Будем жить

       — Спи, Сантьяга, прошу тебя, спи, — настойчиво прошептал Ортега, мягко прижимая к себе чуть влажное мускулистое тело любимого. Тот всё пытался твердить о нехватке времени, что каждый час промедления — это лишний час страданий друга, и что нужно спешить с поиском аркана для помощи Маглору. Ортеге тоже было жалко Кано, но он резонно полагал, что эльф, проживший под этим заклятием несчитанные тысячелетия, вполне протянет и ещё двое-трое суток. Этой ночью он почти силой затащил Сантьягу к себе и попытался утомить настолько, чтобы сон, наконец, справился с неугомонной натурой комиссара. Вроде бы получилось: Сантьяга привычно уложил голову на согнутый локоть Ортеги, и дыхание стало ровным и лёгким.        Несколько дней, прошедших с победного разрешения кризиса с гиперборейцами, Сантьяга был совершенно погружен в разработку этого аркана. Впрочем, он начал думать о нём ещё раньше: Ортега видел, как, наблюдая за пресловутой «Лунной Фантазией», он вдруг отрешался от происходящего, что-то шептал беззвучно, и взгляд его поднимался от кипящего сражения к огромной луне, бесстрастно взирающей на кровопролитие. И позже, когда комиссар заявил, что жизнь Элигора принадлежит ему, и вышел с одним кинжалом на бой с краснокожим великаном, Ортега, сам сражаясь с Анаботом, замечал, как в какие-то доли секунды мерцает аура силы Сантьяги, вспыхивая зарницами исследовательского интереса сквозь боевую концентрацию. И потом каждую свободную минуту комиссар или что-то писал и чертил в маленьком карманном блокноте, или на небольшом планшете просчитывал и строил некие энергетические модели, или просто закрывал глаза и «уходил» в магическое видение мира, упрямо разгадывая загадку эльфийского заклятия. При этом он умудрялся безукоризненно справляться с задачами собственной должности, и Ортега изо всех сил старался снять с его плеч как можно больше рутины, докладывая лишь о тех эксцессах, что были слишком значимы. Как правило, Сантьяга решал вопрос одной-двумя фразами и опять утыкался в планшет. Приходилось приносить ему в кабинет еду, которую он машинально употреблял внутрь, очевидно, не замечая вкуса. И наконец, поняв, что спать он не ложился почти трое суток, Ортега пошёл на крайние меры. Меры возымели действие: загнанный организм, державшийся на силе духа, сдался ласковым страстным рукам и, расслабившись, погрузился в глубокий сон. Правда, Ортега ощущал, как любимый вздрагивает, сны Сантьяге снились, очевидно, тревожные…        С утра комиссар засел у ласвегасов, попросив по возможности не отвлекать его как можно дольше. Ортега честно лёг грудью на амбразуру службы, и даже сходил на доклад князю, удостоившись удовлетворённого сопения из-под капюшона и неразборчивого «ну, хоть этот в чёрном». Ему звонили все, потому что Сантьяга телефон выключил, и он туманно отвечал, что комиссар занят и находится вне пределов досягаемости. Даже Маглору пришлось уклончиво сказать что-то про «новые магические технологии, требующие личного присутствия при тестировании». Вечная масса мелких текущих проблем накатывалась и отступала, как прибой на морском берегу. Поэтому к вечеру молодой нав ощущал себя как после хорошей рукопашной — усталым, но довольным.        По привычке зайдя на закате в кабинет комиссара, чтобы покормить белку и немного с ней поиграть, Ортега обнаружил там Сантьягу, непривычно бледного, но весьма возбуждённого.        — А, отлично! — воскликнул тот, стремительно раскладывая на широкой столешнице странный пасьянс из схем, чертежей, рисунков, причудливых артефактов и драгоценных камней. — Я как раз хотел тебя звать. Я, кажется, нашёл…        С этими словами Сантьяга поднял глаза, и Ортега почувствовал, как страшно одному из самых сильных магов планеты, знающему и умеющему так много, что порой невозможно вообразить. Мгновенно оказавшись рядом, он схватил комиссара за ледяные руки:        — Что ты нашёл? — требовательно спросил он, разворачивая к себе любимое лицо. — Во что ты опять собрался влезть, Спящий тебя побери?        — Собрался… — тихо и твёрдо ответил Сантьяга. — И мне будет нужна твоя помощь. Поможешь?        Ортега мысленно застонал, ощущая упрямую решимость Сантьяги осуществить свой замысел во что бы то ни стало. Он притянул и прижал к себе напряжённое, нервно вздрагивающее тело и безнадёжно вздохнул:        — Разве у меня когда-то был выбор? И разве я когда-то жаловался, что его нет?        На несколько секунд сильные руки сжали его в ответном объятии, а потом комиссар настойчиво высвободился:        — Тогда пойдём, нам к Макалаурэ надо. Я должен задать ему немножко вопросов, понимаешь? В конце концов, он может не согласиться… Но мы ведь постараемся уговорить, верно?        — Может, для начала позвонить? — усмехнулся Ортега, доставая телефон.        Маглор не возражал против их визита, и через пару минут они уже устраивались на диване в его гостиной, потому что Сантьяга слишком спешил, чтобы тратить время даже на любимый Ягуар.        — Хорошо, что выбрались, — ставя на маленький столик блюдо с сыром и фруктами и распечатывая бутылку вина, улыбался друзьям нолдо. — Сколько можно тестировать магические технологии?        — Технологии? — удивился было Сантьяга, но Ортега его вовремя ущипнул. — А, ну да, тесты были успешными, но утомительными. Выпьем за них! Что мы пьём, кстати?        — Ну, поскольку с твоей лёгкой руки я теперь полноправный и высокооплачиваемый гражданин Тайного Города, то я заказал у Биджара какое-то старинное испанское вино. Хамзи клялся, что я не буду разочарован, особенно после того, как я сказал, что собираюсь дегустировать его с тобой.        — Тогда разливай! Если Биджар знал, что это будет пробовать Сантьяга, он прислал лучшее из возможного, — усмехнулся Ортега, придвигая бокалы поближе к хозяину дома. — Мы ещё не отметили твою новую работу, предлагаю сделать это немедленно!        Вино оказалось чудесным старым хересом, довольно крепким, чувственно терпким и ароматным. Друзья некоторое время молча наслаждались, и Ортега видел, что эльф не начнёт разговора: он ждёт, когда Сантьяга сам скажет, зачем они на ночь глядя свалились в его дом. Кстати, Ортега тоже не отказался бы от подробностей.        — Кано, — отставив на столик опустевший бокал, строго начал комиссар, — не сочти меня сошедшим с ума, но мне нужна капля твоей крови.        — Что называется, внезапно! — рассмеялся Маглор. — А для чего, позволь полюбопытствовать?        — Я должен понять для себя, смогу ли я сделать то, что хотел бы, и, если да, то я объясню своё намерение и планы. А если я не смогу, то и объяснять нечего, согласись. — Сантьяга был так серьёзен, что нолдо сразу перестал улыбаться. — Так что?        — Тебе нужна только капля? Достаточно будет палец уколоть? — деловито поднимаясь из кресла, спросил он.        — Да. Только капля.        Маглор вышел из гостиной и вернулся с булавкой, которую протянул Сантьяге. Тот покачал головой:        — Лучше, если ты сам.        Не споря, Кано решительно вонзил булавку в средний палец левой руки и на нём тотчас набухла тёмно-рубиновая капля. Сантьяга подставил ладонь, нолдо уронил в неё кровяную бусинку и машинально принялся зализывать ранку, удивлённо глядя на комиссара.        Сантьяга держал на ладони каплю крови с таким видом, будто это был невиданный артефакт, или баснословная драгоценность, или восхитительный цветок… Он смотрел словно бы внутрь чуть подрагивающей крошечной багряной линзы, и по лицу его летели отражения мыслей, так быстро, что Ортега не успевал их отслеживать, чувствуя только, как сквозь прежний страх прорастает упрямая надежда, да и сам страх преображается, становясь азартной осторожностью первооткрывателя. Неожиданно комиссар накрыл капельку другой рукой, растёр её между ладонями, а потом, зажмурившись, коснулся кровавого мазка языком…        — Тьма… — едва успел он прошептать и потерял сознание.        Они бросились к нему одновременно, приподняли, подложили под голову диванную подушку, слушали дыхание, биение сердца, пытались привести в себя, пока Ортега не понял, что это не обморок, а глубокое погружение в магические слои реальности. Сантьяга был где-то в иных измерениях мира, только плотская оболочка лежала в их руках, ожидая возвращения хозяина.        — Подождём, Макалаурэ, — тяжело вздохнув, проговорил нав. — Если через полчаса не очнётся, позову. Я умею, на самом-то деле я тоже маг неплохой.        — Ох, не соскучишься с вами, — падая в кресло и наливая в бокалы херес, простонал Маглор. — Расскажи хоть немного, что он задумал!        — Да я совсем немного и знаю, — хмуро усмехнулся Ортега. — Он никогда не рассказывает, пока сам досконально не разберётся. Он хочет тебе помочь, Кано.        — Мне? — поразился нолдо. — В чём?        — Тут тебе виднее.        При этих словах эльф закусил губы и отвёл глаза. Ортега с удивлением увидел, как невозможно прекрасное лицо стало беспомощным и совершенно юным, будто не прожито было несчитано лет… Смущение и безмерная благодарность перемешались в душе Маглора, и неловкость, и нежность, и горячая дружеская любовь… И чувство вины! Снова это проклятое чувство вины! Ортега тихо зарычал.        — Кано! Прекрати это! Ты! Ни в чём! Не виноват! Уже давно! — отчеканил он, сжав кулак и стукнув им по подлокотнику кресла.        — Я виноват…        — Ты проклят! — заорал Ортега, потеряв терпение. — Сантьяга нашёл это заклятье! Оно вокруг тебя, оно висит и пьёт твою жизнь! Это замкнутый круг! Оно висит — и ты чувствуешь вину, ты чувствуешь вину — и оно висит! Он хочет разорвать его и ищет способ! Ему очень страшно, потому что, наверное, эта магия требует крови! Он боится ошибиться, потому что попробовать не на чем, надо сразу делать начисто! Он — маг Тьмы, а ты проклят Светом! Пойми, наконец, ты всё давно искупил! Макалаурэ, — уже тихо сказал нав, — если и была в чём-то вина твоя, её уже нет нигде. Ты и сам это чувствуешь, но проклятие работает… Теперь ты знаешь о нём. Это уже хорошо.        — Почему ты думаешь, что я проклят Светом? — после долгой паузы очень тихо спросил Маглор.        — Сантьяга видел структуру заклятья — оно скреплено Светом, — так же тихо сказал Ортега.        — А что значит, когда магия требует крови? — ещё тише прошептал нолдо. — Чьей?..        — Я не уверен, что это так, — успокоительно поднял руку нав. — Просто капля твоей крови навела меня на эту мысль. Сантьяге нужно было узнать твою кровь, её свойства — зачем? Кстати, оказалось, кровь эльфа для нава — проводник в магическое пространство. Неожиданно. Но мы никому не скажем, — грустно улыбнулся он другу.        В этот момент Сантьяга тихо застонал и открыл глаза, сразу усевшись и протянув в их сторону ладонь, давая понять, что всё в порядке. Ортега придвинулся вместе с креслом и вложил в эту ладонь бокал с вином. Сантьяга благодарно кивнул, залпом выпил и шумно вздохнул:        — Ух, Кано, какая магия в твоей крови! Знал бы — не рискнул пробовать!        — Ага, не рискнул, — сварливо буркнул Ортега, — кому другому рассказывай…        — Ну, ладно, ладно — подготовился бы получше! — весело отмахнулся комиссар и сразу снова стал серьёзным. — Хорошо, а теперь, поскольку, как я вижу, ты, Кано, уже немного в курсе происходящего, я скажу вам следующее…        С этими словами Сантьяга встал, подошёл к окну, за которым уже встала пошедшая на убыль луна, и отдёрнул лёгкую гардину. Ортега смотрел на гордую прямую спину, облитую белым шёлком костюма от Гальяно. Лето. Белое. Наступит осень, и костюмы станут кремовыми, а зимой комиссар будет носить все оттенки светло-серого, привычно вызывая воркотню князя… Вот так, в белом, запрокинув надменный лоб, он всегда бросается в любую опасность, в самое пекло, и выходит победителем. Вот так, в белом, он всегда уходит во Тьму…        Сантьяга обернулся:        — Маглор, скажи, как ты относишься к татуировкам?        Более неожиданным, наверное, был бы только вопрос о мадагаскарских лемурах — оба собеседника едва успели поймать отпавшую челюсть. Ортега, привычный, в общем-то, к таким пируэтам, опомнился быстрее, а нолдо пришлось сделать несколько лишних вдохов-выдохов прежде, чем он смог сформулировать ответ.        — Спокойно отношусь. Иногда это очень красиво. Иногда безобразно, но можно ведь не смотреть. Почему такой вопрос?        — Сейчас объясню, только ещё один вопрос, — продолжал Сантьяга, — как ты относишься к собственной наготе?        — Да тоже спокойно, — всё более удивлённо отвечал Маглор. — Все роа примерно одинаковы. Объясни, наконец, Сантьяга!        — Сейчас. Итак, — присел на подоконник комиссар, — ты уже знаешь — спасибо, Ортега! — что ты под заклятьем. Это очень злое и изощрённое заклятье, сплетённое так элегантно, с таким изысканным цинизмом, что я, не чуждый цинизму и жестокости, был поражён, когда его понял. Я не стану рассказывать технических подробностей, потому что больше этот опыт никому и никогда не пригодится, это заклятье единственное в своём роде и никогда не будет повторено. Скажу сразу, — я вижу, как его разрушить. Скажу сразу, что это сложно. Скажу сразу, что это будет риск для нас обоих, Макалаурэ, потому что аркан, который я разработал, тоже единственный в своём роде и сработает только один раз. Или не сработает.        — И что тогда? — за обоих спросил Ортега, потому что эльф молчал.        — И тогда вся надежда на тебя, Ортега, — немедленно отозвался Сантьяга. — Если ты вовремя нас вытащишь, мы останемся при своих исходных, но живыми. Если ты не успеешь… у нас будет много времени, чтобы найти того, кто это заклятие сплёл. Поговорить по душам… — мечтательно мурлыкнул он вдруг. — Зато, если сработает, мой друг будет гонять со мной на следующих «Ста километрах Мурция», правда, Кано?        — А ты со мной и Ортегой — на байке, — серьёзно ответил Маглор. — Только при чем здесь татуировки?        — Да, может, и не при чём. — Сантьяга слез с подоконника, вернулся на диван и разлил по бокалам остатки вина. — Я же не знаю точно, как сработают некоторые арканы. Вот есть там один обережный, ограждающий, который может оставить на теле след, подобный тату. Но ведь может и не оставить… кто его знает, не проверишь ведь! И про наготу я тоже спросил не просто так. В принципе, нагота не обязательна, но если мне не будет хватать сил на основные потоки, то даже такая малая помеха, как одежда, может исказить аркан, и тогда придётся раздеться… А мне ты будешь нужен ничем не смущённым, открытым, абсолютно доверяющим, поэтому я спросил, понимаешь? — Комиссар поднял бокал и, подцепив кусочек камамбера, салютовал друзьям: — Давайте выпьем, а то вы какие-то слишком серьёзные.        — Слишком? — ядовито переспросил Ортега. — Ну да, чересчур!        Ортега сейчас впервые осознал всю картину предстоящего обряда, и сердце его разбивалось и разбивалось с каждым ударом: он знал, что Сантьяга не оставит эту идею, если только решительно не откажется Маглор, но если тот откажется, то парадоксальным образом Сантьяга будет винить в этом себя. Он знал, что любая неудача для Сантьяги становится личной «чёрной меткой», напоминающей о том, что он — результат колдовского эксперимента, не настоящий, не совсем живой… Он знал, — и никогда не делал ничего, что не служило бы победе Сантьяги. Он и сейчас сделает всё, чтобы этот самоубийственный ритуал состоялся и увенчался успехом. Он сделает что угодно. Для него…        — Что ж, выпьем, — тихо сказал Маглор и, пригубив вина, впился взглядом в Сантьягу. — Скажи мне, только честно, тебе это зачем?        — Потому что я люблю жизнь, — не задумываясь, ответил комиссар. — Потому что это несправедливо — то, что с тобой происходит. Потому что мне это зачем-то надо сделать, пойми. У меня нет другого объяснения.        — Сантьяга, я не могу, — прошептал нолдо. — Ты же понимаешь, что я не могу…        — Кано, — неожиданно для самого себя вдруг произнёс Ортега, — не отказывайся. Поверь — для него это, возможно, даже важней, чем для тебя. Он другой, не такой, как ты. Он должен сделать это, или — прости, Сантьяга! — он перестанет быть собой. Не думай, что он рискует для тебя. Он это для себя делает в той же степени. Поверь мне. Пожалуйста. И соглашайся.        — О Эру, — зажмурился Маглор, — я верю… я чувствую… Но это слишком, слишком…        — Ты доверяешь мне, Макалаурэ? — как-то даже робко спросил вдруг Сантьяга. Ортега почувствовал отчаянное сомнение всегда самоуверенного комиссара и поспешно отпил вина, чтобы скрыть порыв сочувствия и нежности к нему.        — Я доверяю! — твёрдо ответил через небольшую паузу эльф. — И я согласен.        — А теперь чётко разложи мне весь этот ритуал, — выйдя из портала в спальню Сантьяги, взял его за плечи Ортега. — По полочкам. Подробно. Давай!        — Внешне там ничего сложного, — попытался вывернуться из крепких рук комиссар. — Там заклинания, в основном, немного иероглифов и рун вокруг… Ну, несколько светильников Тёмного Огня… Ещё мне понадобится меч Маглора… обсидиановый нож, несколько камней: гематит, оникс, рубин и горный хрусталь… Ничего там особенного, всё на заклятиях.        — Не хитри со мной, любимый, — горько сказал Ортега. — Кровь зачем?        Сантьяга вздохнул и вдруг сам крепко обнял и прижался.        — Понимаешь, кровь — это ключ к проклятию. Его и моя. Я буду просить Тьму защитить дитя Света, я буду просить Свет спасти своё дитя от имени Тьмы. Я, — Тёмный маг, нав, — войду в Свет, и если наша кровь вместе не станет этим ключом, мы оба погибнем. Прости меня, Ортега, может быть, ты вытащишь его, но я… Ни Тьма, ни Свет не пощадят меня, не простят мою дерзость, мой вызов… Только не говори, что я не имею права! — вдруг шёпотом закричал он, прижимаясь ещё тесней. — Я знаю! Но и ты знаешь… не попытаюсь — сломаюсь, уйду в князя и перестану быть… кончусь… не я буду, если не попытаюсь. Но ведь я столько вариантов прогнал в программе! — уже привычно потёрся он лбом о плечо Ортеги. — Ласвегасы посчитали мне вероятности: две трети за то, что ключ сработает, ты только рядом будь, ладно? Когда ты рядом, я такой удачливый всегда, ты заметил?        Слов у Ортеги не было. «До конца, — подумал он, беря в ладони родное лицо и погружаясь в непроглядно-чёрные глаза. — До любого конца с тобой».        — Пообещай, что выбросишь этот галстук, — прошептал Сантьяга, ласково развязывая узел под воротничком его сорочки и расстёгивая на ней пуговки. — Что за грубая работа…

* * * * *

       Ортега заехал за Маглором в середине дня. Коротко сказал «пора», попросил не забыть меч. Маглор чувствовал, как окаменело всё в душе нава, и даже боялся представлять, что он испытывает сейчас, поэтому нолдо быстро снял со стены ножны с мечом и, решительно закрыв двери, уселся в «Дюранго» рядом с Ортегой. Что он может и не вернуться больше домой, постарался не думать…        Ночь он, разумеется, не спал. Не то чтобы мысли одолевали, нет: мыслей, как раз, практически не было, по крайней мере, связных. Просто почему-то вспоминалась жизнь, долгая, разная… Мелькали картины, лица, запахи, места, где бывал, дома, в которых жил. Звенел чей-то смех, слышались звуки сражений, стук копыт по траве и по камню, свист стрел и перебор струн… Столько интересного, столько зовущего, дразнящего и яркого, — а он просто брёл сквозь эту жизнь, словно не видя красок, не слыша музыки, не вдыхая яблоневый цвет… Неужели это заклятие? Чья-то воля украла у него — жизнь? Немудрено, что Сантьяга возмутился и загорелся желанием всё исправить: даже у самой тяжкой расплаты должен быть предел. Кано чувствовал, что обязан согласиться на этот обряд, обязан пойти на риск, чувствовал это в обоих навах — решимость и бесповоротность. Это было их осознанным и совместным решением, и он, если действительно считал себя их другом, не имел права отказаться принять это доказательство дружбы. Чем это было у них друг для друга, понять он не пытался — навы странная раса, между ними так непросто всё. Но им это было нужно, очень, особенно Сантьяге, почему-то, и Маглор не собирался идти на попятный. Да, предстоящее пугАло. Но ему бывало и пострашней. Он неожиданно до конца осознал, насколько доверяет друзьям, и это согрело забытым чувством близости и внезапно наполнило верой в счастливый исход. За окнами светало, а он лежал и ни о чём не думал.        Ортега легко миновал старые улочки в районе Путевого дворца, и по бессветофорному Ленинградскому проспекту до Цитадели они долетели за пять минут. Нав молчал, молчал и Маглор.        Сантьяга ждал их в кабинете, сидел за столом, забросив на него ноги в светлых замшевых ботинках, а по руке его вверх-вниз перебегала любимица белка. Увидев их, комиссар встал, пересадив зверушку на спинку кресла:        — Быстро вы, это добрый знак. — В голосе его не было ни следа привычной уже эльфу иронии. — Воспользуемся порталом, пожалуй, ни к чему лишний раз мелькать на подходах к подвалу. — И, обняв обоих за плечи, Сантьяга шагнул в облако перехода.        Заклинательный покой Тёмного мага начинался маленькой прихожей, уставленной шкафами и полками, и отделённой от мира массивной дверью, окованной металлом и заложенной мощным засовом. На противоположной стене висела плотная занавесь. Там, очевидно, находилось основное помещение.        Пока Маглор осматривался, навы успели донага раздеться и облачиться в тяжёлые хламиды с капюшонами, традиционные для магов Семьи. Он вздрогнул от внезапного волнения и тоже принялся раздеваться.        — Зачем? — недоумённо спросил Сантьяга. — Может, и не понадобится.        — А вдруг? — усмехнулся Кано, вытягивая из джинсов ремень. — Должен я хоть чем-то помочь. Ну, или не помешать.        — Спасибо, — без тени улыбки поблагодарил маг, доставая из шкафа тёмный плащ. — Всё-таки ты вправду ослепительно красив, Макалаурэ, — окинув нолдо взглядом, тихо добавил он и набросил на загорелые плечи мягкую ткань.        — Пора, — чуть дрогнувшим голосом сказал Ортега и подал Маглору его меч — уже без ножен, странно святящийся в полумраке комнатки.        За откинутой портьерой, в большом зале с низким потолком уже были сделаны первые приготовления: на полу начерчены линии геометрической составляющей заклятья, в точках пересечения сил стояли светильники и лежали, тускло поблёскивая, драгоценные камни. Местами змеились надписи, и, хотя Кано знал навский язык, ни одного слова он сложить из знакомых иероглифов не сумел.        — Сюда, — показал на центр узора Сантьяга. — Лицом вот к этой паре светильников. Ноги чуть шире, а руки, наверное, за голову заложи…        В голосе его Маглор услышал сомнение и переспросил:        — Наверное? Ты в чём-то не уверен?        — Ну, понимаешь, аркану необходима неподвижность и доступность каждого дюйма твоего тела, а в какой позе ещё можно простоять долго и не двигаясь, я не знаю.        — Насколько долго?        — Да не знаю я! — с мукой в голосе воскликнул нав. — Клянусь Спящим, со мной такое впервые! Я словно слепой, наощупь иду!        Нолдо уже давно чувствовал, как бушует в душе Сантьяги противоречивая смесь необходимости сделать определённые вещи и смущения от мысли, как их озвучить. Неистребимая гордость Феаноринга заставила его засмеяться и сбросить плащ, выпрямившись в чистой и презрительной своей наготе.        — Только не говори мне, что тебе здесь нечем меня привязать!        Удовольствие от вида вспыхнувшего, как юноша, комиссара, на несколько секунд даже прогнало холодок естественного лёгкого страха: тот чуть отступил и опустил глаза, но тут же и сам расправил плечи и, забирая из его рук меч, твёрдо спросил:        — Ты согласен?        — На всё, что уменьшит риск неудачи, — спокойно и чуть надменно ответил нолдо.        — Благодарю, — так же спокойно и сдержанно сказал Сантьяга, отвернулся и тихо позвал: — Ортега, сделай.        Ортега приблизился, и Маглор увидел, как, повинуясь жесту, из пола словно выросли кольца, а вокруг его лодыжек легли широкие и мягкие, но очень прочные ремни. Странно матовые цепи натянулись от оков к полу, заставили ещё немного шире поставить ступни — Ортега поддержал его, слегка потерявшего равновесие. За такие же ремни, возникшие на запястьях, друг развёл вверх и в стороны его руки, чуть поварьировав натяжение, чтобы добиться и неподвижности, и наименьшего неудобства. На некий краткий миг Кано охватила паника, в мыслях пронеслось невольное осанвэ с полубесчувственным Руссандолом, только привезённым Финдекано в Митрим… Но тут Ортега бережно отвёл с его лица упавшую прядь волос и тихо попросил:        — Если не доверяешь, скажи сейчас…        И взгляд нава, рискующего большим, чем собственная жизнь, начисто вымел из сердца Маглора все сомнения.        — Я доверяю, — улыбнулся он, легко толкнув виском твёрдые пальцы, и Ортега чуть дрогнул уголками губ в ответной улыбке, а после бесшумно растворился во мраке зала где-то за спиной.        Сантьяга, по-прежнему держащий меч за рукоять вниз остриём, подошёл вплотную, приложил правую ладонь к его груди, там, где сердце, и замер. Нолдо понял, что маг синхронизировал ритм их сердцебиения, и ощутил, как медленно и неостановимо погружается в магический слой реальности: вспыхнули странным, темней самой темноты, огнём светильники, налились тускло-багровым свечением линии на полу, блеск камней стал почти неразличим. Сантьяга отступил на шаг, положил меч к ногам Маглора и, накрывшись глухим капюшоном, снова развернулся спиной и опустился на одно колено.        Маглор закрыл глаза, но ничего не изменилось: тот же зал, те же предметы, тот же неподвижный маг… Открыл — никакой разницы… И тут Сантьяга произнёс первое слово заклятья.        Тёмный огонь будто наполнил собой всё пространство, но в нём странным образом отчётливей стали письмена, и потихоньку наливались живым тёплым цветом самоцветы в узлах силы. Маглор вновь не понимал произносимых слов, хотя это точно был навский, а голос Сантьяги звучал неожиданно объёмно, но бархатно, лаская слух музыкальными обертонами, обычно не свойственными комиссару. Мрак ощущался удивительно уютным и доброжелательным, его пелена приближалась, не гася света камней и линий, как вдруг нестерпимым светом и обжигающей яростью вспыхнул вокруг нолдо ажурный, изящный и ослепительный кокон отторжения, и Макалаурэ задохнулся от боли, вновь накрывшей чувствами вины и невосполнимой утраты. Он впервые видел воочию заклятье, которое не то что не чувствовал всю жизнь, — о котором и помыслить не мог! Он даже вообразить не умел ТАКОГО света, какой висел вокруг, будто нанизанный на тонкие лучи, приникшие к его груди, лбу, рукам, коленям, горлу… Свет, ни на что не похожий, равнодушный и жадный, как… Никаких аналогий, кроме болота, в голову Маглора не пришло, и он непроизвольно рванулся, пытаясь сбросить с себя эти лучи, как паутину или пиявку, и порадовался в следующий миг, что согласился на оковы — своей волей он не смог бы остаться на месте, так противно и унизительно было ощущать на себе ЭТО! Пытаясь взять себя в руки, он закусил губу. Да, это проклятие. Но, Эру — чьё? И за что?..        А Сантьяга поднялся на ноги, простёр руки куда-то вперёд, и голос его зазвучал силой и страстью, такой, что у нолдо побежали мурашки по спине и рукам, и в ответ на его заклинания самоцветы на полу вспыхнули столбами разноцветного пламени: бледно-алого, нежно-зелёного, дымчато-белого и искристо-чёрного. И мягкий мрак вокруг, будто обрадовавшись поддержке, стиснул ажурную клетку, пытаясь нащупать в ней хоть одно слабое место. Сантьяга, не переставая произносить слова силы, пошёл вокруг нанесённых линий, касаясь по очереди светильников, словно добавляя в них горючего.        Маглор почти висел на браслетах ремней, ноги его не держали. Пространство вокруг рвалось и крошилось в бешеной битве мрака и света, в ушах стоял звон, из глаз невольно текли слёзы отчаяния и беспомощности: свет предал его, предал давно, использовал… Но зачем? И за что? И чьей волей? Ответов не было, и тогда Маглор попытался просто спросить… «Эру! Если ты слышишь, если можешь… ответь… я не понимаю»… Не особенно надеясь на отклик, он вдруг с изумлением понял, что различает в хаосе звуков голос, говорящий на квэнья, и потрясённо узнал Фэанора. Лишь отдельные слова долетали до слуха: «…вечно… Древа… Свет… истина… не посмеет никто… вечно…» А потом были другие голоса: «…никто… не коснётся… пожалеет… будет проклят… сам себя возненавидит… вечно… свет… любой… вечно…» И словно сквозь сверкающую алмазную пыль разглядел он, как в нежное сияние Лаурелин и Телпериона влился свет из ничего — пустой, выжигающий жизнь, чужой… «Отец! Это же был не ты! — уже не сдерживая слёз, кричал сквозь время Кано. — Я не знаю, кто, но ты — ты! — помоги! Ты ведь не этого хотел! Ты не мог этого хотеть!»       Сердце в груди колотилось, как бешеное, волосы липли к мокрой коже, Маглор беззвучно шевелил губами, боясь помешать Сантьяге. Лучи, впившиеся в его тело, вибрировали и мерцали, но висели на своих местах, а кокон яростно сиял, пронизывая мрак, пытавшийся поглотить собой, обвивавшийся, просачивающийся в щели узора… Неожиданно нолдо очень отчётливо увидел перед собой Сантьягу: тёмный маг стоял вне кокона, но лицом к нему, и обеими руками устало откидывал с головы капюшон. Они встретились глазами, и Маглор краешком сознания удивился, что битва стихий совсем не мешает ему видеть каждую ресницу, каждую морщинку на лице друга. Сгущённая атмосфера магических потоков открыла их ауры навстречу — звёздный свет наполнил темноту, и оба почувствовали, что они вместе, и это было так правильно…       Сантьяга вдруг сделал шаг, входя внутрь кокона, наклонился и поднял меч.       — Истинный Свет! — торжественно произнёс он, к потрясению Маглора перейдя на чистый квэнья. — Я, маг Тьмы, обращаюсь к тебе с Её дозволения. Нет вражды между Истинным Светом и Истинной Тьмой, ибо только вместе они порождают Жизнь. Нет Жизни во Тьме. Нет Жизни в Свете. Жизнь — в смене ночи и дня, тепла и холода, счастья и горя. Истинный Свет, взываю к тебе с дозволения Истинной Тьмы: позволь уничтожить то, что под именем Твоим разрушает, а не созидает. Кровь Детей Света и Детей Тьмы да станет ключом к нерушимой силе союза! Да будет так!       С этими словами Сантьяга вновь положил меч, который всё время держал высоко поднятым над головой, из складок хламиды вытащил небольшой обсидиановый нож и ловко чиркнул себя по левому запястью. Довольно обильной чёрной струйкой крови он окропил лезвие меча, а потом так же мгновенно надрезал левое предплечье Кано, собрав в ладонь часто закапавшую алую влагу. Медленно и бережно пролил он кровь друга поверх своей, и в то же мгновение меч словно взорвался сиянием! Оно было очень ярким, но не ослепляло, и Макалаурэ узнал этот свет: свет кузнечного горна в Форменос, игру бликов в струях горных ручьёв, свет звёзд, отражённый в лесных озёрах… сияют глаза Нэрданэль… лучи Лаурелин скользят по огненным прядям Майтимо, танцующего на празднике в День Яблок…       Свет принял ключ. Творение гения Феанаро было готово к битве. Сантьяга опустился на колено, отложил нож и уверенно сжал в ладони Оружие Света.        И тот немыслимо красивый удар, нанесённый магом в мягком прыжке с колен, который перерубил два первых луча-паразита, Маглор запомнил навсегда. А потом был танец-бой, потому что злой кокон не хотел сдаваться, плевался сгустками холодного огня, тяжёлыми и липкими, но раз за разом Сантьяга перерубал очередной луч, и сверкающая клетка тускнела, в ней становились заметны проломы и бреши. А меч, первый удар которого прозвучал привычным фа-диезом, в каждом движении мага стал звенеть иной нотой, и наконец Макалаурэ услышал музыку… А потом он почувствовал невыразимое облегчение и огромную радость и понял, что проклятью конец.        Вокруг него заскользили ласковые язычки темноты, успокаивая и высушивая влажное тело, гладя, щекоча, добираясь до каждого миллиметра кожи. Кано чувствовал, что упал бы, если бы не оковы, так велико было потрясение от освобождения… А Сантьяга, устало опустившись на колени, ещё раз полил своей кровью клинок, благоговейно сложил его к ногам нолдо и мягко повалился на пол.        Словно где-то нажали кнопку, так резко всё закончилось. Просто тёмный зал с низким потолком, просто рисунок углём на полу, просто несколько камней и светильников. Только необъяснимое счастье продолжало биться в груди в такт сердцу, и даже тревога за Сантьягу была какой-то несерьёзной, потому что не могло ничего плохого случиться сейчас. Не сейчас!        Из-за спины появился Ортега и подошёл к нему, а не к магу, чем вызвал недоумённый взгляд.        — Не волнуйся, это откат, — улыбаясь, предвосхитил его вопрос нав. — Минут через пять он очнётся, это нормально, правда.        Он шепнул что-то и изящным жестом убрал ремни сперва с ног, потом с рук, подхватил ещё нетвёрдо стоящего Маглора, накрыл плащом, помог присесть у стены.        — Смотри-ка, и впрямь исчезли, — неразборчиво пробормотал он и отошёл к бесчувственному Сантьяге.        Маглор попытался потянуться занемевшим телом и заметил, как на теле проступают, будто проявляясь, изящные узоры, действительно похожие на тату: на плече, вокруг бедра, на боку, на предплечье, внизу живота, на груди… может, ещё где… Почему-то только слева. Обережный аркан. Невольно улыбнувшись, он потёр лицо ладонями и вдруг отдёрнул их, не веря…        Это были его руки — руки музыканта, руки арфиста.        Шрамов не было…