Фотоальбом

Перед палатой Шерлока Джона задерживают и накидывают ему на плечи белый халат, и суют ему в руки влажную салфетку, пахнущую шалфеем — Джон не сразу понимает, зачем это, когда за толстой дверью — Шерлок, Шерлок, который уже не в коме. Но его не пускают, и он вытирает с лица разводы грязи. И проходит в палату. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Джон, опустившись на колени у кровати Шерлока. Джону отчаянно хочется взять Шерлока за руку, но он не решается, и просто кладет ладони на одеяло, совсем рядом с неподвижной бледной рукой Шерлока, на которой отчетливо видны голубоватые вены, тонкие, как нитки. — Я в порядке, — говорит Шерлок и смотрит на Джона так внимательно, как не смотрел никогда. При первом знакомстве брошенного вскользь взгляда Шерлоку хватило, чтобы определить, что Джон врач, что он был в Афганистане, что он не в ладах с Гарри и ищет соседа по квартире, чтобы разделить плату. Джон не представляет себе, что Шерлок может вычислять, смотря так долго, так пристально, так упорно, и Джону слегка не по себе. Никогда прежде он не чувствовал себя настолько неспособным понять Шерлока, как сейчас. Это ранит сильнее, чем стоило бы в такой момент. Может быть, всё дело в том, что для Шерлока этот момент значит не так уж много. — Я чуть с ума не сошел, — говорит Джон и нервно облизывает губы. На губах вкус пыли и шалфея. — Я так боялся, что ты не очнёшься. — Но я очнулся, — Шерлок улыбается и тут же чуть мрачнеет. — Если бы не Майкрофт, меня бы выписали сегодня же. — Даже не думай об этом! — вскидывается Джон, задевая локтем стул для посетителей. — У тебя сложная черепно-мозговая травма, тебе нужен покой и лечение... — Знаю, знаю, — Шерлок нетерпеливо мотает головой. — Что с поисками Мориарти? — Я не знаю, — виновато говорит Джон. — Этим занимаются спецслужбы. Я... не вникал. Я переехал к Гарри на время. — И чем ты там занимался? — спрашивает Шерлок, и Джон не может различить, что в его голосе — осуждение, любопытство или сочувствие. Может быть, ни то, ни другое и ни третье. — Ничем, — отвечает Джон, решив, что сказать «думал о тебе» будет слишком уж мелодраматично. Хотя это и правда. — Мы с Гарри нашли старый фотоаппарат отца на чердаке, я немного фотографировал. И помогал ей по дому. Шерлок кивает. — Я уже расспрашивал Майкрофта. Он отказывается давать мне информацию по делу о взрыве, мотивируя это тем, что мне нельзя волноваться. Джон сдавленно фыркает. Неужели Майкрофт не знает, что отсутствие волнений для его брата ещё более губительно, чем любые волнения... Знает, не может не знать. Другой вопрос, чтó знает Майкрофт о состоянии здоровья Шерлока, если так ограждает его от расследования. — Ты должен узнать об этом всё, Джон, — продолжает Шерлок. — Тебя Майкрофт допустит к информации, ты непосредственный участник событий, ты мой друг. — И рассказать тебе, — утвердительно говорит Джон. — Именно, — Шерлок расплывается в торжествующей улыбке. — Я не могу этого обещать, — Джон отводит глаза, смотрит на край кровати — металлический, сияющий в свете безжалостно ярких больничных ламп. — У Майкрофта наверняка есть причины не говорить тебе... — Джон! — Шерлок сжимает его ладонь, и в этом прикосновении и обида, и раздражение, и бессилие. — Я сделаю всё, что в моих силах, — обещает Джон. Ему хочется поцеловать Шерлока в висок, как его самого целовала в детстве мать, когда он болел. Колени у Джона начинают затекать. Шерлок убирает руку, сползает вниз по подушке, натягивая одеяло до подбородка. Он, как ребенок, безошибочно чувствует подобную ложь. — Знаешь, — говорит Джон, раздираемый чувством вины и беспокойством, — я разбирал старые фотографии, из Афганистана. — Что-то интересное? — спрашивает Шерлок безразлично. По его голосу ясно, что его абсолютно не интересуют все Афганистаны в мире. — Да, — Джон встает, наскоро отряхивает брюки — хотя стоило бы почистить не их, а безупречно отдраенный больничный пол, на котором остались грязные влажные разводы — и садится на стул. — Я нашел фотографию, на которой, скорей всего, Мориарти. — В Афганистане? — Шерлок пытается рывком сесть, одеяло сползает, открывая блеклую больничную пижаму. — Ты уверен? — На девяносто девять процентов. Я узнал его сразу. — Кто снимал? Когда именно? Что он делает на фотографии? Что он вообще делал в Афганистане, тебе известно? Шерлок сыплет вопросами, как конфетти, безостановочно, вываливая все разом; вопросы все разношерстные и все одинаково важные. Джону приходится его разочаровать, отвечая: я, семь лет назад, смотрит куда-то в сторону, ел кашу. Перловая каша, кажется, не укладывается в образ Мориарти, выстроившийся в голове Шерлока, и Джон ощущает нелепую потребность развести руками — у нас больше ничего не было, накормили тем, что ели сами, прости. Чушь, ерунда, нелепость. Джон чувствует, что новость, которая так его подкосила прошедшей ночью, во время просмотра фотографий, оказалась пшиком. — Интересно, — говорит Шерлок после полуминутных раздумий, во время которых Джон дышит как можно тише и старается не двигаться, чтобы не мешать. — Это всё? Джон подтверждает — всё. Больше ничего. Что ещё он может знать, что ещё мог раскопать он, ослепленный, оглушенный, раздавленный болью, за эти три черные недели, размеченные скрипом кровати и вороньим криком, как размечены оси X и Y на чертеже. Чертеж смят и отброшен в сторону корзины для бумаг. Он оказался ненужным. * * * Джон не отходит от Шерлока днём и ночью, провожает его, ещё слабого, как новорожденный — сказать по совести, коллега Уотсон, это и правда как второе рождение, взгляните на томограмму, на рентген, чудо, что он очнулся — в туалет и ждёт за дверью, вместо медсестры приносит ему еду в палату, регулярно измеряет ему давление, температуру, проводит неврологические тесты, несмотря на молчаливое и упорное сопротивление. Он не находит времени поговорить с Майкрофтом о Мориарти. Медсестры с понимающими лицами приносят Джону подушку и одеяло, и он спит у кровати Шерлока на сдвинутых стульях, хотя Шерлок быстро идет на поправку, и в такой круглосуточной опеке — тем более в лучшей больнице Лондона — нет никакой нужды. Гарри приходила к нему однажды, приносила чистую одежду, зубную щетку и свежие газеты, советовала перебраться на Бейкер-стрит. Джон поблагодарил и отказался — не от щетки, от Бейкер-стрит. Всякий раз, как он оставляет Шерлока больше, чем на минуту, его начинает преследовать неотвязный страх потери, ещё более всеобъемлющий, чем боль, в которой Джон тонул все те три недели. Он сам себе кажется похожим на назойливую наседку, но Шерлок не гонит его, Майкрофт не гонит его, персонал больницы не гонит его, и Джон остается рядом, потому что только так он может ощутить успокоение. Разумеется, долго так продолжаться не может. * * * За больничными стенами есть жизнь, которая ждет их с Шерлоком, опасная непредсказуемая жизнь. Джон идет слева от Шерлока и чуть позади, словно телохранитель; Шерлок запрокидывает голову и раздувает ноздри, с наслаждением вдыхая сырой загазованный лондонский воздух, Джон осматривает прохожих, прикидывая, может ли кто-то из них быть подручным Мориарти, смертником с бомбой в кармане или киллером с револьвером под курткой. Джон бросает взгляды на дома по пути — насколько он может видеть, нигде не прячется снайпер. Хотя если Джон не видит, это ещё не значит, что снайпера нет. Джона раздражает, пугает и восхищает бесшабашность Шерлока, с которой тот останавливает первое попавшееся такси, заходит вместе с Джоном в китайский ресторан, чтобы заказать на вынос ло-мейн и свиные ребрышки в кисло-сладком соусе, идёт по узким улочкам, ведущим к Бейкер-стрит коротким путём, возится на высоком, отлично обозримом со всех сторон крыльце, отпирая дверной замок. На самом деле, думает трезвомыслящая спокойная часть Джона, это всё как обычно. Шерлок делает то же, что и всегда, так же, как и всегда. Это ничуть не более опасно, чем до взрыва, не нужно постоянно ждать удара. Мориарти не станет убивать Шерлока так, внушает себе Джон, так ему будет неинтересно. Откуда, спрашивает себя Джон, загораживая Шерлока на крыльце своим телом от подозрительно поблескивающего окна напротив, откуда тебе знать, что интересно Мориарти, а что нет, чего хочет этот маньяк, а чего не хочет? Лестрейд присылает Шерлоку СМС — поздравление с выздоровлением. — Никакого нового дела? — спрашивает Шерлок, предоставивший Джону прочесть сообщение. — Скучно. Джон отвечает Лестрейду: «Спасибо», и получает в ответ усталое и безошибочное: «Присмотри за этим неугомонным, Джон». Шерлок то ли смирился с тем, что материалы по делу о взрыве ему недоступны, то ли начал строить сложные планы по достижению своей цели окольными путями. Джон уверен во втором — на девяносто девять процентов. * * * Гарри привозит Джону фотоаппарат и все принадлежности и уходит, не оставшись на чай. Джон печатает уже отснятые фотографии полвечера, под неумолчный визг скрипки Шерлока, доносящийся со стороны гостиной; когда звук прекращается, Джон готов бросить фотографии валяться в ванночке с проявителем и проверить, что это за подозрительная тишина, но сдерживает себя. Когда Джон развешивает фотографии на бельевой веревке — сушиться, и выходит в гостиную, то обнаруживает там гостя. Майкрофт Холмс. Братья Холмс стоят друг напротив друга, в их руках смычок и зонтик, словно мечи. Между Шерлоком и Майкрофтом страшно становиться — молнии, которые они мечут взглядами друг в друга, способны испепелить, и Джон мимоходом удивляется, как обои за их спинами ещё не дымятся. — Ты знаешь, как я отношусь к твоей гиперопеке, — очень тихо произносит Шерлок, Джон впервые видит его в настоящем бешенстве. — В отсутствие опеки, — жестко говорит Майкрофт, — ты очень быстро находишь способ себя убить, от кокаина до выстрела во взрывчатку. Я сердит на тебя, Шерлок. — Ты ошибся в выводах, — Шерлок не делает ни движения, шевелятся только губы, пока он говорит, но его поза полна таким напряжением, словно он вот-вот взорвется сам, безо всяких выстрелов. — Я готов сдохнуть, лишь бы избавиться от твоего навязчивого присутствия в моей жизни, — очень четко выговаривает он, и Джон видит, как еле заметно, совсем коротко отшатывается Майкрофт — будто от невидимой пощечины. Джону болезненно стыдно за своё присутствие, за то, что он увидел эту ссору, увидел, как эти два родных по крови человека, равных которым по одаренности и невероятности нет, делают друг другу больно. Это хуже, чем подсматривать в замочную скважину за собственными родителями, занимающимися любовью. Джон начинает пятиться обратно в коридор, не надеясь, впрочем, на то, что оба Холмса не заметили его появления. — Добрый день, доктор Уотсон, — Майкрофт поворачивается к Джону. — Мне нужно поговорить с вами. — Если я помешал... — начинает Джон неловко. — Ничуть, мы с Шерлоком всего лишь беседовали, дожидаясь, пока вы окончите свои дела с фотографиями, — Майкрофт пренебрежительно взмахивает рукой, и Шерлок сжимает губы в тонкую линию. — Собственно, я здесь как раз для разговора с вами. — Всё, что вы можете сказать при мне, вы можете сказать и при Шерлоке, — Джон скрещивает руки. С тем же успехом он мог бы скрещивать руки, стоя на пути ревущего цунами. — И всё же я настаиваю на личном разговоре, — Майкрофт делает шаг к Джону, берет его за предплечье жесткими пальцами с редкими рыжими волосками и уводит в коридор. — Вы же знаете, что это — ненормально и неестественно, — говорит Джон, когда они оказываются в машине Майкрофта. Пышноволосая Антея на переднем сиденье быстро-быстро набирает сообщения, механический перестук кнопок — словно удары молоточком по натянутым нервам Джона. — Вы не можете держать его без информации вечно. Он пойдёт искать её сам, втайне от вас, и это будет хуже. — Я знаю, — Майкрофт упирается зонтом в пол, кладет на изогнутую ручку ладони. — Я надеюсь, что это послужит ему уроком. — Тогда все эти годы вы были знакомы не с Шерлоком, а с кем-то другим, — говорит Джон с горечью. Майкрофт молчит. — О чем вы хотели со мной поговорить? — спрашивает Джон. — О рядовом армии её величества Джеймсе Мориарти, — Майкрофт подаёт Джону истрепанную синевато-серую папку. В папке личное дело, на первой странице юный Мориарти в упор смотрит на Джона с маленькой фотографии; у него живое любопытное лицо, короткая стрижка, чуть приоткрытые губы. Джон читает личное дело взахлёб, как пил воду после двухдневного бегства по пустыне под прицелами автоматов Калашникова. Джеймс Мориарти сирота. Он родился в Шропшире, воспитывался в детском доме. У него отменное здоровье, он коммуникабелен, уживчив, отличился на учебных стрельбах как замечательный снайпер. Он участвовал вместе со своим взводом в стычке с местными на берегу Кабула в марте две тысячи третьего, и с тех пор числится пропавшим без вести. — У меня есть все основания полагать, что эти данные — фальшивка от первого до последнего слова, — говорит Майкрофт, когда Джон закрывает папку. — Вы проверяли их и обнаружили нестыковки, — Джон сжимает бесполезную папку, руки у него разом вспотели. — Да, — Майкрофт склоняет голову. — Истинная цель присутствия Мориарти в Афганистане семь лет назад неизвестна, так же, как его происхождение и подробности жизненного пути. Выжившие рядовые взвода, к которому он был причислен, утверждают, что он пропал с самого начала схватки, — вероятнее всего, намеренно дезертировал, не желая вступать в бой. — Дезертируй — не дезертируй, но в Афганистане опасно, а если по лицу видно, что ты не местный, то опасно втройне, — Джон кладет папку на сиденье, почему-то бережно, словно она сделана из драгоценного хрусталя. — Это известный факт, — Майкрофт не глядя передает папку Антее. — И он делает ещё более актуальным следующий вопрос: что такого ценного для Мориарти было в Афганистане, что он решился рискнуть? Согласно моим выкладкам, к тому времени он уже активно участвовал в преступной деятельности, и отнюдь не в роли пешки. — Торговля оружием? — предполагает Джон. — Наркотики? Майкрофт качает головой. — Вероятность этого очень мала. Но даже если и так, то взгляните правде в глаза, Джон: стал бы он участвовать в этом в качестве простого курьера-одиночки, получающего меньше всех прибыли и больше всех риска? — Вряд ли, — признает Джон. — Но тогда... — Опишите мне встречу с ним во всех деталях, — перебивает Майкрофт. — Во что он был одет, какое оружие было у него с собой, как и что он говорил, с кем контактировал, сколько времени оставался с вашими сослуживцами, был ли против того, что вы фотографируете. — Прошло семь лет, — Джон сжимает виски в безуспешной попытке вспомнить давно и прочно забытое. Ни в лаборатории, в образе Джима из IT, ни в бассейне Мориарти не вызвал у него в памяти никаких ассоциаций с тем незначительным эпизодом, со случайно прибившимся и непонятно куда пропавшим безымянным парнем на берегу Кабула. — Я не помню. Совершенно не помню. Могу только сказать, что он не был против фотографирования. Я никогда не фотографировал, если люди возражали. И оставался он с нами очень недолго. Час, может, меньше. Мы накормили его, а потом он пропал. И всё. — Согласитесь ли вы подвергнуться гипнозу? — спрашивает Майкрофт. — И — или — допросу с сывороткой правды? Эта информация может оказаться ключевой в расследовании, Джон. — А может и не оказаться, — Джон чувствует в себе невиданную доселе проницательность. — Это очень старый след. Семь лет назад, Афганистан, в котором тогда был хаос и ад. И даже если я расскажу посекундно обо всём, что он при мне делал, шансы, что это поможет, близки к нулю. Гораздо проще начать искать с недавнего — проверить личное дело Джима из IT Бартса, прошерстить каналы, по которым он мог закупать взрывчатку, да мало ли что. Джон делает паузу, чтобы вдохнуть, выдохнуть и снова вдохнуть. — Но все недавние следы вы уже проверили, — говорит он уверенно. — Вы прочесали Лондон вдоль и поперек. И ничего не нашли, так? Мои куцые воспоминания и эта крошечная фотография — всё, что есть в вашем распоряжении. — Вы совершенно правы, доктор Уотсон, — кратко отвечает Майкрофт и не добавляет ничего больше. Джон допускает, что Майкрофт подтолкнул его к такому выводу, чтобы заставить добровольно согласиться на допрос с черт знает чем. Допускает, что на самом деле у спецслужб в распоряжении десятки дымящихся заманчивых следов, а этот следует проверить лишь из-за его загадочности и труднообъяснимости, а вовсе не из-за весомости и важности для расследования. Но понять, что на самом деле на уме у Майкрофта, Джон даже не пытается. Это не его стихия, определенно. — Я согласен, — говорит Джон. — Завтра в девять утра будьте на Даунинг-стрит, — Майкрофт совершенно не удивлен решением Джона. — Мои люди встретят вас и займутся всем необходимым. На работе вас подменят, об этом уже условлено. Уже условлено. Кто, собственно, в этом сомневался. — А теперь идите и расскажите обо всём Шерлоку, если хотите. Джон хочет и рассказывает, тем более что последние неврологические тесты Шерлока дали отличные результаты, и все прочие показатели в норме. После рассказа Джона Шерлок налепляет на руку четыре никотиновых пластыря и, сосредоточенный и безмолвный, ложится на диван. Джону всю ночь снится Афганистан.