Роза и крест

Инквизитор сделал едва заметный жест — и ожидавший у порога стражник приблизился, грубо сгреб девушку за запястья, скрутив их за спиной, и толкнул ее в сторону второго, плохо освещенного и оттого не заметного выхода из комнаты. — Что?.. Куда?.. — нервно дернулась та, оглядываясь на главного мучителя округлившимися от ужаса глазами. Так, что тот невольно передернул плечами, к счастью, незаметно для окружающих, и отвел взгляд на секунду. — Продолжим нашу беседу в другом, более подходящем месте, — бросил отец Пабло, резко, жестко, вновь впиваясь тяжелым взглядом в девушку, раздраженный своей минутной слабостью. И оглянулся на стражника. — Веди. Затем величественно проследовал по темному переходу. Стражник толкнул Элизабет в спину, и та, шепотом пробормотав слова молитвы, повиновалась ему. Процессию замыкал еще один стражник, низкорослый и неуклюжий. Немного помявшись, ибо сугубого приказа и ему присоединиться к экзекуции не было, он все же поправил меч на боку и протопал вслед за напарником.

***

Комната, куда привели подсудимую на этот раз, оказалась еще более темной и мрачной, чем предыдущая. Там хотя бы был тусклый дневной свет, падавший из маленьких окошек и создающий иллюзию общности с окружающим миром. Здесь же — только мрачные глухие стены, на которые огонь из открытого камина в углу и факелов при входе и по углам бросали красноватые отблески. Равно как и на лица вошедших людей, вызвав у перепуганной девушки весьма убедительную ассоциацию с Преисподней. Темный предмет в переднем углу привлек внимание Лиз в первую и главную очередь. Настолько, что взгляд девушки буквально приклеился к нему, ничего уже более не замечая. Ничего подобного в своей недолгой жизни видеть ей не приходилось. Грубое подобие креста с веревками на его концах. Орудие ее казни, не иначе, но вот за что? С этим вопросом Лиз вновь отважилась обратиться к грозному инквизитору, все еще в глубине души надеясь на справедливое решение. Наивный вопрос прервал размышления отца Пабло, с брезгливым видом рассматривавшего неуклюжую постройку. В этой глуши даже не знают, как должна выглядеть настоящая дыба! Все их наказания сводятся к публичной порке, заключению под стражу и усекновению языка и конечностей (последнее, по размышлению, было оставлено про запас, как крайняя мера). Вот почему и построенная за два дня допросов конструкция более всего напоминала именно колодки для первого наказания. Священник оглянулся на девушку и приблизился на шаг, вынудив ту вздрогнуть и отступить, насколько позволила ей сильная хватка стража. — Разве? — это слово отец Пабло произнес на удивление вкрадчиво, с обманчивой мягкостью, с видимым усилием смиряя разгоревшийся гнев. — Причин более чем достаточно. Твое прошлое — тайна, покрытая мраком. Твое так называемое лечение оборачивается горем для несчастных, доверивших тебе судьбу. За тобой по пятам следует смерть! — с этими словами священник обвиняюще ткнул пальцем в сторону вздрогнувшей девушки. — Неправда! — воскликнула она громче. — И к тому же упряма до невозможности! — гневно закончил ее обвинитель. — Неужели ты думаешь, что это тебе поможет? Все время разговора отец Пабло пристально смотрел на девушку, и ее вид, напомнивший ему заблудившегося ребенка, сыграл свою роковую роль. В голову полезли совершенно несуразные мысли. Неужели это невинное создание способно на зверство, в котором ее обвиняют? Нет, тут, должно быть, какая-то ошибка. Это несчастное испуганное дитя не способно на осознанное преступление. Может быть, ведовство совершено ею по глупости и недомыслию, без понимания, какой грех она берет на душу, не осознавая глубины своего падения? Может быть, она еще не окончательно погрязла во грехе, и, не имея возможности сохранить ей жизнь, он сумеет спасти ее душу, вернуть заблудшую овцу в стадо небесного Пастыря? Может быть, и вовсе произошла роковая ошибка, и она ни в чем не повинна? Может… Но нет. Пронзительный голос девушки, болезненным уколом отозвавшись в виске, вернул все на свои места. Вернул его с небес на грешную землю. И отец инквизитор вновь видел перед собой лишь нахальную упрямую девицу. Неизвестно как и почему очаровавшую его своими колдовскими глазами, своим бесовским очарованием. Лишившую его разума и заставившую поверить в свою невиновность, пусть и на несколько мгновений. Священник размашисто перекрестился. — Да будет милостив к тебе Господь! — выдохнул он уже чуть спокойнее. — Дьявол овладел твоей душой и говорит твоими устами. Я заставлю его умолкнуть! И сказать правду, как бы ни была она противна твоей лживой натуре. Игнасио! — обратился он уже к стражнику. — Ты знаешь, что делать. Рослый детина с туповатым лицом поспешно кивнул и потащил девушку к грубому подобию дыбы. Старательно примотав ее руки и ноги к перекладинам креста, он снова повернулся к священнику с выражением подобострастного усердия на лице. Тот кивнул, и стражник проследовал к стене, откуда вернулся уже вооруженный пятихвостой плетью, на концах которой угрожающе поблескивали острые металлические «зубы». Инквизитор же, поначалу не обращая внимания на помощника, проследил, как в комнату шаркающей походкой вошел отец Лоренцо с папкой и чернильницей и расположился на лавке возле пламени очага. Правду молвить, данное испытание он сам считал довольно слабым и явно недостаточным, дабы вынудить злостного грешника раскаяться и обратиться на путь истинный. Но, взглянув в побледневшее лицо Лиз, про себя решил, что для начала вполне сойдет. В любом случае, в этом захолустье не так много достойных мер воздействия. И, испробовав их все, вполне можно перевезти подозреваемую в Турин, где уже и допросить как должно. А сейчас… кто знает, может, и этой малости окажется достаточно. Дай Бог! — Итак, продолжим, — отец Пабло дождался, пока секретарь раскроет свою папку, и грозно повернулся к обвиняемой. — Ты продолжаешь отрицать свою вину? Девушка мотнула головой, отбрасывая с лица выбившиеся из узла темные пряди. И умоляюще взглянула на священника. — Пожалуйста, святой отец! Я сказала вам чистую правду, клянусь Мадонной. Я ни в чем не повинна. Что… — голос ее дрогнул, взгляд метнулся в сторону будущего палача, а руки в путах непроизвольно напряглись, — …что вы собираетесь делать? — Всего лишь наказать твое грешное бренное тело за ложь, как наказывают непослушных детей, — священник медленно выдохнул, приводя в порядок спутанные мысли. — Заставить тебя одуматься и покаяться. Или, — отец Пабло поднял одну бровь со странной надеждой, мелькнувшей в глубине души, — может, ты уже осознала, чем обернулось твое вмешательство в замыслы Творца? — Нет, — Лиз всхлипнула. — Пожалуйста, будьте милосердны! Но по тому, как закаменело и словно лишилось жизни лицо ее главного мучителя, несчастная лекарка поняла, что на это рассчитывать не приходится. — Итак, ты мнишь себя невиновной, — холодно констатировал он. — Как и все прочие преступники, даже пойманные с поличным. Тем хуже для тебя. Приступай! — бросил священник палачу и отступил на пару шагов, не отрывая напряженного взгляда от своей жертвы. Избранный же на роль палача стражник неуверенно повел плечами, старательно избегая взгляда в сторону предполагаемой ведьмы. И оттого, что боялся, что та наведет на него порчу, подчинит своей воле, и (в большей степени) потому, что не имел опыта в подобных экзекуциях, особенно с женщинами, и отчаянно боялся осрамиться и навлечь на себя гнев грозного инквизитора. Наконец решившись, Игнасио щелкнул плетью, и острые концы, противно взвизгнув, рассекли рукав платья и ткань на плече. Лиз негромко охнула от первой, неожиданной и оттого показавшейся сильной боли. Скривившись, здоровяк Игнасио неловко замахнулся снова… — Ты что делаешь? — почти злой окрик чуть было не заставил его выронить плеть. Он слегка обернулся, боясь встретиться взглядом со священником. — Я сказал: бить, а не мух отгонять. В полную силу! Не смея противиться, тот ударил еще. И еще. И снова. Тугие ременные змеи оплетали тонкий стан девушки, больно жалили ее руки и ноги, оставляя длинные кровоточащие следы. Они казались трещинами на прекрасном сосуде, потеками на гениальной фреске, чем-то чуждым, лишним, вредоносным. Всхлипывающий голос девушки резал слух, впиваясь в самую душу. Чувство странное, неожиданное… чужое. Отец Пабло встряхнул головой, возвращая ясность мыслей, превозмогая себя, слабость собственного духа, заставляя себя смотреть на экзекуцию. Снова и снова напоминая себе о несчастном убиенном младенце, замученном этим коварным созданием, затаившимся под личиной невинной девушки. Проклятой колдуньей, не брезговавшей ни общением с нечистью, ни убийством. Самим исчадием ада… Что-то, смутно похожее на признание, послышалось ему в невнятных мольбах, и отец Пабло поспешным жестом приказал палачу остановиться. Затем приблизился почти вплотную и неосознанным жестом сжал пальцами подбородок девушки. — Ты признаешься? — прошипел он одними лишь губами, про себя страстно желая, чтобы она сказала «да», избавив себя… и его от этой пытки. — Я ничего не знаю, — выдохнула обессиленно Лиз. Кровь от очередного удара запеклась на ее скуле, волосы растрепались, глаза опухли от слез. Однако же она нашла в себе силы произнести: — У меня нет тайн ни от людей, ни от Всевышнего. Любой мог войти в мой дом и убедиться в этом. И я ничего не совершала, клянусь памятью матери. Я лишь лечила людей. — И баронессу де Арси? — переспросил отец Пабло с нарастающим гневом и оттолкнул ее от себя. — Бедняжка твоими стараниями чуть не сошла в могилу. — Нет, — Лиз снова всхлипнула, вздрогнув от резкого движения. — Я сделала все, что смогла, клянусь Мадонной! — Замолчи! — не сдержавшись, отец Пабло резко ударил девушку по щеке. — Не смей своими грязными губами осквернять святое имя! — Но это правда, — прошептала Лиз. — Будьте милосердны! — Милосердны? И это говоришь мне ты? — священник сорвался на крик. — Ты, исчадие ада, которое своим нечестивым колдовством погубила невинное дитя? — Дитя? О чем вы, святой отец? — девушка удивленно расширила глаза, на миг позабыв про боль. — Хочешь сказать, что ты ничего не знаешь? — инквизитор развел руками, не находя подходящих слов для выражения своего возмущения. — Весь город гудит, как пчелиный улей, а ты ничего не знаешь? — Меня не было в городе, — обессиленно произнесла Лиз, откидываясь к деревянной опоре. Не будь ее, девушка не была уверена, что удержится сейчас на ногах: слишком много потрясений навалилось на нее, разрушив ее тихий маленький мирок до основания. — Меня попросили помочь роженице в ближайшем селении, — лекарка со стоном поморщилась, пошевелив израненным плечом, и продолжила: — Вернулась только в день, когда меня арестовали. — Так ты еще и повитуха! — с мрачным сарказмом уточнил отец Пабло и прищурился, глядя на Лиз сверху вниз. — И что же роженица? — Умерла, святой отец, — Лиз виновато потупилась. — Я не успела… — …забрать и ее душу, — гневно закончил за нее священник. — Ты приносишь смерть каждому, к кому приблизишься. Но это ненадолго. Продолжай, Игнасио! Ведьма упорствует в своем грехе, но ей придется сознаться. В пылу охватившего его гнева святой отец вовсе позабыл об ином назначении импровизированного позорного столба. Он с каким-то садистским удовольствием наблюдал за продолжением экзекуции, чувствуя, что странные чары спали с его души. Она не властна над ним! Он — орудие Божье, и ей придется это признать. Чего бы это ни стоило… Тем временем крик и плач понемногу перешли в неразборчивые стоны. Множество рубцов на теле девушки почти слились воедино, истерзанное платье с трудом на нем держалось, также пострадав от экзекуции. Палач опасливо покосился на инквизитора, ожидая дальнейших указаний. Ему-то отчетливо было видно, что девушка находится в полубессознательном состоянии и практически не ощущает боли. А значит, и продолжать пытку бессмысленно. Но сказать это вслух не решался. — Брат мой, мне кажется, на сегодня довольно, — вмешался неожиданно престарелый секретарь, поднялся, близоруко щурясь на несчастную жертву и откладывая в сторону перо. — Ты защищаешь эту ведьму! — гневно воззрился на него отец Пабло, и перепуганному служке показалось, что в темных глазах инквизитора на мгновение блеснули желтые хищные волчьи огоньки. Нервно дернувшись, он едва не опрокинул локтем чернильницу. — Вовсе нет. Но она сейчас не ощущает боли, и значит, наши старания напрасны, — торопливо, чуть дергано пояснил Лоренцо, не глядя найдя на ощупь крышку и закручивая чернильницу. — Было бы разумнее продолжить допрос чуть позднее, когда обвиняемая придет в чувство. Он почтительно склонил седую голову. Инквизитор какое-то время угрюмо смотрел на собрата по вере, медленно успокаиваясь. — Привести ее в чувство! — приказал он. Игнасио чуть косолапо прошел к двери и чуть погодя вернулся с ведром холодной воды, которое и выплеснул почти в лицо несчастной девушке. Та неосознанно вздрогнула, но глаз так и не открыла. Похоже, Лоренцо прав. С продолжением допроса стоит повременить. Кто бы мог подумать, что ведьма окажется столь хлипкой и не выдержит обычной порки. «При этом так ни в чем и не сознавшись, — прозвучало вдруг в его сознании. — Может…» Священник поспешно перевел взгляд на висевшее на груди распятие, сжал его ладонью, ища поддержки у изображенного на нем Спасителя. Нет, не может. Ни в коем разе. Это испытание и испытанием-то назвать трудно, потому правда и не была услышана. Но через час-другой можно будет продолжить… а заодно и испытать другое предназначение «креста», о котором под действием праведного гнева он успел позабыть. А сейчас… отдых не помешает и ему. Потерев ладонью висок и обессиленно прислонившись к стене, отец Пабло приказал: — Увести! И, дождавшись, пока стражники отвяжут обвиняемую, и полувыведут, полувыволокут в коридор, а за ними и братом Лоренцо хлопнет разбухшая от сырости дверь, устало опустился на лавку. Минутная вспышка ярости… нет, праведного гнева, лишившая его сил… Как донельзя знакомо! Борясь с одной слабостью, он едва не впал в другую, более ему свойственную. «Ты слишком горяч, сын мой, — вспомнил он вдруг слова его монастырского наставника, покойного ныне отца Доминго. — Ты еще слишком молод и склонен поддаваться чувствам. Они заглушают голос Всевышнего, звучащий в тебе». «Вы не правы, святой отец, — мысленно возразил отец Пабло, глядя на тени в углах и дрожащее пламя факелов над ними. — Сила духа не зависит от прожитых лет. И я докажу вам это. Низменные движения души не помешают мне вынести справедливое решение. Я — орудие Божье и останусь им». И молодой священник поднялся со своего места, твердо настроенный следовать принятому решению. Ведьме не избежать наказания, но его долг как пастыря — попытаться спасти заблудшую душу и дать ей отпущение грехов. Об этом стоит помнить в первую и главную очередь, когда праведный гнев против погрязшего в грехе мира, в котором самое невинное создание может оказаться гнездилищем порока и зла, вновь будет грозить затопить разум. А поможет ему развеять это наваждение — священник неожиданно мрачно усмехнулся — небольшая прогулка. Подсудимая говорила, что вход в ее дом открыт каждому и у нее нет тайн от Господа. А значит, и от его верного слуги и орудия. И Он непременно поможет своему сыну на месте разобраться, чего на самом деле достойна эта… Элизабет.