***
Услышав скрежет ключа в замке, девушка невольно съежилась, неловко прикрывая лицо вновь связанными руками. Теперь-то она точно знала, что звук этот не предвещает ничего хорошего. Глупо было даже надеяться на снисхождение. «Инквизиция» — само слово это внушало ужас больший, нежели нападение сарацинов или голод. Орудие Божие, отмеченное нечеловеческой жестокостью. И лишь такая дурочка, как она, могла засмотреться на одного из них, пытаться увидеть в нем человека. На порог тесной камеры упал красноватый свет факела, затем показался уже знакомый чуть приземистый силуэт. Девушка признала бы его, и не глядя, по заметной одышке и неровному шагу. Ее мучитель явно злоупотребляет сытной пищей и вином, и рано или поздно это погубит его. Если бы только это еще имело значение… Сейчас она обвинена во всех смертных грехах, и слова ее — пустой звук для окружающих, если не сказать хуже. Девушка тяжело вздохнула и, прищурившись, немного неуклюже вытерла оборванным рукавом разводы на грязных щеках, оставленные слезами. Что бы она ни сказала и ни сделала, вряд ли это что-то изменит. Кроме одного — ее честного имени и правды, отнять которую не под силу даже им. Во всяком случае, Лиз очень сильно на это надеялась. — Поднимайся, ты! — грубо толкнул ее коленом в бок стражник, затем, не дожидаясь, сгреб за связанные руки и рывком поставил на ноги. — Святой отец не любит ждать… в чем ты наверняка уже убедилась. Он ехидно осклабился, демонстрируя отсутствие переднего нижнего зуба. Лиз ничего не ответила. Она уже один раз совершила глупость, попытавшись предупредить конвоира о его недуге, за что и поплатилась. Тот воспринял это за проклятье и теперь вдоволь злорадствовал о том, что после ее гибели оно навряд ли осуществится. К чему дразнить цепного пса еще раз?.. Хотя нет, назвать этого грубияна псом было бы оскорблением для всех лучших друзей человека. В том, что ими, лучшими друзьями, были именно звери, а не ближние, увы, довелось убедиться совсем недавно. Потеряв одного из них. По щеке соскользнула незамеченная слезинка. Бедный Бартолли… По крайней мере, ему не пришлось долго мучиться. Уцелела ли Музи, она не знала и вряд ли когда-нибудь узнает. Но Господь милостив и должен был позволить спастись хотя бы ей.***
Долготерпение никогда не было сильной стороной отца Пабло. Но на этот раз ему пришлось запастись не свойственной ему добродетелью в полной мере: тюрьма отстояла от застенка на некотором расстоянии, и потому доставить оттуда заключенную немедленно было невозможно даже самому исполнительному подчиненному. Чтобы как-то занять себя, инквизитор подошел к столу, за которым уже привычно устроился, раскладывая письменные принадлежности, престарелый секретарь. Движения его были обыкновенно неторопливы и грациозны, однако сегодня было иначе. Резкие и нервозные, они выдавали тщательно скрываемое волнение и беспокойство, почти наверняка совсем не случайные. — Что-то случилось, брат Лоренцо? — поинтересовался инквизитор, подходя чуть ближе. В этот момент на пороге появились стражники с заключенной, но на них он не обратил никакого внимания. От звука его голоса старичок вздрогнул и торопливо оглянулся. — Ничего, стоящего вашего внимания, ваше преосвященство, — пробормотал он, положив пухлую ладонь на папку. — И все же? — отец Пабло прищурился, не отводя взгляда и предчувствуя какую-то очень неприятную неожиданность. — Пропали документы, касающиеся дела о ведовстве, ваше преосвященство, — старик виновато склонил седую голову. — То есть как это — пропали? — не поверил своим ушам отец Пабло. И, невольно повысив голос, добавил: — Как такое вообще могло случиться? — Не имею ни малейшего представления, брат мой, — Лоренцо вновь открыл папку, разложив оставшиеся листы. — Папка с ними хранилась в этом помещении, и за время нашего отсутствия сюда никто не входил. Поравнявшись с посторонившимся писцом, инквизитор недоверчиво осмотрел папку сам. — Пропали показания синьоры де Арси и Ринуо, а также анонимное письмо, — подтвердил его подозрения Лоренцо. И добавил вполголоса: — все, что содержало обвинения против лекарки Элизабет. И это действительно было так. В отсутствии нужных бумаг отец Пабло убедился сам и не имел привычки не верить собственным глазам. К своему вящему неудовольствию, он услышал, как начали перешептываться стражники за его спиной, и уловил произнесенное с толикой восхищения слово «чудо». Да и брат по вере выглядел ошеломленным и не спешил их опровергнуть. Неожиданное происшествие выбило из колеи даже его на какое-то краткое мгновение, однако прочим не следовало знать об этом. Священник готов был уже разразиться гневной тирадой в адрес злокозненных способностей ведьмы, как внимание его привлек маленький клочок бумаги, запавший меж листов. Рассмотрев его, отец Пабло недоверчиво хмыкнул. Трудно понять наверняка, но обрывок этот вполне мог быть частью одного из утерянных документов. А обгрызенный край явственно указывал на путь их исчезновения. Без сомнения, виной тому стал неряшливый брат Маттео, имевший дурную привычку трапезничать за тем же столом, что предназначался для письма. Немного странно, конечно, что прожорливые грызуны позарились лишь на документы, относящиеся к обвинению, и не тронули признания самой Элизабет, хранившегося тут же. Но это наверняка было простым совпадением. Глупые простецы в любой мелочи готовы увидеть знамение. Но не мышей же, в самом деле, считать провозвестниками слова Божьего?.. Именно это и провозгласил священник, повернувшись лицом к усомнившимся. Никто не посмел возразить, однако на лицах их отец Пабло заметил тень нерешительности. И, чтобы подстегнуть нерадивых, резким тоном повелел им приниматься за дело. Те немедленно повиновались, оставив в стороне нерешительность. Напротив, словно досадуя на минутное замешательство, они довольно грубо подтащили заключенную к сооружению у стены и, развязав ей руки, оплели веревками, тянувшимися к лучам поставленного на бок креста. — Итак, — начал отец Пабло почти торжественным тоном, подходя к своей жертве вплотную. — Ты по-прежнему утверждаешь, что в деяниях твоих не было злого умысла и что пользовалась ты в исцелении лишь помощью Всевышнего. Девушка растерянно кивнула. В чуть округлившихся глазах затеплилась искорка надежды: может быть, теперь, убедившись в ее невиновности воочию, святой отец осознал, что ошибался насчет нее. — Чем, в таком случае, ты объяснишь это? — с этими словами отец Пабло резким движением почти сунул в лицо обвиняемой подозрительную склянку. Содержимое ее колыхнулось, и загадочное нечто, заключенное в ней, качнулось с ним вместе, как живое. Мгновение Лиз ошарашенно рассматривала содержимое склянки, затем на лице ее проступило неподдельное облегчение. — Очень редкое целебное растение, святой отец, — отозвалась она. — Золотой корень. — Корень? — переспросил отец Пабло с нескрываемым отвращением. — Разве в сотворенном Богом мире существуют такие отвратительные растения? — У нас — нет. Он растет очень далеко на Востоке и ценится на вес золота за свою невероятную целебную силу… — Целебную, значит? — одним движением священник вытащил пробку из склянки и плеснул снадобьем в лицо не ожидавшей этого Лиз. — Вот сейчас и проверим! Все присутствующие в ужасе замерли на месте, уставившись на девушку. Но та не растворилась на месте и не сгорела заживо, а лишь вскрикнула от боли, когда спиртовая настойка попала в глаз. И дернула плечом, инстинктивно силясь дотянуться и протереть обожженное место. — Вот столько лечебной силы в твоих снадобьях и в тебе самой, лживая дрянь! — воскликнул инквизитор. С большим гневом, чем ожидал от себя сам. Недавние сомнения в вине лекарки теперь казались ему глупыми и смешными. В порыве чувств священник хотел было даже разбить склянку прямо здесь, но вовремя одумался. Негоже осквернять дьявольским снадобьем землю, единственное подходящее место для нее — очищающий огонь. Как и для этого исчадия ада, притворившегося агнцем. Он дал знак, и помощники приступили к делу, старательно и неспешно натягивая веревки, перекинутые через закругленные края лучей креста и закрепленные на руках подсудимой. Медленно, пьеда за пьедой*, те натянулись, негромко потрескивая. Почти так же, как напряженная тетива лука, вытянулось и тело девушки, не произносившей пока ни звука, лишь до крови закусившей губу. Инквизитор следил за ней, не отрывая взгляда, и от этого повисшего молчания ему стало немного не по себе. Еще совсем недавно просившую и умолявшую о пощаде, сейчас ее словно подменили. Силой своего колдовства она не чувствует боли? Или она и правда демон в человеческом обличии? В этот момент мера терпения несчастной была переполнена, и с бледных губ сорвался сдавленный стон. На слипшихся от соли ресницах проступили невольные слезы. Помимо воли, уже не помня о гордости, Лиз подняла взгляд на мучителя, безмолвно умоляя о пощаде. И столько муки и невысказанной просьбы было в нем, что отец Пабло вздрогнул и отвернулся. Ища подкрепления духа в своем начинании, он перевел взгляд на латунное распятье, осеняющее это зловещее помещение — но распятый Христос ответил ему точно таким же молчаливым укоряющим взором. Тяжело вздохнув, священник вновь взглянул в глаза девушки. — Покайся, — произнес он уже совсем иным тоном. — Господь милостив и простит твой грех, каким бы тяжким он ни был. Сейчас он, как ничего иного, желал этого покаяния. Но Лиз медленно покачала головой. Ну что ж… По его сигналу дюжие стражники налегли на веревки… но, видимо, недостаточно дружно и слаженно. Потому что девушка пронзительно вскрикнула, а левая рука ее с противным влажным хрустом вышла из сустава. Второй стражник от неожиданности ослабил захват, и единственная, удерживавшая Лиз, веревка оборвалась. Освобожденная покалеченная конечность безвольно повисла, причиняя жертве новую боль и исторгая из ее груди очередной стон. — Виноват, ваше преосвященство, — затараторил виновный, суетливо перехватывая веревку и готовый продолжить экзекуцию… теперь уже бесполезную. — Убирайся! — почти зарычал на него священник. Затем повернулся ко второму, не менее побледневшему стражу. — Закрепи веревку. Переходим ко второму испытанию, — дополнив слова выразительным кивком в сторону очага, возле которого на кованой решетке покоилось упомянутое орудие — железный прут с маленьким кривоватым крестом на конце. За прошедшее время орудие изрядно нагрелось, и теперь крест светился тускло-багровым цветом. Виновник происшествия поспешно ретировался за дверь. Второй стражник не менее резво поспешил поднять орудие казни. Поспешность, однако, наказала его, и, зашипев сквозь зубы, палач обмотал руку снятым поясом и только после этого смог поднять прут. Сыромятная кожа ремня зашипела, наполняя помещение противным запахом горелого. При виде раскаленного орудия отец Пабло чуть заметно поморщился, затем окинул взглядом съежившуюся в ужасе девушку, прикидывая, к какой части тела его лучше применить. Нет, конечно, он прекрасно знал, что следовало к груди или ко лбу, где кожа наиболее тонка и чувствительна. Знал… но что-то не давало решиться на это. От одной мысли, как обезобразит этот след прелестное личико девушки, какую мучительную боль причинит, его передернуло. «Снова эти козни!» — священник истово перекрестился, отводя взгляд от источника соблазна. — Давай! — приказал он, указывая на видимую в прорехе платья белокожую ножку. Крестообразное клеймо с шипением коснулось тонкой лодыжки. Девушка истошно закричала, дернувшись всем телом. Помедлив секунду-две, стражник опустил раскаленный прут на пол, слегка ослабляя на нем хватку (железо жгло даже через защиту), и вопросительно оглянулся на инквизитора. Тот же не спеша приблизился и, сжав ладонью подбородок девушки, почти прошипел: — Боль ты переносишь хорошо… я бы даже сказал, слишком хорошо, — отец Пабло медленно, с трудом выдохнул, затем недобро усмехнулся. — Может, стоит повторить? Тонкая кожа жертвы обжигала пальцы, побуждая отпустить ее, как раскаленное железо… либо же коснуться еще. Более чем странное желание, смущающее и приводящее в исступление. Пальцы ощущали суматошное биение сердца несчастной и машинально скользнули ниже, коснувшись шеи. Затем, словно опомнившись, инквизитор отдернул руку и впился глазами в бездонную сине-зеленую глубину взгляда виновницы его смятения. Почти ожидая увидеть там горящее демоническое пламя. Но нет, в глазах девушки не было ничего, кроме страха и мольбы. — Будьте милосердны, — прошептали тонкие губы. — Не мучайте, убейте сразу! От такого предложения отец Пабло остолбенел, не сразу сообразив, что ответить. И прежде, чем он успел опомниться и разгневаться вновь, лекарка добавила почти неслышно: — Только отпустите ее. — Кого? — не понял отец Пабло. Глаза его изумленно расширились. — Ты же говорила, что у тебя никого нет. — Никого из людей, — девушка медленно выдохнула, поморщившись от боли. — Кроме нее. Малышка Музи, не повинная в грехах людей. Отпустите ее, святой отец. Она лишь неразумное животное. Она с мольбой взглянула на священника, и тут только тот понял, о ком говорила обвиняемая. Та самая черная кошка, найденная им невдалеке от ее хижины. Стражник непонимающе захлопал глазами, брат Лоренцо тоже остановился, не слыша их разговора. — А почему ты просишь за нее, не за себя? — проснулась в нем привычная подозрительность. Девушка обессилено выдохнула, прислонившись спиной к шершавой поверхности креста. И во всей ее позе читалась такая обреченность, что слова были явно излишни. — Уже поздно, — немного помолчав, скрывая непривычную неловкость, буркнул наконец отец Пабло. — Твоя кошка мертва. Того же, что случилось дальше, не мог предсказать никто… — Нет! — на глаза Лиз вновь навернулись слезы. Она резко выпрямилась, словно почерпнув в боли новые силы, и рванулась вперед, напрочь забыв про веревку. Та впилась в запястье, выворачивая его за спину и оставляя ссадины на нежной коже. Но девушка не ощущала этой боли. В глазах вспыхнули искорки безумия. — За что? — громко, истерически выкрикнула она в лицо своему мучителю, позабыв про страх и мольбу. — Меня вы вините в колдовстве, но за что убили ее? Встревоженный стражник подошел ближе и сграбастал девушку за покалеченную руку, дернув на себя. Она же лишь слегка поморщилась и даже не оглянулась на него. Вся ее тонкая хрупкая фигурка, казалось, стала выше и светилась от негодования. — Убийцы! Богом проклятые убийцы! — голос ее сорвался до визга. — Все, на что вы способны — убивать беспомощ… Хлесткая пощечина оборвала гневную обличающую речь. — Довольно! — рука священника сжалась на полуобнаженном плече Лиз. — Итак, значит, ты признаешь, что ничтожные неразумные твари тебе ближе сынов Божьих? Признаешь свою вину? — Ничтожные? — глухо повторила Лиз. От недавнего пыла не осталось и следа, глаза потухли, а тело словно лишилось костей. Такая разительная перемена не могла не пугать, однако же проявлять страх недостойно служителя Господа. И инквизитор повторил свой вопрос. — Считайте как хотите, — с пугающим равнодушием отозвалась девушка, опустив голову. — Мне все равно. Чего-чего, а такого поворота отец Пабло ожидал менее всего и на секунду даже растерялся. В первую очередь потому, что не знал, как именно толковать эти странные слова. Были ли они признанием? Доказательством вины? Он не знал наверняка. Но, тем не менее, все присутствующие с молчаливым гнетущим ожиданием смотрели на него. И теперь выбор — признать ее виновной или нет — целиком и полностью зависел от него.