Его начало
«Возможно, в этом мире ты всего лишь человек, но для кого-то ты весь мир» Габриэль Гарсиа Маркес
Над Карибским морем господствовала тихая и безоблачная ночь. Звенящую тишину нарушали только плески солёных волн о борт мерно покачивающегося «Летучего Голландца», скрип мачт и громкий храп его команды. В каюте адмирала, подрагивая, горели три свечи. Джеймс Норрингтон сидел за своим письменным столом, подперев голову руками. Нет, он не спал. Он напряженно обдумывал один свой план, который возник в голове с того момента, как Элизабет вместе со своей командой попала в плен «Голландца». От раздумий его отвлек скрип двери: кто-то вошел без предупреждения. — Подумай хорошенько, Джеймс Норрингтон, — раздался голос капитана. От неожиданности рука сама собой потянулась к шпаге — привычное дело для военного. — Что же вам не спится, Джоунс? — спросил Норрингтон, глядя на того. — По той же причине, по которой и ты не спишь… Думаю о женщине, дьявол бы её побрал, — проскрипел Джоунс и, прошагав к креслу, уселся в него. — Зачем пожаловал? Команду отбоя я дал ещё час назад, — ответил Джеймс и присел в кресло напротив. — Хотел поговорить о пленных… Вернее, об одной из них. Ты, видно, думаешь, что я слепой? Любовницу свою спасать будешь, — с этими словами Джоунс достал трубку и закурил гадко пахнущий табак. Норрингтон задумался на минуту, отведя взгляд. Он понимал, что теперь план придётся обдумывать заново. Откинувшись на спинку, капитан «Голландца» нарочито спокойным голосом продолжил: — Я тебе преград чинить не стану. Но моя команда… За них не ручаюсь. Может быть, кто и ткнёт тебя шпагой… — он рассмеялся и выпустил клубы едкого дыма. — Уверен ли ты, адмирал, что она стоит твоей жизни, м-м-м? Джеймс посуровел в мгновение и, приблизившись к Джоунсу, яростно прошептал: — Она стоит тысячи жизней, а моей — подавно. И я спасу Элизабет, потому что у меня есть сердце. А ты старый пёс, у которого теперь нет даже любимой игрушки. Я тем более умолчу о любимой женщине. Джоунс вновь задымил всё вокруг и спокойно ответил: — У тебя её тоже нет, глупец. — Кто из нас глупец — это спорный вопрос, — парировал Джеймс, всё ещё гневно хмурясь и поджав губы. — Хочешь, я докажу тебе это? — голос Дэйви Джоунса так неожиданно сменился на более устрашающий. — Дерзни, — прошипел Норрингтон. — Джеймс Норрингтон, ты боишься смерти? — Джоунс яростно и хитро прошептал, резко приблизившись к нему. Но адмирал ничего не успел ответить, как вдруг в мгновение ока шпага Джоунса пронзила грудь Джеймса. Он отпрянул назад, качнулся, и, с застывшим на лице удивлением, опустился в кресло. Его разбудил плеск воды: она тонкими и холодными, а оттого до безумия противными струйками затекала в уши, в рот, в нос. Он почувствовал, что лежит на отмели какой-то реки, поскольку вода была пресная, но течением его чуть относило вперёд. Он медленно открыл глаза и увидел два крутых склона, неглубокую каменистую речку и ночное небо. Джеймс Норрингтон вдруг неожиданно приподнялся на локтях: прямо над ним сейчас была Большая Медведица. «Это невозможно», — вслух прошептал он и попытался вскарабкаться вверх по глинистой почве. «Это невозможно!» — уже прокричал Джеймс и стал искать свою шпагу. При нём её не оказалось, равно как и парика адмирала, треуголки и форменного кителя. Он метнул взгляд на грудь: раны от шпаги вовсе не было! «Морской дьявол! Дьявол! — прорычал Норрингтон. — Где ты, Джоунс?! Не хватало мне прозябать в том же аду, откуда сбежал Воробей!» Он с разбега запрыгнул на крутой склон, но сырая земля скользила под ногами. Он попытался цепляться за клочки травы руками, но они заживо вырывались из почвы. Недолго думая, Джеймс отломал две более-менее прочные ветви у какого-то куста и, втыкая их поочерёдно в склон, медленно взобрался наверх. Он увидел неподалёку одноэтажный обветшалый дом, аккуратно обрамлённый забором участок и странную, очень твёрдую дорогу. Она была разрисована белыми полосами. В окнах дома горел очень яркий свет, а перед крыльцом стояло что-то невообразимое и странное: железно-стеклянная карета на чёрных, невероятно толстых колёсах, явно не внушающая доверия. Решив, что помощи просить всё равно придётся, Джеймс Норрингтон, ужасно грязный и злой, устало поплёлся к дому на холме. Через пару секунд послышался странный шум, а на горизонте показались два чересчур ярких фонаря. По мере приближения гул становился страшнее, а фонари — больше. Не успел Джеймс отпрыгнуть с дороги в сторону, как «страшный самодвижущийся экипаж» загудел и засвистел. Машина остановилась в паре метров от него. Дверь пикапа громко хлопнула: к Норрингтону приближался солидного возраста старичок, седой, как лунь, и очень хилый с виду. Однако вскоре Джеймс в этом разубедился: — Ты чего, щенок, вытворяешь?! Под машину кидаешься, чёрт бы тебя побрал! — сокрушался тот, схватив бедного Норрингтона за грудки. — П-простите, сэр! — пролепетал Джеймс, не веря собственному голосу. Этот чудовищный экипаж сделал из него заику! Тем временем старик взглянул на дом, внимательно рассмотрел внешний вид стоящего напротив него человека и сделал правильные, по его мнению, выводы. — Поглядите, как надрался! А теперь домой плетёшься?! Вот я не пил всю жизнь и не буду! Ну, разве что, второго сентября тысяча девятьсот сорок пятого я здорово перебрал! И то ж было шестьдесят лет назад… Ох-ох-ох, — запричитал он. Увидев лицо Джеймса, старик замолчал. — Вы сказали тысяча девятьсот? Шестьдесят лет назад? Это сейчас… выходит… две тысячи пятый год?! — адмирал Норрингтон не мог больше вымолвить ни слова. Он молча стоял, так серьёзно нахмурившись. — Крепко ты, сынок, набрался… — прокряхтел старик и протянул руку. — Гарольд Фостер. Джеймс не сразу понял, чего желает престарелый джентльмен. Но спустя секунду опомнился и пожал его сухую ладонь: — Адмирал Джеймс Норрингтон, сэр. Рад знакомству. Старичок крякнул и усмехнулся: — Ишь ты! Адмирал! Сколько лет выслуги имеешь? — Семнадцать, почти что, сэр, — отвечал Джеймс скорее по-привычке. Он всё ещё не мог понять того, что происходило вокруг. — Больно мало для такого звания! Ладно, ты пьян. Идём, я тебя провожу до крыльца. — Но… — хотел было возразить Джеймс, однако мистер Фостер его перебил. — Жёнку боишься? — засмеялся тот. — Верно-верно! Моя Бетти меня и трезвого ругает частенько! Ничего, проспишься, а она к утру отойдёт. Ты, главное, поласковей с ней! Они такие… Злятся, злятся, а на ласку-то отзываются… Ох, женщины. Гарольд Фостер с трудом дотолкал Джеймса до крыльца и пару раз нажал на кнопку дверного звонка.Её начало
«Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь» Антуан-де Сент-Экзюпери
В доме номер восемь по Стэйн-роуд с самого утра звучала музыка. Тонкие переливы арфы сплетались один с другим, точно ветки омелы на морозе. Хозяйкой инструмента, а заодно и этого старого, одиноко стоящего дома, была Шарлотта Нельсон. Так распорядилась судьба, что от благородного фамильного древа всемирно известного адмирала неведомо для его семейства отошла крохотная веточка. Ею оказался пра-пра-пра… (К чему, собственно, такие сложности?) предок Шарлотты. И вот теперь одна из наследниц Горацио Нельсона жила совершенно одна в старом родительском доме, занимаясь игрой на арфе. На заднем дворе она содержала свою любимицу — крупную, черноголовую овцу Дэйзи родом из Шотландии. К слову, дорога, на которой, по воле судьбы, оказался этот домик, вела именно к Эдинбургу. Однако до ближайшего населённого пункта нужно было проехать пятьдесят миль. Утро Шарли (условимся обращаться к ней с таким именем, поскольку родители Шарлотты называли дочь именно так) было совершенно непримечательным, как и обычно. Она привела себя в порядок, подоила Дэйзи, наполировала до блеска арфу и, погрузив её в багажник своей машины, отправилась на частные уроки в Ходж-таун. Там её ожидал трижды в неделю мальчишка двенадцати лет; он очень любил свою молодую преподавательницу, хотя та и заставляла его долго и упорно отыгрывать партии. Днём Шарлотта, по обыкновению, заезжала в супермаркет, затем в паб «У Старого Олли» — она каждый раз садилась за столик у окна и читала книги. По вечерам Шарли вязала что-нибудь из шерсти, которую в обилии давала Дэйзи (нужно же было хоть как-то от неё избавляться!). Она напоследок заходила к ней, закрывала ворота загона и гасила свет в доме. Однако сегодняшнему вечеру суждено было стать самым необычным в жизни молодой особы. Шарлотта увлечённо беседовала со своей знакомой по телефону, когда в дверь позвонили. Она от неожиданности вздрогнула и, поспешив распрощаться с собеседницей, направилась к двери. Щёлкнул затвор замка, и на крыльце перед ней оказались двое: взрослый мужчина лет тридцати, а с ним пожилой джентльмен. Второй затолкал первого буквально с силой и обратился к Шарли: — Миссис Норрингтон, не обессудьте! — засмеялся он. — Я только решил помочь вашему мужу дойти до дома в целости и невредимости! Ну, доброго вечера! — с этими словами дверь захлопнулась, а через пару секунд послышался звук удаляющегося автомобиля. Шарлотта, всё это время не проронившая ни слова, вдруг отпрыгнула к вешалке и схватила зонт-трость. Она повернулась к незнакомцу, который, к слову, ничего не понимал, а только бесконечно растерянно смотрел на не, и приняла боевую стойку с направленным на того «оружием». — Вы кто такой? Выметайтесь отсюда, иначе я закричу, — дрожащим голосом начала та. Джеймс сделал пару шагов назад и поднял руки, точно сдавшись. — Мисс, мисс! Постойте! Позвольте мне всё объяснить! — Нет! Я позвоню в полицию! — Мисс! Прошу вас, мне нужна помощь! — Вам помогут в полицейском участке! — Я чёрт-знает-где! И в чёрт-знает-каком времени! Я должен вернуться обратно на «Летучий Голландец» и расквитаться с Дэйви Джоунсом! — закричал Джеймс и сделал пару шагов навстречу, чем, по всей видимости, немало напугал Шарлотту. Она странно икнула, опустила зонт и приблизилась к двери. — Вы сбежали из психиатрической больницы, д-да? — Нет… Что? Что за пси…?! Я адмирал Джеймс Норрингтон, был произведён в это звание в октябре одна тысяча семьсот тридцать девятого года. Я плыл к берегам Ямайки на корабле «Летучий Голландец», чтобы отстоять в войне с пиратами интересы Британского Флота и Ост-Индской Торговой Компании! — закончил тот и учтиво поклонился Шарли. Она стояла молча и даже почти не моргала. Сделав странное подобие реверанса, она подняла трубку телефона и набрала «1-1-2». — Да. Больница Ходж-тауна, слушаю вас, — раздался голос дежурной медсестры. — У меня тут… Боже мой! Он напился до белой горячки! — Не беспокойтесь, назовите имя и адрес. Однако на этом разговор закончился, поскольку Норрингтон попытался приблизиться к Шарлотте и оправдаться: — Я трезв! Знаете ли, завязал с этим! Я попал в иное время! И звучит это отвратительно для меня! Лучше бы этот проклятый Джоунс действительно меня прикончил! Шарли в испуге бросила трубку и, отскочив к окну, оборонительно наставила на Джеймса зонт. — Я не верю! Хватит мне рассказывать небылицы о том, что вы из прошлого! Мой предок тоже адмиралом был! Где ваш китель?! Где шпага?! — Я не знаю, но, когда очнулся на берегу речки, что протекает близ вашего дома, ничего не было. Клянусь вам, что всё это — правда. Даю слово дворянина, — ответил Джеймс. Воинственный настрой Шарлотты сменился резким любопытством. Она подошла к Джеймсу и уставилась на цепочку, висевшую у того на груди. На тонкой серебряной ниточке был подвешен средних размеров крестик. Он был затёрт местами. Сразу за ним на цепочке был небольшой медальон в форме эллипса. Она протянула руку к нему и перевернула его на тыльную сторону. На ней были выгравированы инициалы «Э.С.» и дата — 18 апреля 1733 года. Джеймс аккуратно отстранил её руку и со вздохом произнёс: — Я не вру вам… — он чуть замялся. — Мисс, позвольте узнать ваше имя? — Шарлотта. Шарлотта Нельсон. Господи, я сошла с ума! Вы могли купить это в бутафорской лавке! Кто знает, быть может, вы вор! — её предположения вывели Норрингтона из себя. — Прекратите, Мисс Нельсон! Вы забываетесь! Перед вами адмирал британского флота! — буквально прорычав эти слова, Джеймс осёкся, ведь он никогда не ловил себя на таком вздорном тщеславии. — Боже, я должна пасть ниц?! Хорошая игра! Я бы дала вам «Оскара»! Джеймс явно не понял о чём идёт речь, но продолжил: — Я прошу у вас только ночлега на пару дней! Мне нужно что-то сделать, чтобы вернуться обратно! Только пару дней! Хотя, если вам это сильно не по душе, я могу покинуть этот дом. Только подскажите мне ближайшую таверну. С этими словами Джеймс посмотрел на Шарлотту очень странно. Она засмеялась, представив себе где-то поблизости таверну, полную пьяных пиратов и шлюх в корсетах. Нет, ей не стало его жалко, вот ещё! Но, будучи по природе своей вовсе не злой девушкой, она жестом пригласила его в гостиную. Он обречённо последовал за ней.