Роза и крест

Примерно те же слова просились на язык и строгому судье обвиненной в тяжком грехе девушке — настолько не ожидал он, что предполагаемой ведьмой и убийцей окажется именно она. Следует отдать должное отцу инквизитору: усилием воли он довольно быстро сумел изгнать из ума и сердца ту краткую встречу возле храма и произведенное на него впечатление. Наваждение, точнее сказать — ибо даже в более юные впечатлительные годы женская краса не была слабостью отца Пабло. Тем удивительнее было бы поддаться этой слабости сейчас, какими бы правильными помыслами и желаниями ни оправдывала она себя. Несмотря на обязанность хорошего пастыря печься обо всей своей пастве, здесь у него другая миссия, более важная и не терпящая промедления. Она-то, вкупе с повседневными заботами, и помогла отцу Пабло во все последующие дни не вспоминать о дерзкой прихожанке. Забыть об этой встрече, словно ее и вовсе не было… …как оказалось, лишь до встречи последующей. Но, быстро совладав с собой, буквально через несколько мгновений инквизитор нахмурился и резко перебил девушку: — Вопросы здесь задаю я. Лиз смутилась и отвела-таки взгляд. — Да, конечно… как прикажете, святой отец. Она сделала робкий шаг вперед, осторожно пошевелила затекшими пальцами связанных рук. Отец Пабло заметил этот жест. По его знаку приведший девушку страж, испуганно косясь на нее, боком приблизился к ней и разрезал веревки, опутывавшие тонкие запястья. И, облегченно выдохнув, ретировался за дверь по очередному безмолвному приказу. Конечно, даже в их городке порой случались преступления, и ему приходилось допрашивать и наказывать обвиняемых в воровстве и прочих мелких преступлениях, равно как мужчин, так и женщин. Но виновных в колдовстве еще не было. Кто знает, на что способна эта бестия? Отец Пабло проводил неподвижным взглядом малодушного стражника и, когда дверь глухо бухнула о косяк, перевел его на обвиняемую. Та испуганно поежилась, словно от промозглого сквозняка. По правде сказать, одеяние ее, ветхое и невзрачное, и вправду выглядело не слишком надежной защитой от вполне осенней сырости. Между тем, по словам свидетелей, к лекарке довольно часто обращались за помощью как местные, так и жители окрестных селений. И наверняка щедро платили за помощь. Отчего же тогда она ходит в таком старье? Странно… Впрочем, неважно. Отогнав лишние мысли, инквизитор вновь окинул хрупкую фигурку мрачным взглядом. — Итак, Элизабет Бокетти, — наконец обратился он к девушке, и та, вздрогнув, подняла на него глаза. — Ты уже знаешь, в чем тебя обвиняют? Вопрос прозвучал как утверждение, и не случайно. Лиз робко кивнула. — Да, святой отец. Стражники, схватившие меня, говорили что-то о ведовстве и чародействе. Но, — она развела руками в удивленном жесте, — они ошибаются. Я ни в чем не виновна. — Все так говорят, — снова перебил ее священник. — Разберемся.

***

Следующие полчаса занял допрос. Придирчивого следователя интересовало буквально все, касающееся обвиняемой: возраст, место рождения, происхождение, причина прибытия в город… И многое-многое иное. Та отвечала на удивление открыто, не уклоняясь ни от одного вопроса. Элизабет Бокетти, восемнадцати лет от роду, провела детство в маленьком городке, немногим отличающимся от Санто-Доминго, название его ничего не сказало священнику. Отец умер, когда Лиз была еще маленькой, и вырастила их с сестрой мать. А познаниями лекарки с ней поделилась престарелая соседка, у которой не было своих детей и внуков. И Лиз оказалась способной ученицей. На удивление священника, Лиз не отрицала и покупки необходимых ей лекарственных трав, корешков и настоек у сарацинки Нур, даже предложила опробовать их в подтверждение того, что ее снадобья совершенно безвредны. Наивное и глупое предложение, которое, естественно, было тут же гневно отвергнуто. И даже наличие черного кота нисколько не смущало знахарку. По ее собственным словам, бедное животное не повинно в том, что родилось с шерстью именно такого цвета. Она не отрицала ничего, отвечая прямо и не отводя глаз, что заставляло отца инквизитора досадливо морщиться. Удивительно ясные и яркие сине-зеленые глаза притягивали взгляд помимо воли, заставляя вспомнить о недавнем наваждении. И воспоминание это нельзя было назвать приятным. Отец Пабло покосился в угол, где при свете витого подсвечника секретарь, поскрипывая пером, записывал аккуратным округлым почерком все сказанное. Про себя же отметил, что обвиняемая выглядит даже младше своих восемнадцати. И причина тому не в худощавом сложении полудетской фигурки и даже не в этих колдовских, чтоб их, глазах. Что-то иное, наивное и открытое, что наводило на мысль о невинных детях, не ведающих о добре и зле, не уловимое разумом, но ощущаемое наитием. Оно сквозило и в манере держать себя, и в речи, и даже в возмутительном отсутствии страха перед слугой Господним. Трудно было поверить, что за столь ангельской внешностью скрывается демоница. Что это юное невинное создание, само еще почти ребенок, лишило жизни младенца. Возможно, какая-то ошибка… Священник сердито тряхнул головой, сжав руку, невидимую под широким рукавом рясы, в кулак. Признать негодницу заведомо невинной? Что за вздор! Должно быть, это бесы вновь помутили его рассудок. Или… Отец Пабло недобро сощурился на подсудимую. Так и есть. Толстуха-крестьянка говорила что-то о приворотном зелье, а также о способности бесстыдницы привораживать к себе мужчин. Конечно, сам он не чета невежественным селянам и горожанам, но… что-то же ведь привлекло и его. Даже его… Едва не заставив поступиться своими принципами и поверить ей на слово. — Ты говорила что-то о необходимости покинуть городок, где ты родилась… — слух его уловил нечто, внушающее подозрения — и священник ухватился за эту возможность. Лиз растерянно кивнула, в широко открытых глазах отчетливо читалось замешательство. Отец Пабло отметил это с мрачным удовлетворением. — А что послужило причиной столь поспешного бегства, да еще в одиночку? — опершись ладонью о стол, инквизитор склонился в сторону девушки. Темно-серые глаза словно приковывали к месту настороженным взглядом. — В городке случился мор, — нехотя пояснила Лиз. — Черная оспа, от которой умерло много людей. Мать боялась за нас с сестрой, потому велела покинуть город как можно скорее. Он хотела спасти нас, — девушка грустно вздохнула. — Сама она заразилась за день до этого и не могла ехать. — Сестра? — недоверчиво прищурился отец Пабло. — А где же она сейчас? — Умерла, святой отец, — поникшим голосом отозвалась Лиз, глядя себе под ноги. — Через несколько дней после того, как мы покинули город. Наверное, она заразилась-таки от матери. — А ты, стало быть, нет? — задумчиво проговорил словно бы сам себе отец Пабло — затем резко обернулся к замершей девушке. — Не так ли? Лиз согласно кивнула. — Удивительное совпадение, не правда ли? — к тебе совершенно не цепляются болезни, — священник выпрямился, сделал круг по комнате, в конце вернувшись к исходной точке. — Тебя защищает твоя колдовская сила, — сделал заключение он. Лиз протестующе замотала головой так, что темные волосы выбились из-под платка. — Нет, святой отец. Никаких колдовских сил, просто… — Просто — что? — переспросил отец Пабло резко, не сводя с побледневшей девушки глаз. Ответа, как он и ожидал, не последовало. — И сила эта не щадит никого, даже твоих близких, — заключил он торжествующе. — Таким же образом пострадали и синьора Ринуо, и баронесса, — он ударил ладонью по столу. — И после этого ты имеешь наглость утверждать, что невиновна в колдовстве? Лиз побледнела, как полотно, но глаз не отвела. — Невиновна, святой отец, — повторила она тихо, но решительно. — Синьора Ринуо сама приходила ко мне за снадобьем, а баронесса… — Тоже приезжала к тебе лично? — саркастически переспросил отец Пабло. — Нет, — Лиз помялась, но через пару мгновений продолжила. — Она пригласила меня к себе, поскольку нуждалась в моей помощи. — Ложь! — не выдержал отец Пабло, глаза его гневно сверкнули, и он резко подался вперед. — Болезнь постигла ее уже после твоего ухода. — Ей лишь стало хуже, — спокойно поправила его Лиз. — Но болезнь эта пожирала ее тело задолго до моего визита. — И что это за болезнь? Повисло напряженное молчание. За его время священник гневно созерцал упрямую лекарку, не желавшую признавать очевидного. Что ж, тем хуже для нее. И когда он уже открыл рот объявить об этом, как Лиз тихо произнесла, опустив глаза: — Простите, святой отец, но я не могу сказать об этом. — ЧТО?! — Мой долг лекаря запрещает мне говорить о том, что может причинить вред доверившимся мне, — более уверенно повторила Лиз. — Что бы мне ни грозило. Священник помолчал с полминуты, помимо воли впечатленный силой духа девушки. Затем решительно выпрямился. — Итак, ты отказываешься говорить? И признавать свою вину? — Я невиновна, святой отец, — повторила Лиз. — Ну что же, — инквизитор сжал зубы. — Тем хуже. Для тебя. У нас найдутся иные способы убедиться в этом.