В плену несуществующего времени.

Сумерки расстилались над иссохшим лесом, состоящем сплошь из мертвых приникших к земле сухих деревьев. Земля была припорошена снегом конца осени и казалась от этого серой, словно каким-то чудом из нее выкачали все краски. Скукоженные коричневые листочки, неказисто упавшие на нее, выглядели слишком пестро. Позади остался шум подготовившегося к ночи города – больше не хотелось там оставаться и слушать визгливый хохот разодетых в бальное дамочек. Я люблю оставаться в одиночестве, вот так бродить по лесу, манящему пустотой. В нем нет наигранных улыбок и пошлых фразочек, нет лицемерия и лжи. И он пуст. Пуст и чист в своей неприступности. Под ногами моими хрустела листва, шелестела последними издохами. Я двигался медленно, неторопливо: не хотел нарушать безмолвной тишины природы. Но и спешить было некуда – впереди десятки лет бесцельного существования, пусть порой мне и кажется, что жизнь все-таки обрела смысл. Только не этой холодной ночью. Это смешно – я же не чувствую холода. А на душе морозно. Я не смотрел по сторонам: все и без того понятно. Темно-серые стволы и коричневые с оттенком сиреневого листы. Все они, леса, одинаковые. И звучат одинаково: шепотом переговаривающихся крон и скрежетом снующей живности. Брел долго. Так, что перестал слышать доносившиеся голоса веселящихся гостей. Оставшись наедине со своими мыслями, я остановился. Теперь можно поднять голову к нему, к уже взошедшему серебряному полумесяцу, и распахнуть глаза. Можно вдохнуть полной грудью свет, льющийся белесыми каплями. Можно забыть обо всем… Не удалось. Взгляд мой непроизвольно скользнул вперед, в пустоту. Там забрезжил силуэт обшарпанного здания. В форме шестиугольника с двумя полукруглыми лестницами по бокам, оно напоминало не то карету, не то убежище. Зеленая краска, что лежала поверх кое-где видневшегося красного кирпича, откалупывалась неказистыми кусками, открывая темно-серые пятна. Это привлекало внимание, завораживало. Старина, неизвестность. Они притягивали. И еще сильнее притягивала фигура, прижимающаяся к нему спиной. Ее сложно было не узнать. Только он может настолько нагло вести себя в чаще леса, что упираясь пяткой в стену, ругается со стоящим напротив сухим пнем. Я бы остался. Но только не этой холодной ночью. – Не уходи, – донеслось сквозь стволы и кроны. Я обернулся. Глаза его, хлопая ресницами, смотрели в упор на меня и беззвучно, но так наивно просили остаться. И я не спрашивал, почему он здесь. А он не спросил, почему здесь я. Я просто двинулся вперед, захрустел ломающимися под моими ногами мертвыми ветками. Подошел к нему близко-близко, так, что слышал его осипшее дыхание и частые глухие удары сердца. Лицо мое было напротив, и тот наивный взгляд был пойман моими глазами. Он никуда не делся, а наоборот, еще сильнее нуждался во мне. Не знаю, почему я так решил. Но именно это заставило снова к чертям разубедиться в моем одиночестве. Я наклонил лицо и лбом уперся в его лоб. Так мое горячее дыхание касалось его холодной кожи. Сделал полшага навстречу, животом и грудью вжал его в шершавую стену, с которой тут же посыпался очередной слой краски. Уложил ладони на его бока, сжал. Повел пальцами вверх по спине, через рубашку ощущая его кожу. Он сплел пальцы на моем затылке в замок и чуть приподнялся на носочки, что-то фыркнув в мою шею. Уткнулся носов в его висок. Сердце мое тогда забилось чаще, и я чувствовал, как пульсируют мои вены, из раза в раз, с каждым оттоком крови набирая ритм. Я дышал горячим воздухом, обжигающим даже мою кожу. Все тело непроизвольно напряглось. Слишком долго я был один: теперь даже пара дней кажется мне вечностью. Ухватил его за талию, резко дернул на себя, наклонил лицо еще ниже и поцеловал синеватые губы. На них был привкус крови, мне стало неприятно. Нахмурился, легонько прикусил нижнюю губу, сглотнул сжатый воздух и сделал шаг назад. Я ненавижу чужой вкус на его губах. – И-извини, – заикаясь, протараторил он и начал неуклюже вытирать рот тыльной стороной запястья. Он прикладывал большие усилия, и мне показалось, что еще немного, и он пустит свою кровь. Схватил его за запястья. Развел руки и прижал к стене по обе стороны от его головы. Дунул порыв северного ветра, по спине моей пробежали мурашки. Я целовал его щеки, спускался вниз по шее к ключицам, едва покусывал в порыве желания владеть им без остатка. Это же сиюминутное наваждение заставило меня рывком содрать с него рубашку. Затрещали тогда нитки, а он едва различимо всхлипнул. Сорвал с себя до ужаса неудобный сюртук, через ворот стащил рубаху, стараясь делать это как можно быстрее. Не хочу отрываться ни на мгновение. Становилось жарко. Нечем дышать, душно. Воздух сухой и спертый. Я сбивчиво дышал, совсем невпопад. Хотелось целовать его без остановки, снова и снова покрывать поцелуями щеки, оставлять на шее влажные красноватые пятнышки. И я больше не мог терпеть. Отпустил одну руку, уперся коленом в стену, раздвинув его ноги. Неказисто дрожащими пальцами пытался расстегнуть пуговицы на брюках, но вскоре плюнул на это дело. С хрустом поддались и они. Разорванная материя свалилась вниз. Развернул его лицом к стене. Послышался шлепок тела о кирпич. Спустил брюки и с него. На секунду остановившись, я перевел дыхание. Уткнулся носом в его макушку. Мягкие волосы защекотали лицо, и я снова нахмурился. Хрипло дышал ему на ухо, одной рукой обвивал за талию. Другой нащупывал уже ноющий от изнеможения член. Я уперся в него, смочил слюной и резко вошел. Там узко и горячо. Он сдавленно и протяжно вскрикнул от неожиданности, а у меня закружилась голова. Все вокруг погрузилось в ночной мрак, и время ускорилось. Ускорились неказистые движения рук, сильнее переплелись пальцы, усилилась страсть, с которой я целовал его шею, покусывал мочку уха, прижимал к себе за талию. Он тонул в моих руках, а мне все становилось мало. Дурманило головы. Я начал двигаться. Сначала медленно, но потом ускорился. Со временем и вовсе начал вколачиваться звонкими шлепками. И снова чувство времени потерялось где-то в пространстве. Глаза мои закрыты, и перед ними темнота, сменяющаяся мерцающими бликами. Он сдавленно постанывал, закусывая губы. Я чувствовал запах его крови, капающей с них на живот. Глаза мои закрыты, и прочие чувства обостряются. Я еще сильнее хочу его. Еще сильнее люблю. Время. Нет, его больше не существуют. Мы пропали в мире, где оно бессмысленно и бесполезно. Утонули в бездне застывших веком и бесконечных мгновений. Насквозь пронзило молнией, закружилась голова, я до хруста костей сжал свою ладонь, ломая их. Он вскрикнул, напрягся. Дыхание не приходило в норму еще долго. Еще долго я боялся пошевелиться. Мне было безумно хорошо и в то же время стыдно. Мне не хотелось отпускать его, но я начинал чувствовать себя виноватым за эти скотские манеры. Никогда от них не избавлюсь. Шептались кроны деревьев. На плечо упала кружевная снежинка и тут же растаяла. Следом закружилась рядом еще и еще одна. Я вышел. Поцеловал его в шею. Повернул к себе, провел ладонью по щеке. Глаза его не менялись: все так же по-детски наивно смотрели на меня и улыбались, хоть губы оставались бездвижными. Но я до сих пор не мог их поцеловать. Невыносима сама мысль о том, что они касаются кого-то, кроме меня. Он уткнулся носом в мою грудь, я зарылся в его макушке. Время так и не вошло в привычную колею. Он закрыл глаза. Я закрыл глаза. Мы были в одном мире. Мире, где не существует понятий «место» и «время». Мире, где были только я и он.