Роза и крест

Вышеозначенная свидетельница была доставлена на допрос далеко не так скоро, как хотелось бы нетерпеливому следователю — уже после полуденной трапезы. Он не раз порывался отправить еще одну группу стражников поторопить нескладех, но в итоге передумал, решив, что слишком много чести — всю охрану задействовать на поиски грязной скотницы. Однако нескольких нелестных эпитетов, произнесенных сквозь зубы и мало подходящих лицу духовному, незадачливые сыщики все же удостоились. И, как в итоге оказалось, не зря. Потому что, не найдя супругу скотника в доме мужа, недалекий начальник стражи не сообразил разослать своих людей по оставшимся адресам, а проверял их по очереди, тратя на это драгоценное время: мелкая ферма, на которой и содержали пресловутых поросят, а потом — место за прилавком базарного ряда, где женщина обычно продавала плоды трудов своего семейства (сегодня ее замещал старший из сыновей). Пропажа обнаружилась лишь на противоположном конце базара, где ожесточенно торговалась с одной из товарок. К тому же вздорная склочная баба не питала особого почтения к представителям закона и не пожелала сразу же прервать своего занятия и проследовать за ними в означенное место до тех пор, пока не узнала, наконец, о личности желающего ее лицезреть. Тут же растеряв весь свой задор, женщина осеклась на полуслове и беспрекословно последовала за своими провожатыми. Множество вопросов и тревожных предположений наверняка кружилось в ее голове, но озвучить их она не посмела. Войдя в комнату, женщина робко остановилась у порога, не решаясь пройти дальше. А получив на то разрешение, разгневала следователя еще больше неуместной попыткой поцеловать ему руку, как это было обычно принято при встрече со священником. Где же глупой напуганной крестьянке было сообразить, что сегодня случай особый? И сегодня святой отец для нее в первую очередь недоступный служитель закона. И прежде не слишком склонный к милостивому пониманию, отец Пабло резко отдернул руку и жестко приказал женщине отойти. Та, торопливо кивая, повиновалась, заняв место в углу и не решаясь присесть, дабы не рассердить его еще больше. Священник же не стал даже предлагать ей этого: такого права могла еще удостоиться благородная дама, но уж никак не скотница. Сделав круг по комнате, он остановился у стола напротив крестьянки и окинул ее внимательным взглядом с толикой пренебрежения: новая свидетельница была ему еще более неприятна, чем предыдущая. Итак, Карлотта Ринуо. Невысокая полная («поперек себя шире», как любили говорить местные) женщина средних лет, одетая в длинное серое платье, не первой свежести чепец и такой же передник, который она нервно комкала в больших ладонях, не решаясь встретиться с ним взглядом. Огрубевшие черты смуглого лица казались слепленными из сырой глины, сеточка ранних морщинок у глаз и губ добавляла ей лет, а суетливые, на грани паники, дерганные движения выдавали плохо скрываемый ужас. Что ж, очень хорошо. Отец Пабло намеренно задержал на ней пристальный взгляд. Страх не даст ей солгать и обязательно выдаст, если она все же попытается. На первые несколько вопросов женщина ответила, запинаясь и сбиваясь, но затем, осознав, что обвинение выдвинуто не против нее лично, несколько приободрилась. А при одном звуке имени Элизабет Бокетти блеклые глаза вспыхнули искренним негодованием. — Да, святой отец, — немного шепеляво из-за отсутствия нескольких зубов повторила она. — Я уверена, что проклятая богоотступница без роду и племени попала под власть сатаны и могла решиться на такое. Все, к чему она ни прикасалась, становилось проклятым… — И даже лекарственные снадобья? — ехидно прищурился отец Пабло, глядя на женщину искоса. — Без сомнения, — не колеблясь, подтвердила та. — А разве вам, синьора Ринуо… — последние слова были произнесены не без издевки, — …не приходилось прибегать к этим снадобьям? Он подошел ближе, и женщина невольно поежилась, под пристальным взором инквизитора чувствуя себя довольно неуютно. — Нет, что вы… — поспешно пробормотала она. — И никто из наших ни за что не обратился бы за помощью, зная что помощь эта исходит от богом проклятой сарацинки… — последнее слово крестьянка почти прошипела. — Сарацинки? — с недоумением повторил отец Пабло и нахмурился, потом отошел чуть в сторону и оперся ладонью о стол. — А вот с этого места поподробнее. Что за сарацинка и какое отношение она имеет к лекарке? Или это она и есть? — Нет, хотя кто может сказать наверняка? — развела руками Карлотта. — Кто их, дьявольские отродья, разберет? Та сарацинка пришла в город вместе с цыганским табором. Знаете, святой отец, по весне они частенько останавливаются у городской стены. Кое-кто из наших покупает у них лошадей… краденых, наверняка. Тоже дьявольские отродья, прости меня Господи, — женщина перекрестилась и продолжала с выражением искреннего возмущения на широком лице: — Грязь к грязи липнет… и этой весной с ними была та сарацинка… магометанка… Нурия, кажется, бес разберет их имена… Священник нетерпеливо махнул рукой, велев не отвлекаться на ненужные детали. — Сарацинка привезла с собой целую сумку сушеных трав, корешков и прочего. В тот день я проезжала мимо по… своим делам и видела, как она продавала свои зелья цыганкам. Но не только. Проклятая лекарка тоже что-то покупала у нее. — Вы не знаете, что именно? — вопрос прозвучал скорее как утверждение. — Болтали, что какие-то душистые масла из неизвестных трав. Приворотное зелье, не иначе, — сердито фыркнула Карлотта. — Некоторые из наших покупали их… — Но, конечно, не вы, истинная дочь церкви? — с иронией заметил священник. — О чем речь, святой отец? — толстушка возмущенно всплеснула руками. — Как можно? Инквизитор ничего не ответил, однако отметил про себя, что возмущение это, скорее всего, было наигранным. Стойкий дух скотного двора, коим пропитались одеяния Карлотты, вынуждал его держаться несколько на расстоянии. Однако неосторожное движение донесло до него слабый, еле заметный запах… скорее всего, именно помянутого душистого масла. Которого, по истовому заявлению крестьянки, у нее и в мыслях не было покупать. — Так, значит, вы лично ничего не покупали у лекарки? — переспросил он с намеком. — Никак нет, святой отец, — женщина шумно выдохнула и как будто обмякла, словно вместе с возмущением из нее вышел весь воздух. — А как же снадобье для вашей скотины? — резко обернувшись, инквизитор пронзил ее острым взглядом, буквально пришпилив к полу. — Его вы тоже не покупали? Женщина, негромко охнув, зажала ладонью рот. С полминуты молчала и, наконец, негромким, почти умоляющим голосом отозвалась: — Грешна, простите, святой отец, совсем запамятовала. Давненько ж было! Да и Всевышний уже наказал меня за эту глупость… — Поросята передохли? — недобро усмехнулся священник. — Хуже, — женщина всхлипнула. — Скисло молоко, и детям было нечего есть. Поросят-то мы на продажу растим, на мясо, сами и без него проживем. А без молочка вмиг ноги протянешь. Отец Пабло с трудом удержал желание еще раз съехидничать, что самой-то Карлотте протянуть ноги не грозит еще очень-очень долго. Этак до второго Пришествия. Но сдержался. Не пристало так себя вести священнослужителю, тем более, наделенному столь важной миссией. — И с тех пор, восприняв это как предзнаменование, вы ничего не покупали у синьорины Бокетти? — уточнил он. Крестьянка поспешно закивала. — Я бы с ней, синьориной этой, и на одно гумно не присела бы, — с неожиданной откровенностью добавила она. — Только и знает, как порчу наводить да мужей чужих сманивать… Слова эти прозвучали с неприкрытой злостью и почти наверняка были искренними. На полных щеках выступил нездоровый румянец. — Вы говорите о своем супруге? — как бы между делом уточнил отец Пабло, про себя делая еще одну заметку. — Нет, — слишком поспешно для того, чтобы казаться искренней, ответила та. — Не только. Почитай, вся окраина только на нее и смотрит. И что в ней нашли? Ни кожи, ни рожи, бледная, тощая, глазищи, как у кошки… Тьфу! Точная копия своей тварюги. — Тварюги? — насторожился священник. — Черного кота, — женщина поморщилась. — Дьявольское отродье! Нормальные кошки на людей не кидаются, а этот набросился, как демон, — она продемонстрировала плохо зажившие царапины на грязных запястьях, — и не заживает никак. Не иначе, как ее происки. — Понятно, — оборвал ее священник. — А что вы можете сказать по существу дела? Увы, о последнем Карлотте было известно ровно столько же, сколько и многим горожанам, однако она ничуть не сомневалась, что это злодеяние — тоже дело рук проклятой ведьмы. По ее словам, уж если негоднице не жаль увести отца у малолетних ребятишек, что стоит ей извести одного из них. Для острастки, да и просто для забавы. Напоследок крестьянке, как и предыдущей свидетельнице, было предложено принести святую клятву. И, чуть поколебавшись, она все же согласилась, и визгливый голос ее ни разу не запнулся. В чем-в чем, а уж в виновности лекарки она ничуть не сомневалась.

***

Распрощавшись, наконец, с простодушной селянкой, отец Пабло прикрыл дверь и опустился на кресло, давая себе небольшой отдых. От пронзительного голоса скотницы, казалось, до сих пор звенело в ушах. И столько неприкрытой злобы, искренней, убежденной… Неужто неведомая обвиняемая ухитрилась насолить всем этим женщинам? Священник встряхнул головой, отгоняя лишние мысли. Эмоции тут неуместны, вполне возможно (даже очень вероятно), что лекарка заслуживает всего этого, и даже большего. Много-много большего. На сей раз, наученный горьким опытом, инквизитор распорядился о поиске сразу обоих необходимых свидетелей. Но их допрос немного добавил к уже имеющимся показаниям. Худощавый смуглый кожевенник отзывался о лекарке более чем восторженно, что сразу заставило вспомнить слова крестьянки о приворотном зелье. Тем более, что ничего определенного, за что стоило бы уважать и почитать синьорину Бокетти (не считая смазливой внешности и «ангельского», по словам молодого мастерового, характера), приведено в доказательство не было. Приземистый рассудительный же сапожник, напротив, досадовал на весьма неразумное увлечение среднего сына, Гвидо, приблудной безродной девчонкой. Однако полученное подтверждение о наличии у лекарки загадочных, неизвестных в городке снадобий, и проживающего у нее черного кота — уже что-то. Потому священник распорядился немедля арестовать лекарку и под стражей привести в помещение следствия для допроса. К его вящему изумлению, стражник, вытянувшись в струнку, отрапортовал, что данная особа уже находится под стражей, в ожидании внимания господина инквизитора. — Даже так? — поднял тонкую бровь отец Пабло, неприятно удивленный таким самоуправством. — Вы арестовали ее, не дожидаясь приказа? МОЕГО приказа? Стражник нервно сглотнул. — Так точно, ваше преосвященство, — уже менее уверенно и браво повторил он. — Обвинение, высказанное синьорой де Арси, уже известно повсеместно, и господин префект распорядился арестовать ее до выяснения обстоятельств, дабы негодяйка не успела отвести глаза и сбежать. Священник мрачно кивнул. Определенная логика в этом была, и, возможно, он поторопился, посчитав начальника стражи непроходимым остолопом. Тем не менее, какой-то неприятный осадок остался. — Очень хорошо. Приведи обвиняемую сюда… — священник помедлил, затем, тяжело выдохнув, продолжил: — …завтра на рассвете, — и нахмурившись, кивнул в сторону выхода. — Будет исполнено, ваше преосвященство, — стражник поспешно ретировался, про себя благодаря своего святого за прошедшую мимо грозу. Отец Пабло же дождался, пока секретарь, собрав бумаги, проковылял к выходу, и лишь после того, как за ним закрылась дверь, позволил себе опуститься на кресло и откинуться на жесткую спинку. Прошедший день утомил его больше, чем он готов был признаться даже себе, и, тем более, следовало знать окружающим. Тяжко исполнять свой долг и нести свой крест в мире земном, полном зависти, стяжательства и себялюбия. Но в глазах людских он должен выглядеть твердым и неколебимым, истинной связующей нитью между землей и Небесами. А слабости… с помощью Господней преодолимо и не только это.