Роза и крест

Сомнение настигло быстро, сгребло крепко — не успела Лиз и глазом моргнуть. Дыхание перехватило у самого горла, и рука замерла, не коснувшись толстого кольца, до блеска отполированного множеством ладоней до нее. За толстые каменные стены дома почти не проникал жар с улицы, но Лиз ощутимо бросило в пот. Ребристые края каменных плит дрогнули под ногами, вынудив опереться о притолоку. Что же она творит? Или это дьявольское солнце помутило разум, отняв всякую осторожность? Медленно, с ощутимым трудом выдохнув, Лиз прислушалась. Нет, приглушенные шаги по ту сторону двери то ли почудились ей, то ли давно прекратились. Там ли сейчас святой отец? И… стоит ли вообще пытаться к нему подходить? Слишком уж памятно, каким хмурым, что туча, возвращался он всякий раз, когда она его видела, — вернее всего, еще мыслями, духом пребывая на «проклятой службе». О, это слово определенно сорвалось с уст Беттины не случайно! Лиз вздрогнула, невольно вспомнив недавнее, еще не померкшее в памяти — какими безжалостно холодными, как лезвие ножа, были глаза и речи святого отца, какой беспомощной и стиснутой ужасом — она сама. Ужас неизвестного, неотвратимого… И ведь все это может повториться, стоит ему вновь усомниться в ней… повториться уже сегодня… Маленький шаг назад, почти незаметный… Лиз и сама почти не почувствовала его. Почти… Но груз на плечах, незримый, но вполне ощутимый, словно бы стал тяжелее. Сбежать, спрятаться при малейшем признаке бури проще и, быть может, даже разумнее — но тогда жертвой ее станет иной. Уже стал. Не один. Лиз невольно передернула плечами, стоило себе это представить, примерить на их плечи уже перенесенную боль и страх. Она не знала имен, не различала лиц, но они были, были въяве. И будут — если она трусливо смолчит. Но услышит ли ее святой отец? Не разгневается ли пуще? Может… Додумать она не успела: негромко скрипнув, дверь приоткрылась, и Лиз невольно отпрянула, очутившись почти что лицом к лицу с предметом своих мыслей и страхов. Святой отец смотрел на нее сверху вниз немного сумрачно, но не зло, и падавшая от волос тень делала его лицо зримо старше и утомленней. — Элизабет? Ты чего-то хотела? — не ожидая ответа, он шагнул чуть назад и в сторону. — Проходи. Сглотнув, Лиз молча кивнула и тенью скользнула следом. Щелкнув, дверь затворилась за ее спиной, отрезав путь к возможному бегству.

***

— Я тебя слушаю, — отец Пабло отошел вглубь комнаты, к столу, на котором неровной стопкой громоздились несколько книг. Торопливым, чуть нервным движением выровнял ее, с досадой задвинув под нее полученное утром послание. Он предпочел бы забыть о нем вовсе, но ответ… ответа ждали немедленно, а отправитель был не из склонных проявлять терпение или излишнюю мягкость. Как будто ему мало иных хлопот и испытаний! Раздраженным жестом инквизитор взъерошил волосы на висках и лишь потом, запоздало сообразил, каким глупым, ребяческим может показаться это движение со стороны. В ее глазах… Усилием воли он заставил себя остановиться и взглянуть наконец прямо на гостью. В дверном проеме она выглядела особенно маленькой и хрупкой. В глаза сразу бросилась некоторая бледность и настороженность девушки, тут же пробудившие целый рой подозрений. Здорова ли? Спокойно ли спит? Не обижают ли слуги, особенно молчаливая кухарка, ставшая собственной тенью после смерти родственницы? А может… может, она по-прежнему боится его, ожидая обвинений в свой адрес? То-то шарахнулась, как от прокаженного, еще в дверях. — Что-нибудь случилось? — переспросил он, постаравшись смягчить голос — как если бы разговаривал с ребенком или испуганным животным. Сделал шаг навстречу, другой, пальцами непроизвольно перебирая четки у пояса. — Мне кажется, ты хотела что-то спросить? — Да. Хотела, — Лиз глубоко, как перед прыжком в холодную воду, вздохнула и тоже подняла на него взгляд. Все такой же глубокий, завораживающий, как море. Пальцы до боли впились в зерна четок — единственное напоминание о истинной миссии на грешной земле. Потом девушка моргнула, слегка улыбнулась, и наваждение рассеялось. — Я… хотела спросить о вашем самочувствии, святой отец, — потупившись, Лиз потеребила пальцами край рукава. — Вы почти не появляетесь в эти дни, и… тетушка Беттина переживала о вашем здоровье. — Тетушка, значит. И только, — отец Пабло приподнял одну бровь, изо всех сил удерживая серьезное выражение. Чудо — или проклятье, но груз навалившихся забот стал полегче. Совсем немного. Он снова помрачнел, вспомнив, что, как и прежде, далек от тайны свершившегося в его доме. Не говоря уж о деле, приведшем его в городок, — деле, о котором, к своему величайшему стыду, почти забыл, ведомый праведным гневом и страхом за Лиз. Отчего-то отец Пабло был уверен, что доставшаяся несчастной служанке отрава предназначалась ей, и найти виновного, предупредить новый удар ранее, чем он будет нанесен, казалось важнее всего на свете. Казалось ли? Нет, было, истинно было, как подлинная справедливость перед Его лицом. — Не только, — со вздохом призналась Лиз. Поводила пальцами босой ноги по плитам пола и снова подняла на него глаза. — Знаю, вы считаете мое ремесло греховным, святой отец, но оно велит мне заботиться о ближних… и дальних, — почти тут же добавила она торопливо. — Как повелел нам Господь. — Он также велел нам не упоминать имя Его всуе, — строго напомнил ей отец Пабло. Даже не видя — почувствовал, как тронула губы улыбка при виде смущенной девушки. Видит Бог, Беттина права — сущий воробушек. На нее ли сердиться? — Простите… — пролепетала Лиз чуть слышно, попятилась, опустив голову. Кажется, она и не заметила, что строгость была напускной, нарочитой. Даже не предполагала… Отец Пабло вновь нахмурился. И не только оттого, что тень, упавшая на лицо девушки от рассыпавшихся прядей, ссутуленные плечи, очевидный даже на первый взгляд страх словно потушили в ней некий внутренний огонек, уютный, согревающий даже не глаза — саму душу. Нет, все это сущий вздор, а вот упасть, сильно расшибиться, не разглядев пусть невысокого, но все же порога за спиной, Элизабет может вполне реально. Совсем как тогда… В пару широких шагов отец Пабло преодолел разделявшее их расстояние, руки сами, собственною волей дернулись вперед — подхватить, удержать, не дать даже пошатнуться. Но Лиз не упала, лишь замерла буквально в дюйме от порога, едва не касаясь его пятками. Вскинула глаза, уставившись на его ладонь — удивленно, почти ошарашенно, но хотя бы не испуганно, как совсем недавно. — Вы чего-то хотели, святой отец? — не чувствуй он себя так неимоверно глупо, отец Пабло усмехнулся бы: насколько точно повторила девушка и его слова, и интонацию. Словно бы нарочно; впрочем, зная Лиз, об этом он бы подумал в последнюю очередь. — Да. Хотелось бы, чтобы ты не спешила уйти, не дождавшись ответа на свой же вопрос, — инквизитор глубоко вдохнул и отступил на шаг, жестом предлагая Лиз последовать за ним. А когда она, чуть удивленная, все же подчинилась — кивком указал на коварное место. — И лучше выбирала путь, коим ступаешь. Девушка оглянулась, но, кажется, так и не поняла, что он имел в виду. Однако послушно кивнула, не забыв поблагодарить. Собственно, этого хватило бы для спасения собственного достоинства, но мысли о нем отступили на второй, пятый, десятый план. Еще один глубокий, через силу вдох и выдох тоже не слишком помогли. Сердце продолжало глухо бухать в груди, на шее и лбу проступила испарина, а пальцы чуть подрагивали, почти вещественно ощутив неслучившееся прикосновение. То, каким близким оно было… Проклятое наваждение! Сердито нахмурившись, отец Пабло отвел взгляд в сторону стола. Он мог распрощаться и вежливо выпроводить нежданную гостью прямо сейчас, отговорившись множеством дел, — и не слишком солгал бы при этом. Одно это треклятое послание стоило целого десятка прочих хлопот, а ведь было не единственным. Мог бы… но сам велел задержаться. И, честно говоря, сам же медлил с ответом, искоса, вполглаза поглядывая на нее. Мучительная борьба с собой, с желанием видеть ее, слышать голос — многократно усиленная тревогой после злополучного покушения — завершилась ничем, и он малодушно позволил себе сдаться. Лишь на время и лишь чтобы убедиться, что Элизабет в порядке и безопасности, конечно же. Ничего кроме. — Святой отец? — напомнила о себе Лиз, и отец Пабло вздрогнул, отрешившись от захвативших его мыслей. Девушка вопросительно смотрела на него, чего-то ожидая, и он не сразу вспомнил, что она о чем-то спрашивала его. Ах да, тетушка Беттина и ее хлопоты. Вернее сказать, хлопоты самой Лиз, в которых она ни за что не признается. Что ж, пусть так. — Тетушке можешь передать, — продолжал он, пытаясь сохранять привычный торжественный тон, — чтобы не волновалась за меня. С нами Отец наш Небесный, и что может случиться со ступающим Его стезей? С исполняющим Его волю? Верные, правильные слова. Отец Пабло был уверен в истинности каждого из них. Ведь что есть жизнь служителя Господа, как не исполнение Его воли? Отчего же Лиз шарахнулась от него именно сейчас, словно он замахнулся на нее плетью? Или хотя бы уязвил злым, несправедливым словом? — Его волю? — тихо переспросила Лиз. Сжав ладонью потрепанный ворот рубахи, посмотрела на него — снизу вверх, но как-то так, что казалась стоящей вровень. О, она боялась его — сейчас отец Пабло видел это, по подрагивающим пальцам, по сбившемуся дыханию и тому, как потемнели, стали бездонными ее удивительные глаза — точно море перед бурей. Боялась, но не в силах была отступить от своей правды. Снова. — Простите, святой отец — но вы ведь сейчас говорите о поиске виновных в погибели несчастной Бьянки? О допросах и муках, а может, и казни попавших в опалу, дабы допытаться правды? — В том числе, — сухо отозвался отец Пабло. Бог свидетель, он никогда не считал предосудительным ничто из названных способов, более того, подчас лишь они и могли гарантировать правду в этом низменном, склонном к греху мире. Лишь сущее дитя вроде Лиз могло надеяться исправить его добротой и снисхождением — когда люди не послушали и сошедшего к ним Христа! Вновь отойдя к столу он взял в руки книгу, отчетливо ощущая их нервирующую пустоту. Провел по кованому переплету, поморщился, задев неровный, плохо обработанный край. Воистину неосторожность может дорого стоить. Покачав головой, свободным пальцем отец Пабло прижал налившуюся кровью ранку. И будет стоить! Непременно будет. Как только это исчадие ада попадет в его руки… — И вы… — Лиз зримо вздрогнула, повела плечами, словно ощутив зябкий пронизывающий сквознячок. Вновь накрутила на палец оторвавшуюся оборку рукава и робко поинтересовалась: — Вы нашли его? — Пока нет. Но, — священник глухо пристукнул по пыльному переплету ладонью, — это лишь вопрос времени. Никто не покидал город, а значит, виновный еще здесь. И заплатит за свое преступление. — Виновный ли? — пробормотала Лиз еле слышно, но отец Пабло ее услышал. — Ты сомневаешься в необходимости правосудия? — вновь нахмурился он. Рывком отложив книгу, так что она гулко ударила по столешнице, развернулся к девушке лицом, прожигая взглядом. — Считаешь правильным простить и забыть такое вопиющее злодеяние? А ведь могла пострадать не только эта служанка… — Бьянка, — вмешалась вдруг Лиз. — Что? — Ее звали Бьянка, — терпеливо повторила она. — Племянницу Мартины, что погибла давеча. — Да, разумеется, — отец Пабло сделал нетерпеливый жест, словно отгоняя муху. А вернее — несколько задевшее его замечание. — Она погибла — но на ее месте мог быть любой из нас. Беттина, садовник… кто угодно! На последнем слове он непроизвольно повысил голос, досадуя на такую непонятливость. Любая вина, любой проступок по всем законам должен иметь искупление, в немалой степени и для спасения души самого виновного. И его долг, возложенный на него Всевышним, проследить, чтобы оно непременно состоялось. Но даже перед самим собой, перед лицом Всевышнего отец Пабло не готов был сознаться, что в первую очередь его вел страх — страх потерять Лиз, страх пропустить, не успеть остановить новое обращенное против нее зло. Что стоило закрыть глаза — и на месте хрипящей, корчившейся в судорогах служанки оказывалась она. Ее глаза цвета моря закрывались навеки, ее сердце замирало в груди, тело холодело, а голос, то щебечущий, то звенящий негодованием, смолкал навсегда… — Но виновным тоже могут посчитать кого угодно, — негромко возразила Лиз. Сжала пальцами ворот у горла и — с усилием, явно превозмогая себя — сама шагнула навстречу. Вскинула голову, но не отвела взгляд, в котором враз читались и страх, и праведное возмущение. — И обвинить — напрасно, незаслуженно, жестоко… «Как меня» — слова эти не были сказаны, но незримым укором повисли в воздухе меж ними. В комнате было прохладно, но казалось, удушающий, раскаленный добела полдень вернулся, вновь подавляющей глыбой навалился на плечи и самую душу. Стиснул, угрожая раздавить вовсе… — Но это не повод не искать, — еще попытался воспротивиться он. — Не жаждать справедливости, завещанной нам богом… — Я не хочу такой справедливости! — воскликнула Лиз. Потом, словно устыдившись своей горячности, продолжала уже тише, торопливо, сбивчиво, стиснув одну ладонь другой: — И Бьянка бы не хотела. Это не божественная, а звериная справедливость — око за око. Вам ли этого не знать? Отец Пабло слушал — и почти не слышал. Сколь бы жара и правды ни было в словах девушки, внимание его более притягивала она сама. Хрупкая, почти невесомая, как свеча у алтаря, она буквально светилась воодушевлением, пусть огонек ее и дрожал, грозя угаснуть от порыва ветра… Дрожал?.. Сморгнув, священник присмотрелся внимательнее. Действительно, девушка дрожала, как в лихорадке, — страшась его или же просто еще не до конца оправившись от недуга, он так и не понял. Казалось, она едва стоит на ногах, и лишь сила духа еще удерживает ее — пока. Как мог он не заметить сразу? И что… что, во имя Всевышнего делать? Искать лекаря — памятуя, что в этой глуши его нет почти наверняка? Звать на помощь слуг… ну не самому же, Боже правый, нести ее на руках до комнаты? — От меня-то ты чего хочешь? — хмуро поинтересовался он — больше чтобы отвлечь ее, немного ослабить напряжение, что грозило подорвать и без того невеликие силы девушки. — Виновных в погибели Бьянки, — имя ее инквизитор добавил с особым удовлетворением, — ищет стража. Это их дело, их долг. Я же… — Вы же своим присутствием понуждаете их проявлять излишнее усердие, — всхлипнув, Лиз вскинула на него умоляющий взгляд и… неожиданно повалилась на колени, прямо на твердые, местами выщербленные плиты пола. И — крепко, отчаянно схватила его за обе руки, почти уткнувшись в них лицом. — Пожалуйста, святой отец, — ладони его обожгло жаркое дыхание девушки. запястья стиснули горячие тиски нежных пальцев — и отец Пабло замер, словно обращенный в соляной столп. — Бедняжка Бьянка погибла от яда, здесь нет и не было, никогда не было никакого колдовства. Оно и не может существовать в вашем доме, правда? — девушка вскинула голову, ловя его взгляд, ища в нем подтверждения своих слов. Краем сознания прошло воспоминание об искушении святого Антония и иных, известных и не очень святых, которым на веку своем довелось столкнуться с происками нечистой силы. Прошло — и кануло в глубь памяти вновь, оставив ему лишь малодушный кивок. Кто есть святой Антоний — и кто он, жалкий грешник? Кому нужно его искушать? — Ваше присутствие не так необходимо там, — продолжала Лиз более воодушевленно. Его молчание придало ей уверенности. — Пусть… — она судорожно, рвано вздохнула, непроизвольно сильнее сжала его запястья, — пусть ищут виноватых, если это так необходимо. Но не вы. Во имя всего, что вам дорого, — голос ее снова прервался, и лишь через мгновение Лиз продолжила: — не становитесь снова… таким. Только не снова, Бога ради. Пожалуйста…