In vino veritas

Был уже поздний вечер, когда Екатерина явилась в покои мужа. Пенелопа сказала ей, что зелье использовано, правда, больше ничего сообщить она не успела - кто-то из гостей в этот момент пригласил удачливую служанку на танец, и теперь Екатерине не терпелось проверить, подействовало ли средство. Однако первым, кого она увидела в спальне Генриха, была все та же Пенелопа. Это Екатерину удивило. Что ей здесь нужно, если Генрих уже находился под действием зелья? Заподозрив неладное, королева немедленно поинтересовалась: - Тебе удалось? - в ответ девчонка лишь показала ей пустой флакон. Екатерина ощутила прилив радости и надежды. Если у них с Пенелопой действительно получилось, значит, для Генриха еще не все потеряно, и Нострадамус сможет вернуть ему разум, она была в этом уверена. А когда Екатерина решит проблему с Генрихом, она сможет избавиться и от ненавистной Пенелопы. Но уже второй раз за вечер супруг прервал ее размышления самым неожиданным образом. На этот раз он ворвался в собственные покои с возгласом: - Ах, вот она где, моя любимая королева, - и промчался мимо шокированной его появлением Екатерины, чтобы прямо на ее глазах поцеловать эту нахалку Пенелопу. Затем он повернулся к жене и произнес слова, которые безмерно поразили ее: - Итак, Екатерина. Пенелопа говорит, что ты велела ей подлить зелье в мое вино, - Генрих вопросительно посмотрел на королеву. - Не забывай, она угрожала мне смертью, если я этого не сделаю, - тут же встряла оказавшаяся не такой уж дурой девица. - Генрих, ничего такого не было, - теперь, помимо удивления, Екатерина начала испытывать мерзкий, леденящий душу страх. Предательство Пенелопы ошеломило ее, но самое страшное было вовсе не в нем - теперь ее муж может сделать с ней все, что придет в его отравленную безумием голову. - Ты назвала мою королеву лгуньей! - безаппеляционно заявил король. - Что за вздор, она служанка, Генрих! Ты не здоров, и она этим пользуется! - пыталась образумить его Екатерина, все еще не веря, что он говорит серьезно. - Я никогда не чувствовал себя лучше, - завел старую песню ее муж, - и я влюблен, Екатерина, влюблен в королеву Пенелопу. Он нежно взял свою новую фаворитку за подбородок. - Она не королева, и никогда ей не будет! Она даже не находила никакого боба. На кухне говорят, что она переспала с поваром за этот боб! Пенелопа, верни мою корону! Сейчас! – на смену страху пришла ярость. Екатерина давно привыкла к этому дурацкому фестивалю, она смирилась с любовницами мужа, но это...это перешло все границы. Что эта лгунья себе позволяет? Мало того, что одурачила всех, чтобы добиться роскоши и внимания, забралась в постель к Генриху, уверила в том, что собственная жена собирается его отравить, - сейчас эта выскочка отобрала ее законную корону. Все это напоминало дешевый фарс, какой-то невероятно безвкусный спектакль с целью окончательно лишить Екатерину душевного равновесия. Может, это очередное изощренное издевательство Генриха? Иногда ей казалось, что его любимое развлечение в жизни - находить новые способы ее унизить. Но что бы он ни думал, что бы ни сидело в его больной голове, корона - это то единственное, что будет принадлежать ей по праву до самой смерти. И какая-то зарвавшаяся кухарка не отберет ее у Екатерины. Королева попыталась стащить свою корону с чересчур находчивой шлюхи, но Генрих снова вмешался. Крепко схватив жену за руку, он угрожающе прошипел: - Если вы еще раз попытаетесь оскорбить мою королеву, если вы хоть пальцем ее тронете, я вас четвертую, а ваши останки скормлю львам. Боже, да он бредит - подумалось Екатерине. Она попятилась, и внезапно перед глазами все поплыло, а пол начал уходить из-под ног. Лицо Генриха потеряло четкие очертания, а затем ушей королевы коснулся издевательский смех новой пассии короля. Все чувства померкли на фоне одного – ужаса. Кто бы мог подумать, что беспокойство за здоровье Генриха и благополучие Франции этим вечером неожиданно приведет королеву к абсолютно реальной угрозе смерти. Что они с ней сделали? - Что со мной? - запинаясь, спросила она, - что происходит? - Я решил преподать тебе урок и подлил кое-что в твое вино, - будто через толщу воды пробивался в ее сознание голос Генриха, - сначала я хотел налить тебе отраву из флакона, отданного мне Пенелопой, но потом передумал и одолжил у твоего провидца средство поинтереснее. То самое, которое ты так расхваливала моей новой королеве, - видя, как округляются от удивления глаза жены, Генрих продолжил, - афродизиак. Король громко расхохотался. - Могла ли ты когда-нибудь подумать, что тебя, Медичи, смогут опоить, тем более собственный муж, да еще и жалким любовным зельем? Как тебе моя идея и ее воплощение? - слова, тон, поза - все демонстрировало то, как ее супруг доволен собой. - Ты не знаешь, что делаешь...ты же не разбираешься в дозировках... - с трудом подбирая слова, промолвила Екатерина, изо всех сил стараясь устоять на ногах. Что бы Генрих ни выкрал у Нострадамуса, любое средство нужно уметь правильно применить. - Испугалась за свое здоровье? А почему оно должно волновать меня? Ты ведь первая решила меня отравить. Кстати, что все-таки было в том флаконе? - его глаза светились мрачным торжеством. - Генрих... - снова прошептала Екатерина и потянулась к нему ладонью, отчего потеряла равновесие и начала падать. Но муж вовремя подхватил ее под руки и неожиданно крепко прижал за талию к себе. Она уткнулась носом в его грудь, и в тот же миг резкий мужской запах наполнил все пространство вокруг, посылая дрожь возбуждения по позвоночнику и в низ живота. Ей показалось, что в комнате стало невыносимо жарко, дыхание и сердцебиение королевы участились, а кровь зашумела в ушах. Екатерина обратила свой затуманенный взор на мужа - человека, который владел ее сердцем с самой первой встречи. Она не знала, что делать, если он сейчас просто выставит ее вон. У него было это право, особенно после ее недавнего отказа, но ведь она сделала это не потому, что не любила или не желала, причина была совсем другой - она не хотела внимания любимого человека лишь в качестве благодарности за услугу. Сам же Генрих, неспособный пошевелиться, стоял и смотрел на свою жену. На ее вдруг ставшее румяным лицо, на растрепанные волосы, приоткрытый рот и, наконец, в ее глаза, сейчас полные страсти. Разве не об этом он мечтал столько лет, разве не для этого он все это затеял? Но сейчас, держа Екатерину в своих руках и ощущая едва уловимый, тонкий, приторно-сладкий аромат афродизиака, который он щедро плеснул в ее вино, Генрих чувствовал разочарование от того, что это не то пьянящее чувство любви из далекой юности наполнило жаром ее тело, а лишь талант Нострадамуса к изготовлению зелий. Разум короля говорил ему, что это неправильно, что нельзя пользоваться таким состоянием Екатерины, что она может не простить его за это... но страшная бесконтрольная тьма, которая теперь властвовала в нем почти постоянно, кричала, что грех упустить такую возможность, ведь этой ночью жена исполнит любое его желание… И Генрих снова проиграл самому себе. Страстным поцелуем он впился в желанные губы и тут же услышал шокированный вздох откуда-то со стороны. - Убери ее отсюда, умоляю, - не своим голосом прошептала Екатерина, разорвав поцелуй. - Убирайся, - только и сказал Генрих, и потрясенная столь резким поворотом событий, Пенелопа поспешила исполнить приказ, радуясь тому, что хотя бы корона пока на ее голове. Как только дверь захлопнулась за ней, осмелевшая Екатерина сама потянулась к мужу за новым поцелуем. Ее руки блуждали по его груди в поисках всевозможных застежек, чтобы освободить от уже ставшей ненужной одежды. Камзол и рубашка плавно опустились на пол. И тут Генрих неожиданно отцепил ее руки от своего тела и, сделав несколько шагов назад, бросил: - Уходи. Немедленно, - его дыхание было тяжелым и прерывистым, а глаза горели огнем и одновременно желанием отомстить. Похоже, мысль о необходимости возмездия за ее отказ все еще не покинула его голову. На лице Екатерины промелькнула растерянность, но уже через минуту ее взгляд наполнился твердой решимостью, которая обычно появлялась в ней, когда дело касалось государственных вопросов, и она произнесла: - Ты действительно хочешь, чтобы я ушла? Ты, не пропускающий ни одной юбки, самовлюбленный эгоист, откажешь мне сейчас, в тот самый единственный раз, когда я пришла к тебе сама? Неужели у тебя хватит на это сил? – в этот момент ее пальцы расстегнули крючки платья, и оно без промедления соскользнуло к ее ногам. Взгляд Генриха переместился с лица жены на ее затянутую в корсет грудь, и его сердце радостно забилось в предвкушении скорого удовольствия. Заметив, куда он смотрит, Екатерина довольно хмыкнула, переступила через лежащее на полу платье и подошла к нему на расстояние вытянутой руки. Несколько секунд он внимательно рассматривал ее, а потом резко притянул к себе за талию. Не ожидавшая такого напора и все еще ощущающая слабость в ногах она не успела сориентироваться, и тяжесть ее тела обрушилась на Генриха, заставляя их обоих рухнуть на кровать у него за спиной. Мгновение они неподвижно лежали друг на друге, а затем Екатерина сдвинулась ниже по его телу, ее руки коснулись пояса его штанов, и обомлевший Генрих помог избавить себя от последнего предмета одежды. И только когда ее горячее дыхание коснулось его там, где абсолютно точно не должно было, он пришел в себя и почти закричал: - Что ты делаешь? – он не мог поверить, что всегда спокойная и почти холодная в постели жена собиралась сделать то, чем обычно зарабатывали себе на жизнь девки из публичного дома. Екатерина наградила его вопросительным взглядом. - Королевы не занимаются подобными вещами, - напомнил ей Генрих, приподнимаясь и отталкивая ее от себя. - Значит, ты признаешь, что королева все же я, а не эта девица с кухни, - ее слова снова сочились ядом. Вновь ощутивший злость Генрих почти грубо схватил ее за волосы и притянул выше, так чтобы их лица снова были на одном уровне. Решив, что ей пора избавиться от до сих пор остававшейся на ней одежды, он принялся расшнуровывать ее корсет, используя всю приобретенную за годы утех с любовницами сноровку. Нависнув над ее распластанным на постели телом, Генрих стащил подъюбник, окинул быстрым взглядом наконец-то полностью обнаженную жену, опустил руки на ее талию, и уже собирался сделать то, о чем так сильно мечтал последние несколько недель, как столкнулся с неожиданным сопротивлением. Согнутые ноги Екатерины до боли стиснули бока мужа, а ладони уперлись в его грудь с удивительной для нее силой, отчаянно пытаясь сбросить с себя. Неготовый к подобному, он сам вдруг оказался на спине, а обхватившая его бедра коленями Екатерина - на нем. И спустя всего мгновение, Генрих почувствовал, как она направляет его в себя и замирает, еще сильнее распаляя его желание. - Ты сошла с ума, - прошептал он, все еще не веря, что это та самая женщина, на которой он был женат столько лет и с которой столько раз делил постель только для того, чтобы продолжить королевский род. За все годы брака за ней никогда не водилось подобных привычек. Обычно вся ее супружеская активность сводилась к тому, что она принимала вид человека, делавшего огромное одолжение, ложилась в кровать и позволяла ему исполнить монарший долг. Черт возьми, даже подол неизменно прикрывавшей ее тело сорочки приходилось поднимать ему! Поэтому видеть ее такой – обнаженной, раскованной… и проявляющей инициативу – было странно и вместе с тем волнующе. - Ты сказал, что хочешь преподать мне урок. Теперь моя очередь: не стоит делать того, в чем ничего не смыслишь. Запомни, зелья – это моя прерогатива, - назидательным тоном проговорила она, будто не замечая, насколько абсурдны эти слова в сложившейся ситуации. Словно желая доказать свою правоту, она вцепилась ногтями в его плечи и склонилась к его шее, чтобы покрыть ее влажными поцелуями вперемежку с легкими укусами. Вдоволь испытав его терпение одновременно невинной и дразнящей лаской, она ухватилась руками за спинку кровати и сделала первые, неуверенные движения бедрами… …Екатерина не знала, сколько прошло времени: иногда казалось, что часы, иногда, что считанные мгновения. Она даже не могла с уверенностью сказать, что происходит в данный момент. Будто тело жило своей собственной жизнью, отдельной от разума, высвобождая кипучую энергию, столько лет надежно скрываемую под маской безразличия. Ощущение пространства исчезло вместе с ощущением времени – все вокруг кружилось в диком незнакомом танце, переливаясь всеми цветами радуги. Перед глазами мелькали яркие вспышки, и сколько она не моргала, дурацкий обман зрения не проходил. Единственное, что чувствовалось ясно и казалось на удивление правильным – это его сильные пальцы, оглаживающие ее бока, щекочущие легким касанием живот, нежно, но уверенно сжимающие грудь; его губы, терзающие шею, и порой спускающиеся к ключицам; его теплое дыхание на ее коже, посылающее дрожь по всему телу. Но с каждым новым движением к всепоглощающему удовольствию примешивалось непонятное желание отпустить угасающее сознание, чтобы потом прийти в себя с уже трезвой головой. Ее прагматичная натура до конца сопротивлялась дурману, вызванному зельем. Поэтому когда последняя дрожь удовольствия прошла через их тела, и силы окончательно оставили ее, она откинулась на подушки с единственной целью – поскорее отправиться в царство Морфея, и именно в этот момент желанный покой нарушил голос Генриха: - Если бы я знал, что ты можешь быть такой, я бы прибегал к услугам придворных фрейлин, леди Кенны, а может, и Дианы гораздо реже, - горячо прошептал он ей прямо в ухо, - возможно, стоит пользоваться зельями твоего верного друга Нострадамуса почаще. Злость и раздражение промелькнули на теперь уже расслабленном лице Екатерины. Даже сейчас он умудрился упомянуть своих проклятых потаскух. - Я тебя… - за оглушительным звоном в ушах она не расслышала, какие слова вылетели из ее рта. Было ли это «убью», что кричал затуманенный, но еще не до конца отключившийся рассудок, или все же «люблю», на чем по-прежнему настаивало упрямое сердце. ...Екатерина медленно возвращалась из небытия. Одна за другой врывались в ее сознание тревожные мысли. Никогда, никогда она не вела себя так в супружеской спальне. Много лет она делала вид, что эта сторона брака ее не интересует. Она всегда знала о неуемности Генриха и не хотела становиться только лишь средством для ночных утех, гораздо более важным являлось ее желание быть мужу мудрой советчицей в государственных делах и править с ним наравне. Зная его характер, можно было предположить, что совместить в своем сознании страстную любовницу и умную, расчетливую жену ему вряд ли удастся. Либо одно, либо другое. Поэтому она была почти рада, что для удовлетворения сексуальных аппетитов короля существовала Диана и другие женщины, а ее постель использовалась только для зачатия наследников. Но сегодняшняя ночь могла изменить все. Генрих болен, и теперь он знал, что она вовсе не так холодна, как казалось раньше, и обладает самыми обычными женскими слабостями. Это крайне опасно. С этой мыслью она распахнула глаза и сразу же наткнулась на его непроницаемый взгляд, за которым на самом деле, должно быть, пряталось множество эмоций. Похоже, тьма в Генрихе, временно насытившись страстью, снова потребовала жестокости. Увидев, что она пришла в себя, он произнес: - Я принял важное решение, которое решит сразу две моих проблемы. Оно должно тебе понравиться, - добавил он. - И какое же? - спросила удивленная Екатерина, не понимая, когда и что он успел решить и почему она должна это одобрить. - Баш женится на Кенне. Сейчас, - не терпящим возражения тоном произнес ее муж. Но Екатерина все же попробовала: - Сейчас? Это не может подождать хотя бы до завтра? Я боюсь, что не смогу выстоять церемонию после… после всего, что случилось, а мой трон сегодня занят... - Значит, будешь сидеть на чем-то еще, - перебив ее, рявкнул Генрих и, вскочив, направился прочь из спальни. Екатерина проводила его полным отчаяния взглядом. План с вгоняющим в сон снадобьем провалился, она показала свою слабость, что поистине было недопустимо, и теперь требовалось снова продумать дальнейшие действия по спасению Генриха, пока не пришлось спасать Францию.

***

Она сидела на своем стуле, отчаянно пытаясь не встретится лицом с полом. Естественно Генрих не разбирался в зельях и их дозировках, и теперь она с трудом боролась с подступающим обмороком. Если бы не рука Нострадамуса на ее плече, она бы уже давно оказалась на каменных плитах. Екатерина слышала плач Кенны, ее слова о том, что Генрих обещал ей мужа с титулом, затем угрожающие вопли самого Генриха и свадебную клятву Баша... Она должна бы радоваться, ведь ее соперница и главный конкурент ее сына переставали быть прямой угрозой, но... Генрих по-прежнему был безумен, а кухарка восседала на троне королевы Франции. Екатерина снова пообещала себе, что обязательно это исправит, совсем скоро, как только ее перестанет мутить, а голова прекратит кружиться. Да, совсем скоро.