***
Наконец, звоню в дверной звонок особняка Стайлс. Дверь открывает Гарри. Какого он не в школе? — Привет, — широко улыбается мне. — Почему ты не в школе? Я что-то совсем сегодня придурок. Зачем я это спрашиваю вместо того, чтобы поздороваться? — Сегодня последняя неделя в школе, то есть, неделя контрольных, а я все контрольные уже сдал. — Ах да, ты же мальчик-гений. Он подавляет смешок. — Проходи. — Хаз, я снова нужен дома. Кивает. — Понимаю. Что-то случилось? — Отец бухой. Кто-то должен за ним присматривать. — Хочешь, я посижу с ним вместе с тобой? — Нет, ты что?! Только через мой труп! — Лу, прости, Луи, я знаю, что у тебя дома не всё благополучно, но я хочу провести с тобой день и помочь тебе, как ты помогаешь мне. Вздыхаю. Да я и сам хочу провести с ним время, но Гарри нельзя видеть мой дом, а тем более отца. Но я так хочу, чтобы он был рядом. Да и когда это меня смущал мой дом в присутствии друзей? Гарри мне такой же друг, как и мои друзья-придурки, только в разы лучше. — Ладно, пошли. — Сейчас, я переоденусь. — Сильно не выряжайся, ты в хлев идёшь. Он смеётся и поднимается на второй этаж, а я остаюсь ждать на улице. Я должен улыбаться, потому что проведу день с Гарри, но не могу, ведь мы будем у меня дома. Мне даже не удастся дать ему воды, так как мы пьём её из-под крана. Гарри возвращается ко мне. — Джемма как-то привезла эту рубашку из Италии, правда она красивая? — Как для фермера. Отлично подойдёт для моего дома. — Тебе она не нравится? — Ты не девчонка, чтобы я отвечал, нравятся мне твои вещи или нет. — Прости. Лишь улыбаюсь и целую его в губы. Мятный гей моментально превращается в свёклу, что уже в порядке вещей, и мы отправляемся ко мне домой. Это катастрофа, иначе не назовёшь. С каждым шагом меня начинает пугать это всё больше и больше. Я веду Гарри в свой хлев, туда, где главная свинья всего города лежит и орёт, будто её режут, с которой я ещё и поругался. А если этот маразматик встал с кровати и сейчас начнёт гоняться за мной по всему дому? Нет, я не вынесу такого позора. Кажется, Гарри видит то, что я нервничаю, и берёт меня за руку. Да, мне от этого легче, но и одновременно хуже. Он и так увидел все мои минусы, так ещё и это. Ну за что мне такой идеальный друг, на фоне которого я выгляжу ещё хуже, чем есть? Мы подходим к самому дому, и я сразу же смотрю на лицо Гарри, чтобы увидеть все эмоции, но он просто смотрит на меня в ответ. — Да, эта халупа — мой дом, — фыркаю я. — Мы же войдём внутрь? В очередной раз вздыхаю. Боится обидеть, отлично. Я открываю двери и даю Хаззе право войти первым, после чего закрываю за ним. Мы внутри. Кошмар. Тут Гарри уже не в силах скрыть эмоций, или все же он их скрывает? — Вы здесь век не убирались? — Мама иногда прибирается. — Это же антисанитария. — Без тебя знаю, спасибо. — Прости, Лу, но это правда кошмарно. — Луи. — Я хочу увидеть твою комнату. — Хватит с тебя гостиной... и кухни. Гарри поворачивает голову и пялится на нашу кухню. — Это у вас типо студия? — Это у нас типо двери нет. — Оу, прости. А почему вы её не поставите? — А смысл? Отец всё равно её выбьет. — Почему? — Потому. Не задавай мне, пожалуйста, такие вопросы. — Хорошо. А где твой отец? — В своей комнате. — И мы должны пойти к нему? — Да не дай Бог! — А как же мы тогда будем сидеть с ним? — Легко. Мы с тобой сидим здесь, а он лежит в комнате, и если ему что-то понадобится, то он позовёт меня. — Хорошо, — тянет Хазза. — Я могу присесть на диван? Я тоскливо смотрю на наш диван. А вдруг вчера отца на него стошнило, а мать убрала за ним? Да он и без того весь в пятнах. Нет, Хаззе нельзя на него садиться. Сам усаживаюсь на диван. — Лучше садись мне на колени. Он смущённо улыбается. — Ты серьёзно? — Увы. Гарри с широкой улыбкой садится мне на колени. — Луи, я хочу, чтобы ты улыбался. Успокойся. Всё же хорошо. — Да ничего не хорошо. Ты даже сидеть нормально не можешь на нашем диване. — Поверь, мне больше нравится сидеть на твоих коленях, чем на любом диване. — И всё же, это отстой. И он целует меня. Это он мне так рот затыкает? Прекрасно. Отвечаю на поцелуй, обхватывая руками талию Гарри. Чёрт, это всё напоминает отношения, а не дружбу. — Расслабься, Луи, — шепчет мне в губы, — всё хорошо. И я пытаюсь поверить и расслабиться. Каждый его поцелуй помогает мне это сделать, и, когда я уже более-менее расслабляюсь, то становится слышен крик: — Луи! — Это твой отец? — тихо спрашивает Хазза. Киваю, и Гарри встаёт с моих колен. — Я сейчас вернусь. Встаю и поднимаюсь на второй этаж. Надеюсь, это что-то срочное, потому что он оторвал меня от мятных губ Гарри. — Чего тебе? Какой ужас. Он обблевался. Да твою ж мать, этот мудак всё усложняет. Почему нельзя просто лечь спать? — Застирай мою футболку. — Что?! — Застирай мою футболку, Луи! — Нет. — Застирай эту хренову футболку, или я не знаю что завтра сделаю с тобой. — Это будет завтра. — Застирай мою футболку! — Хорошо, давай. Конечно, я выброшу её в мусорное ведро. — Помоги мне снять. — Ну уж нет, сам снимай. Наш спор может длиться вечно, а я хочу побыстрее вернуться к Хаззе. Пару секунд колеблюсь, а затем подхожу к отцу, проговаривая «хорошо». Помогаю сесть на кровати и с выражением лица полного отвращения снимаю с него футболку. Да уж, это не с Гарри стаскивать футболку. И когда футболка находится уже в моих руках, отец хватает меня за воротник. — И ещё хоть раз будешь перечить мне, я изобью тебя до такой степени, что ты забудешь своё имя. Отдергиваю его руку, кидаю футболку на пол и ухожу. Этот козёл выводит меня из себя. Да я ненавижу его, убил бы его, но за этого придурка меня посадят. — В чём дело, Луи? — Гарри встаёт с дивана и подходит ко мне, когда я спускаюсь к нему. — Ненавижу! Стайлс начинает трепетать и кладёт руку мне на щёку. — Что случилось? — Этот придурок угрожает мне! — Сядь, успокойся, — заботливо проговаривает, подводя меня к дивану. Сажусь, и он садится рядом, беря меня за руку. Мне нужно кому-то высказаться. — Этого мудака стошнило самого на себя, и он заставил меня стирать его футболку, а когда я помог ему снять её, он начал мне угрожать. — Где сейчас его футболка? Чёрт! Его футболка волнует?! — На полу валяется. — Ты всё же должен её постирать, Луи. — Ещё чего! — Будь умнее. Сделай это. — Да не буду я умнее! — Луи, мы можем постирать её вместе. — Это бред, Гарри, мы не будем стирать его футболку. Я её выкину, как только она ещё раз окажется у меня в руках. — Не делай этого. Ты же добрый человек- — Я добрый человек только с тобой, Гарри... И он целует меня в губы. Проклятие, так нежно и так прекрасно. Уверен, он что-то потребует за такой блаженный поцелуй. — Сделай это ради меня. Я хочу, чтобы ты проявил благородство. Ради меня. Сволочь кучерявая. Шантажист. Зачем он это делает? Со злобной миной встаю с дивана и поднимаюсь к отцу в комнату. Нагибаюсь, чтобы взять футболку и вижу под кроватью бутылку виски. Он ещё и пить будет?! — Куда ты лезешь, паршивец?! — вскрикивает отец, когда я пулей достаю из под кровати бутылку. Разбиваю её, демонстративно кидая на пол. — Что ты делаешь?! Ты о матери подумал, которая это будет убирать?! — Не думаю, что она будет сильно ругать меня за это. Отец хватает в руки стакан, который я утром принёс ему, и бросает его в меня. Я не ожидал этого, поэтому не успел вовремя увернуться. Он разбивает в кровь мой висок. Мать его. В кровь. Я убью этого кретина. Но сейчас я должен просто спуститься к Гарри, который успокоит меня. И я не должен устраивать разборки с этим дегенератом сейчас, когда меня внизу ждёт идеальный человек. Хватит на сегодня позора. Молча выхожу из комнаты, громко захлопывая за собой двери так, что они чуть не вылетают из петель. Опускаю голову, чтобы Хазза не смог увидеть мой висок, и прохожу в ванную. Он плетётся за мной. Кидаю футболку отца на пол, открываю воду в умывальнике и начинаю мокрой рукой вытирать кровь. Печёт. Сжимаю зубы. — У тебя кровь? — Да, — разворачиваюсь к Хаззе лицом. Уже нечего скрывать, пусть утешает меня. — У вас есть чистая тряпка или полотенце? Отрицательно качаю головой, отчего мой висок начинает сильнее болеть. Снова сцепливаю зубы. Гарри снимает с себя свою клетчатую рубашку, а затем и белую футболку, которая под ней. Он надевает обратно рубашку, а футболку смачивает в воде. — Нет, запачкаешь же, — перечу, когда мятный ротик хочет приложить свою футболку к моему виску. — Ничего страшного. Гарри заботливо вытирает кровь с моего виска, да и лица, так как кровь активно стекает мне на щёку и подбородок. — Чем это он тебя? — Стаканом. — Он тебе и бровь разбил. — Да, наверное. Внезапно для нас обоих хватаю Хаззу за запястье. Кружится голова, и я сейчас рухну на пол. — Тебе плохо? Киваю. Висок начинает болеть сильнее, и я щурюсь от боли. Гарри берёт меня за талию, ведёт в гостиную и помогает лечь на диван. Мне плохо и, кажется, я теряю сознание. Он берёт меня за руку. — У вас есть аптечка? — Не знаю. Сильнее прижимает свою футболку к моему виску. — Как это ты не знаешь? — Была, но я три года её уже не видел, — рана начинает ужасно щипать, и я щурюсь, в который раз сцепливая зубы. — Тихо-тихо, лежи, не разговаривай. Расслабься, а я схожу домой и принесу всё, что нужно. — Брось, Хаз, это просто царапина. — Царапина? Ты её не видел. — Хорошо. Только быстрее вернись. Он улыбается и уходит. Чёрт, он не поцеловал меня, у меня же ломка начнётся, пока он вернётся. Висок жутко болит, и из-за него у меня раскалывается голова. Прижимаю футболку Гарри к виску. Мне кажется, или я чувствую его запах цветов и карамели? Прикладываю футболку к носу. Какой блаженный запах. Я не отдам ему эту футболку, я буду вдыхать её аромат. Как же ты вкусно пахнешь, Гарри Стайлс. Ты идеален для меня. Кажется, меня вырубает.***
Не знаю, через сколько я прихожу в себя, но представляю лицо Хаззы, когда он приходит, я лежу без сознания, а на моём лице его футболка. — Ты пришёл в себя, — улыбается он, сидящий рядом со мной на диване. Уже переоделся. На Хаззе какая-то фиолетовая футболка, которая нравится мне гораздо больше, чем фермерская рубашка. Привстаю на локтях и касаюсь рукой виска. На нём уже пластырь. — Долго я был в отключке? — Очень. Сейчас я плохо соображаю, точнее, вообще не соображаю, но знаю только то, что Гарри рядом, и я хочу поцеловать его. Тянусь своими губами к его губам, но он широко улыбается и отстраняется. Непонимающе смотрю на него, и Хазза кивает в сторону кухни. Я выглядываю из-за его плеча и вижу маму. — Уже вечер, что ли? Гарри кивает. — Как ты себя чувствуешь, милый? — улыбается мне мать. — Не особо. — Гарри, милый, ты бы не мог помочь мне? Гарри? Милый? Я пробыл в отключке вечность? — Конечно, — сладко улыбается он и встаёт с дивана. Я падаю обратно. — Вы, что, нашли общий язык?! — громко спрашиваю, обращаясь к тем двоим на кухне. — Да, — отвечает мать. — Я пришла домой, а на диване у самых твоих ног сидел Гарри. Он мне всё рассказал, а ещё сказал, что он брат Джеммы и никакой Гортензии не знает. — Конечно не знает, они не знакомы. Всё же встаю с дивана. Слишком вкусно пахнет, будто я у Гарри дома. Подхожу к ним и кладу руку Хаззе на плечо, смотря на плиту, на которой варится какой-то крем. Мать месит тесто. — Что это будет? — Я учил Джо готовить капкейки, — отвечает мне Гарри. Улыбаюсь и одобрительно киваю. — Так ты умеешь готовить? — Да. Он ещё и повар, у меня слов нет. Я бы взял его в жёны. — Ладно, я сама справлюсь, спасибо, Гарри. — Пошли на свежий воздух, — предлагаю. Гарри улыбается, соглашаясь, и мы выходим на крыльцо, где я сразу же обнимаю Хаззу и целую в губы. Хочется сказать ему, что он лучший друг, о котором я только мог мечтать, но он опережает меня, задавая вопрос: — Давно она тебе нравится? — Кто? — Гортензия твоя, или как её... Он ревнует, какая прелесть. Его щёки пылают, взгляд опущен, и Гарри нервно кусает свою нижнюю губу. — Я выдумал её. — Зачем? — Затем, чтобы мама не расспрашивала меня о том, кто мне нравится. — А тебе кто-то нравится? — Нет. Он широко и довольно улыбается. Я обожаю его ревность, обожаю то, что он влюбился в меня так же, как и я в него. Я вижу это. — Кстати, как твоё колено? — с улыбкой спрашиваю. — Намного лучше. Через неделю я хочу снова встать на скейт. А ты как, не считая виска? — Не особо, если честно. — Но вчера ты спокойно играл в футбол. — Лучше бы не играл. — Ноги болят? — Да. — Я могу принести мазь и помазать тебе- — Расслабься, Хаз. — Ладно. Но я очень переживаю за тебя. — Лучше поцелуй меня, без твоих губ мне хуже. — Как романтично, — усмехается, нежно целуя меня. Отвечаю на поцелуй, и меня волнует его фраза: «Как романтично». Неужели Гарри что-то подозревает? Я думал, он верит в то, что у меня к нему чисто дружеские чувства. Да, именно поэтому я прошу его поцеловать меня. И мы даже забыли о том, что нас может кто-то увидеть. — Завтра день рождения Джеммы, — мурлычет мне в губы Гарри, — она устраивает вечеринку. — Я приглашён? — Спрашиваешь. Ты первый, кого я хочу видеть на вечеринке. — А Джемма? — Она тем более пригласит своего парня. — Ох, точно. Я же должен быть её парнем. — Это не проблема. Ночевать ведь ты снова будешь в моей спальне. — А вместо вечеринки ты будешь рисовать и ждать меня в своей комнате? — Вообще-то я хотел повеселиться. — Ты? Веселиться? Это даже не смешно. — С тобой. — Ты хотел повеселиться с парнем своей сестры, который пьяный полезет к тебе целоваться? — Да. Я тоже хочу выпить. — Ты пугаешь меня. — Ты же должен меня испортить. — Отлично, я тебя испорчу, когда все будут думать, что мы голубки, и я изменяю твоей сестре с тобой. — Я думаю, нам хватит ума не целоваться на людях. Мы всегда сможем уйти в мою комнату. — А если я снова начну цепляться к тебе? — Я буду не против. — А если я начну настаивать на сексе? — Я соглашусь. — Серьёзно? — Да. Я хочу узнать, какой ты, хочу узнать как это больно, и узнать, когда начинает нравиться. Я хочу почувствовать тебя. И я как никогда уверен, что хочу тебя. — Так я могу рассчитывать завтра на секс? — Вполне. — Ты согласился на секс с парнем, спустя две недели знакомства с ним, ты в курсе? — В курсе. Тем более, что я доверяю ему, и он должен научить меня абсолютно всему. — Надеюсь, что завтра я тебя научу, а в другой раз у нас будет просто секс. — Как с поцелуями? — Да. — Но тогда это не будет похоже на дружбу. — Брось, это и сейчас на дружбу не очень похоже. — Как? — Так. Друзья не лижутся каждую минуту. — Тогда кто мы? — Мы... Ну... друзья, просто с сексуальным влечением друг к другу. — С сексуальным влечением? — Именно. Такое часто бывает. Я хочу тебя, но я не влюблён в тебя. — Ладно. Тем более, это всё на два месяца. Потом мы станем друзьями по переписке. — Да, но давай сейчас не будем об этом? — Тебе тоже грустно от этой мысли? Он сказал: «Тоже»? Значит, он как и я, страдает от одной лишь мысли, что совсем скоро мы не увидимся. — Да. — Знаешь, я хочу набить себе татуировку корабля. — Почему корабль? — Потому что я хочу, чтобы ты набил компас, и они напоминали нам, что ты изменил меня, направил. А вот сейчас я позорюсь, потому что чувствую, как слеза катится по моей щеке. Гарри хочет парное тату. Со мной. Он хочет со мной знак на всю жизнь, который будет напоминать нам об этих двух месяцах счастья. Он хочет помнить меня всю жизнь. — Ты плачешь, Лу? — тепло и нежно улыбается, кладя руку мне на щёку. — Нет, в глаз что-то попало. И я Луи. — Радость? — Да, скорее она. Он вытер слёзы с моих щёк и снова улыбнулся. — Ты очень искренний, я ценю это. И Гарри обнимает меня, а я прижимаюсь к нему. — Луи, малыш, я хотела сказать, что завтра ты дома не нужен, — мать выходит к нам на крыльцо, и после слов, которые сказала, умилительно ахает. Мне плевать, что я сейчас стою, уткнувшись носом в плечо Гарри и крепко обнимаю его. — Тогда завтра Луи проведёт день у меня, если вы не против, — Хазза отстраняется от меня. — У Джеммы завтра день рождения, Луи поможет нам с вечеринкой. — Да, помогу. — Но у нас совсем нет денег на подарок. — У меня есть немного денег, — заверяю её я. Мать улыбается. — Через десять минут капкейки будут готовы. — Хорошо, — в один голос отвечаем мы с Гарри, и мама уходит. — Во сколько мне завтра прийти? — Где-то в три часа дня. — Хорошо. — Поцелуй меня. И я с улыбкой выполняю просьбу Гарри, проявляя всю свою любовь. Мне кажется, у меня это получается, потому что я сам чувствую, как нежно целую эти мятные губы... Я впервые так чувственно кого-то целую. И мне нравится это. Мне нравится то, что с ним я всё чувствую впервые. И я хочу чувствовать его любовь, даже если ошибаюсь и просто придумаю его взаимные чувства к себе. Но Гарри решил, что я должен быть первым у него. Хотя, казалось бы, что для меня первый раз? Я даже не помню, с кем у меня был первый секс. Но у него всё иначе, и я серьёзно отношусь к его первому разу. Я хочу сделать всё правильно, поэтому волнуюсь даже сейчас, когда просто целую его, и я не представляю, что будет со мной завтра. Хочется признаться Гарри в любви, но я боюсь быть отвергнутым. Ведь, хоть я и свято верю в то, что у нас всё взаимно, и сам Гарри молчит точно так же, как молчу я, но в глубине души сомневаюсь. Ведь я мог всё придумать себе, и Хазза верит в то, что мы просто друзья, никаких чувств. Но, чёрт, как он отвечает на мой поцелуй. Сколько нежности. Я хочу пробраться в его голову, хочу прочитать его мысли, чтобы успокоиться. Но единственный выход — это поговорить с ним, признаться... Но я боюсь, поэтому мои страдания сейчас очень заслужены. — Мы увлеклись, — улыбается Гарри, отрываясь от моих губ, — и я боюсь, что нас смогут увидеть. Киваю. — Пошли в дом? — Пошли. Мы возвращаемся. Мама уже успела расставить тарелки. Да уж, приход Гарри — праздник. Она достала сервиз, который лет десять у нас пылится, но зато это самая чистая и достойная посуда в нашем хлеву. Проклятие, мне стыдно, что Гарри ужинает у меня, но он лишь мило улыбается и ведёт себя так, будто настоящий ангел. Небось, воспитание не позволяет показать истинные эмоции. Снова начинаю злиться. Таким идеальным людям нельзя находиться в доме, подобном моему. И он всё ещё улыбается, даже сидя за столом. Улыбается, разговаривая с моей мамой. Совершенно не слушаю их, я злюсь и вскоре не выдерживаю: — Да перестань ты улыбаться так, будто тебе нравится находиться в этом хлеву! Что ж, они одновременно раскрывают рты. — Луи, — поучительным тоном начинает мать, но я перебиваю её: — Что «Луи»? Я видел дом Гарри, и ему априори наша халупа нравиться не может, — затем обращаюсь к Хаззе: — Лучше скажи, что посуда отстой, капкейки приторные, а на кухне тупо воняет! — Но мне очень нравятся капкейки, попробуй. На кухне пахнет только капкейками, а посуда обычная, не нахожу в ней ничего отстойного. А улыбаюсь я потому что сижу с моим лучшим другом и общаюсь с его матерью, которая является милейшим человеком, и я ем капкейки, которым её научил. Фыркаю. Тоже мне святоша. Интеллигент. Или, всё же, я дурак, и Хазза говорит правду, но я ему не верю. Встаю из-за стола и ухожу в свою комнату. Достали улыбаться — что он, что она. Будто Гарри — моя девушка, которую я с матерью знакомлю. Что они лыбятся друг другу? Раздражают. — Лу. Нет, он ещё и пришёл ко мне в комнату, небось, мама ему подробно объяснила, где находятся мои «хоромы». Отлично, он осматривает мою комнату. Да, твою мать, она мизерная, вся в пыли, а стены разрисованы маркером. — Я Луи, — рычу, зарываясь лицом в подушку. — Почему ты ушёл? Что не так? Я чувствую, как он садится рядом со мной, и его рука опускается на мою спину. Это приятно, но я слишком зол, а ещё больше я зол на то, что веду себя как настоящий идиот. — Мне стыдно. — За что? — За то, что я живу в этом хлеву. — Не ты же выбирал, где жить. Да и важно не где, а с кем. Твоя мать невероятно милая женщина. — На этом плюсы моей жизни заканчиваются. А я не хочу, чтобы ты видел все недостатки, но каждый день ты сталкиваешься с новым моим минусом. — И каждый твой минус делает тебя лучше в моих глазах. — Как романтично, — фыркаю, передразнивая его. — Но это так, Луи. Мне плевать, где ты живёшь, сколько лет твоим джинсам, чем пахнет на твоей кухне, какого размера твоя комната, — мне важен ты и твоя искренность. Я переворачиваюсь на спину и скептически приподнимаю правую бровь. — Правда, что ли? — Правда, что ли. Довольно улыбаюсь и привстаю на руках, а затем целую Гарри в губы. Я уже начинаю привыкать к нашим частым поцелуям. Да, друзья не целуются как влюблённая парочка — они обнимаются, а мы будем целоваться. Это же не портит наши отношения? Не портит. Даже наоборот. — Но я не пойду есть, я устал. — Тогда мы сегодня не увидимся. Я поем и сразу же домой. Чёрт. Но пусть думает, что мне плевать. — Хорошо. До завтра, Хаз. — До завтра, Лу. — Луи! Он встаёт и собирается уходить. Стоп, а поцелуй? Совсем оборзел? Слышу, как он смущённо смеётся. — Я хотел уйти и не поцеловать тебя, но не могу. — Целуй меня уже. Нависает надо мной и страстно целует. Как горячо. Я научил его идеально целоваться. — До завтра. — До завтра. И Гарри уходит. Не знаю, о чём они с мамой разговаривали, и не хочу знать. Я хочу спать, чтобы завтрашний день настал как можно быстрее.