О дружбе сильного мужчины и сумасшедшей женщины

Нерв под повязкой дергался и натягивал кожу вокруг глазницы. Ханджи скрипнула зубами: не вовремя, не сейчас! Но разве нерву прикажешь? Каждый раз, как перенервничает — начинается. Порой до воя и желания разодрать себе лицо в кровь. Да как-то нехорошо командору с расцарапанной рожей. И без того рылом крива. Ханджи подлезла под повязку кончиками пальцев, тронула кожу. Пальцы были холодные — чуть-чуть помогло. Но только чуть-чуть. Вернулась мыслями к делу — задергало снова. Плохо. Плохо всё это, и не по ней. На плече ещё теплел след ладони Жана Кирштайна. Он среди них самый чуткий, всё видит и понимает, и не стесняется поддержать. Не явно, мол, идите-ка, командор, обниму вас, совсем вы что-то расклеились, а так — то чая принесет, то плащ подаст, а то вот дотронется: мы с вами, командор, мы с вами. И тоже помогает — чуть-чуть. А Эрен сотоварищи сводят его усилия на нет. Эрен-Эрен. Своих детей у Ханджи никогда не было, но на его примере она отлично пронаблюдала, как дети растут и во что вырастают. И как родитель хватается за голову: где же я тебя упустил? Флока и остальных увели, она осталась в зале одна и слышала, как скребется под половицей мышь, да морщилась от дергающей лицо боли. И от мыслей. В последние дни мысли наседали всё чаще, а теперь навалились скопом и пригвоздили Ханджи к стулу: сиди и переваривай нас, вдруг что умное выведешь. Вряд ли. За столько лет, если б она была на что-то способна, уже проявила б себя. Все ошибаются, Эрвин Смит ошибался тоже, но очень досадно, что последствия этой ошибки приходится разгребать ей. О чем он думал, когда сказал: Ханджи, ты следующая? Не то чтобы ему тогда было из кого выбирать, и всё-таки. Ответ один: он её переоценил. Решил, что талантливый человек талантлив во всем, и если она справлялась со своей работой блестяще, то и командование — не своё прошлое, отрядом таких же увлеченных, с легкой сумасшедшинкой людей, а настоящее, крупное — потянет. А она вот не тянет! Нерв извивался, как прищемленная за хвост гусеница. Ханджи согнулась, прижала основание ладони к отсутствию глаза. Или не так уж он и ошибся, просто не предугадал, что она останется одна. У самого Эрвина была команда. Он нередко держал эту команду в неведении, пользовался подчинением и безоговорочным доверием, но это была его опора, как ни крути. Люди, которые поддерживали его, люди, которые могли подставить ему плечо, а это о-го-го какая помощь, даже если опереться никогда не придется. Они были у него. Майк, который скажет: ну уж со мной-то будь честным, Эрвин, и усмехнется. Нанаба, которая шмыгнет, пряча что-то под курткой, в нишу за шкафом, вынырнет и заговорщицки шепнет: я там книжку положила, ту самую, а другую взяла, верну. Леви, который встанет на ветке рядом, осмотрит поле боя и пойдет туда, куда Эрвин покажет рукой, и там расчистит дорогу для телеги с медиками, чтоб подобрали раненных. И Ханджи. Ханджи у него была тоже! Рассчитывал он, что у неё будет своя команда? Ну, наверно, рассчитывал. Да вот просчитался! Если бы только остался у неё Моблит! О Нанабе с Майком нечего и мечтать, но вот если бы и они! Ох, была бы она таким командором, все закачались бы! Или нет. Но уж таким неудачным, как есть теперь, не была б точно. С Майком они оба, пожалуй, не гении командования. В военной карьере оно ведь как в любой другой: есть предел для каждого, потолок по способностям. Оба были хороши на своих местах. Ханджи в исследовательской работе, Майк в нарезке — а если нужно и ловле — титанов. Он ещё такой забавный был командир, в жизни Ханджи не слышала, чтоб его ребята к нему обращались по званию, всё Майк да Майк, и ещё, если где-то быстрее и ловчее самому сделать — он сам и пойдет, и сделает, не начнет раздавать приказы. Эрвин его за это поругивал: непрактично это, неправильно. Майк соглашался и снова делал по-своему. У Ханджи с этим было получше, дисциплина строгая, но потому только, что работа их — нередко лабораторная — требовала особой аккуратности и сработанности. И всё равно, Ханджи — она ведь не стратег, она тактик! Спланировать операцию — по поимке Женской Особи, например, — это можно, продумать, как результаты этой операции впишутся в общую канву целей Легиона — с этим похуже. И всё-таки, объединившись с Майком, они справились бы. Но Майка нет. Притом стратег-то у Ханджи под рукой имеется. Мальчик Армин. Но то-то и оно, что мальчик, и нельзя переложить на него ответственность. Ответственность командор Ханджи Зоэ обязана нести сама. И главное же, хотела тогда сказать: Эрвин, ты что, да не смогу я! Но… как? Его уводили, а она оставалась в той комнате, одна из последних его опор, она не могла его подвести. И очень старалась! Потом казалось, что отпала необходимость об этом заботиться: революция удалась, Эрвин выжил, посадил на трон новую королеву, подготовил поход в Шиганшину. Приказа назначения не отменял, но всё это казалось таким далеким: какой ещё четырнадцатый командор, когда вот он — тринадцатый, одной рукой управляется с приводом, поглядите, да он же железный! Оказалось, нет. Стыдно. Как ей было стыдно потом, после Шиганшины, и как она избегала смотреть Микасе в глаза. Микаса считала, её оттаскивали ради справедливости, а правда в том, что Ханджи тогда крепко струсила. Не будет Эрвина — это что же, придется командовать ей?! Пришлось. Лучше б её саму там где-нибудь завалило! Хотя нет, поначалу было ничего. Даже весело. Было море. Был новый разумный титан, да ещё какой — целый Колосс! Были новые территории, свободные земли, простор для исследований. Потом, впрочем, тоже неплохо. Потом — это когда пришли корабли и эти люди с материка: Елена, Оньякопон. Ханджи даже стало казаться, что вот оно, то самое, к чему они шли, ради чего боролись и умирали. Железная дорога, винтовки, морепродукты, ботинки на шнурках. А дальше, как в страшном сне, и всё хуже, хуже. Порой Ханджи останавливается, оглядывается, и понимает, что ничего не понимает: где она, что делает, к чему идет? Хуже того, остальные-то прекрасно понимают, что делают! А что она? Под её командованием умерла Саша Браус. Это, внезапно, как-то сильно её подкосило. Эта группа, именно эти ребята, которые так давно рядом, которые тоже столько прошли. Ханджи всерьез начало казаться, что уж они-то дойдут до конца, что бы там в конце ни было. А Саша вот не дошла. Ханджи затерла в памяти, каково это, смотреть в лицо родственникам погибших солдат, и когда к ней подошел отец Саши… Что тут искать слова? Тяжело было. Конечно, есть Леви. Но сейчас он не под рукой, а без него Ханджи что-то совсем расклеилась и размякла. Ещё и дети эти! Глядишь — новобранцы, отвернулась — уже годы прошли, и они творят такое, ни одним приличным словом не обозначишь. Даже Флок, который ведь тоже был там, в Шиганшине, который должен больше других понимать, а он вот не понимает, борется за что-то своё и уверен, что прав! Расстреливать их, что ли? Под замок, и пускай думают над своим поведением. Вот нет у неё детей, а может, педагогический талант пропал! Когда Ханджи отняла руку от лица, и ладонь и щека были мокрыми. Вспотела. — Ну что? — поинтересовалась она вслух. — Пожалела себя? Ну, молодец, молодец, полезно. Теперь поднимайся. Она встала, одернула плащ. Поправила знак отличия на шее. Вот так. Не любит она всего этого и плохо у неё всё это получается, командорская эта работа, и не нравится ей её выполнять. Но кто-то же должен.