ПЛЕНительная Одержимость

В том, что человек из полиции, я не сомневалась – его голос был строгим, а в интонации отчётливо выражалась готовность «задать несколько вопросов». Не сложно догадаться, каких. Я почувствовала пристальный, настороженный взгляд и вдруг поймала себя на том, что кусаю губу, как психопатка под экстази. О, нет, нужно это прекращать – нельзя вызывать подозрений. Господи, как же мы влипли. - Куда так торопитесь? – спросил полицейский, очевидно просматривая предоставленные ему документы. По его тону было слышно, что отпускать нас так быстро он не собирается. Да – куда мы так торопимся, Эдвард? Я не расслышала его ответа, как голос полицейского прозвучал в салон: - Мэм? - Здравствуйте, сэр, - я выдавила какое-то подобие улыбки, кислый лимон паники. - Почему у леди завязаны глаза? – обратился он теперь к Эдварду и, не дожидаясь ответа, велел, - Мэм, снимите повязку и выйдите из машины. - Сэр, это… - попытался встрять Эдвард, но коп перебил его, напомнив: - Я велел мэм снять повязку и выйти из машины. Я стянула повязку, стараясь выглядеть как можно менее испуганной. В самом же деле, я только и думала о том, как нам теперь выкрутиться из этой ситуации. Эдвард гнал, пусть он и выпутывается! Но нет, от меня сейчас зависело многое, если не всё. Я медленно вышла из машины под пристальным взглядом блюстителя порядка и подошла к Эдварду. Он выглядел куда более оторопевшим, чем чувствовала себя я. Весь этот вечер контрастов и переживаний отразился на нём не лучшим образом, явив Эдварда перед полицейским, в самый ответственный момент – растерянным и молчаливым. О, нет. Молчать сейчас нельзя. Совсем. Моя рука сама вальяжно скользнула вокруг талии Эдварда, я прильнула к нему, напряжённому как струна, и выжидающе уставилась в одутловатое лицо стоящего передо мной мужчины в форме. Эдвард, словно опомнившись, уверенно приобнял меня в ответ. Господи, да у него озноб. У него паника.. Чтобы скрыть это и не вызвать лишних подозрений, мне пришлось говорить, раз уж я сегодня такая смелая. Эдвард, ты будешь мне должен, истеричный псих. - Волноваться не о чем, сэр, - удивительно, но я сегодня всех успокаиваю, а хоть кто-нибудь хочет успокоить меня? – У нас годовщина, и мой парень решил сделать сюрприз – отвезти в одно романтическое место, да, Эдди? – Эдвард вскинул брови, - но теперь-то сюрприза не получится, потому что я всё вижу. Мы находимся... – я окинула взглядом местность вокруг себя со слабой предательской надеждой увидеть какой-нибудь опознавательный знак. - На шоссе, - сдержанно улыбаясь, Эдвард предупредительно сжал мой локоть. Полицейский долго, пристально смотрел в моё лицо, чтобы найти в чертах хоть что-нибудь подозрительное. Наконец, не прерывая зрительного контакта, он обратился к Эдварду. - Что ж, если у вас романтические планы, слишком опрометчиво – рисковать в такой вечер. Полагаю, вы понимаете, мистер Каллен, что за грубое нарушение скоростного режима налагается штраф. – Мужчина вытянул руку и указал в пространство за нами. – Вы проехали знак. Тут глухая дорога, но ночью всякое случается. Закон - есть закон. Глухая дорога. Да где мы, чёрт возьми? - Прошу прощения, сэр, - сказал Эдвард с ровной интонацией. Не похоже было, что он слишком уж сожалеет. Скорее всего, он всегда так водит (что не может не радовать бабочек в моём животе...) и менять свой стиль вождения только лишь из-за одного прокола не станет. - Просить прощения будете у мисс, если не довезёте в полном здравии до.. куда-вы-там-едете, - с этими словами полицейский протянул Эдварду листок бумаги, и тот буквально проглотил остаток его предположения своим резким и уверенным «Спасибо». Полицейский, очевидно, выполнив свой долг на сегодняшнее дежурство, с чистой совестью забрался в машину и уехал. Мы почти одновременно захлопнули за собой двери «Volvo», снова оказавшись в своём коконе, в безопасности. Со звонким щелчком Эдвард пристегнул ремень и замер, рассеянно глядя перед собой. - Эдди? – красивые губы комично скривились. Мой сдавленный смешок заставил его улыбнуться. - Уж извини. Мне пришлось придумывать на ходу, в отличие от некоторых... Мог бы вообще-то сказать спасибо. Чёрт знает, сколько бы тут провозились с ним и чем бы закончилось всё. - Эдди… - потрясённо повторил Эдвард, качая головой, будто я придумала ему новую школьную кличку. Он открыл бардачок, чтобы спрятать штрафной чек, и оттуда ворохом высыпались и другие, вероятно, впопыхах втиснутые и забытые им сто лет назад. - Это ещё что такое? - Белла, глаза, - он указал на себе двумя пальцами, расставленными буквой V, и листок присоединился к охапке в бардачке, который он тут же демонстративно захлопнул и медленно вырулил с обочины. Я вздохнула и снова надела повязку, зачем-то проверив, хорошо ли она прилегает. Хорошо, по крайней мере, что в его бардачке не оружие и не наркотики. - Чёртов кретин… - прошипел Эдвард. - Ты это о копе? - Изабелла, ты сейчас договоришься. Чёрт, почему его угрозы так многозначительны? Может быть потому, что в них действительно далеко не одно значение? Моё тело одобрило эту гипотезу, отозвавшись приятной дрожью в животе и ногах. - Он просто делает свою работу, а ты летел, как в последний раз. - Может и в последний раз. - С такой-то скоростью – конечно. Эдвард предпочёл промолчать, а скорость автомобиля по пути домой теперь была умеренной. Этот ритм убаюкивал, я прильнула к стеклу и, до того, как мысли и переживания о том, что произошло у озера, настигли меня, провалилась в сладкую дрёму. Сон спасителен, когда речь идёт о навязчивых мыслях. Дверь машины открылась, но в салон ворвался поток тёплого знакомого воздуха, а не прохладного ночного. Я лишь слегка приоткрыла глаза, медленно пробуждаясь. Одну руку Эдвард запустил под коленями, а другой обвил мою спину, притягивая на себя, прочь из машины, ближе к своему телу. В воздух. Он ногой захлопнул дверцу и понёс меня через гараж в дом, я расслабленно обняла его за шею и лизнула кожу, чувствуя приглушённый пульс, заметно угомонившийся после ночной прогулки – меньше всего сейчас хотелось идти своими ногами. Эдвард остановился и посмотрел на меня, но в моём поле зрения были лишь гладкие, порозовевшие губы, на опасном расстоянии от моих. В животе всё сжалось. - Похоже, я проголодалась... - Я тоже, - практически прошептали губы, и лишь после многозначительной паузы Эдвард продолжил свой путь теперь в сторону кухни. Он усадил меня на высокий стул возле стойки, а сам принялся рыться в холодильнике. Не прошло и пяти минут, как по кухне распространился аппетитный аромат спагетти, томатов и сыра. Мой желудок радостно заурчал. Эдвард передвигался то влево, то вправо, то и дело, ловко хватая то нож, то сковороду, всё время что-то помешивая и пробуя. Завороженная пластичностью его лёгких движений, я погрузилась в гипнотический поток своих собственных мыслей. Сегодня вечером этот парень фактически признался в своём поклонении мне, которое продолжалось… годами? Он сказал, что часто болел в старших классах, поэтому не мог попадаться мне на глаза так часто, как хотелось бы. То есть он знает меня со старших классов – с того времени, когда я училась в Порт-Анджелесе. Почему же я его совершенно не помню? Как могла я не заметить столь выразительных зелёных глаз, таких непослушных волос с медным оттенком, длинных ног.. Ах, да. Мне было не до него, пока кому-то было не до меня. Какая ирония. Выходит, что Эдвард терпеливо ждал меня ровно столько же, сколько длилась моя собственная депрессия. Значит ли это, что он влюблён в меня? Такого Эдвард не говорил. Можно ли считать любовью поклонение, заставляющее человека идти на такой шаг, как похищение объекта своей возмутительно сильной любви? В праве ли я осуждать его, когда сама губила собственное здоровье и нервы ради призрачной мечты? Понятие любви всегда волновало меня, и в минуты особенного отчаяния я даже начинала считать, что понятия не имею, что такое любовь. В мире нормальных людей неудачная любовь быстро проходит, сменяется чередой новых событий, людей и растворяется, как пар, оставляя человека усовершенствованным, обновлённым, с запасом опыта. Моя же любовь переросла в болезненные судороги при любой ассоциации, любом напоминании о нём. Я отлично знаю, что такое зависимость. Знает ли Эдвард? Вопросов больше, чем ответов. Но больше всего мне хотелось бы узнать, где грань между любовью и помешательством. Где эгоизм, а где – широта души и глубина чувств. Я, маниакально стремившаяся к заведомо обречённым на провал отношениям, теперь в какой-то степени пытаюсь понять Эдварда. Но никак, никак не умещается в голове идея, что именно любовь толкает человека на такую дикость, как содержание любимой в неволе. Ведь у него был шанс подойти ко мне в магазине и просто заговорить, а не психовать и сбегать. Он мог завязать со мной знакомство через столько лет, разве я была бы против? О-о, нет. Только «за». Ему даже уговаривать не пришлось бы. Здесь есть что-то ещё, и я боюсь спросить, что. Что-то скрывается за всем этим. Нормальные люди не похищают других людей, которые их даже не знают. - Ты хотел мне так отомстить, да? Сунуть в подвал и запугать, сделать своей, чтобы я почувствовала, каково это... Господи, неужели я спросила об этом вслух. Эдвард замер с тарелкой в руке, над спагетти поднимался пар, и мне показалось, что это пар его растущего раздражения клубился перед красивым, напряжённым лицом. С тихим стуком тарелка всё же коснулась поверхности стола, моя, затем его, и Эдвард осторожно опустился на высокий стул напротив меня. Мы сидели в клубах пара, как в облаках, или в Аду... - Я хочу тебя. Всё время, - вдруг твёрдо сказал Эдвард. Его глаза потемнели. Мои губы слегка вытянулись в форме «о», затем сомкнулись, и я стыдливо поджала их. И он продолжил, успев скользнуть взглядом по моему рту. - Любое сопротивление было бы неприемлемо. Добровольно бы ты не пошла со мной. - Знаешь, если бы ты был чуточку вежливее и хотя бы заговорил со мной, пофлиртовал, я бы, может, и пошла. - Может, но не наверняка. Тебе куда приятнее с... - Эдвард, прошла хренова куча лет! Мы с ним давно не вместе. Во мне было столько препаратов, что им впору на генетическом уровне отбить тягу к нему. Это прошлое. А моё настоящее – я даже разобрать не могу. Я вообще тебя не понимаю! Выходит, что я нужна тебе только потому, что ты круглосуточно меня хочешь! Так почему бы тебе не снять пару шлюх, а?! - сложив руки на груди, я отвернулась, чувствуя на себе его взгляд, полный смешанных эмоций. Что у меня за отношения с людьми? То я стелюсь как тряпочка, то меня боятся потерять как любимую игрушку. Почему нельзя жить нормально? - Ты так ничего и не поняла, - тихо заключил Эдвард с явной обидой в голосе. Он так и сидел за столом с вилкой в руке, не притронувшись к еде. – Я говорил не о твоём теле, а о тебе в целом. - Знаешь, а я ведь не вещь... - Не вещь. Но тебя могут забрать у меня. Как вещь. - Одно и то же, - проворчала я. Вилка с пронзительным звоном ударилась о стол, заставив меня вздрогнуть, и через мгновение Эдварда уже не было рядом. Несколько широких шагов, и он был на улице, а в доме внезапно стало очень тихо. Я некоторое время смотрела на закрытую дверь, осторожно прислушиваясь, не завёл ли он мотор, но ночь была такой тихой, что единственным звуком был шелест листвы на деревьях за окном. Их чёрные силуэты стояли смирно, будто всё вокруг поставили на паузу. Весьма ощутимое головокружение напомнило, что неплохо было бы вернуться к еде. Не без удовольствия поглотив остывшие спагетти, я с жалостью посмотрела на его тарелку, позабытую и холодную. Эдвард совсем ничего не съел и торчит сейчас, бог знает где. Неужели он ушёл в лес посреди ночи? Что-то мне подсказывало, что он такое практикует. Я не стала паниковать и просто поставила чайник. Где бы он ни был сейчас, ему нужно время. Сегодня слишком многое произошло, есть, что обдумать. А заодно пусть обдумает свои слова, потому что они звучали чертовски дерзко. Как он мог после такого романтического, неожиданного признания у озера теперь сравнивать меня с вещью, которую боится потерять? Иногда мне кажется, что он и сам запутался. Исследовав шкафчики, я обнаружила травяной чай. Суховатый запах подсказал, что это давно иссушенная мята, но, может, и что-то ещё. Я заварила его и села на диван в гостиной, маленькими глотками поглощая душистое содержимое кружки. Мысли постепенно стали густыми, как кисель и в итоге окончательно остановились, поток прервался, мне попросту надоело думать, на это не осталось сил. Тогда я решила всё-таки проверить, где Эдвард, где эта окончательно запутавшаяся истеричка, и направилась к двери совершенно бесстрашно. Всё теперь казалось таким незначительным. Если Эдварду сейчас пришло бы в голову сунуть меня в подвал за прикосновение к дверной ручке, так тому и быть, чёрт с ним. Тяжёлая дверь оказалась не заперта, я уверенно распахнула её и глубоко вдохнула, держа в руке кружку горячего чая. Свет из дома озарил участок крыльца передо мной, часть двора с низкой, почти не стоптанной травой. На улице было прохладнее, чем казалось из окна. Эдвард сидел на крыльце, подбородком уткнувшись в колени, руки опущены по обе стороны от него. Я снова вздохнула. - Эдвард, я поела и заварила чай, - мой голос был каким-то чужим, и для убедительности я вытянула кружку чуть вперёд перед собой, показывая теневое представление на траве, потому что Эдвард продолжал сидеть ко мне спиной и видел лишь тень, вытянутую и высокую, тень, вышедшую из света. С кружкой горячего чая. - Очень рад, - спокойно ответил парень без интонации, не оборачиваясь. Я закатила глаза, и это лёгкое движение головы тоже отразилось на тени, которую я отбрасывала. - Ты совсем не ел. - Совсем. Какое-то время я молча смотрела на него, пока Эдвард молча сидел на крыльце и смотрел во тьму перед собой, лишь слегка озарённую светом, который моя открытая дверь ему предоставила. Обернись.. От этого чая ноги подкашивались, и во всём теле будто резко отключили питание. Как же я устала, как хочется спать. - Послушай, я очень хочу спать... - начала я, но он перебил меня. - Можешь спать, где захочешь, если ты об этом. Я не стану тебя приковывать. - Я хочу спать с тобой. И больше я не услышала от Эдварда ни слова. Тихо я закрыла дверь, оставив его там, на улице, со своей тьмой, обращённым спиной ко мне. Едва моя голова коснулась диванной подушки, как телу был тут же дан сигнал «отбой». И я провалилась в сон. На диване в гостиной. *** Вливая в себя уже шестую бутылку пива, парень с отсутствующим взглядом сидел за барной стойкой, развернувшись лицом к залу, где в самом центре на помосте кувыркались две измазанные блёстками девицы. Их уставшие тела колыхались в такт музыке в каком-то монотонном танце, не обременённом изысканностью движений. Шест зловеще раскачивался, когда они по очереди пытались всем весом повиснуть на нём, неуклюже ставя ноги, обутые в серебристые босоножки на убийственных каблуках и платформе. Смотреть на них в определённый момент становится тошно, как на всякое диковинное представление, которое видишь в сотый раз, как на нечто, что было красивым, но полностью утратило свою красоту за частотой демонстрации. Красота – это что-то такое, чего практически не видно, пока осторожно не приподнимешь занавес, что-то такое, что видишь едва ли не единожды. Всё остальное – пошлость, заезженная пошлость, которой сейчас был окружен молодой мужчина, лениво потягивающий пиво в попытке залить алкоголем свои мысли, ни на секунду не отпускающие образ Беллы и её гладкой белой кожи. *** - Не могу уснуть, Джас, - призналась Элис, потрясённо глядя в потолок. Парень сонно сделал глубокий вдох и повернулся к ней, опираясь на локоть. - Эй... поспи, пожалуйста. Ты устала за эти дни. - Я просто не знаю, что делать. Чувствую себя какой-то сообщницей и в то же время неимоверно сержусь на неё. Ну как так можно? - Ты чувствуешь ответственность за неё. - Именно. Как я могу просто забыть и жить дальше? Всё это так странно, Джаспер, так странно. Меня не покидает неприятное предчувствие, что она чего-то не договаривает. - Послушай, Элис, - он придвинулся ближе, притягивая девушку в свои объятия. – Она же сказала тебе не волноваться. Её голос звучал убедительно, она была спокойна? – Элис кивнула, - Вот и ты успокойся, постарайся. Ты с ума себя сведёшь. Она позвонила сама, значит, жива, здорова... Может, и правда поступила некрасиво, но это её жизнь. Пусть распоряжается ею, как хочет. - А как же… - А Джеймсу мы дадим отбой. Ты знаешь, я с самого начала не был в восторге от его «помощи». Не нравится он мне, Элис. Признаться, я даже рад, что у нас есть убедительный повод отказаться от общества этого парня. Где бы Белла ни была сейчас, с Джеймсом она не будет в безопасности.