О фонарщике, комнатах, солнечном кофе и прочих слогах жизни

Господин художник Мой звонок разрывался треском. Я сделал вывод, что по ту сторону двери от меня очень чего-то хотят. И дверь нужно открыть.  — Угадай, что? Мы идем запускать змея! — объявил Том прямо с порога. — Смотри, какой классный.  Змей и вправду был классный: большой, с длинным хвостом из бантиков всех мыслимых и немыслимых цветов. Да и сам огромный ромб, скрывающий от меня большую часть друга, выглядел забавно — на нем красовался комикс про Дональд-Дака — почему-то на испанском. Не знаю, из-за чего, но мне всегда нравилась их пунктуация со всякими "¿?" и "¡!". А здесь подобных вещей было предостаточно — и я сразу решил, что это очень хороший комикс, хотя понятия не имел, о чем он.  Но надел маску сурового скептика и вопрошал: — А зачем? Из-за змея выглянула удивленная морда Тома: — Как "зачем"? Чтобы было! — вопил мой друг. — Чтобыбыло. Что-бы-бы-ло. Я всегда тебе это говорю, неужели еще не понял? Ну ладно, вот смотри. Предположим, нужно сейчас кому-нибудь доброе предзнаменование. И тут мы со своим змеем! Круто же!  Я тяжело вздохнул и взял куртку с вешалки. Сказал, натягивая: — Вы, художники, все такие, или только я за что-то наказан? А сам улыбаюсь.  — Ну, не все, — осторожно заметил Том и вдруг снова взорвался. — Ебанутые — это только гениальные. Но все по-разному ебанутые. Так что — "да", все "мы" такие — и "да" — только ты меня такого заслужил.  — Тогда — здорово.  — Конечно здорово, что я такой крутой.  И мы спускались по лестнице — в этой пятиэтажке нет лифта, а я привык жить под самым небом. Я-то быстро притерпелся к каждодневным прогулкам вверх-вниз, а вот Том мою лестницу люто ненавидел. Но, пополам с проклятиями (и падениями — он то спотыкался о хвост нашего змея, то запутывался в собственных ногах и оступался, не видя перед собой дороги), мы спустились на первый этаж и вышли из подъезда.  — А если бы ты жил в шестнадцатиэтажке?! — Не бывает шестнадцатиэтажек без лифтов, — хмыкнул я.  — Специально для тебя появилась бы.  — Экий я злодей.  — Скажешь — нет? — Почему — нет? Есть такое дело.  Я живл на окраине, прямо напротив старого парка, вечно хмурого и почти пустого. Скудное население сего региона составляли лишь унылые и скучающие соседские детишки — лучшие из них, которые понимали, что гулять надо, пока можно, но еще не знали, как. И фиг их научишь.  Том тут же про лестницу забыл, подобрал хвост и понесся в парк: — Погода прекрасная, ветер попутный. Поднять паруса, мой друг! Плавание будет приятным! — вопящий кудрявый взрослый мужик привлек внимание даже грустных детей. Но великовозрастный придурок самозабвенно несся по парковой дорожке, а сзади плелся я, самодовольно сияя и всем своим видом стремясь показать, что это он мне — мне! — орет.  Господин художник вдруг замер на тропинке и принялся ждать меня. Выбрал, видимо, себе место.  — Какой план? — спросил я, подходя к нему.  — Плана нет! — радостно объявил Том, принимаясь распутывать хвост змея.  — Ваше величество соизволит его придумать?  Том капризно качнул патлатой головой: — Скажи, мой друг, на кой нам план? Мы змея запускаем, а не страну захватываем.  — Ну, не знаю. Все твои действия преисполнены какого-то загадочного и непостижимого высшего смысла, а, на мой вкус, высший смысл требует тщательного планирования.  — Ишь чего удумал, — нахмурился Том. — Высший смысл планировать он собрался. Нет уж, высший смысл либо вершится, либо нет.   Он закончил с хвостом и принялся разбираться с остальными составляющими змея.  — Вынужден признаться, — смеялся Том. — Делаю все это в корыстных целях. Понимаешь ли, когда я был маленьким, змея у меня не было. И с друзьями я его никогда не запускал. И вот вчера я вдруг решил, что в связи с этим и детства-то у меня не было. "Тут надо что-то менять," — решил я, купил змея и пошел к коллекционеру подобных авантюр.  "Все-то он понимает, — подумал я. — Вообще — все." Это было просто безумием — на днях я сам назвал себя "коллекционером авантюр". Мне всегда казалось, что я наблюдаю за нами обоими одновременно непосредственно как участник событий — и как бы со стороны, в замочную скважину. И коллекционирую наши выходки.  А теперь Том озвучивал мои мысли, не стесняясь, даже без ссылки на авторские права.  — А как же высший смысл и добрые предзнаменования?  — Высший смысл и добрые предзнаменования — это только предлог и второстепенно.  Том еще долго возился со змеем. Он уже давно понял, как это все работает, но играл хорошо: путался в нитках, крутил змея, будто пытаясь разобраться, как же держать его, даже проклятия не забывал.  Я, признаться, ему почти поверил.  Я закурил; отвернулся бросить сочувственный взгляд на унылых детишек, переигравших все игры и не имеющих более понятия, что делать и как жить дальше.  Но дети не были подавленными. Они смотрели куда-то вперед. И я тоже обернулся.  Господин художник держал моток ниток в руке и несся по парковой дорожке, вопя нечто нечленораздельное, но счастливое. Над парком, гордо размахивая цветных хвостом, летел наш испанский Дональд-Дак.  Я смотрел вверх и улыбался. Детишки бежали за Томом. Я уже не видел его среди деревьев, но змей парил над парком, и этого было достаточно.  — Вот, теперь другое дело, — Том снова стоял позади меня.  Он держал змея в руках. В глазах моего друга горел огонь, тот самый, к которому я обращался, говоря "Господин художник".  Никогда не мог понять его до конца — эту необыкновенную страсть, вседозволенность и безумие. Наверное, поэтому Том и был моим лучшим другом. Я завидовал ему: сам-то так не мог.  Но сейчас я абсолютно точно знал одно: Том был самым счастливым человеком в Мире.  Детишки, во главе с необыкновенно высокой белобрысой девочкой застенчиво подошли к Тому. Он, улыбаясь, протянул ей змея и потрепал по волосам. Девочка улыбнулась в ответ и исчезла вместе со своей бандой.  — Не волнуйся, я договорился с ними. И знаешь зачем? Я поднял палец, прикрыл глаза и важно отбарабанил: — Чтобыбыло.  — Конечно. Чтобы было, — пожал плечами Том.  В такие моменты я думал, что начинаю понимать Господина художника.  Мы сидим на парковой скамейке.  Господин художник курит и болтает ногами, я просто сижу рядом и разглядываю хмурое небо нашей суровой осени в той самой стадии, когда листья уже начали желтеть, но еще не облетают, и не понятно даже, какое сейчас время года.  В небе появляется змей с цветным хвостом и испанским Дональд-Даком. Он парит над деревьями, совсем как полчаса назад. Я не слышу криков детей, но вижу эту удивительную игрушку.  И вновь улыбаюсь.  Я неожиданно понимаю: да вот же он, высший смысл, случился. Сидит на скамейке рядом с Господином художником.  Мой змей стал моим же благим знамением.  Смотрю на Тома; он, хитрющий, кивает.  Я улыбаюсь, осознавая, насколько же горжусь своим лучшим другом.