Ортега найдёт, куда тебя повезти покататься, он очень опытный за рулём, я уж оценил. Ортега тоже уже сидел верхом, выжав ногой байк вертикально и убрав подпорку, затягивал пряжки перчаток на узких запястьях фехтовальщика. Сантьяга решительно перекинул ногу через седло и уселся у него за спиной, сразу обнаружив удобные подножки по бокам. Шлема ни у Ортеги, ни у Маглора не было. Почти одновременно взрыкнули оба мотора, и Ортега обернулся, улыбаясь: — Ты знаешь, что сейчас сбывается моя заветная мечта? — спросил он доверчиво. — И моя, оказывается, — шепнул в ответ Сантьяга и, не сдерживаясь больше, прижался поцелуем к любимым губам, пока их ещё не скрыл платок. Вскоре два роскошных чоппера бок о бок катили по Москве, басовито рокоча и вызывая восхищённые взгляды. Сантьяга уже не знал, как мог не открыть для себя это огромное удовольствие, и решил, что завтра же выберет собственный байк. Впрочем, сидеть вот так, обняв Ортегу, прижавшись к его спине и слушая стук сердца сквозь гул мотора и свист ветра — в этом было особое наслаждение, от которого он тоже отказываться не хотел. Поглядывая на Маглора, он видел такого же, абсолютно счастливого парня, летящего по ночному городу и любящего весь мир. Друг. Любимый. Ветер в лицо. Всплески радостных и возмущённых чувств со всех сторон. Звёзды, проступающие в ночном небе, на котором уже совсем не осталось луны. Красивый город вокруг, расцвеченный яркими огнями, живущий бурно и суматошно, не спящий ни одной минуты. Живой город. Вечный город. Тайный Город. Его город! «Что ж, — подумал Сантьяга, подставляя встречному ветру совсем растрепавшуюся чёлку, — будем жить… Обязательно будем жить!» (*) — стихотворение angylema. Низкий поклон за волшебные строки! Да простит автор Ортегу за излишне вольный перевод! Стихотворение найдено автором заявки, за что ему ещё одна отдельная и огромная благодарность! Vineta ©Часть 9
22 июня 2014 г. в 00:23
Комиссар Тёмного Двора и его помощник сидели за укромным столиком в «Кружке для неудачников». Бедняга Харций весь испереживался, потому что оба высоких гостя раз за разом отказывались от всего, кроме кофе и сырной тарелки. Сидели, тихо разговаривали. Привычно не обращали внимания на любопытные взгляды из всех углов. Поглядывали на двери.
— Хорошо, что пришли пораньше, — подперев щёку рукой, вздохнул Ортега. — Я хочу всё-таки услышать, в чём там было дело…
В «Кружку» сегодня их пригласил Маглор, сказав, что надо послушать балладу Чуи, раз уж обещали, и посулив сюрприз. И вот они ждали, наслаждаясь передышкой, неожиданно возникшей в повседневных заботах и хлопотах, потому что Великие Дома зализывали раны, граждане Тайного Города восхищённо обсуждали события, все друзья остались живы, а многих ожидал неплохой доход: аукцион, на котором будут выставлены чучела-статуи иерархов Кадаф, был назначен на завтра.
Ортега откровенно блаженствовал.
Маглор, которого он почти на руках доставил до дома и, не слушая вялых протестов, уложил в кровать, проспал больше суток, причём младенческим беззаботным сном, судя по улыбке, что Ортега наблюдал на его лице, заглядывая изредка с инспекцией. Аура его сияла таким безоблачным счастьем, что нав только головой качал да поправлял сползшее одеяло.
Сантьяга тоже уснул, едва донеся голову до подушки, потому что обряд занял изрядно времени, и хороший поздний вечер сыпал за окном спальни яркие падучие звёзды. Ортега осторожно стянул с комиссара хламиду мага, уютно укрыл и уселся разбирать электронную почту, неотвеченные звонки и прочую текучку. Сильно заполночь он тоже устало скинул балахон и скользнул в тепло постели, облегчённо вытянувшись возле тихонько посапывающего любимого. А когда сквозь утренний сон он ощутил на губах требовательный поцелуй, то окончательно уверился, что всё хорошо.
Следующую пару дней пришлось посвятить навёрстыванию отложенного. Сантьяга призвал все свои дипломатические способности и использовал все свои домашние заготовки: Тёмный Двор принимал заслуженные благодарности и похвалы, «Тиградком» по всем каналам пел дифирамбы гаркам и Сантьяге лично, превозносил доблесть Яны, выражал надежду на то, что жизнь Тайного Города снова станет спокойной, безопасной и приятной, как тому и следует быть.
Ортега побывал с комиссаром Тёмного Двора у Франца де Гира — нового Великого магистра, и никогда не забыть ему взгляда, которым обменялись Сантьяга и Франц…
Нанесли они визит и Всеславе, прекрасной королеве Зелёного Дома. Она благодарила Навь за союзническую помощь, и в глазах у неё стояли целые озёра непролитых слёз. «Чем Зелёный Дом сможет отплатить Тёмному Двору за помощь?» — спросила Всеслава, сдерживая дрожащий голос, когда комиссар склонился с поцелуем к её руке. Ортега видел, как, выпрямившись и не выпуская руки королевы, Сантьяга встретил её взгляд, и в этот миг с огромных ресниц всё же сорвались несколько горячих капель и разбились о пальцы нава. «Вы только что всё оплатили, ваше величество», — мягко сказал тот, и они откланялись, услышав, как навзрыд заплакала Всеслава за закрывшейся дверью.
Восемь гарок — это было самым печальным во всей истории… Восемь гарок потерял Тёмный Двор. Бога ходил мрачнее тучи и не мог дождаться, когда Маглор начнёт давать им уроки, ворча, что именно бой прямым мечом самое действенное против чудов. Маглор по телефону клятвенно заверил его, что не далее, как со следующей недели, обязуется приступить.
А накануне вечером всё как-то резко успокоилось, и ласвегасы удивлённо сказали, что такого затишья хватит месяца на два, а там как Спящий увидит. И, будто подслушав, вскоре позвонил Маглор и позвал их в «Кружку»…
— Тебе неясно, как работало проклятье? Или как я его снимал? — лениво откидываясь на спинку скамейки, переспросил Сантьяга, отправляя в рот кусочек дор блю.
— Мне неясно всё, что было не во Тьме, — ответил Ортега. — Я понял, что Тьма приняла Кано под покровительство и позволила тебе воззвать к Свету. И дальше я не понимал вообще ничего. Я думал, у меня сердце остановится. Чуть с ума не сошёл… Расскажи!
Сантьяга грустно и тепло улыбнулся, погонял туда-сюда перед собой по столу мобильник.
— Моё тоже порой останавливалось… Я впервые действовал почти вслепую, я положился на интуицию и свой фарт. Теперь могу признаться — мы прошли по волоску. Никогда я не рисковал настолько глобально… Прости, я и вправду был готов погибнуть, но мне было почти не страшно, была такая злость на это подлое сплетение чар! Нам повезло трижды… Во-первых, потому что это проклятье было безадресным, не привязанным конкретно к Макалаурэ, а таким — кто подвернётся. Просто, он был последним, кто держал в руках этот окаянный Сильмарилл. Если бы проклятье было лично на нём, я не смог бы, наверно… но тут гадать не буду, кто знает! Во-вторых, повезло, что мы действительно доверяли друг другу, и Свет вложил в меня знание языка своей магии через наше с Кано взаимопроникновение… Я не могу описать, как это было… а язык уже почти не помню, хотя он очень красивый, попросить научить, что ли… И я смог воззвать к Свету, как должно, а я ведь до последнего не представлял, как буду это делать!
— Получается, ты прыгнул в вулкан с камнем на шее? — потрясённо прошептал Ортега. — Я не думал, что ты самоубийца! Твой риск всегда просчитан до пылинки, а тут ты просто всё отпустил?.. Как же ты мог…
— Знаешь, — улыбка Сантьяги вдруг засияла такой нежностью, что Ортега замер и почти перестал дышать, — мне когда-то — о-очень давно! — приснился сон… Юный гарка, стоящий в карауле на каком-то официальном мероприятии князя, ещё почти мальчик, но по лёгкой, чуть небрежной стойке и уверенности руки, лежащей на перекрещённых форменных ремнях, видно, что уже воин и мастер… Я куда-то там ходил, с кем-то говорил, а этот гарка был везде: будто бы один стоял на всех постах Цитадели. И в тот миг, когда я устал удивляться, меня поманил князь и сказал: «Запомни, пока он с тобой, ты со мной». Наутро я нашёл этого гарку и назначил его своим помощником. Больше не спрашивай, почему я это сделал, хорошо?
— Так я что, твой талисман? — переводя дыхание, возмутился Ортега. — Ещё на шею меня повесь!
— Будет надо — повешу на шею, — совершенно серьёзно сказал Сантьяга. — Но потом обязательно сниму… — Повинуясь жесту мага, вокруг их столика встала пелена морока, чтобы никто не увидел, как комиссар Тёмного Двора целует руки своему оруженосцу. — Так дальше-то рассказывать?
— Да уж, будь любезен! — уже оттаяв, Ортега снял морок и заказал у Харция ещё пару чашек кофе.
— Так вот, — серьёзно продолжил комиссар, — третьим подарком было то, что Кано сумел позвать свой меч. Я чувствовал, что между ними очень прочная связь, что меч для него значит невероятно много, поэтому решил, что присутствие меча сделает более упорным его сопротивление проклятью. Но он разбудил свой меч, просто неведомым мне способом позвал… Я увидел, как клинок налился гневом и буквально рвался покончить с этой обманкой, только ещё не мог: их вибрации не пересекались, они не могли соприкоснуться, проходили насквозь. Был нужен ключ крови, я это знал заранее, думал только, что из нашей крови и возникнет оружие… А тут мне всего и надо было смешать кровь на клинке… Дальше ты видел. А я, кстати, концовку плохо помню. Помню, радовался, что Маглор согласился на оковы, потому что мог не бояться его задеть. Помню, почувствовал, что надо погасить на мече заклятие ключа, капнул кровью по наитию. А потом очнулся от твоих рук…
Сантьяга закрыл глаза, вновь переживая недавнее сумасшедшее предприятие, и Ортега глубоко вздохнул… Ну, вот что ему сказать? Как с ним разговаривать? Как объяснить, что он, Ортега, умер там тысячу раз, решая, не вмешаться ли? И нужно ли говорить? Он ведь знает, потому что оба давно читают друг друга, как открытую книгу. И разве не любит он его именно такого?
— Кстати, — Сантьяга открыл глаза и хитро улыбнулся. — Я всё забываю спросить: обережный аркан проявился у Кано или он невидимый?
— Проявился, проявился, — облегчённо засмеялся Ортега. — Он теперь настоящий байкер — увидишь, как красиво лёг узор! Ему идёт, кстати!
— А ты откуда знаешь? — подозрительно прищурился комиссар.
— Ну, еще ревновать начни, — лукаво отозвался Ортега. — Только не успеешь, к нам Бога и Кортес.
— А он и их позвал?
— Конечно! Чую надо слушать большим коллективом.
— Тут не поспоришь…
Маглор как-то пересёкся с Кортесом в Цитадели и Сантьяга познакомил их, а потом они увиделись в зоне Кадаф, наблюдая за битвой с иерархами, и очень симпатизировали друг другу. Ну, а с Богой у Маглора были особые отношения: оба дождаться не могли, чтобы снова сойтись в танце мечей. Сердечно поздоровавшись, вновь прибывшие расположились за столом, и счастливый Харций мгновенно доставил ещё сыру и кофе.
— Я видел, Чуя уже настраивает инструмент, — зловеще понизив голос, сообщил Кортес через некоторое время. — Я его уважаю, но чтобы слушать баллады осов — это надо их как-то специально уважать.
— Не капризничайте, Кортес, — усмехнулся комиссар. — Вам ещё не раз к Чуе за помощью идти, так и послушаете, не переломитесь.
— Всё-таки жестокий вы народ, навы, — вздохнул наёмник. — Вот посмотрим, что скажет Маглор про это народное творчество. Вот и он, наконец-то!
Эльф, как обычно, появился внезапно: только что не было его, а вот он уже и здесь. В светлой вытертой джинсе и белоснежной майке он выглядел таким юным и таким невероятно красивым, что дух захватывало. А в руках у него был кофр в форме гитары.
— Добрый вечер, друзья! Надеюсь, вы недолго ждали!
Они впервые видели его после обряда, и не знали, как реагировать. Первым опомнился Сантьяга.
— Макалаурэ, тебе надо морок носить, как хванам! — воскликнул он. — Ты в зеркало смотрелся? И тебя по дороге не украли?
Маглор смутился. Ортега не верил глазам: сияние глаз, внутреннее свечение кожи, удивительная грация и достоинство движений — всё это было присуще нолдо и прежде, но сейчас… Словно всё, что было в мире светлого и высокого, вошло вместе с этим существом в их узкий круг, словно вставало солнце и мерцала луна, словно искрились звёзды и горела радуга, словно шелестел дождь, мягко падал снег, ветер гнал пушистое облако по ярко-синему небу… Размеренно шумел прибой, рокотал дальний гром, пели соловьи… Пахло мокрой сиренью, горячим песком, сенокосом… Ортега закрыл глаза, с трудом удержавшись, чтобы не взять за руку Сантьягу…
— Извините, — пробормотал сконфуженно Кано. — Я пока не могу надолго закрываться, переполняют эмоции… Но я привыкну, очень скоро, вот увидите!
— А жаль, — тихо выдохнул Ортега, открывая глаза. — Но мне не мерещится — ты с гитарой?
— Да! — обрадовался перемене темы Маглор. — Биджар превзошёл себя: Такамин в корпусе супер-джамбо — это очень редкая вещь, и он нашёл мне её за сутки! Невероятно!
— Надеюсь, он не содрал за неё с тебя, как за четыре? — ехидно поинтересовался комиссар.
— Ну, памятуя о твоих наставлениях, я сделал вид, что не слишком заинтересован, поэтому цена выше обычной всего процентов на двадцать, — иронично выгнул бровь нолдо. — Я счёл её вполне приемлемой, учитывая скорость выполнения заказа.
— Ну, раз ты доволен… — закатил глаза Сантьяга, и все захохотали.
— Кстати, я просил Харция сделать нам нормальный ужин, — вспомнил вдруг Маглор. — Потому что я хочу получить сегодня максимум удовольствий! Имею право уже, или как? Харций! Что там с моей просьбой?
— Всё, как вы хотели, Маглор, — подскочил развеселившийся Харций. — Уже подавать?
— Конечно! Чуина баллада так продолжительна, что нам должно хватить её как раз до десерта!
— А вот рассудите нас с комиссаром, Маглор! — воскликнул Кортес. — Я говорю, что баллады осов можно слушать только в изменённом состоянии сознания, а он говорит, что надо уважать фольклор!
— Фольклор надо уважать, конечно, но почему нельзя уважать его в изменённом состоянии сознания? — совершенно серьёзно спросил нолдо, вызвав ещё один взрыв смеха. — Смех смехом, но я надеюсь, что Чуина баллада будет несколько менее традиционна и несколько более авангардна, так сказать. Зря я ему, что ли, новый наплечный ремень заговаривал?
Шустрый Харций с помощником уже сервировали стол посудой, закусками и напитками, собеседники приступили к ужину, Чуя начал балладу…
Холодные закуски сменились горячими, легкие вина — более плотными, Чуя пел балладу.
Под горячее мужчины выбрали напитки по собственному вкусу, беседа стала неторопливо-небрежной, расслабленной и сердечной. Баллада звучала.
— Ещё минут пять, — сказал вдруг, прервав стройный разговор, Маглор. — Я чувствую, дело идёт к финалу.
— Однако, ты прав, — покивал головой Сантьяга, — слушать это стало полегче. Ремень?
— Безусловно! — гордо подтвердил нолдо.
В предсказанный срок произведение окончилось, и зал взорвался обрадованной овацией. Навы с друзьями с удовольствием присоединились к аплодисментам, и автор-исполнитель немедленно подошёл к ним.
— Чуя счастлив, что Высокий, Сантьяга, Ортега, Кортес и Бога пришли послушать его балладу. Это первая из двух, вторая ещё не закончена, но Чуя надеется, что и она не будет оставлена без внимания. Семья Ось гордится, что может петь баллады не только о прошлом, но и находить вдохновение в подвигах сегодняшних дней. Чуя благодарен друзьям, а особенно Высокому, — его советы и талисманы всегда помогают воинам и бардам.
Маленький музыкант с достоинством поклонился и удалился восвояси, оставив собеседникам торжественное и немного сентиментальное послевкусие от своей речи.
— Что ж, — помолчав с минуту, поднял голову Маглор. — Я обещал сюрприз. Пришло время, пожалуй. Сантьяга, Ортега, я знаю — нет цены у того, что вы сделали для меня. Надеюсь только, что я найду возможность и вам быть полезным. А сейчас я хочу сделать вам подарок. Боюсь, правда, он в большей степени для Сантьяги… И могу только надеяться, что я с ним угадал. Итак, сюрприз.
С этими словами нолдо открыл кофр, вынул гитару — красивую акустику, и поднялся на маленькое возвышение сцены.
— Эта песня для Сантьяги, — предупредил он публику. — Для лучшего комиссара за всю историю Тёмного Двора.
Из-под пальцев Маглора неожиданно полилась такая дивная музыка, что тёмный простецкий кабачок замер и словно превратился в царские чертоги. Ортега вздохнул и закрыл глаза, а потом распахнул их, не веря — Маглор пел! И он пел на навском языке! И голос его звучал совершенно неописуемо… Золотой голос…
Сантьяга рядом сидел, зажмурившись, а потом прикрыл лицо рукой, и Ортега почувствовал: хочет плакать, но не помнит, как…
— Я совсем не знаю навский, — прошептал Кортес. — Ах, Ортега, можете перевести хоть примерно?
— Примерно… — И Ортега, подстроившись к проигрышам, звучавшим торжественно и светло, а порой невыразимо трагично, начал:
— Забвение былого сточит грани.
Ты видел Тьму? Ты помнишь Уратай?
Безвременье следы друзей стирает,
Ушедших за неведомую грань.
Ты был ли там? Ты слышал эту песню?
Ты шёл за Князем в тот последний бой?
Ты видел взгляд насытившейся смерти,
Заклятия, не спетого тобой?
О, ты там был! Измученные руки,
Беззвучный крик, полубезумный взгляд!
Но сколько лет прошло со дня разлуки,
И есть ли тропы для пути назад?
В тот путь впиталось слишком много крови.
Ты вел арнат, и гарки шли на смерть.
Забытых битв безвестные герои,
От Древа Дней отломленная ветвь… (*)
— Примерно… — прошептал он, закончив перевод. — Очень приблизительно…
В это время Маглор доиграл коду и, поклонившись под бешеные аплодисменты и искренние вопли восторга, спустился и вернулся за столик к друзьям.
— Ну вот! — голосил кто-то в зале. — А то «не пою, не пою»! Поёт, да ещё как! Ура Маглору! Ура Сантьяге!
— Да вы поэт, Ортега, — произнёс Кортес, просто чтобы не молчать.
— Интерпретатор, — сказал нав. — И весьма посредственный.
— Неправда, — хрипло выдавил Сантьяга. — Прекрасный перевод… Макалаурэ, — тихо позвал он нолдо, нежно укладывавшего в кофр свой Такамин. — Никогда не говори, что ты мой должник. Это я у тебя в долгу. В неоплатном…