I'm obsessed with his smell (Summer Love)

— Луи! — Доносится крик на весь дом. — А вот и папочка вернулся, — бормочу я, привставая на локтях. Я смотрю на Гарри, он краснеет, его взгляд будто один огромный знак вопроса. Как же мне хочется уложить сейчас Хаззу обратно себе на грудь, позвать дебила-отца и сказать "да, я занимался сексом с парнем", но я этого не сделаю, потому что потом худо будет всем. Но я хочу хоть как-то досадить этому лысому маразматику. — Луи! — Во все горло вопит старый дебил. — Тебе стоит поторопиться, — тихо говорит мне Гарри, прикрываясь одеялом, будто девчонка, натягивая его себе на грудь. — Да ладно, — отвечаю я, лениво вставая с кровати, — пусть поорет, может голос сядет. — Тебе нравится, когда он тебя бьет? — Иди сюда, гаденыш! — Продолжает вопить тот. — Да иду! — Огрызаясь, фыркаю во весь голос я, а затем спокойным тоном отвечаю Хаззе, — он бьет меня в любом случае. — Но это ведь ненормально. — А что в моей жизни нормально, Гарри? Я надеваю нижнее белье, затем джинсы и спускаюсь к старому алкашу. — Что?! — Мать весь день на работе, ты весь день дома, где мой гребаный ужин?! — Прости, но я не собираюсь тебе готовить. — Так, мне это уже надоело, я думал, что до тебя рано или поздно дойдет, что нужно мне готовить ужин, если ты, кусок дерьма, сидишь весь день дома! И он вытаскивает свой ремень. Я начинаю громко смеяться. Когда он уже поймет, что ремнем ему уже не удастся меня избить? Я быстро поднимаюсь вверх по лестнице, забегаю в свою комнату и закрываю двери на замок. Этот идиот стучится, матерясь при этом на весь дом. — Луи, зачем ты злишь его? Можно же приготовить ужин ему и все. Это же не сложно, — тихо обращается ко мне мой мистер праведник. — Так ты все слышал? — Конечно, когда вы так кричали, то есть, он кричал, но тебя я тоже слышал. — Вот и отлично. Зачем ты надел обратно джинсы? Раздевайся, сейчас продолжим целоваться. — Луи, прошу тебя, тише. И пошли приготовим ему ужин, потому что он сейчас выбьет двери. Отец и в самом деле сейчас просто выбьет мою дверь, которая и так еле-еле держится. Но, только вот, я ни за что на свете не приготовлю этому старому козлу ужин. Проходит 15 минут. Мы с Гарри готовим старому козлу ужин. Да, этот кучерявый манипулятор снова уговорил меня сделать так, как хочет он. Более того, мой мятный ротик сам вышел к придурку-отцу, сказал, что я дико перед ним извиняюсь. Сказал моему отцу, что у меня скверный характер и я попросту не могу смирить его. Я думал, я скину Гарри с лестницы. Говорить моему отцу, что я извиняюсь перед ним и это я во всем виноват, нет, этого я даже Хаззе не прощу. Этот малолетний придурок стоит и готовит битки. Я, якобы, помогаю ему, упираясь руками о столешницу и злобно возмущаюсь, высказывая в адрес Гарри всю свою злобу и обиду. — Брось, Лу... — Я Луи, мать твою, Гарри! Луи! — Неужели тебя так злит то, что ты идешь на уступки своему отцу? — Ты даже себе не представляешь, как сильно меня это злит! — Но все равно готовлю только я, ты просто стоишь рядом. — Ты сказал ему, что я извиняюсь! Я извиняюсь перед этим старым кретином! Тебе действительно плевать на то, что он ненавидит и бьет меня?! — Мне не плевать, но он станет меньше бить тебя, если ты будешь его слушаться. Нет, ему плевать. Гарри просто плевать. Он помешан на своей правильности. Этот человек, которого я зову отцом, избивает меня, а Гарри мне говорит "ты должен идти на уступки". Просто сволочь! Ему плевать на меня, думает только о своей правильности. И я ненавижу его за это. — Ты обиделся? — Спрашивает он, заботливым взглядом смотря на меня, — почему ты молчишь? Обиделся ли я?! Я сейчас ему вмажу. Нет, убью. Убью прямо на кухне. — Отвали. — Луи, в вашей семье никто не стремится к идиллии. — Какой нахрен идиллии, Хазза?! Ты видишь как я живу?! Идиллия - это последнее слово, которое можно использовать в адрес моей семьи. — Ты слишком категорично настроен. — Вот нахрена, Гарри, нахрена мы готовим ему ужин?! — Потому что он пришел с работы, твоя мама тоже скоро вернется... Я злюсь, безумно злюсь, а он такой спокойный и добрый... нет, я точно хочу убить его. У меня чешутся руки ударить его, но я не сделаю этого, поэтому я хватаю первый попавшийся под руку стакан и разбиваю его, кидая на пол. Я бы разбил и пол кухни, но Хазза молча наливает мне воды в другой стакан и подает его мне. — Выпей. Теперь я истерик. На его фоне я снова выгляжу еще хуже. Я не мог влюбиться в кого-то подобного себе? Я выхватываю из его рук стакан и залпом осушаю его. — Не стоит так злиться. — Не стоит так лезть в мою жизнь, Гарри! — Ты помогаешь мне, я помогаю тебе. Насколько мне известно, в этом и заключается дружба. Я взвизгиваю, будто девчонка. Я хочу снова что-то разбить. — Посиди на диване, успокойся. — Не указывай мне! Прекрати! Гарри вздыхает, недовольно и устало качая своим кудрявым горшком. Дурацкая его прическа, ненавижу ее. Дурацкий Гарри. Он подходит ко мне и кладет свои ладони мне на щеки. Ну, что за человек? Сейчас он поцелует меня и я все ему прощу. Ненавижу его за это, но я не в силах отказаться от его мятного поцелуя. — Иди ко мне, — мило улыбается он, рассматривая мое насупленное лицо. Я невольно улыбаюсь в ответ, хоть и пытаюсь оставаться злым. И, мне кажется, что один из нас должен сейчас сказать "я тебя люблю", но мы лишь склоняем головы в противоположные друг другу стороны и целуемся. Это такое блаженство. Я кладу руки ему на талию, немного сжимая его кожу. — Я ненавижу тебя, — усмехаюсь сквозь поцелуя я. Но это звучит так, будто я говорю "я люблю тебя", ведь именно это я и подразумевал. Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, — смеется он, вновь целуя меня. И это просто шутка. Ведь многие так говорят: "— Я ненавижу тебя. — Я тоже люблю тебя." Так многие друзья говорят друг другу, но наш случай особенный, потому что мы влюблены друг в друга. Потому что он мог услышать в моих словах признание в любви. Потому что он был слишком счастлив в тот момент, когда отвечал мне. Потому что я больше не в силах отрицать свою любовь к нему. Да, я влюблен в Гарри Стайлса, как любой нормальный парень влюбляется в девушку. Да, я влюблен в его горшок на голове, в его подростковые прыщики, в его странную фигуру, в его гейские замашки, в его правильность, в его занудство. И он - самый идеальный человек на планете. Я. Люблю. Его. И я не хочу больше отрицать этого. Мы друзья, да, но я люблю его далеко не как друга. И я просто дебил, потому что влюбился в несовершеннолетнего друга, которого через 2 месяца не увижу. Я дебил, да. Самый настоящий дебил. Именно поэтому я сейчас прижимаю Хаззу к холодильнику и целую так, будто готов поиметь его прямо на столешнице. Я упираюсь руками в холодильник, Гарри гладит мою спину, я целую его шею какими-то зверскими поцелуями, и ему это дико нравится, я знаю. И мы бы занялись сексом и в четвертый раз, если бы не вернулась моя мать. Благо, я успел отскочить от Гарри. — Гарри, милый, ты снова у нас, — улыбнулась ему мама, затем она улыбнулась и мне, — привет, милый. Конечно, с моим идеальным другом нужно здороваться первым. Я лишь слабо улыбаюсь матери, когда Гарри чуть ли не обнимает ее, помогая ей поставить ее сумку на пол. Я злюсь уже на себя. Почему я такой дебил, который даже матери помочь не может? Я усаживаюсь на диван. Раз быть дебилом, так быть им полностью. Гарри смотрит на меня, улыбаясь. — Почему разбит стакан? — Спрашивает мама. Ах да, твой сынок-дебил разбил его. — Я случайно разбил его, — защищает меня мой принц-праведность, — я уберу осколки, когда пожарю битки. — Ты готовишь нам ужин? Гарри кивает, мило и слащаво при этом улыбаясь. Я скривил гримасу, потому что я задолбался уже выглядеть дерьмом, не побоюсь этого слова, на фоне Хаззы. Но, также, я и не стремлюсь меняться. А пока я мысленно стреляю себе в бошку из пистолета, Гарри жарит битки, мама уже наверху. — Почему ты такой идеальный, Стайлс? — С каким-то ехидством и презрением спрашиваю я. Да, я ему завидую, потому что я на его фоне ничтожество. Хоть в обществе все выглядит иначе. Потому что наше общество - сборище кретинов, поэтому я знаменит в городе, и всеми любим, а Гарри - изгой. Но я прекрасно понимаю, что на самом деле, это я ничтожный, а он прекрасен. — Потому что я стараюсь понравиться твоей семье. — Зачем? — Затем, что мы друзья, и я хочу, чтобы твоя семья любила лучшего друга их сына. Я фыркаю. Тоже мне, друг. Друзья не трахаются и не влюбляются друг в друга. — Тебе не обязательно стараться. Моя мама уже точно мечтает о таком сыночке, как ты, мысленно меняя меня на тебя, а отец... Уж ты ему явно нравишься больше, чем я. — Ты наговариваешь на них, Лу. — Луи. — Да, прости. — Я просто не могу привыкнуть к тому, что ты такой весь из себя хороший и прелестный, как, мать его, цветочек. Гарри заулыбался: — Тебе же это нравится? Я же вижу, что моя правильность тебя заводит. Он сказал "заводит"? Что же, он начинает понимать в чем дело. Он уже задумывается о моих сексуальных предпочтениях. Отлично, он портится. Я усмехаюсь, приподнимая лишь правый уголок губ. Гарри замечает эту полуухмылку на моем лице, и я знаю, что она нравится ему. — Да, меня заводит твоя правильность, но больше меня заводит то, когда ты выглядишь плохим. — Разве у меня это получалось? — Да, во время гольфа ты выглядел достаточно плохим. — Да, тогда я знал, что ты хочешь меня. Да фак, это не разговор двоих друзей, это разговор семейной пары, или пары, которая безумно хочет друг друга. Пора завязывать с этой голубятней. — Скоро ужин будет готов? — Да, еще пару минут. Я киваю, после чего машинально бросаю взгляд на осколки. Меня посещает мысль, что стоило бы мне их убрать. Но мистер-праведность Гарри сказал, что сам их уберет. Пусть убирает. И все же... Это я разбил, я должен убрать. И... Я встаю и убираю. Гарри с улыбкой наблюдает за мной. А когда я выбрасываю осколки в мусорное ведро, он нежно целует меня в губы дебильным чмоканьем. Я делаю вид, что недоволен этим. Но я и в самом деле недоволен, потому что послушался свою совесть, которой, как я думал, у меня нет. — Готово, — улыбается Хазза, кладя последний биток на тарелку, — можно звать семью к столу. — Семью? — Удивленно изгибаю бровь я. — Да, зови своих родителей. Я думал, что унижения на сегодня окончены, но нет, он просит позвать родителей. Что ж, я заваливаюсь в комнату моих родителей. — Жрать... То есть, Гарри приготовил ужин. Я спускаюсь вниз. Этот принц уже разложил еду по тарелкам и поставил 4 тарелки на стол. — Я не буду есть, — заявляю я. — Луи, я прошу тебя, прекрати. — Я тоже прошу тебя прекратить налаживать отношения в этой разбитой семье. — Луи, — Гарри берет меня за руку, — всего один ужин. Он снова просит меня, и я снова не в силах ему отказать, тем более, когда спускаются мои родители, и я вижу уставшее лицо матери, она благодарно улыбается, садится за стол, и я понимаю, что спокойный семейный ужин для нее многое значит. Я не должен все портить. Я усаживаюсь за стол, Гарри садится следом за мной. Отец тоже. Мы начинаем есть. Удивительно, что Гарри не заставил нас молиться перед приятием пищи. Но я сдерживаюсь, чтобы не спросить его об этом, ибо испорчу этот милый семейный вечер, от которого меня просто выворачивает наизнанку. Отвратительно, когда все так. Я привык к тому, что живу в хлеву, а сейчас все так мило и сладко, что меня невольно начинает тошнить. Но... Мой папуля возвращает все на свои места. — Это же готовил ты, Гарри? Паршивец и пальцем не пошевелил, да? — Стивен, я прошу тебя, — тихо проговаривает мать. — Луи помогал мне, — снова прикрывает мой зад Хазза. Ну да, прикрывай меня, будь еще идеальней. — Да, я и пальцем не пошевелил, чтобы приготовить тебе ужин, и, знаешь, я хочу, чтобы ты подавился. — Луи, я прошу тебя, — шепчет мне Гарри. — Да! Да, я желаю тебе, мама, и тебе, Гарри, приятного аппетита, а тебе, старый кретин, подавиться. Потому что я ненавижу тебя! — Луи, пожалуйста, — также тихо продолжает Гарри, но уже поздно. Старый придурок замахивается на меня тупым столовым ножом. Я усмехаюсь, поспешно вставая из-за стола, этот придурок встает следом, все еще с ножом в руках. Я смеюсь каким-то злорадным смехом, потому что знаю, что старый хрыч меня не догонит. — Стивен, это же наш сын! — Вскрикивает мать, когда я бегу по лестнице, а отец за мной. Я закрываюсь в спальне и слышу, как отец стучится в двери, кажется, он даже вонзает в них нож. Я заливаюсь все тем же злорадным смехом. — Если я увижу тебя, я убью тебя, сволочь! — Орет отец. — Если догонишь, — смеюсь я. Затем я слышу в свой адрес стену матерных слов, затем голос матери, которая успокаивает отца. Я открываю двери и ложусь на кровать. Смех исчезает, появляется злость. Я хочу убить этого человека. Мне нужно успокоительное. Где пиво? Я беру бутылку, она уже пустая, я отчаянно глотаю последние капли, а затем психую и выкидываю ее из окна. — Луи... Пришло мое ходячее успокоительное. Гарри тихо вошел в спальню и опустился на край кровати: — Так не должно быть. Я нервно кусаю губу, смотря в окно: — Не должно, но я так живу. Мы с отцом ненавидим друг друга, и никакой ужин не спасет наши отношения. — Зачем ты нагрубил ему? — Затем, что он первый начал! — Он начал первый, да, но ты мог промолчать, я же ответил ему тогда, зачем ты нагрубил ему? — Да я и без тебя знаю, что не стоило этого делать, Гарри! Но я такой человек, я не молчу, если я чем-то недоволен. — Иди ко мне, — улыбается мне он. Я покорно сажусь на постель рядом с ним. Гарри гладит мои волосы, нежно целуя в лоб, — Джо увела его спать, я думаю, тебе тоже стоит лечь. — Ладно, пошли в душ. Гарри нежно целует меня в губы, я слабо улыбаюсь. — У нас даже шторки нет, — говорю я, уже стоя в нашей ванной. — Ничего, я не стесняюсь тебя. Я улыбаюсь, включая воду. Она непостоянная: минуту кипяток, минуту ледяная, теплой или прохладной она никогда не бывает. — Я не думаю, что ты сможешь мыться в такой воде, — говорю я. Гарри тем временем полоскает рот: — Ничего, я помоюсь завтра утром, когда буду дома. Я киваю. Я знаю, что Хазза сейчас любуется моим телом, через мое отражение в нашем ржавом и грязном зеркале. — Ты очень красивый, Луи, — смущенно улыбается мой мятный ротик. — Я знаю, — усмехаюсь я, уже выключая воду. Я обвернулся полотенцем. Старым, порванным полотенцем. Ненавижу наш дом, мне противно жить здесь. Точнее, мне стало противно здесь жить, когда я начал общаться с Гарри. Но ему все равно. Ему правда плевать на то, как я живу. Это заставляет меня любить его еще сильнее. Мы лежим на моей кровати. Гарри открыто любуется мной, впрочем, я делаю то же самое. Он закусывает нижнюю губу, его взгляд становится томным. Я усмехаюсь, прижимая его к себе. — Лу, — шепчет он. Я не хочу его исправлять. Надоело. Пусть называет меня так, тем более мне нравится это. Мы нежно целуемся, я улыбаюсь сквозь поцелуй, прижимая Хаззу еще сильнее. Холод. Невыносимый холод исходит из его губ. Я нервно вздрагиваю, слабею. Он высасывает мою жизнь. Снова. Я открываю глаза, передо мной Метт. Проклятие, я хочу проснуться, но не могу. Он продолжает целовать меня, я слабею, вскоре я теряю сознание, и только тогда просыпаюсь. Я распахиваю свои глаза. Гарри лежит рядом, его рука на моем бедре, он сопит, все хорошо. Это был сон. Конечно, ведь я не исправил его "Лу". Долбанный Метт. Ненавижу. Я прижимаюсь к Гарри, да, мне страшно. Я не хочу, чтобы этот придурок снова приходил в мои сны. Я обхватываю Гарри руками, обнимая его, он улыбается сквозь сон. Мне становится спокойней. Мне так хорошо рядом с ним. Я не хочу отпускать его, я не представляю и дня без него, он помогает мне жить. Я не хочу осенью оставаться один. С отцом, с Меттом. Я не смогу без Гарри. Нет, я точно сопьюсь. Покончу с собой. Шестнадцатилетний мальчишка не мог так кардинально изменить мою жизнь, он не мог заставить меня зависеть от себя. Но он смог. Он сделал это. Теперь я завишу не от его мяты, а от него самого.