Дочь для монстров

Казалось, в доме ничего не изменилось после Лериного отъезда. Да и что, собственно, могло измениться за один-единственный день?! Олег донес сумку с вещами до спальни и нерешительно остановился в дверях, словно опасаясь входить без разрешения. Смотря на то, как шатен беспомощно мнется на пороге, старательно по-детски отводя взгляд, Лера почувствовала себя предательницей. Ей было стыдно за слово, опрометчиво данное Вениамину. Ведь, похоже, директор просто использовал её в своих целях. Сделав вид, что поведение Олега не привлекло её внимание, Лера кинула сумку на кровать и обернулась к мужчине с максимально открытой улыбкой, на какую только была способна. — Что будешь на обед, пап? — чуть прищурив против воли заслезившиеся глаза, спросила она. — Все, что ты приготовишь, — зачарованно скользя взглядом по хрупкой фигурке, ответил Олег. — Я пойду, почищу картошку, если ты не против. Лера только кивнула и проводила взглядом удаляющуюся широкую спину, обтянутую белой футболкой. Папа – слово, которое она хотела произнести долгие годы. С юридической точки зрения у неё скоро появится отец, а вот что из этого выйдет на практике, придется еще выяснять. Решение не бросать Олега пришло внезапно. Их короткое расставание сломало мужчину, он стал более открытым и понятным. В каждом слове, движении, взгляде сквозили тоска и одиночество. Чувства, которые преследовали Леру долгие годы. Почему бы не попытаться избавить от них Олега и избавиться самой?! Хотелось курить. Лера пробовала сигареты лишь однажды, удушливую, вонючую дрянь, способную сбить с ног лошадь. Ей совершенно не понравилось, но сейчас снова хотелось курить… Сжав зубы, девушка распахнула окно и уселась на подоконнике, свесив ноги вниз. Вениамин в клубах сладкого, одуряюще-ароматного дыма не желал выходить у неё из головы. «Как же все, черт возьми, сложно!» — тоскливо подумала она, подставив лицо теплым солнечным лучам. В какой-то старой советской песне говорилось, что если любишь двух, то это не любовь, а только кажется. С этим сложно поспорить. Затаенно восхищаться, любоваться каждой черточкой и морщинкой, ловить свет, бликующий по коже, таять от тембра голоса... Только один единственный человек может занимать и в сердце, и в голове так много места. Но есть и другие чувства: сострадание, жалость, щемящая боль. Они не меньше восхищения привязывают, заставляют постоянно думать и переживать, глубоко внутри что-то щемит и надрывается. Разве это нельзя тоже назвать любовью? Как известно, любые лирические размышления наводят уныние и заставляют цепенеть мозг. Работа встает, все валится из рук, а в голове клубится изрядно приправленный суицидальными мыслями туман. Наверное, у каждого хоть раз такое бывало, и Лера не оказалась исключением. Пребывая в полной прострации, она рисовала геометрические фигуры и странные портреты, больше похожие на посмертные маски. Солнце, последний раз улыбнувшись своим непутевым детям, закатилось за горизонт, пустив в мир ночную мглу и прохладу. Олег вежливо постучал в комнату и заглянул, не дождавшись ответа. — Лер, с тобой все в порядке? — тихим, обеспокоенным голосом спросил мужчина. — Я заказал пиццу. Спустись, покушай. Девушка оторвала взгляд от беспорядочно разрисованных листов, белеющих в темноте, и тихо ответила: — Я спущусь. А ты почитаешь мне на ночь? «Крысиного Волка», что ты начал еще в прошлый раз. — Почитаю, пошли есть, — не сдержав улыбки, с нежностью произнес мужчина. У него будто бы отлегло от сердца. Лера звала его почитать ей на ночь. Значит, не боялась. Вот только он боялся, что снова не совладает с собой. «Справлюсь», — твердо сказал себе мужчина, — «обязан справиться!». Пицца, уютный плафон и Олег, удобно устроившийся с книгой в кресле, солнечное, пахнущее свежестью утро и поход в кино и кафе-мороженное. Все было замечательно и даже лучше. Связка воздушных шаров, разлетевшихся по возвращении по всему дому, домино и шахматы, карты на «детские» желания и твистер, заставивший девушку сначала понервничать, а потом и посмеяться. Олег взял короткий отпуск и теперь с радостью тратил его на Леру, периодически отвлекаясь на бумажную волокиту. Вениамин не звонил, словно забыл про своё ответственное поручение. Лера не забывала, но и не спешила его исполнять. С каждым днем она все меньше представляла себя в роли воровки. Олег был безукоризнен. Настоящий любящий отец. Ни намека на похоть или пошлость, ни единого сального, неприятного взгляда. Только открытая, бередящая душу нежность. Вечером, после одиннадцати, мужчина запирался в спортзале или на третьем этаже. Лера не раз слышала звук ломающейся мебели и бьющегося стекла. Рычание и глухие удары, словно кто-то колотился в стену. Это было страшно, мешало уснуть, толкало запереть покрепче дверь и спрятаться под кровать. Но каждый день Олег с неизменной улыбкой спускался вниз, желая ей доброго утра. Только тени под глазами становились все темнее.