ИГРА ВСЛЕПУЮ

*** Лагатт нашел Раллена в общем отсеке рядом с шлюзами, и для этого пришлось обежать почти весь корабль. Действительно обежать — ноги, совсем недавно восстановленные в регенераторе, еще не адаптировавшиеся к нагрузкам уровня легионера, горели будто огнем. Лагатт тяжело дышал, и чувствовал, как колотится, будто безумное, сердце. Раллен был привычно равнодушен и спокоен: — Здравствуй, Маркус. — Вы ведь прилетели на шаттле? — не размениваясь на приветствия, спросил Лагатт, как только смог выдавить слова сквозь комок в горле. — У вас остался к нему доступ? Мы можем улететь? За спиной Лагатта в коридоре никого не было, бояться было бессмысленно, тем более что Хаотик в тот момент был слишком занят, чтобы размениваться на кого-то кроме легионера Слейтера. В тот момент. Лагатт не сомневался, что однажды Сид вспомнит, что он сделал. И не оставит этого просто так. — Заберите меня отсюда, пожалуйста, — попросил он, понимая, что сейчас Раллен потребует объяснений, ответов, и, возможно, сам решит оставить Лагатта на «Хаосе», и тогда… — Идем, — равнодушно ответил первый помощник «Роджера» и пошел в сторону шлюзового отсека. — Мне стоит опасаться системы безопасности «Хаоса»? — Нет, — поспешно ответил Лагатт, потом вспомнил выражение лица Хаотика, после того, как Лагатт сказал «у легионеров очень хороший слух», и поправил себя. — Пока нет. — Исчерпывающий ответ. Двери шлюзового отсека открылись перед ними с едва слышным шипением, и Лагатт поспешно зашел внутрь, направился к единственному шаттлу с «Роджера», который замер в самом центре зала. Этот шаттл был больше шаттлов с «Хаоса», насколько знал Лагатт, с лучшим вооружением, но чего стоило хорошее вооружение шаттла против бортовых орудий целого эсминца, если Хаотик решит пострелять. Раллен подошел к шаттлу, приложил к боковой идентификационной панели руку, видимо, предоставляя генетический код, а потом ввел подтверждение своего доступа на дополнительной проекции меню. Дверь шаттла опустилась вниз, превращаясь в подобие трапа, и Лагатт первым забежал внутрь. Он просто надеялся улететь с «Хаоса» побыстрее. Раллен не мог не замечать его поспешность, и все же никак не комментировал ее, пока они не покинули корабль. Лагатт все равно все время вспоминал лицо Хаотика, когда Слейтер появился в коридоре, и чувствовал, что в любой момент все могло обернуться для него очень плохо. «Роджер» базировался дальше от планеты, чем «Хаос», и пока они летели, Лагатт почти мог убедить себя в том, что они с Ралленом летят в открытый космос, огромный и необъятный, где невероятно легко затеряться. Мысль была, безусловно, глупая, но почему-то немного успокаивала. Лагатт на самом деле не хотел бы оказаться в шаттле в открытом космосе с кем угодно, потому что с трудом представлял себе более безнадежную ситуацию, но если бы ему дали выбор, с кем попасть в такую безвыходную ситуацию, Лагатт выбрал бы Раллена, хотя вряд ли смог бы объяснить почему. Это от страха, твердо сказал он себе, и смог хотя бы немного успокоиться только когда шаттл опустился на пол в шлюзовом отсеке «Роджера». — Капитан Андерсен объявил сбор через, — Раллен равнодушно посмотрел на виртуальный циферблат над панелью управления, — два с половиной часа. До того времени я свободен. Ты можешь составить мне компанию. Это не было просьбой, впрочем, и прямым приказом не было тоже, но Лагатт в любом случае не собирался отказываться. Они вышли из шлюзового отсека, поднялись на гравитационном лифте на три яруса вверх, к жилым каютам, и Раллен пошел по переходу вперед. Лагатт ожидал, что они отправятся в один из общих отсеков или в офицерскую столовую, но, насколько ему было известно, в этой части корабля не было ничего подобного. Раллен остановился у одной из десятков одинаковых дверей, небрежным, привычным жестом повел рукой в воздухе, и дверь скользнула вверх, среагировав на соответствующий сигнал личного компьютера. — Это… — нерешительно начал Лагатт, и Раллен подтвердил: — Моя каюта. Заходи, здесь нам никто не помешает. Внутри оказалось тесно и чисто именно той стерильной, неестественной чистотой, которую Лагатт привык ассоциировать с Ралленом. На борту чистоту поддерживали соответствующие механизмы и системы, и все же даже они не могли сделать пространство настолько безличным. Раллен устроился на кровати у отключенного иллюминатора и указал Лагатту на стул. Места было мало, и Лагатт от того чувствовал себя немного неловко, словно бы влез во что-то личное. Что, разумеется, было совершенно безумной мыслью, потому что первый помощник «Роджера» производил впечатление человека вообще не способного на что-то «личное». Вообще не способного чувствовать, если уж на то пошло, хотя это впечатление и было обманчивым. — Здесь нет камер, — пояснил Раллен в ответ на незаданный вопрос Лагатта и добавил, — ты можешь говорить. — Я сделал глупость, — признал Лагатт, усилием воли подавляя нервное желание кусать губы. — Это я определил по твоей реакции. Насколько глобальную? Лагатт вспомнил свой разговор с Хаотиком у лазарета, каждую свою фразу, и потом лицо Сида, когда тот понял, что Слейтер все слышал: — Кажется, фатальную, сэр. Я… я подставил Хаотика. Возможно, он захочет меня за это убить. Возможно, любой другой на месте Раллена отреагировал бы иначе, но первый помощник «Хаоса» только безэмоционально пожал плечами: — Ты жив. Я сказал бы, что это хороший знак. Лагатт тоже так думал, но потом вспоминал, как потом все обернулось, когда Слейтер появился в коридоре, и начинал сомневаться, что проживет долго. — Начни с самого начала, — предложил Раллен. — С момента атаки на Цитадель. Говорить об этом было достаточно просто. Лагатт описывал события так, как мог бы докладывать вышестоящему офицеру во Дворце, и Раллен слушал не перебивая, только иногда задавал наводящие вопросы. Лагатт не был уверен, что стоит говорить о взбунтовавшемся модификанте, но правда все равно потом стала бы известна, и он все-таки рассказал. Раллен отреагировал равнодушно: — Он уже успел восстановить язык и потребовать, чтобы к тебе применили… санкции. — Он все-таки выжил? Что вы ответили? — Что без языка он нравился мне больше, — бесцветно сказал Раллен. — Что было после? Лагатт продолжил. Теперь, когда он пересказывал события, все казалось одновременно проще и глобальнее. И не так уж много и случилось с ними со всеми, наверное. Нападение химер — простое до смехотворности; пробуждение черного телепата от крио-сна, которое чуть не стоило успеха всей операции, и даже оно не было бы проблемой, сообрази Уоррен взять с собой кого-нибудь из инквизиции; закончившийся, так и не начавшись мятеж модификанта, а потом только дверной проем с лезвиями, отключение системы и ожидание, когда прилетят люди спасать Уоррена. — Ты рисковал собой, когда защитил капитана «Бури», — равнодушно заметил Раллен. — Довольно неожиданно. Лагатт и сам не знал, что на это ответить, потому просто неопределенно пожал плечами: — Говорят, легионерам генетически прививают желание защищать людей. Может быть, моими действиями руководил этот искусственный инстинкт. Может быть, я просто впервые был частью команды, и не захотел стать единственным выжившим. Выбирайте любой вариант, я не знаю сам, что заставило меня так поступить. Допускаю даже, что чувство долга, которое пытались привить мне во Дворце. Раллен коротко кивнул, принимая его слова, и ничего не сказал в ответ. Его молчание не было многозначительным, оно было совершенно бесцветным, как и сам Раллен, которого будто нарисовали красками, смешанными с серым, и весь он получился какой-то невыразительный, лишенный контрастов. Первый помощник «Роджера» не был красивым человеком, и никто и никогда не назвал бы его интересным, потому Лагатт и сам не понимал, откуда взялось это странное желание сделать что-то, чтобы услышать от Раллена «ты поступил правильно». Хотя, возможно, это просто был инстинкт самосохранения, в конце концов, у первого помощника капитана была возможность избавиться от Лагатта в самом неприятном смысле этого слова. — Знаете, вы необычный. Раллен даже удивлялся без удивления, как-то безэмоционально, словно с самого начала знал, что случится, и только отыгрывал то, что положено было чувствовать в таких ситуациях: — В каком смысле? — Вы кажетесь очень скучным человеком, — попытался подобрать слова Лагатт, только потом, поняв, что это может быть воспринято неправильно. — Не только кажусь, — невыразительно ответил Раллен. — Нет, знаете, за вами… — «интересно наблюдать» не передавало того, что Лагатт чувствовал, и он попытался сформулировать точнее. — Вы кажетесь настолько неинтересным, что невольно притягиваете взгляд. И когда начинаешь смотреть, действительно смотреть, почему-то тяжело оторваться. — Твоя личная патология восприятия, — Раллен равнодушно пожал плечами. — Я равнодушен и неинтересен. Ничего другого ты не увидишь. Почему-то Лагатту захотелось улыбаться, когда он это услышал, хотя ситуация совершенно не располагала: — Я смотрю не потому, что хочу увидеть что-то новое. Мне просто нравится процесс. — Индивидуальная патология, — безразлично повторил Раллен. — Если бы капитан «Бури» умер, и я остался бы под завалом один, вы бы стали меня доставать? Если бы точно знали, что я жив, вы бы пришли? — Разумеется, нет, — ровно, с той же неизменной невыразительной интонацией ответил Раллен, и его голос не должен был бы так переворачивать все внутри, сжимать холодом, потому что Лагатт, в общем-то, и ожидал именно этот ответ. — Я первый помощник на флагмане пиратской Армады. Естественно я не покинул бы пост лично и прислал бы за тобой кого-то из рядовых членов экипажа. Я прислал бы их, даже если бы не был уверен, что ты жив — чтобы они забрали тело. И хотя Лагатт понимал, что даже тело легионера имело свою цену, могло стать полезным в дальнейшем, мысль о том, что Раллен не оставил бы его умирать — его, Лагатта, не другого человека, и не важно сколько в этом было расчета, а сколько симпатии — заставила холод внутри отступить: — Спасибо, сэр. — Даже пираты не бросают своих, если есть выбор. — Все равно спасибо. — Ты закончил на том, что Хаотик спас вас с капитаном «Бури», что дальше? Наверное, хорошо, что Раллен сказал ему начать с атаки на Цитадель, потому что теперь Лагатт чувствовал, что немного успокоился, мог посмотреть на ситуацию немного отстраненно и трезво оценить, что сделал: — Вместе с Хаотиком, его церковником и раненным капитаном «Бури» мы отправились на «Хаос». Уоррена церковник еще в шаттле отправил в регенератор, позднее лег в него сам, чтобы, как я понимаю восстановить собственное лицо. — Ты остался с Хаотиком. — Да. Чтобы вытащить меня из-под завала он вколол мне транквилизатор, а до того я принимал обезболивающее, и только пришел в сознание. — Довольно быстро, — заметил Раллен. — На организм легионера требуются дозы, намного превышающие человеческие, насколько я понял, транквилизатор Хаотика был стандартным, не рассчитанным на кого-то вроде меня. Но я даже после того как очнулся чувствовал себя немного заторможенным. Меня не волновало собственное состояние, — впрочем, Раллен наверняка хотел слышать от Лагатта не это, — в общем, мы вернулись на «Хаос». Хаотик получил сообщение от Бабочки и отправился в лазарет, туда, где находился легионер Слейтер. У меня был управляемый грави-стул, и я направился следом. Потом мы ждали у регенератора, когда легионер Слейтер очнется, чтобы узнать… ну, чтобы узнать выживет он или нет. Если Раллен и заметил заминку в речи Лагатта, он ее проигнорировал: — Что было дальше? — А потом легионер Слейтер очнулся и выжил. С этого момента говорить становилось сложнее и вместе с тем неловко, потому что уж слишком не вязалось то, что произошло после с привычным образом Хаотика, с образом пирата, который в любой ситуации выходит победителем. — Дальше? — равнодушно спросил Раллен, будто отыгрывал какую-то определенную последовательность действий, не испытывая к ним ни интереса, ни причастности. — Дальше Хаотик… — разрыдался. После того, как стало понятно, что Слейтер выживет, и сам Лагатт выдохнул от облегчения, словно что-то тяжелое перестало внезапно давить на грудь, он услышал тихий смешок, повернул голову к Хаотику, и тот сидел сжавшись словно ему было невыносимо больно, ловил ртом воздух через всхлипы, и был совершенно не похож на себя обычного. Ни капли, словно он все это время заставлял себя держаться, и запас его сил кончился. — У Хаотика Сида случился нервный срыв. Это определение было, наверное, точнее всего. — После, сэр, я ушел. Лагатт не пытался ни утешать, ни говорить, что бы то ни было, вообще понятия не имел, что можно сказать в такой ситуации. И еще был уверен, что Хаотика было опасно трогать в том состоянии. Для самого Хаотика опасно. — Я отправился в отсек с регенераторами и восстановил ноги. Хаотик и его церковник забрали с Цитадели тех жертв черных, которым еще могли помочь, и мне пришлось ждать своей очереди, но, в конце концов, это оказалось не так уж долго. — Что насчет жертв с Цитадели? Хаотик оставил этих людей без контроля? — За ними наблюдают роботы с «Хаоса», а те управляются Бабочкой, и я честно не думаю, что люди представляют угрозу. Не после того, что с ними было. Если Раллен и собирался это оспорить, он промолчал, и Лагатт сам спросил: — Как думаете, что с ними теперь будет? Думаете, Хаотик решит их продать? — Вряд ли. Едва ли эти люди психически стабильны, невыгодно их продавать. Убивать он их тоже вряд ли станет, иначе какой смысл был их спасать. У себя, разумеется, тоже не оставит. — Есть и другие варианты? — спросил Лагатт. — Церковь решила взять на себя ответственность за выживших. Скорее всего, эти люди отправятся на Нео-Ватикан. Раллен сказал это отстраненно и равнодушно, безлично, и Лагатт уточнил: — А вы сами-то как к этому относитесь? — Я считаю это наилучшим решением. Нео-Ватикан удаленная планета, очень закрытая и мирная, насколько я знаю. Большинство этих людей уже никогда не смогут вернуться к своей прежней жизни, не после того, как Империя их похоронила. Ни капитан Андерсен, ни Хаотик не станут тратить ресурсы на помощь посторонним людям, если для этого не будет повода. Не теперь, когда слишком много других важных вещей, и все они требуют внимания. Нео-Ватикан не идеален, но лучше для этих людей ничего нет и не будет. Лагатт вспомнил всех кого видел и в Цитадели на стенах, и уже потом на «Хаосе». И, наверное, Раллен был прав. Церковники не были идеальны, и может быть во многом они походили на черных, но, по крайней мере, они предлагали помощь. Только они и предлагали. — Ты восстановил ноги. Это было до того, как я прилетел на «Хаос» или после? — До. Сэр, на самом деле то, что было после не очень важно. Можно я лучше сразу расскажу, как облажался? У Лагатта не было никаких причин скрывать, о чем они говорили со Слейтером, ни одной, кроме того, что этот разговор был личным. Возможно, Раллен это понял, возможно, ему просто было все равно, но он только безразлично кивнул: — Слушаю. — После того, как восстановил ноги, я пошел в лазарет к легионеру Слейтеру, его уже переместили из регенератора на медицинскую кровать, и он спал. Вы знаете, после регенератора часто вводят снотворное, чтобы организм адаптировался. Я остался на случай, если что-то пойдет не так. И еще потому, что не хотел, чтобы Слейтер пришел в себя в одиночестве, точно не после того, что тому, наверное, пришлось пережить у черных. Лагатт спускался на Цитадель не больше, чем на час или полтора, и видел-то там только несколько коридоров в корпусе с запасной системой. И даже этого ему с лихвой хватило. — В каком смысле? — уточнил Раллен. — На случай, если, придя в сознание, легионер Слейтер отреагирует негативно. — Запаникует. — Верно. Паникующий легионер, сэр, это точно не то зрелище, которое приятно наблюдать. В общем, я остался. Слейтер пришел в себя, мы поговорили, и я ушел. — Предполагалось, что ты рассказываешь, как облажался. — Я к этому и веду. В коридоре был Хаотик, он пришел, чтобы сообщить, что вы на корабле и искали меня. Я заговорил с ним о Слейтере, начал спорить. Повысил голос, зная, что легионер Слейтер нас услышит. В общем, в конце концов, все очень плохо обернулось. Когда Слейтер вышел из лазарета, Лагатт стоял лицом к Хаотику, он не видел, как открывалась дверь, только слышал ее, и потом звук шагов. Лагатт не мог обернуться, его взгляд словно притянуло, примагнитило к лицу Хаотика, к его глазам, и в какую-то секунду Лагатт понял, что различает каждую мельчайшую деталь по отдельности и одновременно все их вместе. За эти несколько недель Лагатт успел увидеть Хаотика всяким: нарочито театральным, мрачным, усталым, даже в моменты нервного срыва, когда стало понятно, что Слейтер выживет. Лагатт никогда не видел Сида таким. Если бы Раллен попросил его найти определение, каким именно, Лагатт не смог бы этого сделать, но он смотрел в тот момент Сиду в лицо, различал каждую деталь, каждый оттенок чувств, словно те были его собственными: первые несколько секунд неверия, потом понимание, что все происходит на самом деле, что Слейтер снова рядом, а потом, как удар в грудь, боль — обнаженная и пронзительно настоящая. А потом Хаотик рассмеялся, и показалось, что это на самом деле вовсе не смех, а просто что-то очень важное крошится у него внутри. Лагатт никогда не считал себя похожим на человека, никогда не чувствовал ни с кем эмоциональной близости, не разделял эмоционального понимания, но в тот момент он вдруг осознал совершенно точно, насколько для Хаотика все это было всерьез, насколько это было личным. — Я его подставил, — глухо сказал Лагатт Раллену. — Я их обоих подставил, потому что вмешался в то, чего не понимаю. Хаотик не простит. Лицо Сида — неверие, понимание, и потом боль — все еще стояли перед глазами, и Лагатт понимал, что сам бы не простил. Никогда. — Он меня убьет. Понимание этого было настолько осязаемым, настолько настоящим, что переворачивало что-то внутри, и… — Слишком много о себе думаешь, — бесцветным голосом сказал ему Раллен. — Простите? — не понял его Лагатт. — Ты увидел, что Хаотика тряхнуло, и запаниковал. — Вы что не понимаете, что его из-за меня тряхнуло?! Если бы я с самого начала предупредил, что легионер Слейтер нас слышит… Подобное пренебрежение и равнодушие просто не укладывалось у Лагатта в голове. — То лишил бы Хаотика той театральной драмы, которую он так любит. — Вы думаете, что это шутка?! Хаотик убил легионера Слейтера, лгал ему и продал его! А я подставил их под разговор, через полтора часа после того, как Слейтер чуть не умер. Думаете, Хаотик простит?! Когда Раллену хватило наглости рассмеяться, Лагатт чуть не задохнулся от возмущения: — Вам кажется, что это смешно? — Хаотика тряхнуло не из-за тебя, а из-за его легионера. Честно говоря, я сомневаюсь, что в их любовной драме предусмотрены роли для кого-то кроме этих двоих. Лагатт открыл рот, чтобы возмутиться… и закрыл, когда неожиданно для самого себя посмотрел на ситуацию с такой стороны: — Вы хотите сказать, он не станет считать меня в чем-то виноватым? — Я хочу сказать, он вообще не вспомнит, что ты существуешь. Это для капитана Андерсена захват Цитадели только первая ступень в планах. Хаотик действовал с одной единственной целью — спасти легионера. За пределами этой цели для него ничего нет — ни смысла, ни будущего. Ты испугался Хаотика, а от него на самом деле больше ничего не зависит, он прошел столько, сколько смог. Во всей этой партии ходы остались только у легионера. Вопрос только в том, куда он шагнет — прочь или навстречу? *** Когда Слейтер переступал порог, ему казалось, что он готов увидеть, что угодно. Что он готов к встрече с черным, который перерезал ему горло на алтаре, или с пиратом Хаотиком, с любой из масок и любой из граней Сида. Но в тот первый момент, когда он шагнул за порог, и его взгляд будто само собой притянуло к затянутой в черное фигуре, Слейтеру показалось, что он смотрит на незнакомца в одежде Сида. Незнакомец был худым, изможденным, он стоял будто замер на середине движения, и была в этом застывшем состоянии хрупкость куклы собранной из кусков, одно движение и все рухнет. Слейтер узнавал Сида по шагам, узнавал его по голосу и по одному звуку дыхания. Он узнал его изуродованным в окружении черных. А теперь смотрел на лицо Сида — восстановленное лицо, в невидящие почерневшие, будто от боли глаза, и не мог поверить. Словно бы его обокрали, поманили обманкой, записью голоса. А потом незнакомец запрокинул голову и засмеялся — хрипло, истерично, болезненно, но что-то внутри Слейтера рванулось вперед, застучало в бешеном ритме узнавания — это он, это действительно он, он совсем рядом. Ты мне нужен! Ты мне очень нужен, я хочу быть к тебе ближе, я хочу быть с тобой рядом. Слейтер не мог сделать ни шага, будто в кошмаре. Будто бы он снова и снова оказывался на «Роджере» и видел регенератор, из которого безвольно свешивалась изуродованная окровавленная рука, и Слейтер знал, что уже поздно, но все равно не верил, хотел подойти, но не мог, словно кто-то вмуровал его в прозрачную стену. — Эффектный… выход, Леон, — Сид смеялся, задыхаясь и держась за грудь, а Слейтер не видел ничего кроме него. Лагатт превратился в статиста, в такую же деталь обстановки, как материал стен или решетка пола. Значение имел только Сид. — Мое дурное влияние. Предчувствие опасности прошлось холодком вдоль позвоночника, и для него не было ни одной логичной причины, потому что ничто не угрожало Слейтеру на корабле, теперь, когда черные были уничтожены, и страх этот не был направленным, это не был страх нападения. Нужно было что-то сказать, ответить Сиду, в конце концов, Слейтер для того и заставил себя выйти в коридор, чтобы поговорить. Чтобы получить объяснения. Что из этого настоящее? В тот момент это был дурацкий, совершенно бессмысленный вопрос. Сид был настоящим, и его смех, и его боль тоже были очень настоящими. И Слейтер только тогда понял, откуда взялось чувство опасности, почему оно показалось таким знакомым. …коридоры «Роджера», и страх не успеть, а потом регенератор, и окровавленная фигура внутри… Слейтеру слишком часто снилось, что он не успел. Пришел слишком поздно. Я пришел слишком поздно? А потом смех прекратился, будто его выключили, и что-то внутри Слейтера скрутило от боли. — А я, Леон, что-то не в форме. Очень некрасиво облажался. Слейтер никогда не видел Сида таким, и никогда не хотел бы увидеть — таким усталым, будто выгоревшим изнутри, безмерно усталым. Способным разбиться на осколки от одного единственного вопроса. Это был момент, когда Слейтер с абсолютной, какой-то даже болезненной четкостью осознал, что может задать любые вопросы, потребовать любых объяснений, потребовать чего угодно — и получить это, потому что Сид, Сид который вычерпал себя до дна, вот такой хрупкий и безумный, просто не сможет ему отказать. Слейтер чувствовал это так, словно они с Сидом были единым целым, и это целое медленно рассыпалось, разваливалось на куски, и всего одного вопроса хватило бы, чтобы разбить все окончательно. Слейтер мог бы получить свои объяснения, и ответы на все вопросы, и каждый из его вопросов откалывал бы от Сида по кусочку, пока больше ничего не осталось бы. Или он мог получить Сида. И что-то внутри, что-то капризное и уродливое, кричало, что хочет все сразу. Что Слейтеру сделали больно, что его продали и предали, и передвигали, будто шахматную фигуру, будто вещь, что он заслуживает ответов, имеет право знать… Выбор не был безболезненным, и он не мог быть без потерь. Слейтер помнил все, что пережил у черных и на Равоне, страх и доверие, и надежду, что сможет вытащить Сида из безумия, что сможет его спасти — Хаотика Сида у которого всегда был план, гениального психопата Хаотика, который заранее все продумал, который переиграл всех. Сида, который стоял теперь напротив, абсолютно беззащитный, ожидающий, пока в него вгрызется самый первый вопрос, как удар, ослабевший, и когда Слейтер смотрел на него, и сделать выбор оказалось совсем не сложно. Слейтер все время ждал возможности Сида спасти, готовился к драке или уговорам, и всегда, когда ему казалось, что вот сейчас наступит время действовать, Сид справлялся сам, ни на кого не оглядываясь, своими силами. Сид не нуждался в помощи, и теперь Слейтер отчетливо понимал почему, потому что Сид не позволял себя упасть на середине пути, не позволял себе отступить, не пройдя до конца. А, пройдя до конца, ему оставалось только упасть сразу за чертой, за кулисами, там, где никто не увидит, там, где никто не подхватит. — Что же ты молчишь, Леон? Не веришь, что бывают такие мрази как я? — он спрашивал тихо и горько, и Слейтер чувствовал эту горечь на языке. Он имел право требовать объяснений, злиться на то, что Сид выкинул его, будто вещь, использовал в своих планах. Или он мог оказаться рядом, подхватить и помочь. И выбрать только что-то одно. На самом деле Слейтер даже не знал, примет ли Сид помощь, сможет ли принять. Но был только один вариант, после которого Слейтер смог бы жить не оглядываясь. Один единственный вариант. Когда Слейтер оказался рядом, Сид даже не вздрогнул, и тело его было худым и напряженным, очень хрупким и вызывавшим пронзительное, всепоглощающее желание защитить. Слейтер прижимал его к себе — гладил плечи, ловил руки в свои, и шептал, сам до конца не осознавая, что несет. Я так по тебе скучал. Я так боялся. Так хотел тебе помочь. Прости, что не был рядом. Прости, что тебе пришлось идти одному. Я так ждал, что ты придешь. Спасибо, что ты пришел. Спасибо, что спас мне жизнь. Слейтер не помнил, как они опустились на пол, и было совсем не важно где они и что будет дальше. Сид сидел неподвижно, болезненно хрупкий, истративший всю свою силу так и не дойдя до Слейтера, и это уже было совершенно неважно. Слейтер встретил его на полпути. Сид дышал, будто загнанный зверь, сидел напряженно, прикрыв глаза, не в состоянии расслабиться, но он был близким, и он был рядом, и именно в тот момент, когда сил ни бороться, ни даже отстраниться у него не осталось, когда даже просто дышать было больно, когда между ними столько всего стояло, он был для Слейтера роднее, нужнее, необходимее, чем когда бы то ни было. В тот момент, один единственный раз, все, что было с ними, с самой первой встречи сложилось в кристально ясную и понятную картину, и Слейтер увидел ее целиком. В тот момент он совершенно точно знал, ради чего умирал на алтаре. *** Хаотик Сид всегда чувствовал себя цельным, девочки и мальчики. Знаете, вот правда. В конце концов, когда состоишь из частей, которые как ни тасуй — получишь одно и то же, начинаешь привыкать, что вот этот хаос — это твое целое. Такое хреновое целое. У этого «целого» подкашиваются ноги, и сердце пытается вылететь наружу, пробив грудную клетку. Не самое привлекательное зрелище, да, Леон? Я не хочу, чтобы ты меня видел, не хочу, чтобы ты видел меня таким, не хочу, не хочу, не хочу… Беги, Хаотик. Развернись и беги. Ты надеешься обогнать легионера? Тогда говори. Проверка всех систем, проверка всех систем! Говорит капитан! Эй, голос, ты здесь? Хаотик Сид, похоже, рассыпается на куски. Ничего, он соберется обратно, снова соберется в самого себя, потому что я не могу меняться. Правда? Я ведь всегда Хаотик. Цельная куча обломков. Эффектный выход, Леон. Смешно получилось, смешно и некрасиво. Кажется, что-то из этого я сказал вслух. Это мое дурное влияние. О, вот это я точно сказал вслух. Соберись, солдат! Встать! Это вы мне? Хаотик Сид не солдат, и он и без того стоит. Главное не упасть. — А я, Леон, что-то не в форме. Очень некрасиво облажался. Нужно проговорить реплики вслух, выслушать ответы, и уползти куда-нибудь. Если ты не хочешь доигрывать пьесу, она доиграет тебя. Пафосно. И некрасиво. Леон, я больше не могу. Я — все. Ты ли это, Хаотик, я не узнаю то, во что сложились эти куски. Ну и убожество. Столько драмы, а все из-за чего? Из-за того, что ты делал все то же, что и обычно — лгал, предавал, убивал. Ты никогда не оглядывался назад, еще в тот первый раз, когда сопляком улетал со своей планеты. Ну, все когда-то происходит в первый раз, верно, Леон? Ты, наверное, ждешь объяснений, а у меня и такой мелочи нет. Главное, не упасть. Подавать свои реплики, и дожить до занавеса. Девочки и мальчики, а что вы будете делать, если я пошлю эту пьесу к черту и свалюсь прямо здесь? В коридоре? Это эмоциональный шантаж? Это все у меня в голове. Эмоциональный шантаж самого себя. Разговор с самим собой. Хаотик Сид, как вы прокомментируете свое нынешнее состояние? Больно. Хорошее емкое слово. Вмещает и меня, и тебя напротив Леон, и то, как ты смотришь и то, что будь у меня возможность вернуться в прошлое, я ничего бы не изменил. Безнадежность. Я всегда ненавидел ее больше всего. Безнадежность прошлого. Хорошо звучит, да? Что же ты молчишь? — Что же ты молчишь, Леон? Не веришь, что бывают такие мрази как я? У тебя не очень выразительное лицо, Леон, но почему-то я всегда мог читать тебя, как открытую книгу. Я увидел тебя один раз, и понял, что ты — мой. Что ты для меня. А я для тебя? Хаотик Сид уже знает ответ на этот вопрос. Так что давай ты потребуешь объяснений, я тебе их дам, разыграем как по нотам. Нет-нет-нет, ты не можешь меня обнимать. Отпусти. Что происходит? — Спасибо, что спас мне жизнь. Нет, это не по сценарию. Ты не можешь… Леон, я убил тебя на алтаре, я продал тебя, я тебе лгал… Ты не можешь, отпусти меня, что происходит? Хаотик не знает, что происходит? Что-то новое. Похоже, Леон, ты запустил в меня руки и сложил из кусков что-то другое. Нового Хаотика Сида. Нового психа, ублюдка и убийцу. Это то, что называют перерождением? Да? Как вы себя чувствуете? Страшно. Леон, мне страшно. Отпусти. Ты не можешь, ты не понимаешь… Это ты не понимаешь. Ты уже дал ответ, прежде чем сам это понял. Я не дал ему ничего кроме смерти. Ты обнимаешь его в ответ. После этого твои слова Хаотик и все твои отмазки будут не очень много значить. О, черт. *** Когда Сид обнял его в ответ, что-то в мире со щелчком стало на место, и Слейтер сам того не осознавая, выдохнул с облегчением, словно только что спасся от смертельной опасности, от лезвия, которое прошло в миллиметре от горла. В тот момент ни то, что Сид отправил его на «Крылатую Марию», ни то, что произошло у черных, просто не имело значения. Слейтер сделал выбор, возможно, не самый логичный, но единственный после которого мог бы жить не оглядываясь. Сид обнимал в ответ, молчал, и руки у него тряслись так сильно, что можно было кожей почувствовать эту вибрацию. Он был близко, был беззащитен, был таким, каким никогда и ни с кем не позволял себе быть, и Слейтер чувствовал это так же остро, как он чувствовал исходящее от Сида тепло. Они сидели неподвижно, будто вмурованные в воздух, и ничто вокруг просто не имело ни значения, ни смысла, и Слейтер только тогда вдруг понял, что все то время, с тех пор, как покинул «Хаос», все время внутренне куда-то бежал, все время что-то искал, сам того не осознавая, и только теперь нашел. У него никогда не было дома, сама идея казалась чуждой сознанию легионера, и все же, наверное, именно так, должно быть, ощущали себя люди, которые после долгой разлуки вернулись домой. Хаотик Сид. По его собственным словам, психопат, пират и убийца. Дом Леона Слейтера. Хотя сам Сид наверняка посмеялся бы над тем, как безнадежно романтично это звучало. Непременно посмеялся бы после, потому что в тот момент он только сидел, вцепившись пальцами Слейтеру в плечи, и молчал. Они сидели так очень долго, ничего не говоря, и не нарушая возникшее равновесие, пока, наконец, мир не начал просачиваться в их личное пространство на двоих, так просачивается в комнату холодный воздух. В какой-то момент Слейтер почувствовал, что они сидят на полу, в коридоре, подумал, что надо бы вернуться в лазарет, потому что там, по крайней мере, была кровать — узкая, но тем лучше, можно было бы прижаться к Сиду теснее, касаться его, чувствовать ладонями, что кошмар закончился. Столько раз Слейтеру снилось, что он не спас Сида, подвел его в чем-то очень важном, и теперь этот сон был просто сном. Слейтер успел, они оба были живы. Теперь можно было чувствовать это кожей, всем телом — чужое легкое дыхание, биение пульса, неоспоримую, безусловную реальность всего происходящего. — Ты идиот, Леон, — наконец хрипло сказал Сид, и ткнулся лбом Слейтеру в плечо, и в этом жесте было одновременно поражение и принятие неизбежного. — Ты идиот, а я тебя убил. Слейтер успокаивающе положил ладонь ему на затылок, очень осторожно, невесомо, потому что Сид был по-человечески хрупким, и потому что его хотелось защитить, и ответил: — Однажды ты сказал мне, что я начну в тебе сомневаться. Что придет время, и я спрошу себя, что между нами было настоящим. Ты был прав. — Вранье, — горько усмехнулся Сид, прикрывая глаза, будто от боли. — Мое вранье было настоящим. А еще то, что я взял нож и перерезал тебе горло. Эта боль резонировала внутри Слейтера, так же горчила, но была общей, одной на двоих, уже потому Слейтер никогда не согласился бы от нее отказаться: — Настоящее — это то, что я здесь, и то, что я жив. И то, что я только теперь чувствую себя на своем месте. — Я тебя предал, — сказал Сид. — В самый первый момент, когда только услышал о пророчестве, я был готов сыграть его так, как есть. Просто, чтобы спасти свою шкуру и мою душу. Я был готов тебя убить. Помнишь меня тогда? Помнишь, каким я вернулся от нашего общего друга Малкесты? Сид говорил так убежденно, так безнадежно, еще не понимая, что на самом деле все уже решено, решилось, когда Слейтер прижал его к себе, когда Сид обнял в ответ. Никакие слова, никакие воспоминания не могли этого изменить. Они оба сделали выбор, сделали его сейчас, в настоящем времени, и только этот выбор теперь имел значение. Потому Слейтер сказал ему только: — Я помню, как ты пытался выстрелить себе в голову из бластера. — Я до самого конца не знал, что смогу тебя спасти. И я все время думал, что, если ты умрешь, ты умрешь, считая, что вот оно — настоящее. Чокнутый ублюдок Хаотик Сид, который превратился в твой худший кошмар. — В кошмарах мне всегда снилось одно и то же: что я не успел тебя спасти. Ничего другого я никогда по-настоящему не боялся, — признался ему Слейтер, и сделать это было невероятно легко, даже зная, что Сиду оно сделает больно. — Ты идиот. Ты чертов гребанный идиот. Слейтер сидел, чувствовал, как содрогаются от беззвучных рыданий плечи Сида, как намокает рубашка на плече, там, где Сид утыкался лицом, и ждал, пока сможет сказать то самое главное, что ему так и не удалось сказать раньше. Не признание в любви. Нечто намного важнее для них обоих. Нечто намного реальнее, жестче и безусловнее, чем просто любовь. Нечто, что он понял только теперь. — Ты всегда думал, что если отпустишь меня или оттолкнешь, все закончится, — сказал он, наконец, когда был уверен, что Сид его услышит. — Что именно ты все решаешь. Твои действия, твой выбор. — У меня, Леон, — невесело усмехнулся Сид, обессиленно прикрывая глаза, — есть только мои действия и мой выбор. О чем еще мне полагалось думать? — О том, что у тебя есть я, — просто ответил ему Слейтер. — И что бы ты ни выбрал, что бы ты ни думал, _я_ не отпущу тебя так легко. Если ты рассчитывал от меня избавиться, надо было все-таки убить меня на алтаре. Сид судорожно втянул в грудь воздух, будто Слейтер ударил его под дых, на секунду спрятал лицо в ладонях: — Я никогда не хотел от тебя избавиться. В этом на самом деле не было ничего смешного, но Слейтер все равно против воли улыбнулся: — Хорошо, потому что тебе не удалось, — и прежде, чем успел услышать ответ, он наклонился вперед, коротко касаясь губ Сида своими — легко, невесомо, просто напоминая себе, что это реальность, и она не сменится на клетку черных, не станет последним видением на алтаре. — Ты меня вытащил. Я не верил, что переживу Карнавал. Я только хотел достучаться до тебя перед смертью, чтобы мы могли умереть вместе. — Ты оказался в клетке из-за меня, Леон. Из-за того, что я тебе лгал и из-за того, что я тебя продал. Слейтер сглотнул, прежде чем продолжить, потому что даже теперь признавать это было тяжело, а перед глазами стояли бесконечные, наполненные бессилием и страхом дни, и все же он сказал: — Хорошо, что в клетке оказался я, а не ты. Ты нас вытащил. Я бы нас убил. Ты сделал то, что было необходимо. Я бы не смог. — Ну, — пусть невесело, пусть горько, но Сид усмехнулся в ответ. — Для этого потребовалось быть выдающимся ублюдком. Даже по моим меркам. — Мне с тобой повезло, — просто ответил ему Слейтер, переплетая пальцы с пальцами Сида, очень осторожно, чтобы не повредить. Боли ему за последнее время хватило с лихвой. — Ты оказался по-настоящему выдающимся. — Если ты так думаешь, то ты больший псих, чем я. С этим даже спорить не хотелось, тем более что Слейтер понятия не имел, кто из них безумнее, да и какое это теперь имело значение. Ему намного важнее было сказать Сиду о другом, чтобы тот обязательно понял: — Я много раз в тебе сомневался. Я жалею и об этом, и о том, что не мог быть рядом. Оказаться за пределами «Хаоса» без тебя, не понимая, почему ты так поступил, сделал ли я что-то не так, и мог ли сделать что-то иначе, было страшно. Больно. Но это очень на многие вещи открыло мне глаза. Тебе было не легче. Сид сжал его пальцы, и само по себе это было ответом больше, чем любые слова: — Ты романтизируешь меня, Леон. Я всегда был отличным лжецом. Лгать тебе оказалось не так уж сложно, только больно. Что ты на это скажешь? Что Слейтер действительно мог ему на это сказать? Только то, что думал: — Эта ложь нас спасла. И ты, пожалуй, тоже меня романтизируешь. Единственная правда, которая меня интересует — это то, что ты здесь. Со мной. — Так и останемся в коридоре у лазарета пока не умрем от голода? — устало фыркнул Сид. — Я могу представить и худшие варианты, — ответил Слейтер, и не смог удержаться от улыбки, потому что понемногу, но сквозь Сида уже начал проглядывать Хаотик, тот совершенно невыносимый, безумный и драгоценный Хаотик, который сумел выкрасть легионера из Дворца, убить мейстера черных и обойти пророчество. Который, если верить Лагатту, вместе с Андерсеном собирался основать новую, независимую от Империи колонию, но это просто не укладывалось у Слейтера в голове. Пока он сидел в клетке, жизнь убежала вперед, мир стал совсем другим. В нем осталась всего одна единственная, самая важная константа, и ее одной было уже достаточно. — Я не хочу здесь сидеть, Леон. Здесь все провоняло кровью. Пошли в каюту. Не было в воздухе, разумеется, никакого запаха крови, очистительные системы на «Хаосе» работали отлично, но Слейтер не стал спорить. Он поднялся, все еще не выпуская Сида из рук, и они простояли несколько минут просто чувствуя друг друга. — Знаешь, Леон, — криво усмехнулся, наконец, Сид, — иногда я чувствую, что моя жизнь скачет по жанрам — с комедии до детектива, с хоррора до мелодрамы. Меньше трех часов назад я убил тебя на алтаре, а теперь мы обнимаемся в коридоре. Слейтер знал, о чем он говорил. Чувствовал то же самое ощущение нестыковки, когда понимал, как мало прошло времени, как быстро все изменилось. Но в его жизни уже не раз все менялось по щелчку, и наконец-то что-то переменилось к лучшему. — Именно потому, что мы пережили хоррор, — честно признался ему Слейтер, — меня полностью устраивает история о любви. Что-нибудь со счастливым концом. Сид тихо выдохнул и снова ткнулся лбом ему в плечо: — Думаешь, мы сможем, Леон? Думаешь, у нас получится хэппи энд? — Давай попробуем. *** Было странно вернуться в каюту, и увидеть, что ничего там не изменилось. И от того Слейтер особенно отчетливо осознавал насколько стал другим. Ты тоже, хотел сказать он Сиду. Совсем немного, но ты тоже изменился. Даже если ты всего-лишь стал Хаотиком Сидом, который больше не сам по себе. Моим. Они изменялись порознь, и их изменили разные вещи, но именно потому, что ни один из них не остался прежним — Слейтер понимал это — они снова совпали, будто предназначенные друг для друга детали. — Знаешь, что самое смешное, Леон? — спросил у него Сид, обводя каюту рассеянным взглядом, и было заметно, что видел он перед собой в тот момент что-то совсем другое. Что-то из прошлого. — Я всегда думал «моя каюта». Понимаешь? — Понимаю, — ответил ему Слейтер. — Нет, не понимаешь, — серьезно и жестко сказал Сид. — Моя, Леон. Не наша с тобой. Только моя. А потом я отправил тебя на Равону, и внезапно это стала каюта-в-которой-нет-тебя. Теперь ты здесь. И мне страшно спрашивать: хочешь, это будет наша каюта? Слейтер подошел к нему так близко, как было возможно, не прикасаясь, так близко, что Сид наверняка чувствовал исходящее от него тепло: — Хочу. — Я постоянно предлагаю тебе то, что и так твое, — Сид хмыкнул, а потом невесело рассмеялся. Слейтер наклонился и поймал губами этот смех, его горечь: — Тогда предложи мне себя. — Поздно предлагать, Леон, — шепнул Сид ему в губы. — Ты и так уже забрал меня, стоило только ненадолго отвлечься. И Слейтер никогда не собирался его возвращать. Это даже не стало откровением, скорее чем-то, с чем Слейтер смирился давным-давно, неосознанно, и только много позже позволил себе принять. — Мы вернулись туда, где все началось, — тихо продолжил Сид, криво усмехнувшись и оглядывая каюту. Нет, хотел сказать ему Слейтер. Все началось не здесь, все началось на Равоне, когда я впервые тебя увидел. Меня к тебе потянуло. — Погаси свет, — попросил он, и Сид рассмеялся: — Будем прятаться друг от друга в темноте, Леон? Было что-то в этом смехе напряженное, и Слейтер положил Сиду руки на плечи, прежде чем шепнуть: — Нет. Я заранее тебя нашел. — И что теперь? — Сид повел рукой в воздухе, и когда он начинал говорить, в каюте все еще было светло, а когда заканчивал, все погрузилось в полумрак. — Теперь не отпущу, — шепнул Слейтер, наклоняясь вперед и касаясь губами виска Сида: я здесь, я никуда не уйду. — Включи иллюминатор. — В наш иллюминатор будет видно Цитадель, Леон. Если ты задумал романтическую сцену, то без космоса за окном лучше обойтись. — Включи, — шепнул Слейтер, прижимая Сида к себе, и успокаивающе проведя ладонью у него по спине: все хорошо, верь мне. И, наверное, Сид верил, потому что иллюминатор загорелся, и сквозь него медленно проступили очертания кораблей над Цитаделью. «Хаос» был к ней слишком близко, и рассмотреть можно было только часть красно-желтой поверхности. Слейтер никогда ее не видел, для него Цитадель оставалась только подвалами и клетками, и безумием Карнавала Плоти, и теперь оно никак не стыковалось с тем, что показывал иллюминатор — обычную планету. — Видишь, Леон, — хмыкнул Сид, и его лицо отсвечивало красным со стороны иллюминатора, — зрелище не способствует романтике. Слейтер взял его руку в свою, снова сплел их пальцы, потому что любил само ощущение, что можно так легко «сцепиться» друг с другом, как идеально подогнанные детали: — Что будет дальше? Не спрашивай о людях, сказал он себе. Не надо. Вспоминать себя в клетке Слейтер не боялся, не теперь, когда они с Сидом были на «Хаосе» и Карнавал остался позади. Но он был там не один. Нельзя было об этом думать, и не должно это было причинять столько боли. Слейтера вытащили из клетки. Людей, которые попали к черным — нет. Никто не пришел, чтобы перевернуть ради них весь уклад Империи, никто их не спас, и все их сожаления так и остались сожалениями. Тихими безнадежными голосами в прошлом, и в памяти Слейтера. Нельзя было показывать этого Сиду. Не теперь, когда они наконец-то были вместе, и когда Сид все никак не мог поверить, что это настоящее. — Дальше мы сравняем с землей наследие наших бывших друзей черных, Леон, и на его месте Алекс построит себе дворцы и города. А ты как думал, что еще может быть дальше? Не спрашивай, мысленно повторил Слейтер. Не надо. И все равно спросил: — Кто-нибудь выжил? Сид сжал пальцы, успокаивая и напоминая, что все закончилось: — Инквизиция и Алекс убрали всех черных, которых смогли. Если кто-то и сбежал, то считанные единицы. Разумеется, Сид подумал сначала об этом, разумеется, решил успокоить. В то время как Слейтеру даже в голову не приходило поинтересоваться черными, он спрашивал о другом: — Кто-нибудь из жертв на Карнавале выжил? Он ожидал молчания, или прямое и спокойное «нет», но в ответ Сид посмотрел на него так, будто снова собирался отстраниться, и Слейтер добавил, как мог бесстрастно, раз уж солгать убедительно у него все равно бы не получилось: — Это просто вопрос. Ничего более. Ничего. Не нужно было поднимать эту тему, нельзя. Но Слейтер вдруг вспомнил, как плакал ребенок, почти постоянно, и боль накатила волной. Почему? Эти люди никто тебе. Ты даже не знал их имен. Но, видимо, это не имело значения. Сид смотрел на него, так словно препарировал взглядом, а потом вдруг вздохнул, словно стряхивая и собственную серьезность и холодность, и потянул Слейтера на себя, уткнул лицом себе в шею: — Не глупи, Леон. Если тебе больно, так и скажи. Что я, по-твоему, взорвусь от этого? — Я все время от тебя завишу, — глухо ответил ему Слейтер, чувствуя, как жжет глаза, и ненавидя своих создателей, за то, что они оставили легионерам слезные железы. — Все время на тебя опираюсь. А ты всегда несешь все сам. Почему ты? — И вот еще одна минутка идеализма, — тихо фыркнул Сид, принимаясь укачивать его, будто ребенка. — Я на самом деле постоянно на кого-то опираюсь, Леон. Вечно прошу о помощи и забираюсь то на шею, то на ручки. Я пустил ублюдков-черных на фарш не в одиночку, и спас тебя не я один. Просто когда все доиграно и пройдено, я ухожу за кулисы, и никого не зову с собой. Это не потому, что мне не на кого опереться, это потому что я сам не готов никому показаться без грима. Но ты сейчас здесь, подумал Слейтер: — Ты пустил за кулисы меня. — У меня была истерика, — добродушно и устало хмыкнул Сид. — Спишем на нее. И все же он не отстранился, и продолжил уже намного серьезнее: — Ты просочился в меня намного глубже, чем я был готов, Леон. И стал значить намного больше, чем кто-либо другой, даже я сам. Когда ты протягиваешь мне руки, я просто не могу отказаться. Слейтер судорожно вздохнул, вдыхая его запах — привычный запах табака, кожи и человеческого тела — и признал: — Я всегда мечтал тебя спасти. Хотя на самом деле просто хотел быть тебе необходимым. Сид подался чуть вперед, и его дыхание пощекотало Слейтеру ухо: — Можно я открою тебе секрет? Тебе удалось. И спасти, и стать для меня необходимым. Захватить Цитадель, спланировать все и сыграть, назови меня психом, но это было не слишком сложно. Уничтожить черных и перевернуть Империю вверх дном, если бы не ты, это было бы не всерьез — просто способ посмаковать драйв. По-настоящему сложно было только идти и знать, что ты будешь там, что тебе будет больно, что ты станешь меня ненавидеть, что Ламия может сойти с ума. Знать, что некоторые вещи нельзя менять и нельзя изменить, можно только быть хорошей крысой и бежать сквозь лабиринт. И по секрету, между нами, если бы не ты, я бы не добежал. — Не убегай от меня теперь, — глухо попросил его Слейтер, потому что голос не слушался и хрипел. — Не стану. Я, Леон, похоже на всю жизнь набегался от тебя. Это был очень длинный лабиринт. — Для меня тоже. Они снова замерли, и Слейтеру вдруг пришло в голову, что это молчание между ними, которое теперь возникало так легко, значило ничуть не меньше, чем сам разговор, чем все ответы и вопросы. А потом Сид неожиданно тихо засмеялся, прижался губами к виску Слейтера и сказал: — Ты задал мне вопрос, а я так и не ответил. — Я спросил не подумав, — тихо признался ему Слейтер. — И я заранее знаю ответ. — А я почему-то, Леон, точно знал, что ты задашь этот вопрос, — Сид говорил отстраненно, словно снова закрывался. — И, возможно, поэтому, сделал то, что сделал, — он сложил ладони, а когда развел руки в стороны, между ними возникло несколько проекций, из которых Сид выбрал и приблизил одну. — Я спас не многих, но выжившие есть. Слейтер смотрел и не мог ни дышать, ни говорить, ни даже поверить в то, что видел. — Они находятся под наблюдением и под охраной, некоторым ввели успокоительное, — продолжил Сид, и его неожиданно спокойный голос звучал будто бы издалека. — Но все будут жить. Слейтер смотрел и не мог отвести взгляда, и слышал себя будто со стороны: — Там был ребенок. В клетках… я его слышал, он…? — Жив. Слейтер судорожно вдохнул воздух, пытаясь успокоиться, и его тряхнуло. Он почувствовал себя так, словно туго взведенная пружина, к которой он настолько привык, что перестал ее замечать, наконец, отпустила. Так, словно части себя, которые он похоронил в клетке, вернулись. Это оказалось больно, оживать снова, позволять себе чувствовать. Не один. Я не единственный, кто выжил. Он даже не знал, почему это было так важно. Руки затряслись, и Слейтер отдернул их от Сида, просто боясь, что случайно может причинить вред, потому что чувствовал, как его захлестывает облегчением и болью. Я выжил. Мы выжили. Он, и эти безымянные, сломанные люди, которые шептали друг другу свои сожаления, которые боялись и ни на что уже не надеялись, получили еще один шанс. Еще один шанс, Леон? Правда? Страх накатил так же внезапно, как облегчение, потому что Слейтер вдруг посмотрел на ситуацию иначе, с другой стороны, и сердце забилось, как бешеное… Нет. Нет, пожалуйста, нет. Ты не можешь. Слейтер любил Хаотика Сида, и понимание этого было таким же естественным и простым, как дыхание, любил психа, пирата и убийцу. Насильника. Работорговца. Даже мясника, способного воткнуть человеку в глаз зажженную сигарету. И Хаотик Сид не стал бы спасать этих людей просто так, просто потому, что они умирали и потому, что пожалел. И теперь, когда Цитадель захвачена, и Слейтер выжил, что Сид собирался делать теперь? Зачем ему люди? Чтобы вернуть их к их прежним жизням? Возможно ли вообще это сделать? Или чтобы продать? Как вещи. Не делай этого. Пожалуйста, не делай этого. — Я сказал бы, что не понимаю, о чем ты думаешь, Леон, — тихо произнес Сид, отстраненно и спокойно. — Но я знаю точно. Все, что пришло тебе сейчас в голову. — Не продавай их, — попросил его Слейтер, удивляясь тому, как безнадежно, как слабо и ломко это прозвучало. — Ты же видел, что они пережили. Ты же… Пожалуйста, не продавай. — Леон… — Ты не можешь теперь от них избавиться. Не можешь теперь отвернуться, когда дал им надежду. Эта надежда — это все, что у этих людей есть. Но Сид мог, это Слейтер знал совершенно точно, и от того было еще больнее. Эти люди — это я. Это части меня, не продавай меня, пожалуйста, не продавай меня. — Леон, я… — Я не знаю, как тебя убедить. Мне…пожалуйста, не делай этого… Он говорил быстро, ломко, сбиваясь и торопясь договорить, словно снова опускался нож к его горлу… — Леон! Окрик Сида прозвучал, как хлопок, как пощечина в полной тишине. И Слейтер замолчал. Мгновенно. Сид устало рассмеялся: — Самое паршивое, что я даже не могу возмутиться. Знаешь, «как ты мог обо мне такое подумать?» и прочее дерьмо. Я знаю точно и как, и почему. Ты прав, раньше, я бы продал этих людей, и спокойно спал по ночам дальше. Но сейчас я никого и никому не планирую продавать. Я наигрался в злодея. Я побыл всеми вариантами плохого парня: от убийцы до вора, от бунтовщика до предателя и от лжеца до насильника. И честно говоря, не так уж мне и важно, кого играть — хорошего героя или плохого. — Ты позволишь им уйти? — хрипло спросил Слейтер, не в состоянии поверить до конца. Ответь «да». Пожалуйста, ответь «да», я не знаю что сделаю, если ты скажешь «нет». — Я спас их только из-за тебя, Леон. Решай сам, что с ними делать. Их прежняя жизнь для них закрыта, но можно дать им что-то новое. — Что бы сделал ты? Если бы я не очнулся. Как бы ты поступил? Сид вздохнул, переводя взгляд на красновато-желтую поверхность Цитадели в иллюминаторе: — Откуда я знаю? Свалил бы их на Церковь, пожалуй. Или сделал бы им регистрационные чипы и отправил на какую-нибудь планету с целебным климатом. Я не специалист по лечению душевных травм. Мои не лечатся. — Спасибо, — глухо отозвался Слейтер, чувствуя, что снова жжет глаза. — Спасибо тебе. — Я еще ничего не сделал, Леон. И я все еще думаю свалить этих выживших на Церковь. В конце концов, частично черные — это вина Нео-Ватикана и наших друзей Инквизиторов, которые плохо делали свою работу. Могут для разнообразия попытаться что-то исправить. Этот вариант не был идеален, но если Слейтер что и понял, оказавшись за пределами Дворца, так это то, что идеальных вариантов не существовало: — Думаешь, выжившие смогут принять такую помощь? — Думаю, помощь телепатов в их случае будет не лишней, — просто пожал плечами Сид. — И Церковь не так плоха, по крайней мере, они могут что-то сделать. В крайнем случае, всегда остается старый добрый шантаж, если святые братья заупрямятся. Я им нужен, мне нужна их помощь. Ситуация довольно простая. Слейтер глубоко вдохнул, снова решаясь обнять Сида, и спросил: — Как ты это делаешь? Как находишь вариант, при котором можно всех спасти? — Я спас не всех, Леон. И я просто хорошо умею подстраховываться. Это не так уж сложно. «Не так уж сложно», сказал Сид, а Слейтер почувствовал, как изнутри поднимается смех. И, пожалуй, истерики в этом смехе было не меньше, чем веселья. Слейтер смеялся, пока слезы не полились из глаз, а Сид сидел рядом и просто ждал, пока он успокоится. — Ты… — наконец выдохнул Слейтер, и ему никак не удавалось справиться с дрожью, — ты единственный… кто… может перевернуть Империю, и сказать, что это не так уж сложно. Сид усмехнулся понимающе и пожал плечами: — Рано или поздно до этого должно было дойти. Сначала я обокрал Ее Величество и обзавелся кораблем. Потом я обокрал Дворец и обзавелся легионером, после насмерть подвинул с трона хозяина-Кайссера, украл мейстера черных, влился в армаду Алекса… Уже тогда было понятно, что все катится по наклонной. Слейтер не смог сдержать смешок, и теснее прижал Сида к себе: — Ты удивительный и я люблю тебя. — Ты меня раздавишь, — сдавленно выдохнул Сид, и пришлось немного ослабить хватку. — И я тебя не понимаю. Знаешь, даже свадебная клятва это «любить и оберегать пока смерть не разлучит нас», а я убил тебя на алтаре. — Я не давал свадебной клятвы, — чуть усмехнувшись, напомнил ему Слейтер. — Потому могу любить тебя и оберегать даже после смерти. — Ты же был на Равоне, ты же должен понимать, что сам по себе можешь добиться намного большего. Жить собственной жизнью, которую ни с кем не придется делить. Как будто Слейтера волновали такие вещи. Как будто это имело для него значение. Сид был прав, пожалуй, пребывание на «Марии» на многое открыло Слейтеру глаза, дало понять, что он действительно мог бы жить за пределами «Хаоса». Но эта жизнь не была бы настоящей, потому что сам Слейтер не был бы настоящим, он выполнял бы свои обязанности, заботился о тех, о ком ему по службе было бы необходимо заботиться, и все время оглядывался бы назад. Так что, когда Слейтер ответил: — Нет. Не мог бы, — он сказал правду. — Жизнь, которую я не могу разделить с тобой, не была бы моей. Сид застонал и спрятал лицо в ладонях: — Кажется это даже по нашим меркам ужасно сопливое объяснение в любви. В котячью корзинку срочно, на постоянное проживание. Против воли Слейтер фыркнул от смеха: — С тобой я согласен даже на корзинку, — потом он перевел взгляд на Цитадель и заставил себя посерьезнеть. — И на самом деле, даже если мне не нравятся некоторые твои поступки, ты спас меня из клетки, из которой еще никого и никогда не спасали. Ты перевернул саму систему, уничтожил черных, и дал надежду выжившим. Люди называют таких как ты великими. Это звучало пафосно и смешно, но все равно было правдой. Сид расхохотался, и на сей раз, это был обычный его веселый и полубезумный смех, который заставил Слейтера улыбнуться в ответ. — Люди называют таких как я мудаками, Леон. Великий у нас Алекс, потому что это его армада захватила Цитадель, Госпожа, которая помогла это сделать. И моя прекрасная Мина, за то, что поделилась ресурсами. Даже падре немного, раз уж он привел инквизицию. А я просто Хаотик Сид, — он перестал смеяться, и в его взгляде вдруг промелькнуло что-то невероятно беззащитное. — Хаотик Сид, из-за которого черные пришли на Равону, Хаотик, который продал тебя, зная, чем все обернется. Насильник, убийца, пират, вор и далее по списку. Слейтер тоже перестал улыбаться и коснулся губами его лба: — Ты не отвечаешь за тех, кого убили черные. Не важно за кем они пришли на Равону и чего хотели. Ты спас всех, кого смог. Благодаря тебе, то, что произошло на Равоне, больше не повторится. Слейтер не мог сожалеть о том, что произошло с «Крылатой Марией» и с людьми на планете, хотя, возможно, в каком-то смысле он тоже был виноват. Он был ключевой частью пророчества наравне с Сидом, и это пророчество привело черных к Слейтеру. Но теперь, видя, как многое это изменило, чем обернулось в конце, он понимал, что будь у него возможность, он все равно ничего не стал бы переигрывать. Наверное, потому что он сам стал жертвой черных, видел и знал, что они делали с людьми. — В такие моменты, Леон, я вспоминаю, что ты не человек. Человек бы меня не простил. — Если бы мы поменялись местами, ты бы простил, — просто сказал ему Слейтер. — А ты человек Он говорил с уверенностью, которую сам не смог бы себе объяснить. Эта уверенность была такая же безусловная, как и то, что Слейтер любил Сида, как нечто совершенно очевидное, одна из аксиом, на которых держится мир. Ты бы простил. — Я плохой пример, Леон. — Единственный, который меня интересует. После этого они снова на какое-то время замолчали. Слейтер опять перевел взгляд на Цитадель в иллюминаторе, и Сид последовал его примеру. С такого расстояния невозможно было рассмотреть поверхность планеты, и, пожалуй, так было даже лучше, Слейтер не хотел видеть, что построили черные. — Дальше все изменится? — спросил он, наконец, посмотрев на Сида. Наверное, стоило бы подождать, прежде чем задавать такие вопросы, но Слейтер чувствовал, что теперь уже можно не бояться. Главная перемена уже произошла, Сид пустил его внутрь, не закрылся и не сбежал, и только это на самом деле имело значение. Ты и я. И никого между нами. Ты, я и кровать, Леон. Как мы и договаривались. — Я поделился с тобой каютой, — тихо фыркнул Сид, и взгляд у него был непривычно мягкий. Такой, каким не бывал почти никогда. — Куда уж дальше? А в остальном… Девочка теперь служит на «Роджере» возлюбленной капитана, моя душа скорее всего свалит к другу Уоррену на «Бурю» вить свое любовное гнездышко. И армада Алекса начнет переформировывать Цитадель под себя, как только Инквизиция закончит свои дела на планете, это вряд ли займет больше суток. Сразу после Алекс с прекрасной Миной возьмутся за создание новой Империи. Это существенный список изменений. — Я даже не могу представить, как именно вы собираетесь это делать, — признал Слейтер. — Как обычно делаются подобные вещи? Они начнут с независимой пиратской станции. Ремонтная точка, убежище для тех, кто добежал до края вселенной и не знает, куда податься еще, с рынка опять же. С одной стороны Цитадель в стороне от торговых маршрутов, но из нее достаточно удобно вести дела. И Империя не пошлет сюда войска, потому что это означает оставить без прикрытия слишком большую часть своих планет, подставить их под удар. — Это приведет к вам тех, кто не нашел в Империи места, — предположил Слейтер. — Ощущение безопасности. — Верно, это многих привлекает. Со временем, Цитадель расширится, обрастет станциями, распространит влияние на ближайшие планеты, пока не превратиться в совершенно автономный сектор обитаемой Вселенной. Впрочем, Алекс едва ли успеет побыть первым царем собственной космической державы. Развитие Цитадели займет десятилетия. Пока она просто альтернатива. Выход для тех, кого не устраивает всеобщий порядок и универсальная радуга в небе. — И все же ты ничего не говоришь про себя, — заметил Слейтер. — Как ты вписываешься в эту картину? Что будешь делать ты? Сид тихо рассмеялся и равнодушно дернул плечом: — Посмотри на меня внимательнее, Леон. В эту картину я не вписываюсь никак. Я не управленец, не торгаш и не великий лидер, вроде Алекса, за которого люди готовы идти под заряды бластера. Я не люблю играть во власть и не умею этого делать. Меня едва хватает на то, чтобы держать в узде тридцать мудаков собственной команды. Я не умею строить, только ломать, но ломать умею виртуозно. Пусть девочка, Алекс и прекрасная Мина играют в собственное государство. Я предпочту помогать им издали. К тому же, часть моего времени в любом случае станет отнимать Инквизиция. Я показал себя хорошим мальчиком, способным распространять добро на окружающих. — Им нужна твоя способность стабилизировать церковников? — уточнил Слейтер, и не смог сдержать улыбки, когда услышал в ответ: — Бинго и кофеварка. Фраза была глупой, совершенно бессмысленной и напоминала, каким Сид был, когда они со Слейтером только встретились. Наглым, безумным и совершенно не считавшимся с окружающими. В общем-то, почти таким же, как сейчас. И одновременно с тем совсем другим. — Пока, Леон, я единственный, кто сумел кого-то вытащить из безумия. Церковь будет холить меня и беречь. — Ты не боишься, что они попытаются изолировать тебя от опасности? — сама мысль о том, что кто-то хотел запереть Сида в клетке для его же собственного блага, отзывалась внутри Слейтера бешенством, и все же задать вопрос он сумел вполне спокойно. — И рисковать, что я окончательно поеду головой от безделья, Леон? Им нужно мое сознание, а значит, они постараются ничего не менять. К тому же падре останется на «Хаосе», будет держать руку на пульсе. На моем пульсе. И снова Сид был в центре всего происходящего. Был нужен слишком многим. По крайней мере, эти «многие» могли что-то дать ему взамен. Слейтер отлично понимал, насколько выгодно было присутствие телепата на борту. И Загесса — при всех его недостатках — оказался не так уж плох для церковника. — Я буду следить за ним, — пообещал Слейтер. — Даже если они попытаются тебя запереть, я не позволю. Сид фыркнул от смеха и легонько боднул Слейтера в плечо: — Мой отважный, непобедимый Леон. Расслабься, Инквизиция не станет проблемой. Им действительно выгодно играть со мной на одной стороне. Куда бы мы с тобой не направились, и чем бы ни решили заняться. Удивительно, подумал Слейтер, как приятно оказалось слышать это сказанное походя, бездумно «мы». Мы с тобой. Как одно единственное слово могло заполнить теплом от кончиков пальцев до макушки, именно потому, что ничего особенного Сид в него не вкладывал. Просто говорил, и в его словах была простая и безусловная уверенность, что теперь будет именно «мы» вместо «ты и я». — Куда мы направимся? — спросил Слейтер, хотя в тот момент он был согласен на что угодно. — Что дальше? Сид тихо рассмеялся и потянулся за поцелуем. Слейтер встретил его на полпути. Они целовались долго, сладко, и отпустили друг друга только, когда Сиду стало не хватать воздуха. — Ты спрашиваешь меня, что дальше, Леон, — сказал Сид, когда уже мог говорить, не хватая ртом воздух, — но я сам так далеко даже не заглядывал. Я знаю, что будут делать Алекс и Церковь, знаю, как поступят прекрасная Мина и моя девочка, я не знаю только, что решим мы, — для Слейтера это «мы» стоило того, чтобы умереть на алтаре. — Предложения принимаются, Леон. Конечно, Слейтер еще не знал, что собирается ему ответить, не знал даже точную расстановку сил вокруг «Хаоса», и что потребует Андерсен от Сида, раз уж теперь тот числился частью армады «Роджера», но это не имело значения. Они могли решить это вместе. И в любом случае, Слейтер ничего не успел ответить, потому что Сид продолжил: — Только одно маленькое уточнение, я хотел бы теперь стать хорошим парнем. Честно говоря, за время всей этой истории, я изрядно подустал быть главным злодеем. Это было так неожиданно, так несвойственно Хаотику Сиду, которого он знал, что в первый момент Слейтер переспросил: — Кем? — Хорошим парнем, — просто пожал плечами Сид, так словно не видел в этом ничего безумного. — Сменить амплуа, стать положительным героем. Честно говоря, я поднялся по пиратской карьерной лестнице до всех доступных мне вершин, так что… почему бы не попробовать что-то новое? В тот момент Слейтер мог ответить ему только красноречивым взглядом. — Леон, ты напрасно во мне сомневаешься. В конце концов, это не так уж сложно. Я могу перестать убивать без причины, торговать людьми и нападать на ни в чем неповинные корабли. Тем более что и у меня и у Алекса полно врагов, которыми все равно придется заняться. Это было почти забавно, как в одно мгновение, Слейтер смотрел на Сида и едва мог дышать от всепоглощающей нежности, а в другое едва мог удержаться от желания спрятать лицо в ладонях и сделать вид, что не имеет никакого отношения к такому идиоту, как Хаотик. — Я смогу стать героем нашей новой мини-державы, — Сид кивнул головой в сторону Цитадели, — увековечу наши имена в истории. Разве плохо? Еще, так уж и быть, я могу реже играть в стопки, и почти не пытать тех, кого придется похищать на благо правого дела. К тому же ты можешь быть моим первым помощником, теперь, когда девочка на «Роджере», и… — Я ничего не знаю о космических кораблях и управлении людьми, — не в состоянии поверить, как быстро разговор с проникновенного объяснения деградировал в совершенно безумные идеи Хаотика Сида о геройстве. — О, просто выполняй мои приказы, и… Договорить Сид не смог. Он собирался, но Слейтер благоразумно заткнул его поцелуем и не отпускал, пока не удостоверился, что еще несколько секунд после Сид будет просто физически не в состоянии ответить. — Сейчас, — сказал ему Слейтер, — у нас будет долгий и обстоятельный секс. Такой, какой люди называют словом «безудержный». Потом мы с тобой полетим в закат. А после подробно обсудим, что именно не так с твоими представлениями о «хорошем парне». *** Когда Мина вернулась в каюту, которую выделил им Андерсен, Дерри сидел у иллюминатора. Экран был увеличен и теперь занимал всю стену, и казалось, что пол обрывается и за этим обрывом начинается пустота, в которой застыла красно-желтая сфера Цитадели и почти черные на ее фоне корабли армады. Дерри смотрел на них не отрываясь, и было в его позе что-то такое, что заставило Мину на несколько секунд замереть в дверях. — Я думал, вы дольше будете, — сказал он, не отрываясь от иллюминатора. Ближе всего к «Роджеру», так близко, что можно было разглядеть каждую хищную линию обшивки, застыл «Хаос». — Все, что осталось сделать, можно отложить ненадолго. Несколько часов ничего не изменят, — просто ответила она, подходя ближе. Иногда Дерри очень сильно напоминал своего отца, словно бы кто-то прокрутил для Хаотика время вспять, и одновременно с тем, они были совсем разными. Когда Мина думала об этом, ей казалось, что Дерри просто унаследовал от них с Сидом лучшее. — Они его спасли? — Тебе, молодой человек, — строго напомнила она, и все же с трудом смогла сдержать улыбку, — даже не полагается знать, кого и как собирались спасать. — Значит, спасли, — тихо отозвался Дерри, и усмехнулся, когда обернулся к ней. Эта усмешка тоже чем-то неуловимо напоминала Хаотика, только была намного честнее, откровеннее, чем улыбка Сида. — Бабочка подтвердила, что он выжил, — Мине пришлось спрашивать самой, импульсный компьютер ничего ей не докладывала, и новость о том, что Слейтер пришел в себя, принесла одновременно облегчение и горечь. Хаотик верил, что его действия невозможно простить, что между ним и Слейтером все закончилось. Мина помнила, каким Слейтер был на Равоне, помнила его безумное самоубийственное желание увидеть ублюдка хотя бы еще один раз, и знала, что он не отпустит Сида так легко. — Он ведь не вернется, да, мам? — спросил Дерри, снова обернувшись к иллюминатору, и Мине не нужно было переспрашивать, о ком шла речь. — Нет, — сказала она, потому что знала точно. Чтобы ни случилось после, Слейтер не вернется. Он останется на «Хаосе» с Сидом или… хотя не было на самом деле никакого «или». Не для чокнутого легионера, который был готов попасть к черным, в надежде увидеть своего Хаотика. — Как думаешь, почему он выбрал его? — спросил Дерри, и тон у него был непривычно взрослый, тон человека, который слишком рано начал понимать слишком многое. — Я не знаю, — тихо отозвалась Мина. — Иногда просто так получается. Что те, кто нам нравится, выбирают кого-то еще. Жизнь сдала не те карты. Думать об этом было не особенно приятно, но и не больно. Слейтер сделал свой выбор, сделал его еще тогда, на Равоне. Мина достаточно уважала этот выбор, чтобы просто принять его, не злясь и не осуждая. — Игра вслепую, — неожиданно ответил Дерри, и фыркнул. — Я это где-то слышал. Ты не знаешь, какие карты выдаст тебе жизнь, но знаешь, какой картой являешься ты сам. Наверное, этого достаточно чтобы играть. — Это ты тоже где-то слышал? — чувствуя, как перехватило горло, спросила Мина. Она внезапно вдруг увидела перед собой другого Дерри, такого, каким он станет много лет спустя. Не ребенка, а мужчину, которого будут бояться и от которого станут зависеть, сына Хаотика и Мины Сайфер. И ей понравилось то, что она увидела. Дерри усмехнулся и шутливо ткнул ее в плечо, снова превращаясь в мальчишку: — Это я придумал. Жалко, конечно, что Слейтер достанется такому придурку, как Хаотик. Ну и ладно. Все равно ему нужнее, чем нам. К тому же я тут видел другого легионера, на котором еще не успел покататься. Он подмигнул, и Мина не удержалась от ответной усмешки: — Я смотрю, ты и сам уже строишь планы. — Пока я планирую только мелочи. Для начала превзойти Хаотика во всем и стать самым крутым пиратом во всей Вселенной, а там посмотрим. Эпилог. *** После секса они не полетели в закат, они устроились на кровати, и иллюминатор приятно холодил Слейтеру спину. И мир опять казался совсем новым, но был не хуже предыдущего. Сид уснул, и в расслабленных линиях его лица Слейтер читал усталость и застарелое напряжение, которое хотелось стереть пальцами, и доверие. Слейтер очень редко видел Сида спящим, и это всегда задевало что-то внутри, всегда отзывалось теплом. Ты пустил меня внутрь. Действительно пустил. Не только в свою жизнь и в свою постель. Слейтеру хотелось изучать черты его лица пальцами, попробовать губами на вкус тот тонкий шрам, который Сид оставил на своем лице, как напоминание — очередной пафосный и от того почти забавный жест, и Слейтер ничего не хотел менять. Их многое ждало впереди, и он был недостаточно наивен, чтобы не понимать, что далеко не все из этого «впереди» будет ему нравиться, но оно было единственным, на которое легионер Леон Слейтер был согласен. Будущее, в котором можно жить и ни о чем не сожалеть. Как ты. Ты никогда ни о чем не жалеешь. Сид пошевелился во сне, и Слейтер наклонился, невесомо касаясь губами его лба — простой, мягкий и интимный жест, который на самом деле значил даже больше, чем простая физическая близость. Когда Слейтер повернул голову, на его бедре сидела белая, слабо светящаяся в темноте птица. Она сидела, чуть склонив на бок голову, будто изучала их с Сидом, и Слейтер шепнул ей: — Спасибо. За то, что привела его ко мне. Птица вспорхнула, перелетела ему на плечо, словно бы решив изучить поближе, и Слейтер против воли улыбнулся. На секунду, ему показалось, что он почти чувствует прикосновение хрупких птичьих лапок. А потом птица распахнула крылья, и разлетелась десятками проекций-экранов. Эти экраны перемигивались улыбками будто звезды, и хотелось улыбаться им в ответ. Проекции сложились на секунду в стилизованную форму бабочки, и начали гаснуть, таять в воздухе. И на смену им пришел звук. Тихий, едва различимый даже для острого слуха легионера, он был совершенно нездешним, далеким и странным, будто ноты, долетевшие с другого края Вселенной. Бабочка пела. В ее песне была тоска одиночества, тот естественный, неодолимый зов, который заставляет одно живое существо тянуться к другому, и радость обретения, и все то, что связывает бессмысленные, равнодушные фрагменты жизни в единое целое и делает их значимыми. И Сид вдруг расслабился, то напряжение, что оставалось в его лице исчезло, и Слейтер понял: ты тоже это слышишь. Ты слышишь это кожей, всем своим существом. Почему-то понимание этого наполняло каким-то невероятным, совершенно нездешним счастьем. Экран иллюминатора медленно погас, погружая каюту в темноту, и Слейтер прикрыл глаза, слушая дыхание Сида и песнь Бабочки. Она пела им колыбельную. --------------------------------------------------------------------------------------- Вот «Игра вслепую» и закончена, и я все-таки выложила последние главы) Я бесконечно рада, если текст вам понравился, и будет здорово, если вы напишете отзыв)