Дом Солнца

…Но Путь предписан, и в душе его — безумье, Накроет темною волной оно тогда, Когда ослепнет лучник, вспять обернувший солнце.

Шен не помнил, как выбрался из сожжённого храма Богини и медленно брел по разбитой дороге. Мелко моросящий дождь уже успел намочить ему волосы, лицо и куртку, и теперь тоненькими струйками стекал за шиворот. Шен даже не ёжился. Он брел вперед, медленно переставляя ноги, как вьючное животное. О чем-либо думать не было сил. Изредка поднимая глаза от раскисшей земли под ногами, он оглядывался вокруг. Выгоревшая деревня кончилась, и теперь он шел вдоль поля. Землю окутал густой, как молоко, туман. Это навеяло мысли о Таис. Таис, по прозвищу Дурман, единокровной сестре Аргона, чьей боевой мощью являлся туман и дым... — Далёко бредешь, молодец? Шен вздрогнул и остановился. В нескольких метрах от себя он увидел маленький силуэт. Похоже, этот скрипучий голос принадлежал ему. Ей. — Бабушка? Пожалуйста… Открой мне, Богини ради, что это за место? Старуха рассмеялась. — Я хворост собрала для очага, да он оказался слишком тяжел. Помоги, молодец, до дома донести. А я тебе на плечи сяду, совсем запыхалась я, старая. Чугунная голова Шена, которая отказывалась соображать последние часы, всё же подбросила пару воспоминаний — похожие старушки были в древних сказках, которыми пугают детей. Таких называли лесными ведьмами. У таких сказок было два варианта развития: или лесная ведьма не слезет с человека, пока путник, который по доброте душевной решил ей помочь, не упадет замертво. Или же ведьма пригласит путника в свою избу и даст ему ответы на самые важные для него вопросы. Правда, большинство сказок имело первый вариант развития, но Шену терять было давно уже нечего. — Садись, бабушка, — пригласил он, опустившись на корточки. Старушка сухонько рассмеялась еще раз и залезла Шену на плечи, больно держась за волосы. — Сворачивай в поле, молодец, затем вдоль зарослей дикой бузины, вниз, к ручью… эй, куда? Хворост возьми! Шену казалось, что шли они целую вечность. Наверное, часов пять. Давно уже стемнело, и колени подгибались от усталости. Те крохи силы, которые у него еще были, покинули парня. Старуха теперь казалась страшно тяжелой, ее вязанка хвороста оттягивала и царапала руки, а идти по разъезжающейся под ногами мокрой земле под непрестанно моросящим дождем, да в темноте, было очень тяжело. Но вот впереди в тумане замаячило очертание дома. Подойдя к нему, Шен остановился, а старуха проворно спрыгнула с него, не дожидаясь даже, пока он опустится на колени. — Пошевеливайся. И хворост захвати! Да что ж это такое, вечно ему о хворосте напоминать надо, вот дурачина.., — бормотание старухи смолкло в избушке. — Не стой на пороге, ветер мне очаг задует! Закрывай дверь! — крикнула из глубины дома она. Шен поколебался еще мгновение и шагнул в дом, закрыв за собой дверь. Лесная ведьма передвигалась по дому проворнее молодой девушки. Вдоль стен избы, свешиваясь с потолка, висели сушеные травы. Посередине стоял широкий дубовый стол, а в дальнем углу был устроен очаг, в котором действительно горел огонь, а над ним был подвешен большой котел. В котле что-то кипело, и по комнате расстилался удушающе сладкий аромат трав. Нерешительно помявшись у двери, Шен очень тихо проскользнул за стол и сел, сложил руки на коленях. Только сейчас он заметил, что одет не в уже ставшую ему привычной "юбку" обитателей Дома, а в обычную мужскую одежду: штаны и рубаху. У Шена закружилась голова. Кажется, всё это какой-то сон. Сухая и маленькая рука лесной ведьмы молча поставила перед ним чарку с дымящимся напитком. От него пахло травами, но уже другими. Запах был мятно-лавандовый, успокаивающий. — Пей. Ведьма уселась за столом напротив Шена и молча уставилась на него. Темно-зеленый платок, спасавший ее от сырости, соскользнул в головы, открыв не по годам густые, но совершенно седые волосы, заплетенные в толстую косу. Девичью косу. Только сейчас Шен заметил, что глаза ведьмы были слепы — их полностью застилала белая пелена. Парня продрал мороз по коже и он, вопреки желанию, зябко передернул плечами. И вновь старуха рассмеялась своим неприятным скрипучих смехом. — Где я? — сглотнул Шен, решившись задать ей этот вопрос. — В мире-отражении. Ну конечно же, теперь все сразу стало понятно! — Это я понял, — чуть досадливо поморщился Шен, не сдержав эмоций. Он слишком устал их сдерживать за время своего рабства. — Посмотри, — ведьма махнула рукой куда-то в сторону. Шен повернул голову. На стене избы висело большое зеркало, разбитое на множество осколков разной величины. В каждом осколке что-то отражалось. И в каждом — разное. Где-то пылал огонь и кричали люди, где-то полыхали яркие вспышки магии (война чародеев?), где-то люди просто вели свою обычную жизнь, а где-то велись войны (множество фигурок расходилось и снова схлестывалось — похоже, что армии противников. — Что это? — шепотом спросил Шен. — Миры, — равнодушно ответила ведьма. — На самом деле миров куда больше, чем осколков в этом зеркале. Но я предпочитаю наблюдать лишь за основными мирами. Маленькие миры скучны. Твой мир, например, — видишь осколок покрупнее в левом нижнем углу — очень интересен. — Я вернусь в свой мир? — А ты хочешь вернуться? — ведьма вновь издевательски рассмеялась. Она знает. Конечно, она ведь ведьма, она всё о нем знает. Она всё видела в этом зеркале. Побаюкав в ладонях чарку с неизвестным отваром, который дала ему ведьма, Шен залпом осушил ее. Нет, возвращаться он не хотел. Будто отвечая на его мысли, ведьма произнесла: — ОНА вернет тебя. Её белесые глаза смотрели куда-то внутрь него, в самое сердце Шена. — Она придет за тобой и вернет тебя. Так предназначено. А теперь спи. — Я не хочу сп… Мир закружился вокруг Шена и, ослабев, он рухнул головой на стол. В руках Шена нож и он склоняется над спящим хозяином. Воин открывает глаза и молча смотрит на него. — Что чувствуешь? Он бредет по колено в воде. В нескольких метрах позади бредет Аргон. Они от кого-то бегут. Прячутся? Аргон прячется??. Они с Аргоном вдвоем, стоят, зажатые со всех сторон толпой. Элассан на эшафоте, в грязной порванной рубахе, лихорадочно ищет кого-то взглядом. Кого? Их. Шен бежит по сумрачному лесу, ветки хлещут по лицу. Он от кого-то убегает. Ему очень и очень страшно. Он слышит сзади тяжелые шаги. Его догоняют. Флас склоняется над Шеном, вливая сквозь стиснутые зубы ему в рот отвар. Тот самый вкус. Тот самый запах. — Я никогда не устану это делать, — шепчет он, проводя пальцами по его губам. Шен содрогается от отвращения и ужаса. — Ты учишь меня, — голос Аргона звучит надтреснуто и глухо. — Чему? — Благородству. Левое запястье Шена сковывает тяжелый металлический браслет. От него тянется цепь к точно такому же браслету, что сковывает руку Аргона. Их связь. Та­ис в платье из тем­но-си­него шел­ка сто­ит на хол­ме и за её спи­ной восхо­дит сол­нце. В ее руках шкатулка из чер­но­го де­рева со сти­лизо­ван­ным изоб­ра­жением сол­нца, ас­си­мет­рично-рез­кие и длин­ные лу­чи ко­торо­го об­ни­мают шка­тул­ку, как ос­трые иг­лы. Ящик Пандоры. Кот протягивает руки и берет шкатулку. Таис улыбается самыми кончиками губ. — По­вер­ни сол­нце вспять. Слова раздают эхом, как от свода пещеры: "Поверни… поверни… поверни…" Будто во сне, лучник кладет ладонь на изображение и медленно поворачивает его. Шкатулка медленно открывается, из нее бьет ослепительный свет прямо ему в глаза.