***
Возвращаюсь домой. Хочу сделать это тихо и незаметно, но мама на кухне, и она начинает широко улыбаться мне. — Луи, милый, в последнее время тебя невозможно застать дома. Я тепло улыбаюсь ей, делая виноватое лицо. — Садись есть. И снова улыбаюсь, после чего сажусь за стол, а она ставит передо мной тарелку с мясом. — Спасибо. Отец дома? — Да, напился и спит. — Почему на этот раз? — Понятия не имею. Ешь. Кладу в рот пересоленное мясо. Мама никогда не умела готовить, но это не мешает ей быть лучшей женщиной в этом мире. — Почему ты не бросишь его и не найдёшь нормального мужа? Ты красивая женщина, уехала бы отсюда... — А ты согласишься уехать со мной? Она улыбается, шутит, не воспринимает мои слова всерьёз. — Только не в эти два месяца, — улыбаюсь, невольно краснея. Она мать, и всё прекрасно понимает. — Ты влюбился, Луи? Это тупо, но я хочу с кем-то поделиться о своих чувствах. Пусть это будет мама. Ведь когда влюбляешься, всегда хочется кричать о своих чувствах, хочется рассказать об этом всему миру... Это единственное, что я знаю о любви. И раз я не могу дать определение своим чувствам к Гарри, я буду называть это любовью. Наконец, смущённо киваю матери в ответ. — И кто она? — Эм... — тупик. Я не готов сказать, что это парень. Зачем я это начал? Идиот. — Ты всё равно не знаешь... её. — И давно вы вместе? — Мы ещё не вместе. — Но ты ей тоже нравишься? — Думаю, да, но это всё бессмысленно, потому что мы не увидимся через два месяца, она уезжает учиться. — Куда? — В Лондон. — Лондон — очень дорогой город. Она из богатой семьи? Я киваю. Как же хочется сказать ей, что влюблён в Гарри, поделиться своими переживаниями, эмоциями, но я молчу и занимаю рот ужином, чтобы не сболтнуть лишнего. — Как сильно ты влюбился, малыш? — Я влюбился впервые, мам. Думаю, это очень сильно. — Бедный, бедный мой мальчик. — Но ты можешь выйти замуж за какого-то богатого лондонского мужика, и мы переедем туда, — кажется, у меня начинается бред влюблённого идиота. — Да куда же я поеду, милый? Я не могу бросить твоего отца. — Ты не можешь бросить этого лысого алкаша? — Ты сам знаешь, что такое любовь. — Да, но... он же тиран! — Он болен. — Разве что на голову. — Луи, малыш, мы не хотели говорить тебе, но твой отец болен. Не думаю, что ему осталось долго. — Поэтому этот придурок пьёт и портит отношения с единственным сыном, который должен будет сидеть с ним? Чем он хоть болен? — Рак. А денег у нас на лечение нет... У нее наворачиваются слезы. Какого хрена они молчали?! Встаю из-за стола и обнимаю мать. Мне её жаль, она любит этого идиота. Не то, чтобы я желал ему смерти или радовался сейчас, но мне не грустно, только маму жаль. Крепко обнимаю её, и она уже плачет мне в плечо. Сколько всего свалилось на меня за эти дни. Я ничего не понимаю. Не успел разобраться в себе, как узнаю, что мне придётся сидеть с этим старым тираном, когда мать будет зарабатывать гроши, которые будут уходить на него. Скорее всего, и я пойду работать... Может быть, все эти проблемы будут отвлекать меня от мыслей о своей любви? — Всё будет хорошо, — шепчу. Мать кивает, хоть я и понимаю, что она не согласна со мной. — Ешь, милый, ты не доел. Мы справимся с этим. — Справимся, мам. И я сажусь обратно за стол. Как-то и есть не хочется. Чувствую, что после того, как уедет Хазза, моя жизнь превратится в ад, и меня совершенно ничего не будет радовать. — Я завтра нужен дома? — Завтра нет, а что? — Я хочу, — чёрт, я краснею, — провести завтрашний день с ней. — Хорошо, милый. — Мам, если я буду нужен, всегда зови меня. Я знаю, что ты слишком добрый человек и боишься потревожить даже меня, но я брошу все дела и буду помогать тебе. Она благодарно улыбается. — Любовь изменила тебя. — Просто... я влюблён в слишком идеального человека, хочу не уступать ему. — Ему? — Человеку, в смысле. Она с подозрением смотрит на меня. — Давно вы знакомы? — Дней десять, может чуть больше. — Почему ты не хочешь назвать мне её имя, Луи? — Оно... странное. Г... Гортензия. Мать сдавленно смеётся. — Не знакома с семьёй, в которой так зовут дочь. — Конечно, они же мажоры. Она подруга Джеммы, помнишь Джемму, да? — Конечно помню, она же пару раз приводила тебя пьяного домой. — Кстати, я не пью уже пятый день. Мама широко улыбается мне. — Ты правда меняешься благодаря любви. Начинаю улыбаться в ответ и слышу скрипы нашей лестницы. Старый маразматик спускается, отлично. Он что-то бормочет, и я чётко слышу мат. — Пришёл, паршивец, — повышает тон, видя меня. — Где ты был весь день, когда нам нужна была твоя помощь? Закатываю глаза к потолку. Началось. Сейчас он будет докапываться до каждой мелочи. Молча встаю из-за стола и ухожу в свою комнату. Отец что-то кричит мне вслед, но я не хочу это слушать. Закрываю двери своей спальни на замок и ложусь на кровать. Я хочу, чтобы быстрее настал завтрашний день, безумно хочу. И я не хочу находиться в этом доме, я хочу находиться в объятиях Стайлса. Чёрт, как же это ванильно, но именно этого я и хочу.Я просто хочу, чтобы настал завтрашний день.
10 мая 2014 г. в 16:40
Ветер становится холоднее и холоднее, и я уже точно знаю, что дрожу именно от холода. Обнимаю себя руками. Толстовка не так уж и греет, когда ты сидишь возле воды вечером на холодной земле. И никакая чёртова романтика о том, что «будь он рядом, мы бы обнялись, и мне стало теплее» здесь не поможет. Всё это не так. Мы бы вместе дрожали от холода, стучали зубами и улыбались. Чёрт, как же я хочу этого, но ничего не делаю для этого и просто надеюсь, что он намного умнее, чем я.
И так оно и есть, потому что я слышу шаги. Оборачиваюсь и вижу его. Я начинаю быстро моргать, пытаюсь поверить своим глазам, а он всё приближается. Это правда, Хазза идёт ко мне. Он весь съёжился, его не греет его полосатый тёплый свитер, а волосы развеваются на ветру, и сейчас он мне кажется самым красивым человеком на свете. Только вот именно в данный момент я снова боюсь признаться самому себе, что влюблён в него.
Гарри садится рядом со мной, прижимаясь плечом.
— Привет, — одновременно здороваемся мы.
— Я рад, что знал, где тебя искать.
— Ты искал меня?
— Да. Мне показалось, что я тогда тебя обидел. Прости меня, пожалуйста, мне не следовало тебя отталкивать.
Стоп! Стоп! Стоп! Он извинился? Что?! За что?! Я же хотел трахнуть его, я же был идиотом, а не он! Боже мой, я никогда не привыкну к правильности этого человека...
— Нет, Гарри, это ты прости меня, я был пьян и...
На его лице появляется тёплая улыбка.
— Я могу задать тебе один вопрос? — киваю. — Ты правда хочешь меня?
Вот зачем он это делает? Одно дело — сказать какой-то красотке: «Эй, я хочу тебя», другое дело — он. Я не могу вот так открыто заявить... или могу, ведь он хочет это услышать.
— Да, — отвечаю, быстро бормоча.
Гарри улыбается, и я хочу его поцеловать, но боюсь после того, как приставал к нему. Но он не боится, — он сильнее меня, храбрее, и ему это правда нужно. Мятный ротик кладёт руку мне на щёку и нежно целует. Так нежно, что даже мурашки пробегаются по моей коже, и сейчас это не от холода, а от Гарри. Не могу передать, насколько сильно он мне нравится. Мне нравится в нём абсолютно всё, кроме того факта, что он уедет через два месяца, и я ненавижу его «Лу» (или люблю?), я ничего не понимаю. Впервые в жизни так не уверен в себе и не могу ничего толком понять.
Укладываю Гарри на спину и где-то в глубине души переживаю, что он может простыть, но всё же. Мне плевать, я заваливаюсь сверху и прижимаюсь губами, углубляя поцелуй. Хаз запускает свои ледяные пальцы мне под толстовку и футболку. Он явно смелее, чем я, или просто хочет показать, что передумал и согласен на секс? Но я боюсь трогать его, боюсь даже того, что сейчас мы лежим на общественном месте.
Приподнимаюсь, и наши губы перестают соприкасаться.
— В чём дело, Лу?
— Луи. Ни в чём, просто нас могут увидеть.
Гарри снова мило мне улыбается. Не выдерживаю и еле касаюсь своими губами его губ.
— Я хочу завтра провести с тобой весь день.
Теперь мило улыбаюсь я. Как же это приятно слышать.
— Я рад, что ты в порядке, — снова говорит, но затем смотрит куда-то в сторону воды и скидывает меня с себя. — Лу... Луи, смотри, это дельфин, ты видишь? Видишь?
Я сразу же начинаю смотреть туда, куда указывает его рука и вижу какое-то размытое чёрное пятнышко, но не могу понять, что это.
— Видишь?
— Честно? Не особо.
— Да как же ты не видишь? Его четко видно. Это дельфин, Лу.
— Луи, — ворчу, начиная раздражаться, потому что у меня ужасное зрение, я плохо вижу то, что вдали. — Я не вижу твоего чёртового дельфина.
— Но его только слепой не увидит.
— Значит, я слепой.
Гарри поворачивает голову ко мне.
— Ты действительно его не видишь или просто не хочешь всматриваться?
— Действительно не вижу.
— У тебя плохое зрение?
— Ужасное.
— Почему ты не носишь очки?
— Потому что у нас нет денег на них.
Я раздражаюсь ещё больше, потому что снова выгляжу хуже на фоне этого идеального мальчика.
— Но их нужно купить.
— Я знаю, — рычу.
— Прости, но зрением нужно заниматься.
— Перестань меня учить!
— Я не учу, просто-
И я затыкаю его, целуя. Ненавижу разговаривать с Гарри, потому что всегда начинаю чувствовать себя тупым.
Мы отрываемся от губ друг друга.
— Ты дрожишь, — улыбается он.
— Ты тоже, — улыбаюсь в ответ.
— Нам следует пойти домой.
— Ты прав. Тебя проводить?
— Нет, спасибо, Лу.
— Луи.
— Настанет день, когда ты перестанешь исправлять меня?
— Настанет.
И он целует меня в губы, так робко и быстро, что я даже не успеваю ответить на поцелуй, как мятный ротик отстраняется, встаёт и уходит.
Я провожаю его взглядом, при этом улыбаясь. Не хочу улыбаться, но не могу этого не делать, ведь всё хорошо, Гарри не злится на меня. Всё как прежде, даже лучше.
И я ещё с минуту улыбаюсь как дурак и тоже решаю пойти домой.