ИГРА ВСЛЕПУЮ

*** — Как долго будет действовать то, что вы мне вкололи? — по большей части Лагатт с Хаотиком сидели молча, изредка обменивались несколькими фразами, или же просматривали короткие проекции-отчеты Бабочки о том, что происходило на Цитадели. Битва за планету завершилась, и теперь приходили только сообщения об отрядах, зачищавших комплексы на поверхности. Об инквизиции и модификантах в основном. — Как осознаешь, что остался без ног и начнешь впадать в панику, значит, волшебный укол выдыхается, — преувеличенно весело ответил Хаотик, играясь с зажигалкой. Щелчок — и вспыхивало крохотное пламя, еще один — оно гасло. Чем дольше тянулось ожидание, тем невыносимее оно было. — Я легионер, — огрызнулся Лагатт, хотя прекрасно понимал, что тот прав. Если бы Лагатт был способен осознать до конца, он бы боялся. — Я способен принять собственные физические повреждения. — Ты врешь мне или нам, малыш? — А вам так нравится пытаться задеть меня словами? — Каждый развлекается, как может. В конце концов, на моем корабле нет пыточного кресла. Лагатт не знал, что ему на это ответить и потому не сказал ничего. Он знал, что мог бы хотя бы извиниться, но это казалось абсолютно бессмысленным. И на самом деле Лагатт даже не чувствовал себя виноватым — он был зол тогда, и считал себя правым. Теперь это почему-то казалось далеким, будто случилось с кем-то другим. Хотя, может быть, это ощущение тоже было следствием препарата. В конце концов, Лагатт понятия не имел, что Хаотик ему вколол. Что-то достаточно сильное, чтобы подействовать на легионера. — С другой стороны, — театрально продолжил Сид, — хобби с пытками оказалось не в моем вкусе. По крайней мере, если речь идет о незнакомом, абстрактном боевом модификанте. У черных был большой ассортимент жертв, я выбрал лучший вариант. Очень похожий на Леона. И на тебя. Странно, что Лагатт не думал об этом раньше, о том, что Хаотику пришлось не только изуродовать себе лицо, чтобы стать черным. Что ему приходилось делать и другие вещи. Быть черным. — У вас не было выбора, — сказал Лагатт. — Это ты говорил себе во Дворце, когда собирался убить Леона? — по лицу Хаотика ничего нельзя было понять, и отвращение Сида Лагатт услышал в голосе. Что он мог на него ответить? — Да. Именно это. — Узнаю свою гнилую породу, — хмыкнул Хаотик, и снова щелкнула зажигалка в его руках. Наверное, он хотел добавить что-то еще, но проекция в воздухе заставила его напрячься и податься вперед, и хотя Лагатт понятия не имел, что показывали возникшие диаграммы, он непроизвольно подался вперед, понимая, что — началось. Сначала дернулась рука Слейтера, и Лагатт дернулся удержать ее скорее инстинктивно. Это было неудобно делать на грави-стуле, без возможности встать устойчиво, но Лагатт был намного быстрее Слейтера и намного сильнее его, тем более теперь, он справился, а потом включились кандалы, удерживая руки и ноги Слейтера на месте. С тихим жужжанием ожил регенератор, окутывая фигуру внутри светом. Брызнула кровь, когда сердце Слейтера снова заработало, и медицинская пленка уже перестала сдерживать ее поток. Глаза Слейтера распахнулись, и они были абсолютно пустыми и пронзительно голубыми. Светлее, чем, когда-либо раньше… Живите! — подумал Лагатт. — Столько всего произошло, вы не можете сейчас умереть! Живите! Он смотрел на Слейтера, и одновременно видел себя под завалом, и пустые коридоры Дворца, в которых они со Слейтером оба должны были остаться навсегда, и то удивительное ощущение, когда он впервые понял, что выбрался. Что настоящая жизнь совсем рядом, на расстоянии протянутой руки. Живите! Вы не можете сейчас умереть! — Леон! — Лагатт никогда еще не слышал, чтобы Хаотик говорил так. С такой обнаженной, безнадежной мольбой. Совершенно не вязавшейся с бессердечным пиратом и убийцей. — Леон, пожалуйста! Ты мне нужен… ты не представляешь, как ты мне нужен, только вернись ко мне, Леон! Пожалуйста! Рана на горле Слейтера затягивалась медленно, и все настойчивее становился писк мониторящих приборов. Это была гонка наперегонки со временем. Слейтер умирал, на сей раз по-настоящему, и регенератор мог не успеть спасти ему жизнь. — Живите, черт вас побери! Вы же не из тех, кто даст так легко себя убить! — Лагатт не сразу понял, что выкрикнул это вслух, и ему было все равно. — Живите! Рана затягивалась, и в какой-то момент Лагатт понял, что приборы замолчали. Это был момент зависшей, абсолютной тишины. Мертвой тишины. Потом Слейтер сделал первый судорожный вздох, и на проекции появился слабый и упрямый показатель его пульса. *** После того, как битва за планету закончилась, корабли инквизиции смогли послать шаттлы на поверхность. Загесса мог бы настоять на том, чтобы участвовать в зачистке, даже в своем искалеченном состоянии, но предпочел этого не делать. Вместо этого люди Кейн вытащили его из ставшего бесполезным боевого робота и перенесли на борт. На то, чтобы восстановить руки и ноги в регенераторе ушло около полутора часов, и после этого, Загессе стоило большого труда подавить, накатывающую волнами сонливость. Его организм требовал отдыха, и Загесса намеревался позволить себе этот отдых — просто не сразу. Он позвонил Кейн, не зная, поднялась ли она на корабль вместе с ним, и, не желая перенапрягать Дар еще больше, чтобы выяснить. Она подтвердила коннект сразу, словно ждала. — Поднимайтесь в кабину управления, Рамон. Я жду вас здесь. Инквизиция, зачастую, использовала небольшие корабли, удобные для путешествия в одиночку, потому что редко какая миссия требовала участия нескольких инквизиторов сразу. Корабль Кейн в этом ничем не отличался от корабля Загессы, который вот уже несколько лет стоял в шлюзовом отсеке «Роджера». Именно поэтому Загесса легко нашел кабину управления — она располагалась точно так же, как и на его корабле. Кейн сидела в кресле пилота, аккуратно положив на колени Писание, и задумчиво скользила изящными пальцами по кожаному переплету. Загесса был удивлен, что она ждала его в одиночестве. В общем-то, учитывая ситуацию, он ожидал, что рядом с ней будут другие братья или сестры, завершившие зачистку своего участка или же израсходовавшие весь Божественный Огонь. — Вы хотели поговорить со мной? — спокойно спросил Загесса, и Кейн едва заметно улыбнулась: — Или вы со мной, Загесса. Она редко называла его, используя второе имя, и он вопросительно вздернул брови: — Давайте предположим, что хотим поговорить друг с другом, Анна. Загесса намеренно выделил интонацией ее имя, и Кейн кивнула: — Не вижу в этом противоречия. Я получила уведомление, что Хаотик Сид вернулся на свой корабль с отступником Домиником, а так же младшим легионером. Так же, согласно моей информации, вместе с ними был их раненый навигатор и еще один легионер — мертвый. Загесса только пожал плечами в ответ: — Вы знаете план Хаотика в общих чертах. Смерть легионера вызвана препаратом, имитирующим нужные симптомы. — Но никто не тестировал этот препарат, — холодно возразила Кейн. — И никто не знает, очнется легионер или нет. Хаотик важен для церкви, Рамон, на данный момент он наш единственный стабилизатор. Загесса прекрасно понимал, куда она клонила. Он отлично знал церковь. Кейн не могла рисковать разумом Сида и запереть Хаотика в лаборатории, иначе она так бы и сделала, но это не означало, что Главный Инквизитор собиралась выпускать его из виду. — Вы хотите, чтобы я отправился на «Хаос» и проследил за ним. — Хаотик производит впечатление неожиданно устойчивого человека, учитывая постоянную изменчивость его разума. Но я не собираюсь рисковать. Я не хочу, чтобы он сломался, тем более из-за легионера. Эти доводы были совершенно разумными, тем не менее, Загесса знал нечто, чего не знала Кейн: — Я могу отправиться на «Хаос», но в этом нет необходимости. Слейтер не умрет. — Вы не знаете этого точно, — возразила Кейн, нахмурившись. — И я предпочту подстраховаться, вместо того, чтобы пожалеть. — Наоборот. Я знаю точно, — возразил Загесса. — Я это видел. И он действительно видел — последние моменты Малкесты, и короткое, зыбкое видение перед его смертью. К ее чести, Кейн не стала возражать дальше. Она только сказала коротко и спокойно, как и подобало главе инквизиции: — Объяснитесь. — Основу своего плана Хаотик построил на видении мейстера еретиков, — пояснил Загесса. — Это видение транслировал ему я. Время и место, а так же картинку происходящего, но это было не единственное видение Малкесты. Перед смертью ему открылось нечто еще. Зыбкое, только оформляющееся видение. Узел вероятности. Событие в будущем, возможность избежать которого осталась позади. Перед смертью Малкеста видел Хаотика и его легионера — нечетко, расплывчато, будто узел только оформлялся, будто Малкеста разминулся с прошлым, в котором можно было успеть изменить эти события всего на несколько секунд. — Что именно? — Кейн подалась чуть вперед, рассеянно оглаживая подлокотники кресла пальцами. — Хаотика и легионера несколько лет спустя. Как минимум я могу утверждать, что оба будут живы. — Вы никому об этом не сказали? — Видение пришло к Малкесте в момент его смерти. Допускаю, что именно она и стала точкой невозврата, которая оформила этот новый узел вероятности. Кейн чуть улыбнулась в ответ на его слова: — Я слишком давно знаю вас, Рамон. Была и другая причина, почему вы никому ничего не сказали. Разумеется, она была права. — Одни узлы вероятности не отменяют другие, — подтвердил Загесса. — То, что легионер остался бы жив, несмотря ни на что, никак не противоречит видению Карнавала Плоти. Хаотик должен был перерезать легионеру горло, и в любом последующем раскладе Слейтер выжил бы. Знай об этом Хаотик, стал бы он рисковать своими людьми и уничтожать еретиков? Стал бы участвовать в полубезумной авантюре и тащить в нее Андерсена? Или предпочел бы не воевать с черными, а просто переждать первое видение? Он мог бы сыграть в первое пророчество, и просто улизнуть из Цитадели, ничем не рискуя, и зная, что легионер все равно останется жив. Более того, что они еще встретятся. Кейн молчала довольно долго: — Вы ничего ему не сказали, чтобы он был вынужден обратиться к инквизиции. — И дал нам шанс покончить с ересью раз и навсегда. Я не мог быть уверен в Хаотике на все сто процентов, но мог увеличить шансы на благоприятный для Церкви исход. — Вы использовали Хаотика, — Кейн рассмеялась. — Я плохо знаю этого человека, но думаю, он будет в ярости, если когда-нибудь вы все ему объясните. Загесса чуть улыбнулся в ответ: — Даже не собирался. Хаотик достаточно невыносим и в его обычном состоянии, вызывать его злость не в моих интересах. И это подводило к неприятной части разговора. Части, которую Загесса вопреки всему надеялся оттянуть. — Вы ведь понимаете, что я не могу вернуть вас в Корпус, — ровно начала Кейн, и Загесса был благодарен ей уже за то, что она не стала размениваться на бессмысленные попытки как-то смягчить свое решение. — На данный момент, Рамон, вы не еретик, и вас успешно стабилизирует Хаотик. Но вы и не верный Сын Творца. Не тот, кому я могу позволить оставаться Инквизитором. Так же, как я не могу позволить Доминику вернуться на Нео-Ватикан. — Но вы не можете и убить нас, — возразил Загесса. — Разумеется, — подтвердила она. — Инквизиция казнит только еретиков, и не убивает иначе, как по необходимости. Вы не хуже меня знаете кодекс. — Знаю, — подтвердил он. Загесса действительно принимал ее доводы, сам поступил бы на месте Кейн так же, но мысль о том, что Церковь отвернулась от него, отдавала внутри горечью. Чем-то отвратительно безнадежным. — Я так же знаю, что ничего подобного никогда не происходило раньше. Доминик был признан еретиком, но вернул свой рассудок. Я не стал черным до конца. Честно говоря, мне интересно, какую лазейку вы найдете, чтобы обойти законы Церкви. Как вы собираетесь выгнать меня из Корпуса, не подписав мне смертный приговор? И как вы собираете отменить приговор Доминика? Он не собирался угрожать или заставлять Кейн менять ее решение, именно потому, что считал, что оно единственно возможное. И поступи Кейн иначе, она подорвала бы самые основы Инквизиции. Загесса отдал Корпусу много лет своей жизни, достаточно, чтобы ценить безликую, жестокую и именно благодаря этому, эффективную систему церковного правосудия. — Вы будете лишены сана, официально объявлены еретиком, без права вернуться на Нео-Ватикан или обращаться за помощью к Церкви. Так же, как и Доминик вы будете приговорены к смерти. Загесса коротко кивнул: — Вы отложите приведение приговора в исполнение на неопределенный срок. Кейн посмотрела ему прямо в глаза и коротко склонила голову: — Так же, как и приговор Доминика. Я не могу его отменить, но могу «заморозить». Я пойму, если вы станете злиться, и прошу у вас прощения. Но другого выхода для вас и для Корпуса я не вижу. Эти слова невольно, вопреки тому, как все оборачивалось, заставили Загессу чуть улыбнуться: — Вы впервые признаете, что чего-то не можете, Анна. Не думал, что однажды услышу подобное, — он посерьезнел и спокойно добавил. — Я знаю свой долг перед Церковью, независимо от того, получаю за это награду или нет. И, говоря прямо, мне в моем нынешнем состоянии не место в Корпусе. Но я действительно неплохо вас знаю. Вы можете «заморозить» приговор, но вы не выпустите меня из поля зрения. Это было бы откровенно глупо. В конце концов, Загесса не был черным сейчас, но он не мог гарантировать, что не сойдет с ума в будущем. Безумие подкрадывалось к Детям Творца незаметно, и те, кто считал себя в безопасности, часто теряли рассудок первыми. Будучи инквизитором Загесса понимал это лучше многих. — Я хочу, чтобы вы остались на «Хаосе», поддерживали со мной связь и защищали Хаотика. Так же вы будете наблюдать всех, кого мы пришлем для стабилизации, — она задумчиво побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. — Это не работа инквизитора, но это долгосрочная миссия и от вас многое зависит. Возможно, будущее всей Церкви. Что скажете? — Я принимаю, — в конце концов, Загесса не услышал ничего нового. И если быть честным с самим собой, он все равно никуда не улетел бы с «Хаоса». — Что вы станете делать с Цитаделью Еретиков? Андерсен определенно захочет уничтожить большую часть их комплекса, и это разумно. Но это означало, что большая часть данных о еретиках будет потеряна — информация о базах за пределами Цитадели, об убежищах, о контактах с теми, кто поставлял черным людей или вооружение. Данные, которые могли бы стать бесценными для Инквизиции. Кейн не могла этого не понимать. — Мы постараемся получить все, что сможем, — подтвердила она. — Но капитан Андерсен прав. На то, чтобы полностью исследовать комплексы еретиков и деактивировать все дополнительные ловушки, уйдут годы. Ни у нас, ни у Андерсена нет этого времени. Импульсный компьютер Хаотика перепишет сознание Хранителя, и тот останется контролировать охранные спутники. Все остальное будет уничтожено и переформировано заново с помощью системы модуляции пространства. Загесса коротко склонил голову, принимая ее доводы. На самом деле, он не ожидал ничего иного. В некоторых случаях даже самый лучший вариант означал потери. — В том, что касается жертв ереси, — продолжила Кейн. — Все, кто выжил, будут отправлены для восстановления на Нео-Ватикан. — Вы уверены? Восстановить их тела будет легко. Но вы, как и я, читали их разум, эти люди очень многое пережили, особенно те, кого еретики использовали для декорации стен. Некоторые из выживших не осознают до конца, что происходит вокруг них, предпочли сбежать в воображаемую реальность. Они безумны. Даже, если вы попросите о помощи тех из наших братьев, которые умеют читать чувства и мысли, восстановление может занять годы. Кейн улыбнулась, и в этой улыбке не было веселья: — Никто из нас не любит об этом вспоминать, Рамон, но ересь выросла из нашей Церкви. То, что еретики получили столько власти, то, что они творили так долго, результат нашего бессилия. Вашего, моего и всех в Корпусе, кто недостаточно хорошо делал свою работу. Черные сотворили очень много того, что мы с вами никогда не сможем исправить. Каждая жизнь, что мы не спасли, на нас. На вас и на мне. Огромное множество мертвых людей. Не знаю как вам, а мне не жаль сил, чтобы помочь тем, кому еще можно помочь. *** Когда Форкс все-таки пришла на мостик, она увидела там примерно то, что и ожидала: Мину Сайфер, Раллена, с полдюжины офицеров «Роджера» и два десятка проекций-коннектов в режиме «конференция». Андерсен стоял в дальнем конце зала, сцепив руки за спиной, и слушал отчет Раллена о потерях в бою. Форкс понимала, что данные неточные, пока Цитадель не зачистили до конца, но они давали хоть какую-то картину происходящего. — …из собственных кораблей армады «Роджера» трое были уничтожены полностью: «Черная Сильвия», «Шторм» и «Латник», — голос у Раллена был привычно равнодушный, и Форкс уже начинала думать, что у первого помощника «Роджера» просто какая-то странная патология голосовых связок, потому что на ее памяти Раллен всегда говорил одинаково. — Из экипажа «Сильвии» в челноках успели спастись пятнадцать членов экипажа, так же получено пять запросов о помощи от выживших со «Шторма». «Латник» был уничтожен полностью вместе с экипажем. Так же во время боя серьезные повреждения получили еще шесть наших кораблей. Два из них требуют срочного ремонта и станут непригодными для экипажа в течение ближайших двух часов. В данный момент отдан приказ об эвакуации… Отчасти Форкс чувствовала себя так, словно снова вернулась в имперскую армию. Если бы рядом был Сид, он наверняка не удержался бы, и полез с дурацкими комментариями, которые заставили бы Форкс в очередной раз делать вид, что они с Хаотиком не знакомы. Вместо этого Раллен в абсолютной тишине подводил первые итоги сражения, события, которое уже само по себе меняло историю всей обитаемой Вселенной, и каким-то образом умудрялся делать это скучно. Андерсен теперь смотрел прямо на Форкс, словно ожидал чего-то, и ей понемногу становилось неловко, тем более что окружающие уже начинали это замечать. В конце концов, Андерсен поднял руку, заставляя Раллена остановиться, и пошел вперед, и вот на этом моменте Форкс стало действительно совсем не по себе, потому что шел он к ней. Почему-то ей пришло в голову, что Андерсен собирается ее выгнать, и она тут же мысленно обозвала себя дурой, потому что ему совершенно точно незачем было это делать. Просто она понятия не имела, что сделала, и почему Андерсен прервал доклад. — Я могу уйти, если мое присутствие это проблема, сэр, — Форкс заговорила первой, и не вытянуться перед Андерсеном в струнку, так же, как и не мямлить стоило ей огромного труда. Легко было общаться с Андерсеном, когда они с Форкс оставались одни, когда статус и субординация не имели никакого значения. Но в тот момент Форкс очень четко осознавала, что перед ней ее новый капитан, и что он смотрит на свою подчиненную. И эта мысль совершенно точно не должна была заставлять ее сердце биться быстрее. — Изабелла, пожалуйста, посмотрите вверх, — сказал Андерсен совершенно спокойно, и Форкс вскинула голову, пытаясь определить, что он хотел ей показать. Ей так и не удалось, потому что Андерсен наклонился к ней, положил руку Форкс на затылок и поцеловал ее в губы. И этот поцелуй даже примерно не подходил под описание «приличный». Форкс следовало бы возмутиться. Она непременно возмутилась бы, если бы ее мозги не превратились в желе от этого поцелуя. — Благодарю, Изабелла, — сказал ей Андерсен, когда, наконец, отстранился, и лицо у него было абсолютно серьезное, только глаза смеялись. — Господа и дамы, прошу нас простить. Я объявляю трехчасовой перерыв на секс. Первый помощник пришлет вам отчет в письменном виде, а так же формацию, в которой расположить оставшиеся корабли. — Андерсен, это что шутка?! — Мина Сайфер успела спросить это раньше Форкс, и тон ее голоса подразумевал, что шутка не кажется ей смешной. — Вы собрали нас здесь, чтобы потом сделать «перерыв на секс»? — Я собрал вас, дамы и господа, — невозмутимо ответил Андерсен, — чтобы сказать, что мы победили. А победы полагается праздновать. Или вы хотите еще с полчаса слушать Раллена? Честно говоря, гробового молчания, которое воцарилось после, Форкс совсем не ожидала. Особенно потому, что Сайфер замолчала тоже. — Сэр, я… — как можно строже попыталась сказать Форкс, но Андерсен остановил ее, снова положив руку ей на затылок: — Шшш, Изабелла. Сайфер смотрела на них, потом перевела взгляд на Раллена, на величину информационной проекции перед ним, и коротко кивнула: — Встретимся через три часа. Форкс подумала, что это какой-то абсурдный сон: офицеры «Роджера» молча выходили из зала, и даже Мина Сайфер не пыталась ничего больше доказать. Форкс перевела взгляд на Андерсена и поняла почему: тот не выглядел, как человек, которому можно было что-либо доказать. И эта мысль, черт побери, не должна была вызывать у Форкс пожар внизу живота. Последним ушел Раллен, и вот он на мгновение выглядел так, словно собирался что-то сказать, но, видимо, передумал. В общем-то, учитывая выражение лица Андерсена в тот момент, Форкс вполне понимала первого помощника. Хотя сама никуда не собиралась. — Знаете, — тихо призналась она, когда они с Андерсеном остались одни, — так неловко я себя еще в жизни не чувствовала. Что ж, по крайней мере, ему хватило совести смущенно кашлянуть: — Боюсь, что пират во мне потребовал чего-то особенного по случаю победы. Почему-то при этом у Форкс в голову полезли мысли о пульте управления, и о том, что если бы она на него легла… В общем, совершенно несвоевременные мысли. — Даже боюсь спросить чего, — хрипло ответила Форкс и откашлялась. — И все же захват Цитадели это не игра, после сражения следует… Что следовало делать после сражения, Андерсен так и не услышал — по его собственной вине, и потому что говорить и целоваться одновременно Форкс не умела. — Праздновать, — убежденно сообщил ей Андерсен. — После победы стоит праздновать. Не знаю, как вы, а я сейчас могу думать только о том, что Хаотик еще некоторое время не станет нам звонить. — А как же потери… — Сейчас, — он провокационно сжал ладони у нее на талии, ну или не совсем на талии, а немного ниже, — я с бОльшим удовольствием подумаю о приобретениях, Изабелла. Честно говоря, Форкс постепенно приходила к тем же выводам. И это было очень плохо. — Иногда вы еще хуже, чем Хаотик, — сказала она. — Стоило завоевывать целую планету, только чтобы теперь завалить меня на пульт управления? Хотя, даже Форкс вынуждена была признать — это был очень привлекательный пульт управления. — Ради вас, Изабелла, — чуть усмехнувшись, сказал ей Андерсен, увлекая ее назад, к огромному иллюминатору «Роджера», — я завоюю две Цитадели. — А ради меня на пульте. — Три Цитадели, — он прижал ладонь к ее щеке, и коротко коснулся губами лба Форкс. — Все будет хорошо. Необходимое оборудование прибудет уже через два суточных цикла. И в следующем месяце уже можно будет открыть планету для наших союзников. Все это будет потом. Сейчас есть только вы и я. — И пульт, — со вздохом поддразнила Форкс, потому что понимала ведь с самого начала, что проиграет. Андерсен тихо рассмеялся, и этот смех тоже надо было объявить вне закона: — Особенно пульт. Изабелла, раз уж мы наконец-то разделим друг с другом пульт, называйте меня на «ты». Вообще-то они уже много раз пытались это сделать. Но и он, и Форкс постоянно сбивались на «вы» из-за того, что именно так и разговаривали при посторонних. Но в этот раз, сказать Андерсену «ты» оказалось совсем не сложно. — И ты меня. В ответ на свою просьбу она получила поцелуй, но решила не придираться. Пожалуй, потому, что это оказался очень хороший поцелуй, после которого Андерсен сказал: — Ты невероятная. Ответить ему на это Форкс могла только одно: — На тебе слишком много одежды *** Слейтер очнулся так, как привык просыпаться, как и должен был всегда и в любых обстоятельствах приходить в себя легионер — мгновенно, без того перехода от сонливости к бодрствованию, которое теперь ассоциировалось у него с транквилизаторами. События наложились друг на друга, словно плохо склеенные сцены в фильме — в одну секунду Слейтер умирал на алтаре, захлебываясь собственной кровью, а в другую он лежал в лазарете, различал гудение вентиляторов, гоняющих по кораблю синтетический воздух, и смотрел в серый потолок из армированного пластика. — Как вы себя чувствуете? — спросил Лагатт, приподнимаясь с кресла в конце палаты, и подходя ближе. Он двигался странно, неустойчиво, словно боялся, что ноги его не удержат, и Слейтер спросил: — Что с вами? Хотя на самом деле ему хотелось спросить совсем другое: почему я жив? Где Сид? Что произошло в Цитадели? Настоящее ли это все? Хотя Слейтер никогда не слышал про галлюцинации у легионеров. — Я только полчаса назад восстановил ноги в регенераторе, — ответил ему Лагатт. — Чувствую себя будто на ходулях. Как вы себя чувствуете? Как тот, кого недавно зарезали на алтаре. По крайней мере, это было правдой, но Слейтер предпочел ответить другое: — Удовлетворительно. Что произошло с Хао… — дыхание перехватило от одной попытки спросить про Сида, от воспоминаний о Карнавале Плоти, об алтаре и ощущении лезвия в горле.– Что произошло с черными? — Вам… — Лагатт помедлил прежде, чем продолжить, и в его ответе Слейтеру послышалась неуверенность, — довольно многое предстоит узнать. Что вы помните последним? — он спрашивал так, словно пытался тянуть время, и одновременно так осторожно, словно боялся, что Слейтер вот-вот сорвется. Возможно, он боялся не напрасно. Слейтер чувствовал себя хрупким, в каком-то вывернутом эмоциональном смысле, и неприятно тянуло холодом в груди, будто кто-то пробил там дыру. — Я помню, что умирал. После этого — ничего. Что случилось там, на Карнавале Плоти? Пощадил ли его Сид в последний момент? Или вмешалась третья сила, и спасла Слейтера? Почему-то он боялся узнать. — Вас спас Хаотик. Он с самого начала все спланировал, притворился черным, чтобы попасть на планету и начать атаку оттуда. Знаете, наверное, будет лучше, если остальное он расскажет сам. Притворился. Слово отдалось внутри ворохом воспоминаний, словно эхом. Слейтер вспомнил, как смотрел Сиду в глаза, искал в них безумие и не находил. Почему-то от этой мысли стало холодно. И очень смешно. Подумать только, а Слейтер пытался вернуть «настоящего Сида». Как не тасуй Хаотика, получишь один и тот же результат, Леон. Однажды ты задашься вопросом, что из этого настоящее. Псих, пират и убийца. Псих. Психи не сходят с ума. Слейтер почувствовал, что задыхается, и это было так убого — легионер, которого захлестывает паникой, легионер не способный справится с собственными чувствами — уже в который раз. Разрозненные кусочки головоломки, которые никак не хотели стыковаться раньше, собирались в общую картину. И то, как Сид отправил Слейтера Мине — убрал от себя. И то, как вел себя у черных. Даже то, как Сид дал раздавить себе руки — и только теперь Слейтер понимал, что все это с первого до последнего момента было игрой. Только Слейтер играл в нее вслепую. Сид с самого начала знал и собственную цель и как ее добиться. Ты же любил меня. Видимо недостаточно, чтобы посветить в свои планы. — Я хочу побыть один, — хрипло сказал Слейтер, но, по крайней мере, ему удалось не сорваться на крик. — Я, наверное, неправильно выразился, — осторожно начал Лагатт, и Слейтера внутренне передернуло от этого тона, от жалости, которую он легко читал в этих слова. — Хаотик… он… вы просто действительно очень многого не знаете. Каким же, должно быть, ничтожеством Слейтер казался Лагатту, если тот пытался смягчить для него правду. Каким ничтожеством он казался Сиду, если тот играл Слейтером, будто шахматной фигурой, не ошибившись ни разу, ни в одном ходе. Хотя сложно ли играть пешкой? Слейтер верил Сиду, верил ему каждую секунду, верил, даже, когда думал, что тот сошел с ума. Он вспомнил визуальное письмо, которое получил, попав на «Крылатую Марию». Его замутило. От ненависти или от боли даже сам Слейтер в тот момент не мог бы сказать. — Я прошу вас уйти, Лагатт. — Послушайте, вы не так все поняли. — Вы не знаете, что я понял, — резко отозвался Слейтер, чувствуя, как руки, будто сами собой, сжимаются в кулаки. Он чувствовал себя так, словно его обокрали. Словно кто-то показал все, что было для него важным, отразилось в кривом зеркале. И в этом кривом зеркале все выглядело до боли уродливым. — О ну да, конечно, — издевательски протянул Лагатт. — Я говорю вам, что Хаотик пришел вас спасти, а вы вместо того, чтобы радоваться, что вообще остались живы, ведете себя хуже человека. Вас спасли не так, как вам бы хотелось? Недостаточно нежно? — Лагатт… — Нет уж, заткнитесь и слушайте, или, клянусь, я заткну вам рот лично! Я знаю не все, но я знаю достаточно. Мейстер предсказал вашу судьбу, предсказал, что вы умрете на этом их Карнавале. И вы бы умерли, если бы Хаотик не сделал невозможное. Если бы не нашел союзников, если бы не придумал способ вас спасти. Он мог просто пережить пророчество, ничем не рискуя, если бы ему было все равно. Я едва не умер сегодня, и когда я валялся беспомощный, знаете, что я понял? Что никто за мной не придет. Знаете, сколько людей убили черные? Скольких они развесили по стенам. Никто не развязал войну ради этих людей, никто их не спас. А вы сидите и жалеете себя. — Все время, после того, как меня отослали с «Хаоса», — чувствуя, что говорить все труднее, ответил ему Слейтер, — я бредил мыслью, что снова увижу Хаотика. Что смогу сделать его прежним, что, даже если он сойдет с ума, я смогу его вернуть. Я не хотел выжить, я хотел его спасти. Наверное, для вас это на редкость глупо звучит. — Нет, — неожиданно намного мягче отозвался Лагатт. — Нет, не глупо. Но знаете, что я понял? Иногда, наши способности ничего не решают. Мы совершеннее людей, сильнее, выносливее и быстрее. Но мы не всесильны и неуязвимы. Вы не могли спасти Хаотика, вы даже не знали, что на самом деле происходит. Он знал, и спас вас обоих. — Почему он не рассказал мне, что собирается делать? — Если бы у вас было время хоть немного подумать, вы бы не спрашивали. Вы были у черных, помните? Те читали ваши мысли. Это было словно налететь лбом на что-то, что он должен был с самого начала видеть, и в первую секунду Слейтер даже не знал, как отреагировать. Черные читали его мысли. Разумеется, они это делали. Даже Лазарус. Потому что они подозревали что-то, и если бы Слейтер хоть на секунду предположил, что Сид все спланировал… Мысль отдалась внутри холодом и страхом. Слейтер бы все разрушил, убил бы их всех. — Не приходило вам в голову, верно? — устало спросил Лагатт. — Вы сделали все, что было необходимо, только потому, что не знали. Если бы знали — не смогли. Они замолчали, думая, каждый о своем. Слейтер — о том, как Сид жил все это время, что они не виделись. Лагатт, должно быть, о чем-то еще. — Простите, — сказал Слейтер. — Это было недостойное легионера поведение. — Ну, вы только что очнулись после собственной смерти. Думаю, можно сделать скидку на последствия стрессовой ситуации. *** Лагатт ушел из лазарета через час после того, как Слейтер пришел в себя. Лагатт рассказывал ему то, что знал о плане захвата Цитадели, и не мог отделаться от мысли, что эти вещи Слейтеру должен был объяснять Хаотик. Но того не было рядом. Если бы Слейтер спросил, почему, Лагатт солгал бы, что Хаотик лег в регенератор, или отправился на срочную встречу с Андерсеном, или проверял Цитадель — придумал бы объяснение, просто потому, что не хотел делать Слейтеру еще хуже. Странно, как многое становилось понятным теперь, когда Лагатт посмотрел на ситуацию, не зацикливаясь только на себе. Когда они оказались за пределами Дворца, он злился на Слейтер, потому что того Хаотик забрал с собой, а Лагатта бросил на смерть, злился на пренебрежение, и, если быть честным с самим собой, немного злился даже сейчас, за то, что люди признали Слейтера, признали и приняли чужака. Завидовал. Только теперь он напрямую столкнулся с тем, чего Слейтеру это стоило, с тем, что за близость с человеком и привязанность Слейтер сполна заплатил и болью, и разочарованием. Если бы Слейтер спросил, где Хаотик, Лагатт бы солгал. Намного хуже было то, что тот не спрашивал, что боялся услышать ответ. Боялся быть выброшенным на свалку, как ненужная вещь. Видеть этот страх было неприятно, потому что Лагатт слишком хорошо его понимал. — Вы были намного нужнее внутри, когда он проснулся, — сказал он. — Поверь, малыш, это не первый раз, когда я не пришел, хотя был нужен, -Хаотик стоял в коридоре, ведущем к лазарету, смотрел на него и усмехался. Он уже восстановил лицо, оставив почему-то только одну тонкую линию шрама из левого глаза, будто дорожку от слезы. — Зачем это? — Разве я не позер, пират и убийца? — Сид небрежно провел пальцем по шраму. — Шучу. Простая сентиментальность. Мне нужно было доказательство, что что-то изменилось. — Мне плевать на ваше лицо, — огрызнулся Лагатт. — Я спрашиваю, зачем следить за легионером Слейтером вместо того, чтобы пойти и поговорить с ним. — Пойти поговорить? — Сид не стал отрицать, что следил за разговором, только хмыкнул. — «Привет, Леон, все, что я тебе говорил полная брехня, но зато эта брехня спасла нас всех»? Или может быть «пади на колени и поклоняйся своему спасителю»? О, я знаю, «извини, что убил тебя, давай продолжим с того места, на котором расстались?» И что дальше? Пираты улетают в закат? — Не кривляйтесь и не передергивайте. Я узнаю отговорки, когда их слышу. — Жаль, что ты пока не научился определять удачный момент, чтобы заткнуться, — спокойно и холодно, будто кто-то переключил его настроение, отозвался Хаотик. — Я пришел, неожиданно, но факт, за тобой. У нас на корабле гости, и они хотят тебя видеть. Первый помощник Раллен, кто бы мог подумать, что вы с ним так близки Это было явно сказано, чтобы отвлечь, и что-то внутри действительно словно замерло, споткнулось о мысль, что Раллен пришел. За Лагаттом. И именно потому, что это было отвлекающим маневром, Лагатт не позволил Хаотику сменить тему. — Вы так паршиво врете, я даже не знаю, зачем вообще это делать. Даже если это правда, вы могли бы просто связаться со мной по коннекту, у вас капитанский доступ. На своем корабле вы можете следить за любым помещением и вызвать любую проекцию перед кем угодно. Вы могли бы следить за лазаретом из рубки управления, да хоть из собственной кровати, но вы пришли сюда. И знаете, что я думаю? Вы хотели зайти внутрь, просто струсили. Хаотик смотрел на него в ответ тяжелым взглядом, ничего не отвечая, а потом поднял руки и зааплодировал — размеренно, тяжело, и напоказ: — Браво, малыш. Ты научился умничать, но так и не научился беречься. Умные и неосторожные долго не живут, потому продолжай в том же духе. Ты меня разгадал, буквально просветил насквозь. И что ты увидел? Человека, который сделает Леона счастливым? Может быть, кого-то уравновешенного? — Кого-то, кто задолжал легионеру Слейтеру объяснение. — И что? Мое объяснение так много изменит для него? — Не говорите так, будто заранее все знаете. Вы не знаете о нас ничего. И, наверное, именно это стало последней каплей для Хаотика, это и то, как долго тому пришлось держаться, изображать безразличие, вместо того, чтобы просто… сорваться? — Я, маленькая мразь, знаю Леона лучше, чем себя. И лучше, чем его когда-либо знал ты. Лагатт надеялся услышать нечто подобное, потому что оно дало ему возможность ответить, и в своем ответе просмаковать каждое слово: — Вы только одного не знаете: у легионеров очень хороший слух. *** Это было странно — ощущать себя совершенно здоровым физически и при том понимать, насколько же далеко ему до восстановления эмоционально. Слейтер слушал Лагатта, пока тот говорил о захвате Цитадели Черных, и боролся с ощущением, что попал в водоворот, утягивающий все глубже, без надежды выбраться. Лагатт говорил об альтернативе Империи, о целой планете за пределами контроля властей, и это само по себе казалось безумием. Сид был в центре этого безумия, был его режиссером. Сид рисковал, планировал и в конечном итоге выиграл. Уничтожил черных, и это тоже не укладывалось в голове. Слейтер помнил клетки, бесконечные, заполненные людьми, и пропитавшиеся безнадежностью, и ощущением, что ничто никогда не изменится, что смерть поселилась в тех коридорах, и никуда не уйдет. Что всегда кто-то будет умирать на алтаре, и всегда кто-то в клетке будет говорить кому-то «если бы у меня был шанс…» Что сожаления — это все, что осталось. Лагатт перечислял план атаки так, как мог бы докладывать вышестоящему офицеру, но Слейтер и легионером в тот момент себя не чувствовал. Он чувствовал себя… жертвой. Точно такой же, как те люди в клетках. А Лагатт все говорил, про Сида и про Андерсена, про Мину Сайфер, про инквизицию и Бабочку, и про резервную систему Цитадели. И совершенно не укладывалось в голове, что пророчество, с которого все началось, Малкеста сделал полтора месяца назад. А казалось, что прошло несколько жизней. Кусочки головоломки притягивались одна к другой, и все становилось кристально ясным: и почему Сид убрал Слейтера с «Хаоса», и почему требовал, чтобы Мина его продала. Почему оставил письмо, из которого Слейтер даже сейчас помнил каждое слово — и только теперь понимал, что каждое слово в том письме было взвешенным, тщательно выверенным, именно таким, чтобы Слейтер поверил — и да, он верил, потому что, а что еще ему оставалось? Один единственный путь, который должен был привести его на алтарь. — Хаотик не знал, сможет спасти вас или нет, — сказал ему Лагатт, и Слейтер представил, как это — решиться исполнить пророчество, понимая, что в конечном итоге все может обернуться крахом. Сид делал каждый шаг, зная, чем рискует, и все равно шел вперед. Слейтер не знал, смог бы на его месте так же. Что если все это еще одна игра? — шептал предательский голос внутри, и звучал он, как присутствие Лазарус. — Ты уже столько раз в нем ошибался? И что теперь? Снова поверишь Хаотику? Сид забрал его из Дворца, Сид был рядом, когда Слейтер в нем нуждался, отрезал часть себя, чтобы не отдавать его Кайссеру, и отрезал бы еще больше… Он отрезал мизинец, всего один незначительный палец, и ты знаешь, как легко Хаотик переносит боль, с какой небрежностью играет и своим здоровьем и своей жизнью. И как удачно все для него обернулось в конечном итоге. Слейтер не хотел так думать, не хотел сомневаться. Лагатт сказал, что Сид развязал войну с черными, чтобы спасти Слейтера… … и как удобно, что в результате он получил целую планету вдали от властей, там, где он сможет разделить с Андерсеном власть. Это неважно, говорил себе Слейтер, в то время как другая его часть равнодушно и бесстрастно отмечала детали всей операции. Он рисковал ради меня. Но Сид рисковал всегда, и всякий раз рисковал чуть больше. Так ли уж был важен для него Слейтер? Или же он просто решил не терять легионера, который мог пригодиться ему в будущем. Это были опасные мысли, нечестные по отношению к Сиду, и Слейтер сам себя одергивал. Если бы Сиду было все равно, если бы все его чувства были ложью, он бы не стал прятаться от Слейтера. Нет, он бы пришел сам, вместо Лагатта, чтобы привязать покрепче, сам бы рассказал о своих планах, и попросил прощения за то, что не мог объяснить их Слейтеру. Слейтер бы простил, не задумываясь. Нет, если бы Сиду было все равно, тот пришел бы лично. Что из этого настоящее? Слейтер хотел верить. Но если Лагатт не лгал и не ошибался, если вся эта операция была, чтобы спасти Слейтера, то почему Сид не пришел теперь, когда был так нужен. Даже нужнее, чем там — в подземельях черных. Почему? Почему ты отвернулся от меня теперь? А потом Лагатт закончил говорить, и они со Слейтером замолчали, потому что слов не осталось. Это молчание было неловким, и совершенно точно не одним на двоих, но нарушить его все равно казалось как-то неправильно. Наконец, Лагатт неловко пообещал, что еще зайдет, и ушел. И Слейтер остался один наедине со своими мыслями, которые крутились, и крутились, и крутились по кругу… а потом исчезли полностью, когда Слейтер услышал голос Сида. Совсем тихо, на пределе слышимости даже для легионера. Слейтер сжал в ладонях край медицинской робы, в которую его одели, и синтетическая ткань под пальцами порвалась, будто была сделана из тумана: легко и почти беззвучно расползлась на волокна. Потом Лагатт что-то сказал в ответ, с такого расстояния было не разобрать, и снова зазвучал голос Сида. Слейтер хотел подойти к двери и прижаться к ней ухом, подслушивая, будто вор. И все же несколько секунд он просто сидел не двигаясь, и не зная, что делать дальше. Вдруг это все игра? Вдруг Сид пришел, в надежде, что его «случайно» услышат? Было ли это вообще возможно? Мог ли человек в принципе настолько хорошо понимать способности легионера, чтобы настолько точно оценить придел его слышимости? Глупые, отравленные мысли. Они отдавали внутри горечью и отчаянием. Почему ты говоришь с ним? Почему не пришел ко мне? Слейтер вспоминал, как усомнился в Сиде в прошлый раз, и это не принесло ничего кроме боли, отчаянно пытался поверить снова, но перед глазами на бесконечном повторе опускался нож, и отчетливее всего Слейтер помнил, каким холодным было лезвие, когда впервые коснулось его кожи. Если бы они с Сидом поменялись местами, если бы Слейтер спас Сида, и тот очнулся бы в лазарете и услышал его голос, рискнул бы подойти ближе? Рискнул бы разобрать слова. Хотя вопрос был нелепым. Слейтер вообще с трудом представлял себе что-то, что Хаотик Сид, пират, псих и убийца, не рискнул бы сделать. Теперь, после того, что он пережил в клетке у черных, Слейтер даже знал почему. Я не создан для сожалений, Леон. Да, должно быть, Сид сказал бы именно так. Слейтер встал с кровати, и тело слушалось плохо, совсем не так, как обычно, и потом ему пришлось опереться о дверь, чтобы не упасть, металл был холодным и жестким, хотя даже сейчас Слейтер, наверное, мог бы его продавить. «Простая сентиментальность. Мне нужно было доказательство, что что-то изменилось». «Мне плевать на ваше лицо». Слейтер помнил лицо Сида так отчетливо, словно тот стоял прямо напротив — помнил одновременно и смеющиеся, сияющие глаза, усмешку, кривящую губы, и одновременно изуродованную маску черного. До боли, до дрожи хотелось увидеть Сида теперь. Слейтеру казалось, что он готов к любому лицу. Или может быть, одинаково не готов ни к одному из них. И был только один способ узнать. «Я спрашиваю, зачем следить за легионером Слейтером вместо того, чтобы пойти и поговорить с ним». Лагатт спросил вместо Слейтера, и тот отчетливо понял почему. Сид мог ошибиться с тем, на каком расстоянии слышат легионеры, но Лагатт знал точно, знал, что Слейтер услышит разговор, и потому задавал правильные вопросы. Какими будут ответы, Леон? Тоже правильными? Сид заговорил, и Слейтер ловил каждое его слово, каждый звук его голоса. Что дальше? — спрашивал Сид, и Слейтер не знал, что ему ответить. Сид говорил, и сомнения отступали, а на смену им приходил стыд, жгучий и жаркий, совершенно невыносимый. Слейтер вспоминал то, каким был Сид с ним наедине, до тех пор пока вообще мог быть рядом, вспоминал, как тот действовал — решительно и безжалостно -, когда шел к своей цели, как приставил бластер к виску и нажал на курок, вспоминал ужас и полную свою беспомощность в тот момент, и не мог поверить, что сомневался. Он вспоминал Сида, и не мог поверить, сколь многое успел забыть за то время, что они не виделись. Забыть любовь Сида к «Хаосу» и к риску, и, наверное, даже к боли. Но не к власти. «Я, маленькая мразь, знаю Леона лучше, чем себя. И лучше, чем его когда-либо знал ты». Сид не знал только одного — ему не за что было просить прощения. Он сделал то, что должен, то, что никто другой бы не смог, в то время как Слейтер ничему не мог помочь. Сид прошел этот путь сам, от начала до конца. Слейтер не мог даже представить, чего это стоило. Теперь, после страхов и сомнений, после всего что случилось, он мог только встретить Сида в конце пути. «Вы только одного о нем не знаете: у легионеров очень хороший слух». Слейтер открыл дверь и вышел из лазарета. *** Вы когда-нибудь слышали, девочки и мальчики, что у каждого злодея есть своя точка слома? Ведь никто не может быть плохишом всегда, верно? Аплодисменты, дамы и господа, на арене Хаотик Сид — человек, который совершает невозможное. Я никогда не был положительным героем. Никогда не сожалел. Хаотик не создан для сожалений. Зачем сожалеть, когда можно гордиться? Хаотик Сид всегда был плохим, и всегда был в этом хорош. Обаятельные мерзавцы нравятся женщинам, разве не так? Ты никогда не нравился женщинам. Женщинам, дамы и господа, мужчинам, животным и механизмам. Никому. Кроме него. Ты, Леон, всегда с самого начала был исключением. Следовало понять сразу, что ничем хорошим это не кончится. Ты понимал. Хаотик Сид, мальчики и девочки, человек, который все понимает. Хлопайте громче, пока я не перестану слышать себя. Ты всегда слышишь себя. Себя-себя-себя… В моей голове слишком много народу, Леон, мне никак не побыть одному. И никак не разрыдаться при такой толпе. Слезы, Леон, отличная штука, почти как насилие, только без насилия — ты выворачиваешь себя наизнанку, и все заканчивается. Вдох-выдох, и Хаотик Сид снова в строю. Смирно, солдат! Я не солдат, но кого это волнует. Делай, что должен, будет, что будет. О, девочки и мальчики, мы все знали, что будет, и оно отыграло, как по нотам. До-рэ-си… Или после «рэ» идет другая нота? Мне никогда не писать музыки, но говорят, я очень музыкально кричу. Симфония боли Хаотика Сида, наверное, почти так же красива, как твоя, Леон. Нет. Нет, не настолько. Я устал, Леон, я очень устал, можно я немного повою, я тихо, только здесь, в собственной черепной коробке. Когда я затеял всю шараду с тем, как спасти нас всех от безысходности, я приготовился к тому, что это не будет легко. И к тому, что это будет больно. Шаг за шагом, не зная, станет ли это спасением или окончательным проклятьем. Что скажешь ты, брат Арассе? Ты ведь тоже был таким же умным сукиным сыном, как и я. Вот только не спасся. Что тебя удержало? Может быть, тебе просто слишком понравилось убивать. Может быть, остаться среди наших черных друзей оказалось проще, чем возвращаться к прежнему себе. А что Хаотик Сид? Он остался прежним? Нет, но в этом основной фокус с Хаотиком Сидом — как его не меняй, в конечном итоге сумма останется прежней. Шаг за шагом мы выйдем из лабиринта, вот только никто не говорит, что там за его пределами. Тебе нравится ландшафт, Леон? Ах да, ты не слышишь. Обычные разговоры Хаотика Сида с Хаотиком Сидом. Идеальный, всегда и все понимающий собеседник. Знаешь, Леон, когда все закончилось, а для меня все закончилось только когда стало понятно, что ты выживешь, я разрыдался, тихо-тихо, чтобы тебя не разбудить. Крыса добежала до конца лабиринта, и за его пределами не нашла ничего. Все закончилось. Все. Закончилось. И стало совершенно пустым. Кому ты врешь? Себе. Я тебе не верю. Я себе не верю. Смешно, Леон, это все до истерики смешно. Хаотик Сид не смеется и слезы у него тоже кончились. Видимо, истерика оказалась бракованной, надо обратиться к защитникам прав потребителей. Итак, я разрыдался, девочки и мальчики, но засмеяться толком тоже не вышло. Устал, я устал, я устал, я устал… Отвратительный рефрен. Откуда ты знаешь это слово? Наверное, где-то читал. Я дождался, когда освободится регенератор, и привел себя в порядок. Ведь это так важно, восстановить лицо, которое и без того многим снится в кошмарах. А тебе, Леон, что снится в кошмарах тебе? А тебе? Как я перерезаю одно очень красивое горло, наверное. Хотя откуда я могу знать, раньше мне никогда не снились кошмары. Самое неприятное, Леон, что все рано или поздно кончается. И смелость тоже. Если бы Хаотик Сид был достойным человеком, он остался бы у твоей кровати, ждать пока ты откроешь глаза. Ждать, как настоящий мужик. Знал бы ты, Леон, как меня задолбало быть смелым. Рядом с тобой маленькая мразь, и, черт побери, я определенно узнаю свою породу. Отличная замена. Если я дам вам время, ты заменишь меня, Леон? Это было бы так красиво — ты и мелкий легионер Лагатт. Просто картинка. Настолько идеальная, что руки сами тянутся к бластеру. Подглядывать нехорошо, девочки и мальчики. Поверьте мастеру нехороших поступков. Можно засесть в безопасности и смотреть на тебя, Леон. И не бояться, что ты отвернешься, не бояться того первого момента, когда ты начнешь ненавидеть. Мелкий легионер Лагатт хорошо объясняет, не хуже, чем мог бы Хаотик Сид. Это должен был быть ты. Это ты должен был быть с ним рядом, когда он пришел в себя, это ты должен был все ему объяснить. О, девочки и мальчики, но Хаотик Сид отлично умеет прощать себе долги. И перекладывать неприятные обязанности на других. И лгать — себе и окружающим. Когда первый помощник Раллен прилетел на «Хаос» спрашивая про маленькую мразь, я мог бы просто указать ему путь к лазарету. Я мог бы ограничиться одной проекцией вызова. Но я пришел, я пришел после того, как привел себя в порядок — один поэтичный шрам, который оставил Хаотик Сид не в счет. Просто еще одно позерство. Надо было дойти до конца коридора, верно, девочки и мальчики? Если вы так думаете, наверное, у вас никогда сердце не пыталось пробить грудную клетку и убежать вперед. Не самое приятное чувство. Время удивительная штука, правда? Его так легко и приятно тратить, если слишком страшно сделать необходимый шаг. Хаотик Сид в последнее время делал слишком много необходимых шагов. Лимит кончился, Леон. Кто подглядывает? Я подглядываю? Нет, сэр, кто угодно только не Хаотик Сид. Я просто так пришел тут постоять. Минуту, и еще, и еще… Идти вперед не хватает смелости, назад — сил. Кого ты обманываешь? О, смотри, маленькая мразь выходит. Вот и нет нужды заходить в лазарет к тебе, Леон. Шанс упущен, можно вздохнуть спокойно. — Вы были намного нужнее внутри, когда он проснулся. Как много развелось тех, кто может резать по-живому. Или это просто я стал слишком чувствительным? Оба варианта плохи, да, Леон? — Зачем это? Зачем я оставил шрам? Тебе ли не все равно, маленькая мразь? Я бы оставил все свои шрамы, потому что я больной ублюдок, и потому что мне никогда не вернуться к тому, чем я был до нашего безумного лабиринта, но… Но. Хаотик Сид — не черный, носить лицо второго брата Малкесты не в моих интересах, и слишком дорого может стоить. У твоей причины есть имя. Может быть, Леон, Хаотик Сид просто не хочет, чтобы ты еще хоть раз увидел его таким. Чудовищем? Чужаком. Братом Малкестой с ножом в руках. Маленькая мразь задала вопрос, и она получит ответ. Я ведь большой мастер отвечать, верно, девочки и мальчики? — Разве я не позер, пират и убийца? Для разнообразия я отвечу даже почти честно. Но маленькой мрази плевать на лицо Хаотика Сида, она спрашивает про другое. Она запускает свои маленькие наточенные коготки туда, куда ее не просили. — Я спрашиваю, зачем следить за легионером Слейтером вместо того, чтобы пойти и поговорить с ним. Зачем? Действительно зачем, мразь? Разве я не могу прийти к моему Леону, как ты? О, ведь если я к нему приду, мне найдется, что ему сказать, верно? Только представь, маленький кусок дерьма, как здорово бы у меня получилось. — «Привет, Леон, все, что я тебе говорил полная брехня, но зато эта брехня спасла нас всех»? Или может быть «пади на колени и поклоняйся своему спасителю»? О, я знаю, «извини, что убил тебя, давай продолжим с того места, на котором расстались?» И что дальше? Пираты улетают в закат? Пираты улетают. Пираты, если они не сдохли, всегда улетают в закат. Только ты не пират, Леон. Мне придется улететь одному. Знаете, что самое убогое, девочки и мальчики? Если позволяешь себе привязаться, то отпускать потом больно. Даже если с самого начала не позволять себе ни на что рассчитывать. В какой момент я это понял, Леон? Задолго до нашей встречи. Наверное, еще даже до того, как сошел с ума. Позже. Да, пожалуй, позже. Рано или поздно приходится отпускать все, ты просто не замечаешь то, что не имеет значения. — Не кривляйтесь и не передергивайте. Я узнаю отговорки, когда их слышу. Отговорки. А что бы сказал ты, Леон, если бы услышал мои объяснения? Тоже решил бы, что это пустые отговорки? И захотел бы ты меня вообще слушать? Смог бы смотреть на меня и не видеть, как опускается нож… …опускается нож… опускается… Хватит. Хаотик Сид пришел сюда не препираться с незначительным и никому не интересным маленьким и глупым — как его там? Ах да! — Лагаттом. Хаотик Сид играет в курьера на собственном корабле. Помощник Раллен рискнул прилететь на мой корабль, чтобы поговорить с легионером. Помощник Раллен мог бы позвонить или подождать, но почему-то ему принципиально оказалось прилететь лично. Забавно, правда? Если бы я был чуть меньше занят, я бы задумался, в чем причина. Чем ты занят? Разве я не позер? Я показушно страдаю, правда? Ведь нет ни одной причины мне бояться встретиться с Леоном, да? Ведь я приду, улыбнусь, и все станет хорошо? Ты не знаешь. Знаете, девочки и мальчики, проблема в том, что всегда заведется какой-нибудь предательский голос, который будет оптимистично твердить, что все получится. Что Лен простит, нужно дать себе шанс. Но знаешь, оптимистичный голос, я отвечу тебе вот что: чтобы натянуть наших друзей-черных я израсходовал всю свою удачу. Всю, до последней капли. Я сам не верю, что что-то осталось. Ты пришел к нему. Я? Разве? Я пришел сказать маленькой мрази, что у нее посетители. — Я пришел, неожиданно, но факт, за тобой. У нас на корабле гости, и они хотят тебя видеть. Первый помощник Раллен, кто бы мог подумать, что вы с ним так близки. — Вы так паршиво врете, я даже не знаю, зачем вообще это делать. Сообразительная маленькая мразь. Эй, Хаотик, узнаешь свою породу? Ты узнаешь. В конце концов, наверное, именно потому я и пощадил его когда-то. Может быть, нет. Нарцисс. Пират и убийца. Ты забыл психа. Главное, чтобы не забыл ты. Мне кажется, или разговор катится к чертям? Вся жизнь катится к чертям, так пусть катится, Хаотик Сид помашет ей рукой. Глупо? Может быть, я просто устал быть умным сукиным сыном, который все предусмотрел. Крыса вывела всех из лабиринта. Теперь может свернуться клубочком и сдохнуть за кадром. Ты жалеешь себя. Разумеется, я жалею себя. Вы, девочки и мальчики, в башке и неудачника, о котором никто другой не станет жалеть. Хорошо, если близкие наскребут с полчашки горя, уже будет рекорд. Прятаться бесполезно. В жалости или в твоем вранье, я всегда тебя найду. Ненавижу спорить с самим собой. — Браво, малыш. Ты научился умничать, но так и не научился беречься. Умные и неосторожные долго не живут, потому продолжай в том же духе. Ты меня разгадал, буквально просветил насквозь. И что ты увидел? Человека, который сделает Леона счастливым? Может быть, кого-то уравновешенного? Почему бы не закрыть тему? Почему, даже зная, что лабиринт кончился, и впереди ничего не осталось, Хаотик Сид все равно притащился сюда. Этой крысе было бы лучше сдохнуть за кадром, но она притащилась жрать яд с рук Леона. Тупая нерешительная крыса — может быть, Леон простит? Может быть, мне не идти к нему? Нет, идти? Может быть, услышать, что все кончено и двигаться дальше? — Хаотик, тебя самого-то как не стошнило? Крепкий желудок, крепкие нервы. Нет, правда, как стальные тросы, сэр. Навешайте на меня побольше, я не сорвусь, не сорвусь, не сорвусь… На чем я остановился? На том, зачем ты пришел. Я скажу это за тебя: лабиринт еще не закончился. Ты еще не дошел. В конце не пустота, в конце Леон. Тогда я сдохну не дойдя, девочки и мальчики. Давайте посмотрим правде в глаза, я просто не смогу. Кого ты видишь, маленькая мразь? Кого-то, кто может показаться Леону на глаза? Потому что я смотрю внутрь, и там только глухая стена сразу за выходом из лабиринта. Даже сожалений не осталось. Хаотик Сид, девочки и мальчики, проживает самый лучший из вариантов событий, Леон жив, моя душа не сошла с ума, и даже сам я хоть и псих, но не больше обычного. А страдания и жалость к себе это временное — истерика и усталость. Крыса не умерла, она просто прилегла поспать. Кажется, нечто подобное хорошие матери говорят своим детям, когда те находят трупы. Еще раз, маленькая мразь, кого ты видишь перед собой? — Кого-то, кто задолжал легионеру Слейтеру объяснение. Правда, с которой не поспорить. Чтобы обмануть неизбежность я влез в долги по уши. Я должен Алексу, должен Госпоже, должен гребанной инквизиции, и моей душе, и даже маленькой мрази. Логично, что и Леону я тоже должен. Хорошо звучит, да. Хаотик Сид — псих, пират и убийца, который всем должен. Вот только… — И что? Мое объяснение так много изменит для него? Хаотик Сид такой самодостаточный человек. За всех все решил. За Леона тоже. — Не говорите так, будто заранее все знаете. Вы не знаете о нас ничего. Я не знаю? Не знаешь, иначе бы не пришел. Хаотика Сида привела надежда, в которую он не верит, очередная безысходность и последние два шага до выхода из лабиринта. Хаотик просто немного не дошел. Я. Знаю. Все. — Я, маленькая мразь, знаю Леона лучше, чем себя. И лучше, чем его когда-либо знал ты. — Вы только одного не знаете: у легионеров очень хороший слух. Дверь в лазарет открывается. Смешно. Леон, ты… Черт, это до усрачки смешно. Это же… это… Кто это смеется? Ах да, это же я — дохлая крыса.