Оригами

Это было самое прекрасное время, это было самое злосчастное время, — век социальных сетей и вымышленных супергероев; дни, полные разочарований, и ночи, полные безудержных пьянок; пора беззакония и отсутствия всяческих правил, весна надежд и стужа отчаяния… У «Святых» было все впереди, у них впереди ничего не было, они то мелькали в телешоу как именитые гости, то вдруг оказывались на плакатах «Их разыскивает полиция»; словом, это была всем хорошо знакомая эпоха, которой и закончилось существование Земли. В то время на престоле Стилпорта сидела королева: без всякой, впрочем, короны, зато с роскошным дворцом и свитой верноподданных в лиловых одеждах. Одни почтительно называли эту удивительную женщину боссом, иные, без всякого почтения, занозой в заднице, радиоведущие величали ее самой известной преступницей Америки, а благочестивые старушки махали вслед клюкой, когда она неслась мимо на очередной угнанной тачке, и брюзжали, что свет еще не видывал такой оторвы. Что тут скажешь: местные придерживались на счет самопровозглашенной правительницы самых разных мнений, Джейн Вальдерамма ни за что не поддержала бы Монику Хьюз, мэр не согласился бы со служителями правопорядка, а «Святые» и вовсе порывались вырвать язык шефу полиции и запихнуть по кусочкам обратно в луженую глотку. Так или иначе, в ту пору на престоле славного города Стилпорта, не особенно прислушиваясь к почитателям и наплевав с крыши своего пентхауса на хулителей, сидела Лесли Купер. Лесли знала двадцать три способа свести человека в могилу так, чтобы он начал молить о смерти (некоторые подразумевали использование холодного оружия, а по меньшей мере один — мотоциклетной цепи). Ее лучшая подруга Тельма Янг знала дюжину рецептов китайской лапши и восемнадцать способов отмыть нечестным образом нажитые деньги, благо после школы шальные ветра занесли ее в колледж, а оттуда — в банду «Святых», только-только променявшую церковь посреди Третьей улицы на ночлежку в квартале красных фонарей. Происхождение их дружбы терялось во мраке истории. Пирс Вашингтон был не дурак посплетничать и с удовольствием рассказывал каждому, кто не позволял его стакану опустеть, что насмешница-судьба свела этих двоих в средней школе, причем за первые годы знакомства Лесли разбила нос маленькой эмигрантке из Китая не менее пятнадцати раз, пока не поумерила пыл благодаря тыквенным пряникам и всепобеждающей силе острой лапши с курицей. С другой стороны, душещипательная байка о разбитых носах и китайской кухне могла оказаться продуманным маркетинговым ходом или басенкой, сочиненной потехи ради. Многие в банде не без основания сомневались в правдивости Пирсовых слов: человек, замочивший в трясине рекламы хотя бы одну штанину, прежним не будет никогда, и веры ему не больше, чем мальчику, который будил жителей деревни криком «Волк!». Тельма сама не сразу поверила ему, когда взмыленный Пирс на пороге пентхауса выхватил из ее рук багаж со свежей наклейкой парижского аэропорта и заявил, придирчиво взвешивая худосочный чемодан: — Надеюсь, у тебя найдется какой-нибудь парадный шмот. Босс вздумала закатить банкет и отпраздновать, представь себе, днюху. Бирк с утра прислал охапку роз больше дирижабля, через три часа заявятся первые гости, а я понятия не имею, в какой жопе мира грузовик, везущий нам бухло, и еще… — Ау, Вашингтон, — остановила неиссякаемый поток красноречия Тельма, понимая, что Пирс от натуги скоро лопнет, как воздушный шарик. — У нее день рождения в январе. Стоял октябрь. Ржавчина тронула листья куцых деревьев, росших перед входом; лупоглазые рыбки в аквариуме, занимавшем добрую половину холла, казалось, приуныли. — Да знаю я, — отмахнулся Пирс с печатью мировой скорби и вселенской усталости на лице. — Личного дела не видел, думаешь? Ты как будто не из Парижа, а с Марса рухнула. Босс празднует день рождения, когда хочет; босс всё делает, когда хочет, и если она вздумает отмечать Рождество в июне, я первый оденусь в костюм Санты и полезу в печную трубу с мешком подарков, достающим мне до задницы. Пользуясь тем, что Пирс по-джентльменски завладел ее чемоданом, Тельма сняла очки и протерла их подолом майки. Хотя такси подъехало прямо ко входу, на стеклах остались разводы, а в волосах осела тяжелая паутина капель: дождь хлестал вовсю. Она взглянула в зеркало и увидела ундину с волосами темнее болотной ряски — скорее утопленницу, чем прекрасную русалку. На джинсах-дудочках подсыхали пятнышки осенней грязи; шейный платок развязался, открывая алмазные подвески, достойные Анны Австрийской. — Хорошо, что у меня с прошлой вечеринки осталась целехонька пиньята… Где наша именинница? — На ринге разминается, — закатил глаза Пирс. — Анхель обещал ей дружеский поединок. Ведь ничто так не поднимает женщине настроение в торжественный день, как крепкий апперкот по башке. Балансируя с чемоданом на свежевымытом и оттого скользком полу, он едва успел поймать связку ключей, которую Тельма ему бросила. — Загляни ко мне за пиньятой, будь другом, — попросила она от самого лифта. На блестящей плитке за ней осталась вереница влажных следов; со шпильки отклеился осиновый лист, маленький, как золотая монетка. — Я спущусь к Лесли, надо поговорить. — Потом будете разговоры водить о французской моде! — взвыл Пирс. — А о сделке на пятьдесят миллионов, с твоего позволения, сейчас. С брелока издевательски ухмылялась панда. Сразу десять как нельзя более уместных проклятий пришли Пирсу на ум, но пока он выбирал самое заковыристое из них, Тельма успела юркнуть в лифт и нажать кнопку нулевого этажа. — Я им кто? Распорядитель детского утренника? — воззвал к небесам второй лейтенант «Святых», лишь едва уступавший своему боссу по числу совершенных злодейств. — Это за какие такие грехи? Небеса до ответа не снизошли: «святые» были разжалованы из ангелов давно и, вне всякого сомнения, навсегда.

* * *

Подвал походил на грот, где пираты-головорезы хранили свои сокровища: драгоценные сабли, дублоны и прочее награбленное добро, в том числе — йо-хо-хо! — и бутылки рома. Там можно было найти запас патронов на случай Третьей мировой и консервные банки с тушенкой, маскирующие кокаиновый тайник; картины Пикассо и гранаты; сундуки с золотыми слитками и лоскуты обшивки, содранные с космического шаттла. На стене висели скрещенные топоры, каким позавидовали бы самые бородатые из викингов. Выход из лифта перегораживал печатный станок времен Великой депрессии, способный выплевывать только чахлые купюры с Авраамом Линкольном, позеленевшим от тоски. Моль тихой сапой подъедала карнавальные костюмы с прошлого Дня Всех Святых. Пылились по ящикам виниловые пластинки, мечта всех любителей холодного джаза. На любого, кто пытался внести толику порядка в этот первозданный хаос, осуждающе смотрели с плакатов Дарт Вейдер и Рокки. Под их непреклонными взорами Тельма прошла вглубь. По правую руку мелькнула башня из фиолетовых банок с газировкой, следом показалась изгородь из снайперских винтовок. Потом лабиринт круто заворачивал к вешалке с двумя дюжинами заляпанных кровью фирменных маек, ждущих химчистки. За ними в окружении спортивных тренажеров стояла клетка с тигром — старым знакомцем Лесли и Тельмы. Учуяв сладкий человеческий запах, зверь сонно поднял голову и зевнул. Когда он успел сменить хозяина, Тельма не поняла, но удивить ее вновь открывшимся зоопарком было нелегко: в прошлом году на этом же месте стоял гигантский аквариум для пираний. Оказалось, проворным рыбкам нужна всего пара минут, чтобы обглодать взрослого человека до костей. Сколько понадобится тигру? Анхель, судя по всему, всерьез намеревался это выяснить, потому что открытка с воздушными шариками, примотанная к решетке скотчем, гласила: «Корми Фернандо плотью поверженных врагов». Удержавшись от искушения подергать тигра за усы, Тельма прошла дальше, в самое сердце лабиринта, и там, где полагалось быть логову минотавра, нашла главное украшение подвала — боксерский ринг шесть на шесть метров. Его установили по приказу Лесли на следующий день после того, как «Святые» обзавелись своим первым особняком на просторах Стилпорта. В юности босс занималась боксом и до сих пор любила выпустить пар, сойдясь в поединке с достойным соперником, так что ринг за минувшие годы порядком поизносился. Канаты висели, будто лианы. Пол вокруг был устлан спортивными матами, которые служили своеобразной трибуной для тех, кто жаждет хлеба и зрелищ. Впрочем, сейчас в святая святых пустили только Кинзи. Ее растрепанная макушка пламенела над ноутбуком ярче подсолнуха. Кинзи оказалась зрителем неблагодарным. Не слишком ценя оказанную честь, она проявляла интерес к происходящему исключительно в те редкие минуты, когда пропадал вай-фай. Тогда, лишенная доступа к мировой сети, она отрывала взгляд от экрана и краем глаза наблюдала за ходом тренировки, продолжая нервно клацать F5. В одном окне на экране громоздились строчки программного кода, в другом Тельма разглядела страницу с форумной темой под многообещающим заголовком «ПРИШЕЛЬЦЫ И ПРАВИТЕЛЬСТВО: ВСЯ ПРАВДА О ТАЙНОМ ЗАГОВОРЕ». Вопреки уверениям Пирса, босс дралась не с Анхелем, а со своим телохранителем Олегом, и Тельма не была уверена, стоит ли вообще называть открывшуюся ей сцену дракой: скорее, Лесли использовала русского богатыря как гигантскую боксерскую грушу, и картина эта из-за разницы в комплекциях здорово напоминала иллюстрацию к известной английской сказке «Джек — покоритель великанов». Стоило Олегу повести плечом и открыться, как Лесли стремительно сократила дистанцию и ушла в клинч, обхватив гиганта за шею. Они сцепились друг в друга в жестком захвате. Стало заметно, что под конец драки силы у обоих на исходе. Лесли попыталась перевести дух, выиграв за счет клинча секунд тридцать-сорок, но противник не уступал. Пудовая ручища, оказавшаяся на ее плече, гнула к земле не хуже, чем штанга для тяжелоатлетов. — Ну все, брейк, — тоном опытного рефери сказала Тельма, остановившись в отдалении. — Эй! Брейк, я вам говорю. Кинзи так увлеченно стучала по клавишам, что не расслышала шагов, поэтому вздрогнула и резко обернулась на голос, будто оценивая опасность: у нее были безупречно отточенные рефлексы закоренелого параноика, ежеминутно ожидающего зомби-апокалипсиса, нашествия инопланетных захватчиков и вспышки бубонной чумы одновременно. Олег, напротив, не скрывал приятного удивления. Выпустив Лесли из железной хватки, он махнул Тельме рукой и пробасил: — Ха, пташка! — Это странное русское слово, как объяснил Олег однажды, в переводе на английский означало «маленькая птичка», хотя напоминало в его устах шипение таракана. — Вернулась! Недовольная Лесли сплюнула на пол прозрачную капу, защищавшую зубы, и сурово одернула его, наградив ударом под ребра: — Не отвлекайся! Тельма улыбнулась. В Париже она с удовольствием щипала кусочки от хрустящих багетов, кормила птиц, глазела на витрины; по вечерам обаятельные мафиози поили ее вином и угощали сыром. Но мимолетное удовольствие приелось быстро, как приедалось ей вообще все: хоть сыр, хоть города, хоть люди. Существовало всего одно место на земле, где Тельма чувствовала себя счастливой. Никакие базилики, бульвары, проспекты, никакие сады Семирамиды и прочие чудеса света не шли в сравнение с ним. — Привет, босс. — Привет, Тельма. Это место было подле Лесли Купер. На публике они придерживались своих ролей: босс — и ее правая рука, глава банды — и директор корпорации «Ультор». Среди реквизита, обязательного для этой постановки, числились деловые костюмы, каблуки, вежливые улыбки, и хотя подобная бутафория мало кого обманывала, шоу продолжалось, как требовали интересы бизнеса. Даже в кругу своих, за исключением Джонни Гэта, Тельма блюла профессиональную сдержанность. Она знала цену их дружбе и без ласковой девичьей шелухи. На обратном пути, шурша в самолете свежей газетой, она вычитала: мол, британские ученые бросили вызов всем коллегам по астрономическому цеху, начиная с Коперника, и заявили, что Земля плоская, будто расплющенная алюминиевая миска, а держится в космической тьме на трех китах и одной очень старой черепахе. Любые иные утверждения, вещали они, суть грязные антинаучные инсинуации, призванные исказить истинную картину мира. Вот так, на трех китах, держался и мир Лесли Купер: наркоторговля — раз, Джонни с его большими пушками — два и сама Тельма — три. Никто не делал из этого секрета. — Двести долларов за грамм. — Тельма лениво пнула потрепанную грушу, свисавшую на ржавом крючке, который сделал бы честь самому капитану Крюку. — Упрямые они, заразы… но это лучше, чем мы надеялись. — И что теперь? — С этой дряни слезть сложнее, чем с иглы. Не хочешь придумать ей название? — Ты у нас умница, ты и придумывай. Эй, Олег! Бей, блядь, я не хрустальная. — Если ты заявишься на собственный праздник со ссадинами на лице, люди начнут думать, что я плохой телохранитель, — рассудительно заметил Олег. Кинзи, не поднимая головы, что-то неразборчиво хмыкнула под нос. Лесли усмехнулась и в полную силу заехала противнику по скуле. Общественное мнение ее явно не волновало; она предпочитала, чтобы люди поменьше думали и почаще делали ровно то, что им велят. Олег от удара даже не пошатнулся, непоколебимый, как гранитная скала. Но, видно, ему надоело стоять без дела и сдерживать богатырскую силушку: от души потянувшись, он перешел в наступление и ударил босса в плечо. Между ними завязалась схватка — жаркая, стремительная и приносящая массу удовольствия обоим. Тельма долго не решалась прервать, но наконец сказала: — Меня не было полторы недели, а ветер так переменился. У нас вечеринка, значит? — Сюрприз, — бросила Лесли, отфыркиваясь. — Думала, тебе понравится. Можешь взять кого-нибудь… уф… с собой. — Я бы взяла Миллера. Он забавный. Босс давно вычеркнула его из расстрельного списка, а Кинзи погрузилась в хитросплетения виртуальной паутины, словно черная вдова, и не услышала имени своего злейшего врага, поэтому против предложения Тельмы никто не возражал. Только после безупречного апперкота Лесли спросила: — А куда ты дела своего певчего мальчика? Она имела в виду музыканта, с которым Тельма познакомилась в клубе за месяц до Парижа, солиста популярной рок-группы, пришедшего туда в поисках острых ощущений — и нашедшего преступницу, прекрасную во всех отношениях. Он в ее обществе черпал вдохновение — все равно что играл с опасной бритвой; она наслаждалась коротким, как стилуотерская весна, предвкушением новых эмоций. Но над «Чистилищем» стоило написать, как над вратами в Дантов ад: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Тельма остывала быстро, она и думать забыла о своем мальчике. — Да ты ревнуешь, босс? — Немного. Олег после грубого контрудара и тяжелого, как свинец, хука отшвырнул Лесли на просевшие канаты. Запыхавшаяся, она приподнялась и быстро поцеловала его в губы. — Этот мальчик трезвонил в Париж по скайпу, — честно призналась Тельма, протягивая им стопку чистых полотенец. — Написал романтическую серенаду в мою честь. И что мне было делать с этим Петраркой? Короткий сухой поцелуй положил конец драке. Смущенный Олег, делая вид, будто ничего не случилось, промокнул пот со лба. Он не знал, проигравшим себя чувствовать или награжденным за победу. Лесли выхватила у него бутылку со вспенившейся минералкой и в два глотка выпила почти половину. — Что, настолько херовая песня? — сочувственно поинтересовалась она. — Настолько хорошая. Кинзи заинтересованно встрепенулась. Ей потребовалась всего мгновение, чтобы напечатать запрос в поисковике, и уже через несколько секунд она объявила всем присутствующим, не скрывая прорезавшегося ехидства: — Смотрите-ка, этот шедевр уже попал в хит-парады. Не я же одна хочу послушать, ну? Кинзи прощелкала в начале ролика рекламу кошачьего корма, и включилась трехминутная запись из телестудии: драматически небритый музыкант с кругами под глазами, синее васильков, взял в руки гитару и к вящему удовольствию зрителей начал исполнять новую рок-балладу вживую. Тельма поморщилась. — Сверни эту инквизицию, Кинзи, — попросил Олег, всегда проявлявший по отношению к Тельме неожиданную добросердечность: она ему, великану, казалась снежинкой, готовой растаять. — Не пытай человека. Тельма глубоко вздохнула, окинула взглядом подвал и подумала: до чего хорошо вернуться. Может быть, Земля держалась на китах, а может, висела безучастно среди звезд в ряду других планет необитаемой Вселенной, но факт оставался фактом: для Лесли и Джонни, для Олега и Кинзи, для Пирса и Шонди и, наконец, для Тельмы не нашлось бы на ней иного места, кроме этого, которое хотелось назвать домом. У Джонни больше не было Аиши, у Олега — родины, у Кинзи — работы; второй и третий лейтенант «Святых» уже не помнили, каково это — не носить лилию; а что до нее самой и босса… Шесть лет назад, в день выхода Лесли из тюрьмы, Тельма пообещала, что они будут жить долго и счастливо, как героини детской сказки. Та только посмеялась над нелепой идеей: весь Стилуотер был перед ней, непокоренный, разделенный на ломти враждующими бандами. Каждая из них могла стереть в пыль возрожденных «Святых» — помеху, соринку, мотылька-однодневку. Но Тельма не ошиблась: они завоевали свой Изумрудный город, построили пряничный дворец и устраивали балы с размахом, достойным лучших королевских фамилий. Сочинили сказку со счастливым концом, но без морали — потому что на стыке двадцатого и двадцать первого веков, когда по телевизору начали крутить шоу профессора Генки, мораль себя изжила. Закинув полотенце на плечо, Лесли отправилась в душевую. Тельма еще несколько мгновений полюбовалась ею со спины — высоким ростом, латунными отблесками на темной коже, отлично проработанной мускулатурой. Затем, развернувшись, вновь нырнула в лабиринт из трофеев и хлама. До следующего бала оставалось два с половиной часа. Пора было подбирать платье и хрустальные туфельки.

* * *

Часы еще не пробили полночь, а Пирс Вашингтон, последние дни посвятивший приготовлениям к торжеству, чувствовал, что его карета сейчас превратится в тыкву. Приглашения были розданы в срок, за спинами барменов высились галереи бутылок, цветомузыка озаряла танцпол лиловым и красным, будто причудливые цветы распускались там, куда падали потоки света, и даже пиньяту (набитую конфетами голову профессора Генки, похожую на шар воздухоплавателя) он припрятал в чулане, чтобы торжественно извлечь в конце празднества. Доведя до совершенства каждую мелочь в отчаянном рывке к финалу, Пирс рухнул на стул, утомленный трудами, и облокотился о барную стойку в немой надежде, что какая-нибудь добрая душа пристрелит его, как загнанную лошадь. Темнокожий бармен, сверкая полированной макушкой, жестом опытного циркача достал стаканы. Зазвенели льдинки, хлынул из горлышка ром; доведенный до отчаяния Пирс жадно вырвал коктейль и попытался залить горький вкус своего триумфа. Он поклялся боссу, что исполнит все ее пожелания, и слова не нарушил, но после окончания миссии хотел одного — забыться и уснуть навеки. Ломило ноги и руки; в голове крутились, как мерзкий джингл на повторе, чьи-то имена и длинные вереницы телефонов. Оставалось надеяться на благосклонность Лесли и молиться о том, что она позабыла досадный промах с вечеринкой, куда по недоразумению пригласили троянских шлюх со щедрым запасом пуль вместо презервативов. Бармен звякнул вторым стаканом — оказывается, к смертному одру Пирса приблизилась Шонди. Ехидная улыбка не сходила с ее лица. — Видок у тебя взмыленный, — констатировала Шонди без всякой жалости, своровав засахаренную вишенку из его «Пинаколады». — Так и будешь портить всем настроение своей кислой рожей? — Интересно, а что ты делала в последние пару часов, красавица? — устало огрызнулся Пирс. — Лично я на другом конце города барыжил травку, чтобы гостям хватило раскочегариться, а потом вез проклятую Тельмину пиньяту на автобусе, вызванивая повара, который — вот сукин сын — удумал мне запаздывать со жратвой. — А я засунула Бирка в багажник и отвезла на городскую свалку, — созналась Шонди. Нравственные терзания, по всей видимости, не отягощали ее совесть. — Сказала, что это моя любимая эротическая игра. Как представлю, что он всю ночь слонялся бы рядом и томно дышал в ухо… — Кое-кто будет разочарован, — Пирс кивнул на долговязого парня с губами синее, чем у мертвеца. Тельма держала его под руку, как своего кавалера, тем самым обеспечивая дипломатическую неприкосновенность, но он все равно испуганно озирался по сторонам и дрожал, будто осиновый лист на ветру. — Разве босс не точит на него зуб? С каких это пор Миллера нет в нашем списке? — А то не знаешь. С тех пор, как Тельма попросила. Начали собираться гости. Колонки вздрогнули от первой песни, и раскаты музыки покатились под ноги пришедшим: волнами прилива, нарастающим ропотом океана. Убийцы и политики, звезды телеэкрана и торговцы оружием сегодня жали друг другу руки, обменивались любезностями и стряхивали труху в одну пепельницу. Над их головами витал прозрачный дым марихуаны. Тельма остановилась на минуту, чтобы перемолвиться с Джонни, поздоровалась с мистером Вонгом, уже засунувшим сотню в невидимые кружева стриптизерши, и окунулась, счастливая, в водоворот разогревающейся толпы. Только напоследок, прежде чем положить ладони на плечи Мэтту Миллеру, она нашла глазами Лесли в затененной ложе. Та между делом скользнула пальцами по веснушчатому загривку Кинзи, расправив спутанные пряди, и приняла из рук Олега подожженную сигару. Праздник обещал прогреметь на славу. По радостному оживлению, царящему на танцполе, Пирс понял, что труды его не напрасны. Шонди, известная любительница громких тусовок, достала из кармана мятый косячок и с удовольствием позволила себе затяжку. — Отличная музыка, братишка, — снизошла до похвалы она. Пирс замахал рукой, чтобы приторный дым не лез в глаза. — Я бы сказала, что буду плясать до утра, да пока Бирка запихивала в багажник, ногу потянула. — С каблуков навернулась, что ли? — сочувственно спросил Пирс. — Точняк. Они замолчали, не зная, что сказать. Дружеская привязанность на месте былого раздора взрасти не успела. Детское соперничество, как у брата и сестры, в тридцать лет казалось глупым: поздно было бороться за любовь мамочки, тем более что та держала их на расстоянии и по загривкам не гладила. Остались только шуточки да взаимные подколки — не так уж много и не так уж мало для гангстеров, бандитов, мафиози. — Глянь только на нас, — сказала вдруг Шонди, затягиваясь. — Где «Святые», а где эта задрипанная Третья улица? Мы, Вашингтон, теперь одна из самых крутых банд Америки. У меня на счету десять лимонов. Или пятнадцать. Кому в здравом уме надо столько деньжищ? — Неужели подумываешь бросить бизнес, купить садик и варить из яблок варенье, как порядочная баба? — отпустил шпильку Пирс. — Намажь себе вареньем задницу, — спокойно откликнулась она. — А знаешь, с чего я тащусь? Одна из самых крутых банд в Штатах, значит. Корпорация с рекламой на центральных каналах. Ядреная химия, по которой тащится, как по героину, Европа. И этим… вон, полюбуйся… и этим всем управляют две, как ты выразился, «бабы». Видал, Пирс? Нигра, блин, и китаянка. Из всех сказок, коих Пирс знал не меньше, чем Шехерезада, именно эта, о нигре и китаянке, была самой захватывающий и любимой, интереснее приключений Синдбада и странствий Гулливера по стране гуигнгнмов. Перипетий и поворотов в ней хватало на тысячу и одну ночь: ровно столько ему требовалось, чтобы рассказать историю о Лесли и Тельме со школьных лет до наших дней. — Видал, а как же, — ухмыльнулся он в ответ. — Ну что, Шонди, каблук у тебя все равно сломан, до утра далеко, так что пришло нам время потолковать о многих вещах — о башмаках, о кораблях, о сургучных печатях, о капусте и о королях… — Ты пьян? О каких еще королях? — Ну, может быть, о королевах.