— Девочки успокоены и смотрят какую-то познавательную фигню о пони, — доложил Такао минуты три спустя. — Шин-чан, о чём задумался? Лицо такое, будто судьбы мира решаешь.
— Допустим, не мира, а одного балбеса, вот что, — педантично поправил Шинтаро. — Ты хоть примерно представляешь, как придётся менять всю стратегию игры, если действительно не сможешь участвовать?
— Эй, не хорони меня раньше времени! — Такао немедленно надулся и стал похож на шиншиллу Саю, когда той — шиншилле, не Саю, — что-то не нравилось. — Шин-чан, ну правда. Вот серьёзно, даже если не полностью всё пройдёт — я ж смогу играть. Подумаешь, плечо…
— «Подумаешь»?! — Шинтаро задохнулся от возмущения и даже закашлялся. Такао немедленно потянулся, чтобы похлопать его по спине. — Руки убрал! Сядь и слушай меня внимательно. Вот что, я не позволю тебе выйти на поле, если это будет сопряжено с риском…
— Шин-чан, ну не бузи, а? — на Такао было почти жалко смотреть. Он как-то совсем спал с лица, будто бы даже потускнел. — Я правда в норме буду, только капитану не говори, хорошо? Он же точно меня в шею погонит, если узнает, что что-то не так.
С одной стороны, Шинтаро очень хотелось Такао чем-нибудь стукнуть. С другой — всерьёз злиться на него действительно не получалось. Он был похож на поникшую побитую собаку, а сердиться на собак, не считая маминого пекинеса, Шинтаро не умел. Пекинес вообще был особенным персонажем. Даже несмотря на наличие у него имени — весьма нелепого, между прочим, — благовоспитанный Шинтаро чаще называл его «этим чудовищем». Все питомцы, которых выбирала мать, обладали кошмарным нравом, об этом в семье знали все, и старательно на эту тему не говорили. Отец называл это «семейной дипломатичностью».
— Хорошо, — Шинтаро поправил очки. Кажется, Такао поперхнулся очередной заготовленной мольбой. Шинтаро даже смешно стало.
— Правда, что ли? — недоверчиво уточнил Такао.
— Я сказал — «хорошо», закрыли тему, вот что. Чай или кофе?
— А?
— Чай или кофе? — с лёгким раздражением повторил Шинтаро. Мать его много к чему приучила, в том числе и к тому, что любой стресс необходимо запивать. Разумеется, чем-либо безалкогольным. Впрочем, отец, дождавшись, пока мать будет вне зоны слышимости, добавил, что это смотря какой стресс…
— Кофе, — сдался Такао. Шинтаро немедленно озадачил кофеварку и принялся колдовать над заварочным чайником. Шинтаро кофе не любил, причём эта нелюбовь была взаимной. В присутствии матери, отдающей предпочтение именно этому напитку, Шинтаро старался ходить на почтительном расстоянии от неё, и всё равно через раз обзаводился кофейными пятнами на рубашке, брюках или лице. Чаще всего это происходило из-за сочетания двух факторов: природной неуклюжести матери и назойливости её пекинеса.
Обошлось без эксцессов. Пекинес, разумеется, по старой привычке старался подгадить, но Такао, не обладая той самой неповторимой неуклюжестью, ни разу не отправил чашку в полёт. Даже умудрился каким-то образом почесать пекинеса ногой, отчего тот перевернулся пузом кверху и вывалил язык.
Заглянувшие на кухню девочки получили по чашке какао и были отправлены обратно на диванчик — смотреть мультфильмы. Впрочем, судя по тому, что непонятные визги какого-то рисованного зверья подозрительно быстро сменились на ещё менее понятные завывания — Саю опять решила послушать эту свою корейскую попсу. Шинтаро хотел сделать несчастное лицо, но Такао бы это явно не оценил.
Одно хорошо — чаепитие всегда успокаивало нервы, и минут пять спустя Шинтаро уже не испытывал желания кого-нибудь немножко убить. Вернее, не абстрактного «кого-нибудь», а вполне конкретного «кое-кого».
— Слушай, Шин-чан, — Такао отлип от своей чашки. — А у тебя так бывает, чтобы прям весь день наперекосяк?
Снова здорово.
— Изредка, — Шинтаро зыркнул на пекинеса, вознамерившегося вцепиться в его тапку, и пекинес мгновенно сделал вид, что его интересует всего лишь ножка стула. — Если не могу найти талисман в неудачный для раков день.
— Ну-у-у, а если забыть об Оха Аса?
— Вот потому у тебя и проблемы, что ты забываешь об Оха Аса, вот что, — Шинтаро с тихим звяком поставил чашку на блюдце.
— Да ладно, что ты заладил…
— Временами твоя непредусмотрительность меня поражает, — Шинтаро покачал головой. — Разве ты не смотрел сегодняшний выпуск?
— Смотрел, — глухо буркнул Такао. — Ты знаешь, я всегда смотрю секцию о раках.
— Я о тебе говорю, балбес.
— А… Не, прохлопал ушами.
Шинтаро решил не возмущаться. Такао тем временем повздыхал над чашкой, снова почесал пекинеса и поднял на Шинтаро усталый взгляд.
— Шин-чан, ты серьёзно думаешь, что какая-нибудь плюшевая лягушка или ёршик для мытья бутылок меня бы сильно выручили? Разве что бейсбольная бита.
Очевидная глупость подобных утверждений действовала Шинтаро на нервы.
— Я ведь уже объяснял. Талисманы работают на более тонком уровне…
— Ладно-ладно. Я верю, что если в дождливый день твой талисман — зонтик, то это логично…
— Балбес, — беззлобно вздохнул Шинтаро. Спорить не хотелось. Молчать, впрочем, тоже. — Ты в курсе, что восемьдесят процентов несчастных случаев происходят дома?
— Так что мне, сразу с обрыва вниз головой сигануть? — Такао выглядел обиженным и несчастным. Впрочем, несчастным он выглядел уже довольно давно.
— Ладно, — сдался Шинтаро и поднялся на ноги, деловито расправил складки на штанах. — Твоё счастье, я помню талисман скорпионов. У меня где-то был подходящий. Жди здесь.
Найти бы его ещё, талисман этот. Свою постоянно пополняющуюся коллекцию Шинтаро держал в идеальном порядке, структуру которого знал только он сам, но временами эта структура выходила за рамки человеческого понимания. Шинтаро, несмотря ни на что, был обычным человеком. Кажется, четвёртый снизу ящик во второй секции третьего шкафа… Или второго? И седьмая ячейка, да, точно, седьмая. Или пятая…
— Вот только лестниц тебе сейчас и не хватало, — проворчал Шинтаро, когда возле двери зашуршали. — Заходи, раз поднялся, вот что.
***
По мнению Казунари, комната Шин-чана напоминала нечто среднее между архивом и очень аккуратной камерой хранения.
Шин-чан педантично штудировал ящики. Видимо, его бесчисленные талисманы были упорядочены по какой-то лишь ему одному понятной системе. В комнате Казунари перманентно царил творческий беспорядок, который бойкая на язык мать называла «то ли спальня, то ли сральня», и ему такие тонкости были неведомы.
Наконец Шин-чан выудил небольшую коробочку и немедленно запустил в полёт — Казунари едва успел поймать её здоровой рукой.
— Держи, вот что.
Казунари подержал.
— Открывай, балбес.
Казунари открыл и оторопело уставился на тонкий серебристый ободок.
— Кольцо? Шин-чан, а как же встать на одно колено, и всё такое?
— Я ударю тебя позже, когда ты оправишься.
— Хук вместо поцелуя? Шин-чан, ты меня ранишь в самое сердце… А, нет, это селезёнка.
— Хватит ломать комедию, — Шин-чан недовольно поджал губы. — Серебряное кольцо — сегодняшний талисман для скорпионов. У тебя сегодня очень неудачный день, Такао.
— Мне уже так не кажется, — пробормотал Казунари, сжав кольцо в кулаке. Прохладный металл нагрелся практически мгновенно. — Спасибо, Шин-чан.
— Не благодари.
— «За такое не благодарят», — прошипел Казунари, старательно выпучив глаза. Шин-чан взглянул на него с явной озадаченностью.
— Только не говори, что ты ещё и «Аватара» не смотрел, — сдался Казунари. Шин-чан обладал непрошибаемостью бронестекла.
— Смотрел. Саю заставила. Я не понял, к чему ты сейчас привёл эту фразу.
— Да к слову пришлось… Слушай, ну нельзя ж таким отмороженным быть. Прямо наглухо…
— Я уже говорил, что ударю?
— Шин-чан, люблю тебя — сил нет, но хорош уже угрожать мне физической расправой, а? Ну обижусь ведь…
***
Комментарии Такао действовали на нервы, но Шинтаро самым тщательным образом себя контролировал. Не для того бинтовал, чтобы самолично калечить.
— Раз такой бодрый — иди домой.
Такао озадаченно моргнул.
— Вот так выгоняешь?
— Мне всё равно Юджина выгуливать пора. Провожу, чтобы тебя по дороге не убили, вот что.
Такао задумался, смешно наморщил нос. Наверняка собрался ляпнуть очередную глупость.
— Кто додумался назвать пса Юджином?
— Записывается катаканой, — нахмурившись, пояснил Шинтаро. У матери был довольно странный вкус в том, что касалось имён. Например, кота, который у них жил, когда Шинтаро был совсем ещё ребёнком, звали Шрёдингером, и выговорить его имя не могла даже сама мать. Характер у этого хвостатого чудовища был премерзкий, а когти — острые. Свою хроническую нелюбовь к кошкам всех мастей Шинтаро списывал именно на него.
— Ладно, ладно, я понял… Мэй, прощайся с Саю, мы уходим!
— Не ори через весь дом! — возмутился было Шинтаро, но его благополучно не услышали.
Шинтаро даже не стал сердиться.
***
— Братец Шин мне понравился, — широко улыбнулась Мэй, когда они распрощались с Шин-чаном у своего квартала. Крыша родного дома вызывающе пестрела цветастым флюгелем. — Он такой смешной.
— С этим я и спорить не буду, — усмехнулся в ответ Казунари, припоминая вообще всё, что можно было припомнить об этом колоритном человеке. — Но тебе-то в нём что смешным показалось?
Мэй слегка нахмурилась и очень знакомым жестом потёрла переносицу. Нет, ну явно у мелкой Шин-чана нахваталась, а та — у брата.
— Он очень за тебя волнуется, а пытается делать вид, что ему всё равно. Такой тсундере, да?
Казунари поперхнулся заготовленным ответом. Может, правду говорят, что устами младенца глаголет истина?
А Мэй уже щебетала о предстоящем выступлении.
***
Сон не шёл. Не удивительно, конечно, после такого дня мозг требовал продолжения банкета, но тело устало зверски, поэтому Казунари глухо маялся.
И на PSP не поиграешь, потому что рука, чтоб её.
Идея.
«Шин-чан, ты моей мелкой очень понравился», — набрал сообщение Казунари. Печатать одной рукой было неудобно, но вторая была надёжно зафиксирована на груди. Ответа долго ждать не пришлось.
«Хм».
Очень информативно, что и сказать.
«Если серьёзно — я поблагодарить хотел. Ты меня очень выручил, спасибо».
«Не отвлекай» — ответ пришёл практически мгновенно. Казунари выдохнул сухой смешок. Шин-чан был в своём репертуаре.
«От чего же я могу тебя отвлекать в половину второго ночи? Шин-ча-а-а-ан, я чего-то о тебе не знаю?»
Телефон глухо пиликнул почти минуту спустя.
«Надо было наложить жгут на горло».
Казунари обиженно выпятил губу, прыснул и начал было набирать ответ, когда телефон снова истерично пиликнул.
«Я рад, что ты в порядке».
Казунари пару раз перечитал сообщение, чтобы убедиться, что ему не мерещится. Ути, Шин-чан, ну бываешь же душкой, когда хочешь…
«Мэй права была, Шин-чан, ты прелесть».
«Я передумал. Сдохни».
«Да-да, я тоже тебя люблю».
«Такао. Три».
«Да ну, Шин-чан, не занудствуй!».
«Два».
«Молчу».
Казунари захлопнул крышку телефона и уставился в потолок. Ночное зрение у него было так себе, в отличие от периферийного, а после яркого экрана телефона комната и вовсе казалась чёрной дырой.
Плечо противно ныло, и Казунари никак не мог уснуть, хоть мать и скормила ему какое-то жутко мерзкое обезболивающее. Впрочем, мешало не столько плечо, сколько мысли. Обо всём: о предстоящем матче, о потрёпанных ребятах из Сайджо, о кажущемся каким-то странным чаепитии — вот если б ему, Казунари, ленту на голову повязать, получилось бы чаепитие у безумного шляпника, честное слово, — о до странного метком замечании Мэй и о сосредоточенном лице Шин-чана, когда тот накладывал повязку. Казунари и хотел бы прогнать все эти мысли, чтобы отрубиться, а наутро проснуться относительно бодрым, но куда там, мысли скакали по черепной коробке перепуганными лягушками — тьфу ты, и сюда Шин-чан забрался, — и квакали, квакали, квакали…
Казунари перевернулся на левый бок и устроился поудобнее, чтобы не тревожить перевязанное плечо. Всё, шу, кыш, ни о чём не думать, спать.
Одно было досадно: сколько бы он ни повторял одно и то же, Шин-чан всегда воспринимал его слова как шутку…
